Читать книгу Глухариный ток. Повесть-пунктир - Сергей Осипов - Страница 6

Тяжко между тем разворачивались дела на фронте, вернее на тех клочках-очажках спонтанных боестолкновений, что от него оставались. В одном из таких мест оказался Николай вместе с окружённым немцами артиллерийским полком.

Первый бой солдаты приняли сразу со всех четырёх сторон света, которого не было даже видно. Разрывы пушечных снарядов взрывали дрожащую землю, возметая к небу её комья, вместе с кусками искорёженного металла и клочьями обезображенной плоти. Инстинктивно хотелось втиснуться, распластаться, вдавиться как можно ниже, ближе к центру тяжело тяготеющей Земли-матушки. Полудетские возгласы «Ма-ма!», невольно срываясь с немеющих сухих губ, мгновенно вытеснили патриотичные «Ура!» и матерное скверноговоренье, пригодные для первых шагов-прыжков в атаке или для отсиживания-отлёживания в окопе. Теперь всё вокруг превратилось в один единственный общий окоп, с опасными, начинёнными смертоносным металлом, пляшущими стенами и дном, оказывающимся то и дело сверху. Стенания и скрежет зубов, даже собственные, были, как в немом кино, только лишь угадываемы, но не слышны.

«Вот оно. Вот оно! Началось. Мама. Когда это кончится? Всё кончится… Боже мой! Поскорей бы!» – носилось даже не в душе, не в мыслях Николая, а где-то рядом с ним, с его телом, закручиваемым вихрем злобного времени в спасительную (на секунду-другую!) воронку. Там – тишина! И медленное беззвучное осыпание стен, как в песочных часах, в которых он сейчас оказался суетной живой песчинкой. «Один. Живой. Но нет! Рядом ещё кто-то. Такой же!» Возметаемый прах. Прах страшащийся. «Кто он? Немец! Враг?». Рядом с Николаем медленно разгибался из коленно-локтевой позы немецкий парень лет двадцати с белым оскалом на измазанном землёю лице. «Враг! Живой! Вот он…» – Николай, встретившись с немцем глазами, краем своего зрения видел, как рука парня потянула из голенища сапога черенок сапёрной лопатки. Сам Николай в это время почувствовал ладонью холодок рукояти своего штык-ножа, висевшего на поясном ремне. «Не убий! Где это сказано? А, это в отцовской книге какой-то. Которую отец читал и прятал. Прятал и читал… Ему… Николаю… Давно… Когда ещё жив был… А теперь и меня могут убить, если я не…» – оглушающий (слышный почему-то на этот раз) взрыв прервал перебежку мыслей и накрыл врагов плотным одеялом чёрной земли. Когда Николай, оглохнувший от контузии, с трудом выкопался из спасительной могилы на свет, в горький от дыма воздух, чтобы дышать, немца в воронке уже не было. «И след простыл… Прости меня, Господи! И помилуй». Вместе с комьями земли, сжатыми в кулаках, когда он откапывался, в правой руке Николая оказалась немецкая шапочка-пилотка, на тыльной стороне тульи которой значилось: «Hans Küchelgarten». «Вот кого, оказывается, я чуть не убил» – пробежало в голове Николая. – «Или от кого едва смерть не принял… Ганс..» Потом вдруг кольнуло гоголевское: «Ганс! Эк, куда его занесло!»

После боя, в наступившей вдруг тишине, тяжело собирались. Оставшиеся. Раненые. Покалеченные. Живые. Командиров нигде не было. Исчезли вдруг все отцы-командиры. И Пудов с ними. Погибли, наверное. Блуждая по лесу, бойцы собирались группами. По двое, по трое. Много – вчетвером. Более всего пугало и обескураживало исчезновение старших. А потом послышался лай собак и чужая звонко-гортанная речь. Немцы собирали в заболоченном берёзовом лесу пленных. Много пленных. Раненых. Живых. Изредка собачий лай прошивали короткие автоматные очереди. Это добивали тяжёлых и безнадёжных. Или героев, кто, не имея пули, чтобы по-сталински застрелиться, с голыми руками бросался под пули врага.