Читать книгу Воспоминания - Сергей Пынзарь - Страница 8
Детство в Сибири
Мужичок с ноготок
ОглавлениеОднажды, в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
Да простит меня великий Некрасов – не корысти ради, а для сравнения напоминания. Но начну я с другого. Ну ее, эту работу, от которой кони дохнут. Не волк, в лес не убежит. Об играх наших и забавах детей пятидесятых. Зима, мне скоро шесть, вся детвора катается на склонах. У одних салазки, другие на лыжах самодельных. Редко у кого покупные. Самые красивые салазки – от деревенского мастера по этой части. Детей много, а мастер один. Хотелось и мне, просил – не дошла очередь. Больше всего катались на лотках. Так называли в деревне эту самоделку. С утра запрашивал у Гугла – не знает Гугл такую самоделку, хотя запрашивал по-разному. Чего теперь только нету в продаже, и самоделок разных. Всякое-разное выдает, но такого нету.
Берется толстая широкая доска длиной чуть больше метра. Перед закругляется по бокам и снизу. Доска не строгается, а низ, наоборот, чем шершавее, тем лучше. В задней части, отступив от края приблизительно тридцать сантиметров, сверлятся или пробиваются стамеской два отверстия, чуть с наклоном в стороны – это будут ручки. Примерно посередине еще два отверстия. Туда вставляются и крепятся две короткие ножки. Между ними и между ручками крепятся перекладины. На перекладины дощечка, это сиденье. Всё, зимний самокат готов.
Вижу себя у соседа дяди Кости. Вместе с Шуриком ждем свежие лепешки от коровы. Подле тетя Нюра смеется, подшучивает: «Смотрите не прозевайте, ведро подставьте». Дождались, этими лепешками мажем-штукатурим днище самокатов. Ждем, когда замерзнет, обливаем водой, опять ждем. Еще раз поливаем, ждем. Так несколько раз, пока днище не покроется ровным слоем льда. Наконец, готово, можно на горку, кататься. Один позади на доске стоит и рулит своим наклоном, другой на сидушке сидит. Горка перед домом моим. Можно по снегу, но лучше по накатанной дороге: самокат летит, звонко гремит. В гору толкаем, с горы летим. Был случай: скатились вниз, толкаем гурьбой свои самокаты и санки в гору. Вдруг звук мотора, сверху едут двое на мотоцикле без коляски. Вся пацанва бегом с дороги, все перебежали на одну сторону, я один оказался на другой. Чертов мотоцикл, откуда только взялся в нашей деревне, пока ни одного не было. Рванул и я к ребятам. На дороге поскользнулся, упал, встать уже не успел – мотоцикл через меня, через голову мою проехал, через ухо мое. С двумя взрослыми. Как черепушка не треснула? Наверно, дистрофики были те мотоциклисты. Так и уехали без остановки, а я живой вот. На следующую зиму я уже и лыжи себе выстрогал.
Пришло лето, другие игры и забавы. В первую очередь игра в войну. Мастерили себе деревянные пистолеты, винтовки, сабли, автоматы. Делились на два отряда, строили себе шалаши секретные в лесу – штаб. Кто первый найдет, захватит штаб, тот и победил. Проблема была с немцами – никто не хотел быть немцем, по жребию вопрос решали. Игра с мячом, прятки и клестики. Клестики – это чижики в других местах. Опасная игра: могут так зафитилить этим клестиком, мало не покажется. Городки – самая ходовая игра. Потом чика. Кто не знает, это игра на копейки. Один бьет своим пятаком об стенку, другой должен своим; ударить так, чтобы от его упавшего пятака можно дотянуться большим и указательным пальцами до монеты соперника. Высший класс, когда монета ляжет на монету. А еще пугачи мастерили. Трубку медную от тракторов гнули буквой Г, один конец расплющивали, в дуло свинец заливали на дно. Загнутый гвоздик и резинка. Крошили, засыпали головки спичек. Звук, что у теперешних покупных хлопушек разных. Потом пришло увлечение самодельными луками и стрелами: чья стрела выше полетит, чья точнее. Дошло, ставили яичко дрозда, метров с 15 попадали.
А дроздов этих было очень много черных. Вили гнёзда на пнях, на деревьях. Мы яички собирали, жарили. Дело это маркое было. Стоило подойти к гнезду, налетала стая дроздов, гвалт тааакой поднимали, пометом в нас стреляли. Очень вкусным было лакомство от березы. В начале лета сдирали бересту, соскабливали свежий не одревесневший слой. И сок березовый ранней весной. Много сока, заготавливали все. И теперь снится: делаю зарубки, ставлю посуду, пью березовый сок. А еще пупцы ели, молодые побеги сосновые с молодых сосенок. Верхушка дерева, самый длинный побег. По тропинке на скоп Козичей, на склоне сосняк молодой да густой. От густоты деревья длинные, народ там жерди топорами рубил. Иду я однажды на курью тропинкой этой, вижу пупцы на верхушке ну очень красивые, лакомые. Полез за ними. Добрался, рукой ухватился за верхушку, обломать хочу. Я ломаю, она не ломается. Тогда на помощь приходит вторая рука. На этот раз верхушка поддалась… Очнулся через сколько, не знаю, часов не имелось у меня. Высоко сидел, хорошо летел, среди острых пеньков себя увидел. Судьба, однако: не напоролся, на колья не наделся, опять живой остался.
Лыжи – заветная мечта, потому упросил отца на уборку сена отпустить меня. Покосы деревенские неблизко – за рекой Чулым, на заливных лугах. Косили взрослые, на конных косилках на чистых лугах. Где косилкой нельзя, там ручная косьба. Народ на покос добирался на лодках, а кони вплавь, через Чулым. Когда подсыхала трава, на уборку большой бригадой. Пацаны повзрослее на конных граблях сгребали сено в валки, а мелюзга на волокушах таскала сено к стогам. Волокуша: срубались две березки, нижняя часть очищалась от веток – это оглобли. Крепились березки поперечиной, а за эту поперечину еще пару верхушек цепляли. Запрягали коня в оглобли, и вдоль валка. Девчата грузили на волокушу копну. В мой первый покос не смог, силенок не хватило лошадку запрячь. Сбрую одел, дугу в гужи вставил, а супонь затянуть помог взрослый. До покоса далеко, уходили на неделю и больше, если погода стояла хорошая.
Первым делом, надо было лошадей отловить. После косьбы они на лугах оставались. Тут гонка начиналась – сибирские ковбои мустангов ловили. Еду брали с собой: сало, мясо, масло домашнее сливочное (ах, какое масло было: растопишь его – крупиночками желтыми всё), сметана, творог, молоко, крупы, картошка… Горячее на кострах варили. Ночевали в стогах. Помню, устроились на ночлег с другом Колей, сыном Ермолая. Ночью проснулся, не могу понять, где я. Вспомнил, чувствую Коли рядом нет – давай сено разгребать, Колю искать. Оказалось, ушел, бросил меня, нехороший. Наверно, к девчатам. Кто его знает, может, как у Есенина: «Я в весеннем лесу пил березовый сок, С ненаглядной певуньей в стогу ночевал».
За время сушки в валках осы селились. Напорешься на гнездо – все врассыпную. А еще купание, в озерцах и озерах на лугах. Девчата наши бедовые были: однажды поймали Володю Пописташа, молдаванина, раскачали, одетым в воду закинули. По вечерам песни на покосе и по деревне с песнями. Помню, одну о шахтерах песню пели.
Пришла зима, пошел за зарплатой я в Ежи, в контору колхоза. Так, мол, и так, на покосе я работал? Работал. Мне лыжи нужны, давайте деньги. А сколько надо? Уж не знаю, по каким там начислениям, а может, из кармана своего, дали мне 25 рублей. Бегом в магазин, и ура – на лыжах настоящих я. Теперь не то что самодельные, разъезжаться не будут. Теперь можно и с трамплина через землянку с крутого склона.
Может, в то лето, может, в другое, были наши и на покосе в Барбино на лугах. Был и я там. Наверно, тоже в то лето: супонь помогали затягивать, помню. А Барбино деревни теперь нету. Теперь и об Успенке ничего, упоминается как деревня в составе Сергеевского сельсовета.
А еще на уборке клевера был на полях. Всё убрали, домой собрались. Почему-то остался один. Надел на лошадку хомут, перекинул через шею дугу и седёлку, не помню как вскарабкался. Еду верхом по Троицкой дороге. Обгоняет грузовик, в кузове народ сидит. Лошадка моя следом рысью взяла. Мужики кричат, подначивают: «Давай-давай, догоняй». Лошадка темп набирает, меня с дугой и седёлкой в руках как тряпку монтыляет. Нет бы бросить всё, уздой стопорить, кричу тпруу, да всё без толку. Чую, набок съезжаю. Очнулся – надо мной лошадка стоит. Вдали остановился грузовик, мужик ко мне бежит. Помог подняться, спросил, что да как я, на лошадку посадил. Они уехали, потихоньку добрался домой и я.
Коль дошли до лошадки, расскажу о своей постоянной. На другое лето выдали нам кобылку со стадом ходить. Вредная, зараза, была, залезть на себя не давала. Мало того что я, малец, запрыгнуть не мог, искал пенек или бугорок. Она, такая-сякая, зубами меня за штанину хватала, скидывала. Так и ходил за телятами с ней на поводу, пока место подходящее не найду. Привяжу лошадку коротко к дереву за поводья, с пенька заскакиваю. Через шею нагнусь, поводья отвяжу, весь день верхом если подходящее место слезть отдохнуть не найду. В конце концов сжалились надо мной, дали другую лошадку. Ту самую, что на уборке клевера с ней был. Эта умная была: хоть и резвая, меня не обижала.