Читать книгу Звезда услады - Сергей Николаевич Усков - Страница 4

С самого детства Егор порешил уйти от злой доли предков, нескончаемого и почти рабского труда с лопатой и сохой за грошовую зарплату. Было два пути: либо воровать (ой! что ляпнул!), либо самому заработать, развив в себе какие-нибудь способности. Но какие?..

В детском саду, будучи пятилетним ребенком, как-то аккурат перед Новым годом он залез в кладовку, где лежали приготовленные подарки для детишек, которые якобы привезет добрый дедушка Мороз, – и наелся Егорка мармелада-шоколада до отвала, до рези в животике. Еле выполз, сытый и довольный, с липкими руками по локоть, с набитыми конфетами и печеньем карманами.

Когда пришла пора вызывать Деда Мороза и заполнить мешок его волшебный подарками, воспитатели хватились, что какой-то малыш здесь нешуточно похозяйничал: фантики вместо конфет, скомканная фольга из-под шоколада, крошки печенья, огрызки фруктов и – улика! – надкусанное яблоко с четким рельефным отпечатком зубов. Строгие, но обескураженные, воспитательницы выстроили ребятишек в ряд и выставили на обозрение скабрезное яблоко. В мертвой тишине поведали страшный секрет.

Якобы с минуту на минуту появится суровый и справедливый милиционер дядя Степа-великан, уязвленный (пока назовем это беспорядком), одним неразумным малышом, что слопал в кладовке гору шоколада-мармелада, конфет и печенья, и оставил, дуралей, визитную карточку – след зубов на яблоке. По этому следу любой милиционер в два счета вычислит того, чей слепок зубов запечатлен на яблоке. Ну-ка, негодник, выходи сам на два шага вперед, а мы дяде Степе передадим по телефонной связи: разобрались сами, отбой дядя Степа.

Последовала, по обыкновению в таких случаях, гробовая тишина, с течением времени усугубляющая тяжесть вины. Вот Егорка, размазывая кулачками слезы по лицу, порывисто шагнул из строя и с горчайшими всхлипываниями покаялся и поклялся чужого не брать…

Таким образом, уразумел Егор, что воровать нехорошо, что хвалят и любят за способности и умение делать доброе и нужное всем. Как ни странно, но этот случай с ранним покаянием запомнился на всю жизнь. В школе он учился прилежно и старательно, с крестьянской обстоятельностью, но понял, что руками работать умеет лучше, чем мозгами: дорожка в институт ему не рекомендована. Добился исправного свидетельства о восьмилетнем образовании и махнул в город, в ПТУ (профтехучилище) на слесаря-ремонтника. Торопил время, чтобы побыстрее начать работать: мастерство развивать и деньгу заколачивать.

Девку вскоре нашел себе подходящую: рослую краснощекую землячку. Сочетался законным браком. Глядишь, – дети пошли, квартиру получили, садовым участком обзавелся. Живи и радуйся простой понятной жизнью. На самые сложные вопросы о существе земного, и только земного бытия, ответила Партия и правительство в стройном культовом марксистко-ленинском учении. Оставалось написать письмо куда-нибудь в ЦК со словами сердечной благодарности: «Спасибо родной Партии, товарищам начальникам за нашу счастливую понятную жизнь!»

Да вдруг, весной восемьдесят пятого газеты почернели и пожелтели, как ровно вместо здорового супа стали в почете зловонные помои. Газеты, журналы, телевидение, радио выплеснули эти помои на миллионы своих граждан: истории, аргументы и факты приводились одни гаже других.

«Мать твою дери! – чертыхался Егор, как и все сотоварищи, затыкал уши и выключал телерадиоприемники. – Правда ваша однобокая». Вскоре и в самом деле караул следовало кричать: водки нет, мяса нет, мануфактуры нет, иссякли деньги платить зарплату. Завод залихорадило. Его завод становился никому ненужным. Завод, которым он любовался каждым утром, начал быстро хиреть и ветшать.

Былое бетонно-стальное великолепие крошилось и падало ниц. Опрятные газоны у цехов с аккуратно коротко подстриженной травкой зарастали бурьяном, цветочные клумбы заглушил чертополох. Декоративный кустарник, обрамлявший пешеходные дорожки, был более похож на безобразную щетину на давно небритом лице потерявшего кров бедолаги. Мозаичные панно на административном корпусе осыпалось местами, как ровно распоясавшиеся реформаторы-разбойники-бандиты-риэлтеры для острастки саданули шрапнелью по внешнему виду завода, прежде чем купить за гроши и распродать по частям. В цехах потух свет, в треснувших оконных проёмах засвистал ветер. Разруха. Эвакуация на тот свет от масштабного наступления и засилья дури.

До мелочей и тонкостей знал завод Егор. И порой, как озарение, так было приятно осознать себя всезнающим и понимающим мастером своего дела, убежденным в своей ценности и значимости, равно как и делу души и рук своих. Была у него и заветная дума, которую он раньше в редкие, дабы не опошлить, минуты откровения пробовал высказывать, являть на слух на профсоюзном ли собрание, в тесном ли кругу друзей-товарищей своих. за стаканом чая, кружкой пива, стопкой беленькой.

«Вот кто я таков? Кто мы таковы? Пролетарии! Рабочий человек! Это звание грозней атомной бомбы, оно выше всех званий на свете. Мы – Пролетарии! – люди исключительной истории и стократ исключительным будущим. Кровь дедов наших выжгла оковы самодержавия, кровью отцов наших сметена и уничтожена другая тоталитарная власть, коричневого цвета. Мы с энтузиазмом редкой высоты построили мощную великую страну, буквально в считанные годы. Я родился с одним наследством – корзиной лаптей. Теперь же, по тем давним меркам босоного детства – богатей! Богатей не потому, что имею средний достаток: у меня квартира, дача, шмоток целых два шкафа, дети сытые и здоровые. А потому что целая страна похожих на меня обеспеченных материально людей на среднем оптимальном уровне без всяких буржуазных прибамбасов, отдана в свободное владение каждому гражданину. Земля, вода и воздух созданы не человеком и не могут быть отданы в частное владения. Либо так называемая сейчас частная собственность не что иное как припудренная государственная аренда, как еще один способ выкачивание денег из населения…

Эх! мать честна! Где тот паровоз, что летит вперед с остановкой в коммуне?! Дайте мне винтовку – я буду в его команде, отряде, армии защитников. Заржавел паровоз». Егор умолкал, и сердце начинало тихонечко ныть, так собачонка подвывает в предчувствие нарастающей неотвратимой беды – расплаты за то, что не так, как должно, был чист и безупречен облик строителя светлого будущего.

Доподлинно известно, что Егор рационализатор, активист профсоюза, что он неустанно обогащает себя знаниями, повышает профессионализм, что он свой в доску. И было бы в диковинку уразуметь, что Егору также ведомы нешуточные страдания той самой совести, о которой взывали с высоких трибун, отсутствие которой клеймила огромнейшая рать пропагандистов победившего социализма, что стояла на страже духовной начинки советского человека.

Эта самая совесть воспалилась, ровно огромная заноза, от того, что Егор давным-давно занят улучшением одновременно и собственной жизни по своему разумению и личному пятилетнему плану. Причем, крен построить светлое счастливое будущее в отдельно взятой семье возрастал из года в год.

Оказывается теперь так и должно быть: каждый сам, как может, обустраивает частную жизнь, и совокупность счастливых частных жизней образуют общую благополучную позитивную картину. Ура! Однако, оставшаяся старая закалка соизмерять свои дела с идеалами стройной системы идейно-политических взглядов, как дамасская сталь – не перекуешь. Соизмерять и ограничивать себя в неподобающих желаниях.

Некогда завод расширился и родил самого себя, клона дубль два, согласно эпохальному пятилетнему плану. Егору посчастливилось попасть в число первостроителей второй очереди завода, стать свидетелем и непосредственным участником того, как на пустыре вбили колышек – место будущего завода. Второй колышек вбить не успели – он, сердешный, был припрятан в кармане расторопного Егора.

На глазах Егора вторая очередь завода росла и крепла, что в точном соответствии отразилось, например, на квартире авангардного строителя. Иногда на Егора нападали воспоминания о светлых незабвенных деньках прошлого. Тогда он ходил по квартире своей, как по залам музея, и с навернувшейся скупой слезой воскрешал в памяти молодость, совпавшую со становлением завода.

Зайдет в ванную комнату и видит стены, облицованные розовым кафелем. Этот кафель необычный – это ключ, который открывает дверь в былое. Строили на заводе столовую. Старая-то столовка не справлялась: в обеденный перерыв народу в ней было тьма-тьмущая, оборудована по старинке, и обветшала порядком. Что же, как только проблема была четко обозначена руководству Главка, были назначены ответственные лица, которые строго по плану проделали всю работу от проекта до пуска. Новая столовая получилась просторная светлая уютная; оснащена новейшим оборудованием; в интерьере применены отделочные материалы высшего класса. Замечательная столовая! У Егора также случилась замечательная прибавка в хозяйстве: стены в ванной комнате получили облицовку из розового кафеля. Эту кафельную плитку использовали в интерьере столовой. Егор настолько был поражен красотой и неординарностью, как выяснилось, подлинной итальянской плитки, что частицу ее перебазировал в дом свой. Без спроса, однако, взял.

Если в ванной комнате посмотреть, собственно, на саму ванну – необычная ванна: чуть больше по размерам и с циркуляцией воды, то есть можно на дому принимать лечебно-оздоровительные ванные процедуры. Точно такими ванными оснастили заводской профилакторий. Егор в порядке командировки монтировал сантехническое оборудование. Одну ванну пришлось забраковать и списать, оттого что поступила в некомплектном состоянии и с треснувшей эмалью. Ванну за бесценок купил Егор. Трещины на эмали оказались легкими царапинами, нанесенными Егором, в порыве восхищения изделием. Также и затерявшийся гидронасос с системой подводящих и отводящих трубок на самом деле заблаговременно по составным частям перенесен в личное складское хозяйство. Соответственно, ванну Егор отполировал абразивной пастой, взятой, естественно, на работе. Все положенные к ванне причиндалы установил – стал с тех пор принимать жемчужно-хвойные процедуры на дому как vir-персона.

Как раз в канун перестройки завод развернул строительство нового цеха. Не оплошали строители – точно в срок и в полном соответствии с проектом выстроили цех, не оплошал и Егор – в ванной засияли новенькие импортные унитаз и раковина. Одна ванная комната – и столько информации о заводе! А комнаты, кухня, гараж! Богатый кладезь полудетективных историй! Вот уж вправду душой и телом сросся с заводом! Случались и курьезы. Вот парочка оных.

Как-то ремонтировали управление завода и навезли добра, что впору дворец строить. Задержался тогда Егор дотемна: все изучал да изучал привезенные стройматериалы; выискивал нечто повесомее и позначительнее, эквивалентно обосновавшемуся здесь начальству.

Ведь какую эволюцию разумел Егор. Например, жара стоит невыносимая. Мастер за столом газеткой лицо обмахивает, таким образом, освежая себя, а то и просто бегает туда-сюда, чем и освежается. Начальник участка уже у белоснежного вентилятора спасается. У Дениса Сергеевича, директора завода, пара чудодейственных кондиционеров колдуют: воздух охладят до утренней свежести, слегка увлажнят, каких-то ионов целительных напустят, чтобы Денису Сергеевичу лучше дышалось и лучше думалось.

Если же мастер в своем кабинете установит кондиционер – что же установят у директора? С дрожью в коленках ликовал Егор: какая, право, удача привалила с ремонтом заводоуправления. «Поди, на мелочи не разменяюсь» – думал-гадал он. И нашел-таки в развалах ремонтных приготовлений удивительную вещь, до того удивительную, что чрезвычайно затруднительно было определить должное её назначение, нюхом чуял – вещь стоящая, умом пока что постигнуть не мог. Брови гнулись дугами, глубокие морщины прорезали чело, и за ухом чесал и в затылке скреб, волосы ерошил и так и сяк, краснел, бледнел, облился потом – тяжел умственный труд, видно это не токмо карандашиком махать.

Так и не понял он, для чего вещь. Понял одно – брать, не мешкая, не рассусоливая, не напрягая чело думами. Отделил он часть, как отрезал ломоть от буханки хлеба, и припрятал до поры в гараже. Представляла эта вещь рулоны мягкой вспененной не то пластмассы, не то резины; на лицевой стороне выдавлен рисунок, нечто похожее на восточный орнамент; на обратной стороне был обнаружен товарный ярлык на неведомом Егору наречии. Дома, за ужином, сообщил супруге: «Штуковину одну к рукам прибрал. Занятная вещица! На днях принесу образец. Посмотрим, обмозгуем, куда прилепить». Супруга ответствовала: «Оступился бы ты, ведь схватят сначала за руку, потом за шкирку. Вспомни-ка, как погорел с утками. Сколько сраму было!»

Этот случай хорошо запомнил Егор. Дело вышло так. Работал он тогда в столовой на монтаже холодильного оборудования. Хорошо работал: премия на досрочное выполнение производственного задания была гарантирована. К этой премии он бонус, конечно же, присовокупил. Глаз его острый мигом приметил, что будет в этот раз бонусом. Так вот, положила повариха как-то в котел десять уток, вынула – восемь. Всплеснула ручонками (было еще совсем молодая, зеленая, не тертая), порядком испугалась пропажи. Ищет, ищет двух уток в котле – не может найти. У Егора, который на раздаче настраивал холодильный агрегат, спрашивает:

– Не видали вы, Егор Тимофеевич, куда утки делись?

– Видал, – ухмыльнулся Егор. – Улетели твои уточки, детка, в дальние края. Сразу видно неопытная ты: поди-ка и не знала, что прежде чем уток в котел бросать, крылышки надо подрезать. Не подрезала? Нет! Вот и проворонила. Хе-хе-хе!

Далеко утки улететь не успели. Быстро скумекала повариха, кто поохотился в её котле. Ищейкой побежала по следам шустрого слесаря и поймала уточек в каморке Егора, то бишь мастерской, расположенной в складском помещение столовой. В полиэтиленовом пакете почему-то уточки лежали, да одна еще без ноги.

Признался потом Егор, что это он утку инвалидом сделал – аппетит раззадорил. Пожалел, что покуражился над девчонкой-поварихой, не будь того – черта с два нашли бы уток. Что утки? – мелочь по нынешним временам. Сама повариха нарушила рабочий обычай: угостила бы той же уткой, с миской сметаны и тарелкой румяных свежеиспечённых булочек-пампушек, как налагается отблагодарить работу мастера, к которому ещё не раз за помощью обратиться придётся. Нет ведь, комсомолочка горластая, только через кассу в порядке очереди. На самом деле он поучить её хотел, как должно людям внимание оказывать.

История с утками дело далекого прошлого. Много, чего было с тех пор праведного и слегка неправедного. Многоопытен стал Егор, степенен и важен. И гадкое слово вор гонит от себя, как проказу. Он не ворует, но заимствует: берет по собственной инициативе аванс с завода, отплачивает более производительным и качественным трудом. Поскольку, во-первых, только таким образом можно избавиться от гнетущего ощущения долга, выразить горячую признательность своему солнышку ясному, заводу-кормильцу, во-вторых, основной постулат будущего совершенного общества гласит: «от каждого по способностям, каждому – по потребностям». Значит, он уже реализовал это: работает изо всех сил, то бишь отдаёт без остатка по способностям, берёт исходя из потребностей…

На следующий день Егор принес домой рулон искусившего его неведомого материала. Для определения назначения принесенной вещи состоялся семейный совет, комиссия по производственному слогу: теща – председатель, жена – секретарь, сам Егор выступал с челобитной относительно добытого добра.

Егор и детей подключил к обстоятельному анализу чудного материала: старшому Димке велел перевести на русский язык надпись на ярлыке. Сынок Димка оказался не в зуб ногой ни в зуб ногой в иностранной грамоте, а по школьной программе должен уже калякать по-заморскому. Ан нет, хотя и школа-то вроде как с уклоном на углубленное изучение иностранных языков. За нерадивую учебу грозился Егор ужесточить жизнь сынуле, лоботрясу и бездельнику.

Дочка Лена только и разобрала, что надпись на финском языке. Деткам не было сказано об истинном происхождении этой вещицы. Купили списанный неликвид, дескать… Толковали Егор, жена и теща, толковали и порешили – это линолеум Раз так, устлали им пол в квартире, сначала для пробы в спальных покоях хозяина и хозяйки.

– Красота! – Радовался Егор, любуясь чудесно преображенным полом.

– Красота! – Вторила жена, и она знала толк в прикладном искусстве.

– Прелесть! – Умилилась теща, когда её пригласили на смотрины.

Одни детки не радовались: не доросли до таких особенных чувств, в редкой смеси возросшей собственной значимости, удальства, ловкости и предприимчивости. Пострелу Димке все бы бегать днями напролет по двору за футбольным мячом, в перерывах из рогатки пулять по воробьям, голубям и дворовым псинам, да тройки и четвёрки, с колами и двойками вперемежку из школы таскать.

Меньшой же дочке, непоседе Ленке, из-за кустов шпионить за братцем и нестись во весь опор домой, чтобы донести до мамки и папки безрадостные вести: Димка-де окно разбил, соседскую девчонку за косы надергал, через форточку на кухне подбросил дохлую крысу прямиком в кастрюлю с супом, которым Октябрина Спартаковна собралась попотчевать Тимура Гамлетовича.

Страшной ябедой росла Ленка, лучший командир лучшей октябрятской звездочки в школе, и доставалась ей порядком от пострела Димки, но с характером была девчонка – от дела своего общественно-воспитательного не отступала. Отчаянно и храбро билась за моральный облик братца, которого в комсомол могут и не принять, а значит, пятно несоответствия марксистко-ленинского мировоззрения плюхнется и на неё. В школе она училась хорошо: четверки пятерки алели в дневнике, за что Егор её хвалил, а сынка, балбеса, оплеухой награждал.

После того, как пол в спальне Егора стал диковиннее декораций к арабским сказкам, довелось ему побывать на приеме у директора завода. Как зашел Егор в кабинет – обомлел, прямо-таки оторопь взяла. Со стен глаз не отрывает. Денис Сергеевич прекрасно знал Егора, причисленного к авангарду завода, постоянного победителя соцсоревнования, потому спросил слегка удивленно: «Плохо выглядишь, Егор Тимофеевич. Нездоровится?» – «Хуже!» – сказал про себя Егор…

С работы пришел, с порога бранить жену стал. Изрядно поругал: «Столько живешь, дуреха, а обои от линолеума отличить не можешь! Еще фыркаешь, ходишь: я, мол, такая уж молодчина, не тебе ровня. Сама-то, ну точно как засранка. Эх, и глупые же вы бабы. Как это из-за вас некоторые чудаки голову кладут на плаху, стреляются, из окон выпрыгивают?! Драть вас надо как сидорову козу берёзовым веником! Да почаще! Одно расстройство с вами. Знаешь ли ты, что у Дениса Сергеевича то, что у нас стало линолеумом, на стены наклеено?» Жена, было, вякнула в оправдание. Егор сердито топнул ногой и пригрозил пока пальцем.

Обидно Егору, что вещь не по назначению использовал, ровно простофиля какой. Одно утишило горе несказанное: немного «линолеума» осталось. Этими остатками обклеили гостиную и спальню.

Вышел Егор из квартиры и зашел вновь эдаким сиятельным гостем. Глянул на стены, пол – похвалил хозяев, себя то есть, за тонкий вкус, за радение об уюте родного очага. И уже сам Егор, какой есть, пустился в пляс от неуемной радости. «Хе-хе-хе! Ха-ха-ха! – потешался Егор. – У меня апартаменты почище директорских! Хе-хе! Меня голыми руками не возьмешь!»

Как-то пригласил Егор в дом свой товарищей по работе, в великий праздник ПЯТНИЦА, питница и блудница. Пришли они, внимательно рассмотрели убранство квартиры, с уважением сказали: «Ну, могешь ты, Егорша, красоту делать! Обои, где такие министерские достал?» Уклонился Егор от прямого ответа, говорил вскользь, дескать, за большие деньги куплены при содействии козырных знакомых.

Приятна Егору похвала товарищей, и не важничал он перед ними, не хвастал – делился простой житейской радостью, добрые слова любил послушать, совета спросить. Вот затеял он садово-дачный участок покупать, где кой-какой домишко, пожалуй, потребно слепить, эдак этажа в два, с верандой на каждом этаже: верхняя веранда будет служить для пития чая и созерцания родных просторов, нижняя – для более прозаических дел. Пару штук теплиц соорудить не мешало бы на прочном бетонном фундаменте. «Поможем, Тимофеевич! Поможем!» – горячо заверяли товарищи, догадываясь, что неспроста были званы. «Скажешь, придем, выстроим хоромы выше неба!» – твердо обещали они.

Здесь Егор делал жене незаметный недвусмысленный жест. Женушка проворно перемещалась на кухню и спустя мгновение выплывала хлебосольной хозяйкой, с низким поклоном приглашала любезных гостей за праздничный стол. На столе огурчики, грибочки, куски обжаренной свинины с отварным картофелем белоснежным, рассыпчатым, дымящимся, приправленным ароматной зеленью. Красная рыба холодного копчения свесила с блюда толстый хвост, толкая вон со стола местного озерного леща-красавца, подрумяненного в печи. Царицей стола восседала запотевшая неупиваемая бутыль сорокоградусной русской чародейки-злодейки. При виде сего убранства товарищи Егора умильно улыбались и готовы горы своротить.

Купил Егор садовый участок, и не один, а два смежных: отважился и покусился как всегда на большее. Походил с женой по приобретенному отрезу пустыря, наметили, где домик-домище, где теплицу поставить, как грядки правильней разбить, сколько ягодных кустов и фруктовых деревьев смогут посадить. Вдохнул напоследок полную грудь влажного запаха земли-матушки, обвел просветлевшими глазами пустырь, и руки зачесались по хорошей работе. В близлежащем поселке арендовал Егор за пол-литра горькой мастодонтоподобный трактор К-700.

Играючи исполинский трактор вырвал с корнями стену лесной разновеликой поросли, из года в год захватывающей пустырь, содрал и раскромсал вековой целинный дерн, обнажив где-то россыпь черной земли, где-то пласт песка, где-то каменную гряду. За трактором загромыхали по ухабам грунтовой дороги тяжеловесные грузовики КрАзы и МАЗы, спеша доставить Егору стройматериалы, чернозем, органические удобрения с местной фермы. Невиданный темп освоения залежных земель установил Егор. Хозяева соседних участков разевали рты, пораженные и уязвленные размахом и сноровкой, отрядили ходоков на приём к расторопному и ухватистому Егору, чтобы пособил, чтобы взялся за председательство в организуемом садово-дачном кооперативе.

Это же диво: два дня – и с земли слетело дикое разнотравье и разнолесье; месяц – выстроен аккуратный светлый домик в два этажа с верандами, мансардой, мезонином; еще месяц – заблестели под летним солнцем две просторные стеклянные теплицы. Потом земля подобралась и похорошела несказанно, как ухоженная, лелеемая и обожаемая красавица. Егор и супруга его заботливыми руками вызвали к жизни здесь, на своих шесть плюс шесть соток, всякий овощ и фрукт, как произрастающий в местном климате, так и не желающий произрастать. Недостаток тепла и солнца они компенсировали невероятным трудолюбием.

Однако Егор не переставал думать-кумекать, как оптимизировать добровольно каторжный труд в зоне рискованного земледелия. Одним из таких направлений было сокращать долю ручного труда за счёт изменения технологии работ и механизации. Чтобы не бегать с лейкой по саду он сделал оросительную систему всего участка, организовал водосбор атмосферных осадков в шестикубовую стальную емкость, откуда под собственным напором, вследствие природной силы тяжести, вода растекалась по трубам к калиброванным точкам полива – практическая импровизация идеи вечного двигателя.

У теплиц была смонтирована ветряная силовая установка, которая преобразовывала силу ветра в тепло, необходимое тепличной рассаде в суровые дни весенние дни холодостояния, сопровождающиеся как раз усилением ветра, вплоть до шквалистого, а стало быть одна энергия (ветра) у рачительного хозяина попусту не будет проноситься по участку, а преобразуется в другую энергию (тепло) – именно то, что гонит холод, само становится теплом. Здесь Егору Тимофеевичу впору было оформить патент на изобретение, поскольку техническое решение давней идеи ветряков реализовано оригинально. Далее была построена мастерская, удивляющая всех продуманностью и практичностью. О самодеятельном техническом творчестве Егора можно написать отдельную повесть…