Читать книгу Когда ты не сам по себе. Стихи, написанные за решёткой - Сергей Павлович Степанов-Прошельцев - Страница 3

ЕСЛИ ВЕРНУСЬ

Оглавление

В комнате всё тот же абажур,

ветер занавеску изорвал…

Я отвыкшим голосом скажу

напрочь позабытые слова.


Здесь не слышно воя бензопил,

здесь печаль, как первый снег легка…

Ты пойми: я тот, кем раньше был,

если изменился, то слегка.


Головой вот только побелел…

Но, как сердце радостью не грей,

та печаль, которой я болел,

как собака, ляжет у дверей.


* * *

Белую кипень сорвало с чёрёмух

выстрелом грома. Как нищенки эти,

жизнью платил я за каждый свой промах,

счастье меняя на снег и на ветер.


Лунным стеклом застывали лиманы

в жёлтом желе многотонного ила.

Алой водою заря обливала,

лучиком робким звезда мне светила.


Шел я за нею, с дороги сбиваясь,

словно в какой-то нечаянной роли,

чувствуя в сердце щемящую зависть

к ветру, чей путь не подвластен контролю.


Так бы лететь, не изведав покоя,

солнечной тенью и облачным дымом,

не понимая, что это такое,

что это значит  быть вечно гонимым.


* * *

Эта тюрьма вобрала

время почище губки,

страхи чужих бессонниц,

ужас больных ночей.

Как сквозняки,

здесь бродят по коридорам гулким

призраки заключённых,

призраки палачей.


Смотрят они мне в душу,

хоть и пусты глазницы,

Видимо, ждут поддержки

в призрачной той борьбе.

Господи! Дай мне силы,

чтоб я не смог присниться

этим слепым кошмаром,

прежде всего, себе!


Дверь распахну пошире.

Вырвусь на свежий ветер.

Это – всего лишь глюки.

Душный такой рассвет.

Где ты, моя удача?

Знаю: на этом свете

нету уже заборов,

но и свободы нет.


Мы зэки. Мы — каждый сам по себе


* * *

Развод по утрам. Поверка. Отбой.

Убогий лагерный быт.

И думы о воле – даже во сне,

если ты можешь спать.

И время – как бык, что ведут на убой,

но он еще не убит.

И вовсе не скоро случиться весне —

месяцев через пять.


Снега…

Все на свете белым-бело,

а жизнь, как хина, горька.

Она рядится в серый бетон,

прячась, как троглодит.

От стужи судорогою свело

скулы жилгородка,

как будто, от скуки зевая, он

челюсть свою проглотил.


Дебильные лица. Ухмыл кривой.

Девятый штрафной отряд.

И белое облако, как привет

от солнечных звонких лет.

И птицы летят, но для них конвой

неведом. Они летят

туда, где замков и решёток нет,

где ветер и яркий свет.


* * *

Пахнет с воли солянкой тошно.

Тащат с рынка морковь, картошку,

из авосек точит шпинат.

Здесь, как раньше, с харчами тяжко:

заблудившуюся дворняжку,

втихаря отварив, едят.


Нынче  праздник. Потом  по-новой

миска каши в обед перловой

и баланда одна вода,

никаких тут куриных грудок,

и тоскует пустой желудок,

как узбек на бирже труда.


Где-то жарят картошку с салом…

Лом хватаю, чтоб легче стало,

бью по камню  таков мой крест.

Нет лекарств эффективней лома!

…Выйдет срок мой – полгастронома

съем, наверно, в один присест.


* * *

Дух портяночный. Топятся печи.

В пищеблоке порхает мука.

Смертным боем – и в зубы, и в печень —

в умывальнике бьют должника.


Он не выдержал зэчью проверку,

дал слабинку, и вот он, итог:

задолжал он четыре конверта,

только письма отправить не смог.


Не пойдёт он сегодня на ужин.

Завтра – тоже. Он сам виноват.

И уже ко всему равнодушен

голубой стекленеющий взгляд.


В караулке сейчас пересменка.

Смотрят телек. Сегодня – футбол.

И сползает кровавая змейка

на загаженный каменный пол.


И лежит он, щедрот не изведав,

отмотав весь свой жизненный срок, —

тракторист из колхоза «Победа»,

что стащил комбикорма мешок.


* * *

Вновь этап. Дорога дальняя.

Ждут другие испытания.

Тополя пирамидальные,

до свиданья, до свидания!


Не имел на счастье виды я,

но, как вы, не клал поклоны я.

Я ни в чем вам не завидую,

молодые и зелёные.


Рубят сучья  так же больно вам,

вы кору, как кожу, морщите.

И, как зэки, подневольные 

даже шаг шагнуть не можете.


Когда ты не сам по себе. Стихи, написанные за решёткой

Подняться наверх