Читать книгу Тихон - Сергей Николаевич Тихорадов - Страница 10

Время от времени Тихону начиналось жить слишком быстро. То нормально жилось – медленно, плавно, уверенно, то вдруг время вырывалось из-под седла и приходилось мчаться за ним, догонять, надрываться. А с годами куда-то неосознанно мчаться доставляло Тихону все меньше и меньше удовольствия. Раньше, в годы молодые, он еще позволял себе подорваться и полететь латать дыры во времени, а нынче уж не хотелось, да и не всегда моглось.

Пришлось сесть и подумать, поразмышлять, покумекать на досуге, как отец говорил. Чтобы не умереть до того, как надоест жить, Тихон наковырял нюансов, записал себе большими буквами на бумажке и примагнитил «Валаамом» на холодильник. Под «Валаам» все не поместилось, поэтому на другой бумажке он еще добавил умных слов, и подсунул под магнитик «Самара». Вышло примерно поровну, а в резюмированном виде вот так:

Вина ускоряет время, потому что хочется, чтобы она скорее прошла

Это так происходит из-за того, что ситуация некомфортна до нетерпимости, и очень хочется увидеть ее конец, а еще лучше – увидеть начало новой ситуации, в которой нет никакой виноватости.

В свою вину-виноватость Тихон уже не верил, но в глубине подсознания она еще теплилась, выбулькивая иногда наверх напоминания о себе в виде нарочито тупых поступков, за которые потом приходилось нести расплату.

А верил Тихон в то, что в каждый момент времени человек делает наилучшее из возможного – откуда же тут взяться пресловутой вине? Тем более, когда себя любишь, тут вообще будешь ощущать вину за то, что ощущаешь вину. Так что лучше ее не иметь и, соответственно, не ощущать.

«Надо» ускоряет время, и, стало быть, жизнь

Чужая воля, разновидность того же «надо», ускоряет жизнь

Отсутствие удовольствия ускоряет жизнь, хоть иногда и затягивает время

Просто выделив эти полупротиворечивые принципы, Тихон не остановился, потому что следовало дать хотя бы самому себе рекомендации – чаво ж делать-то со всем энтим?

Ну, ускоряет вина время – и что? Если тебе что-то не нравится – делай что-нибудь. Кажется, это написал еще Сталин.

Очень понравилось Тихону то, что написал Сталин. Вернее, это написал Королёв, но к Тихону прилип Сталин, потому что раньше он так думал – что это сказал Сталин. Про то, что это сказал Королёв, Тихон узнал позже, когда Сталин уже прилип. Что-то было в Тихоне такое, на что липли мухи и Сталин, при всем уважении к любой Божьей твари. Цитата была примерно такая:

«Не нравится – критикуй,

критикуешь – предлагай,

предлагаешь – делай,

делаешь – отвечай»

С.П.Королёв (И.В.Сталин?)

Сократить до «не нравится – отвечай» по жизни не всегда удавалось, так что пришлось вызубрить все четыре пункта. Вызубрив, Тихон все же оставил за собой право применять сие четверостишие избирательно и творчески, например: «критикуешь – не нравься», как любили и любят начальники, и местами закритиковывал Архипа до легкой паники, перетекающей в перманентный невроз.

Архипу в неврозе жилось хорошо, это была его мерзлая, отоваренная синим льдом, стихия. Это был, скорее, терапевтоз, а не невроз. Поэтому Тихон думал, что препираясь с Архипом на его поле, он вроде как оставляет за другом поляну комфорта, он вообще вроде как гуманист, по крайней мере – гуманоид, что уже неплохо в наш испорченный век.

Когда Тихон приближался к душе Архипа с наездом, мол, а не стать ли тебе, Архип, лучше, Архип отнекивался:

– Нет, нет, нет, Тиша, отзынь, мне хорошо, – при этом ему невдомек было, что Тихон с ним то серьезничал, то игрался, а он сам только серьезничал.

Починять свою психику Архип наотрез отказывался, говорил:

– Отзынь, кому говорят – мне с собой хорошо!

Архип говорил еще, что вина – это часть него. Что все лоскуты его сущности скреплены тонкими нитями вины, прошиты ими, как китайское электрическое одеяло на батарейках. В этом одеяле грело тело не само одеяло, а именно эти тонюсенькие проволочки, по которым текло батарейное электричество из минуса в плюс. А поддельный китайский сатин, самозванно представляющий одеяло, никакого значения не имел – он не грел сам по себе, он и был-то нужен для того, чтобы удерживать сеточку проводников.

– А ты вообще лоскуты спори с души! – гневался на одеяльную метафору Тихон, – зачем тебе лишний груз? Оставь одну полезную проволоку.

– Не, – ответил Архип, – тогда я буду как в концлагере, одна проволока вокруг под током. Или как это… колючая проволока перед окопами.

– На тебе и так, – сказал Тихон, – консервные банки гремят, вот точно как навешанные на эту колючку перед окопами.

– Да, на мне и впрямь гремит, когда ты меня задеваешь, – сказал Архип, – Так не задевай, Тиша.

Это было в фильмах про войну, когда на колючке висели банки, чтобы грохотать, когда кто-то вляпается в колючку, или неловко полезет под ней. Так и в душу к Архипу попробуй сунься: громыхнет банкой – и под минометный обстрел, как обнаруженный.

– Не любишь ты себя, Архип, – сказал Тихон.

– Не за что, – ответил Архип.

Но Тихон не унимался:

– А ты, Архип, раз всего себя целиком не любишь, то начни любить по частям, вроде как слона жрешь. Раз вина – это часть тебя, то полюби сегодня именно эту часть, а завтра другую – зависть, хотя бы. А послезавтра, к примеру, обрати внимание на свою скупость…

– Не, я так быстро не могу, – запаниковал Архип, – мне на одну только вину неделя нужна, минимум, а то и… да вообще не знаю, сколько на неё надоть. Хотя, идейка-то хороша, когда по очереди – сначала одно, потом второе…

– Так, потихонечку, всё своё говно и полюбишь, – пообещал Филип.

– А полюбив, увидишь, что его нет, – сделал почти буддистское заключение Тихон.

В былые времена Архип мог и запаниковать от таких глубоких слов, нынче же отмахнулся, вовсе не претендуя на понимание. Мало ли что эти два умника наговорят… Но что-то его задело. Он помолчал, подумал, и решил, что задело его совершенно несправедливое упоминание некой скупости, которой он вовсе не был подвластен.

– Во мне нет скупости, – сказал Архип, – Скупость – это барское. А я народ, то есть просто жадный, потому что бедный. У меня потому и друзьёв нет, что бедный.