Читать книгу Ведьмина охота - Сергей Пономаренко - Страница 5

С трудом открываю глаза, вижу склонившуюся надо мной Соломию.

– Извини, Иванна, мне надо идти на работу. Завтрак найдешь в микроволновке, на обед что-нибудь придумаешь – бери в холодильнике что хочешь. Ключи от квартиры я положила на столе в гостиной, можешь прогуляться по городу до моего прихода. А вечером мы оторвемся по полной, я один классный ресторанчик знаю! Не будешь возражать, если я тебе кавалера с моей работы захвачу, чтобы ты не скучала? Он…

– Соломия, опустись на землю! Ты забыла, что я тебе рассказала вечером? Меня ищут не только как беглянку из дурдома, но и как подозреваемую в убийстве! Моя фотография разошлась по всем милицейским участкам, а может, ее вчера и в теленовостях показали… Вчера я попросила, чтобы выключили телевизор, не из-за того, что разболелась голова.

Соломия посмотрела на наручные часы, вздохнула и присела на край кровати.

– Ты права. Владик, когда ты пошла спать, мне сказал, что он сразу понял: у тебя крупные неприятности и ты приехала сюда не на отдых.

Соломия, на что-то решившись, достала мобильный телефон и набрала номер. Я напряглась в ожидании: кому и зачем она звонит?

– Ванда, привет! Скажешь шефине, что я себя очень плохо чувствую, схожу в поликлинику, буду на работе после обеда. Все, пока, спешу!

Соломия повернулась ко мне и требовательно произнесла:

– Расскажи более подробно, что с тобой произошло и почему на тебя могут повесить убийство. Не упускай ни одной мелочи.

– Можно я хоть умоюсь?

– Давай, водные процедуры тебе не повредят.

Через пятнадцать минут, в банном халате Соломии, посвежевшая после душа и с чашкой свежезаваренного кофе в руке, я приготовилась рассказать свою историю.

«С чего начать? Наверное, со вчерашнего утра, когда монотонная повседневность моей больничной жизни внезапно была нарушена трагическими событиями». Воспоминания о злосчастном воскресенье нахлынули на меня.

* * *

В воскресенье врачебного обхода нет, в лучшем случае дежурный врач мельком и молча заглядывает в палату. Для меня это самый ненавистный день, так как время еще больше замедляется, накатывает жуткая тоска, не хочется ничего делать, кроме как бездумно валяться на кровати. В больничной библиотеке взяла почитать афоризмы Шопенгауэра, больше недели мучила книгу, но так и не дочитала. Лучше взяла бы ничего легкое, не слишком заумное, не требующее напрягать мозги, если они у меня еще способны напрягаться после приема такого количества лекарств. Уже из того, как тот день начался, можно было понять, что ничем хорошим он не закончится…

– А-а-а! – безумный крик током ударил по нервам.

«Неужели Люба?» – вспомнилось зловещее пророчество Магды. Сонливость и расслабленность мигом слетают с меня. Вскочив, вижу Валю, больную эпилепсией, катающуюся по полу, бьющуюся в судорогах, на губах у нее пена. Но никто не приходит к ней на помощь. Для этого места характерен паралич человеческих отношений.

– Позовите врача! – кричу я и бегу к Вале, хватаю с ее тумбочки деревянную ложку, падаю перед ней на колени, с трудом разжимаю скрежещущие зубы и вставляю в рот ложку.

Нужно поправить язык, чтобы он не запал в дыхательное горло, мне противно и страшно совать ей в рот свои пальцы. Припадочная колотит руками и ногами по полу, с трудом удерживаю у себя на коленях ее голову, чтобы она ее не ушибла. Остальные больные окружают нас, испытывая нездоровое любопытство, они лишь наблюдают за тем, как она бьется в судорогах, и за моими действиями. Наконец на помощь приходит медперсонал – Божена и Степан. Санитар припечатывает руки Вали к полу, а медсестра делает ей укол в бедро прямо через одежду. Валя успокаивается, затихает, ее глаза наполовину открыты, видны только белки, и это страшно.

Я встаю, мои руки обслюнявлены Валей, не терпится их вымыть, но я поворачиваюсь к Любе, безучастной к происшедшему, хотя ее кровать рядом с Валиной. Полная отрешенность во взгляде Любы пугает, и я, вместо того чтобы отругать ее за то, что она не помогла соседке, участливо спрашиваю:

– С тобой все в порядке?

– Нормально! – У нее явно заплетается язык.

Вижу, что ей совсем худо, непонятно только, почему она это скрывает.

– Что с тобой?

– Отвали! – Глаза Любы злобно блеснули.

Обычно она реагирует на все спокойно, впервые вижу ее столь агрессивной. Она немногим старше меня, находится здесь из-за попытки суицида после полугода бомжевания. Не сумев выплатить кредит банку, она потеряла квартиру, а вместе с ней и возлюбленного, из-за которого, собственно, и влезла в долги. Ее, как и меня, никто не навещает, не передает ей продуктовые передачи. Держится Люба замкнуто, отгородив от мира непроницаемой завесой свое «Я».

Во время завтрака в столовой появляется бледная притихшая Магда, пробывшая вчерашний день и ночь в изоляторе на «завязках». Получив в раздаточной порцию каши и чай, она идет между столиками в поисках свободного места. Я машу ей рукой, приглашаю за свой столик. Магда недоверчиво смотрит на меня: до сих пор я старалась как можно меньше с ней общаться, и наши отношения были если не враждебными, то весьма натянутыми. Подумав секунду, она принимает приглашение, садится напротив и выжидающе смотрит на меня. «Да, ты права: я не просто так позвала тебя».

– Классно, что тебя отпустили, не стали дольше держать в изоляторе.

– Божена – дура, но, слава Богу, не все здесь такие. Новая смена сразу освободила меня.

– У меня к тебе дело.

– Я об этом догадалась.

– Тебе цикля нужна?

– Что взамен надо?

– Пару минут поговорить по мобильному телефону.

– Хорошо, минута – цикля.

– Слишком круто. Цикля – две минуты разговора. Если нет, я найду, кого «колеса» заинтересуют.

– Ладно, договорились. Давай циклю!

– Дай уехал в Китай. Получишь после утреннего приема лекарств.

– А ты мобилку получишь, когда дашь циклю. Тебе известна взаимосвязь денег и стульев?

Ненавижу воскресенье – это день посещений и передач, а мне некого ждать. Больница находится в стороне от трассы, и, если нет собственного автотранспорта, посетителям приходится от села топать сюда пешком километра четыре, поэтому родственники навещают больных редко и такие посещения становятся праздничными событиями. Во время этих встреч некоторым больным под расписку родичей позволяют на время покинуть стены больницы. На их месте я бы ни за что не вернулась обратно. В большинстве же случаев встречи с родственниками проходят скоропалительно, в специальной комнате, и ограничиваются передачей продуктов и обменом несколькими общими фразами. Выхожу из палаты в коридор, к излюбленному окну.

– Иванна!

Оборачиваюсь – темноволосая медсестра Соня уже приняла смену и переоделась в коротенький белоснежный халатик, который не скрывает, что лифчик она не носит, у нее и без него груди крепкие и упругие. Ее лицо дышит свежестью и здоровьем, в карих глазах постоянно поблескивает искорка задора и юмора. Она резко отличается от других медсестер дружелюбием и уважительным отношением к больным, которые отвечают ей тем же. С недавних пор у нас с Соней сложились дружеские отношения, в основном благодаря журналистике.

Соня закончила медучилище и, поработав здесь с годик, пришла к выводу, что медицина – это не ее. Она поступила в педагогический институт на заочное отделение, где проучилась два года. Но учителем она себя также не видит и мечтает о журналистике. Узнав о моей прежней профессии, она прониклась ко мне глубокой симпатией. После ужина забирает меня в процедурную, и за чаем с вкуснятиной, которую она приносит из дому, мы ведем долгие беседы.

Странно, что она пришла, – ее смена завтра. Если бы я об этом знала, то не стала бы проводить переговоры с Магдой. Мобильный телефон Соня дала бы мне без проблем. Вот только при ней говорить с Егором я не решилась бы.

– Наконец приняла! – Соня громко выдохнула, словно закончила тяжелую физическую работу. – Эта дура Божена в прошлый раз устроила мне приемку, так я ей сейчас показала, что тоже не лыком шита! – По выражению ее лица догадываюсь, что она хотела было добавить пару крепких словечек в адрес медсестры, но сдержалась.

– Молодец, Соня, с такими людьми иначе нельзя. С ними можно бороться только их методами. Поменяться на сегодня сменой чья была инициатива?

– Моя. Договорилась в газете, что во вторник принесу статью, поэтому рассчитываю на твою помощь ночью. Ты как?

– Без проблем и с удовольствием.

– Пошли в столовую, угощу хорошим кофе. – Соня вытаскивает из кармана халата пачку молотого бразильского кофе и дает мне вдохнуть его аромат, просто одурманивающий.

Мне вспоминается сладковато-ядовитый запах джунглей, поход с Мануелем через тропические дебри, наша ночевка у ревущих порогов и то, что я тогда была в него немного влюблена. А сейчас я его ненавижу!

Столовая пуста, я присаживаюсь за столик, а Соня идет в кухню за чайником и заодно приносит полную тарелку печенья. Заливаем молотый кофе в чашках кипятком, и, пока он настаивается, Соня рассказывает, как идет работа над задуманной ею статьей. После прошлой смены Соня вечерами работала над ней, рассчитывает, что ее напечатают в районной газете. Она уверена, что на этот раз не ошиблась в выборе жизненного пути, и не сомневается, что в недалеком будущем начнет работать на новом поприще – в журналистике.

– Иванна, ты молодец, что подкинула идею написать об истории здания больницы. Я нашла массу интересного и чувствую, что вытяну даже на целую серию статей.

– Да ты что! – Пробую кофе: крупинки еще не полностью осели, но аромат напитка завораживает, и я пью, делая нетерпеливые мелкие глоточки.

Соня достает из сумочки несколько листочков бумаги.

– Интересно не само здание, а род Лянцкоронских, его прежних владельцев. Оказывается, каменецкий староста, граф Предслав Лянцкоронский, стал первым казачьим гетманом на Украине. Он сумел из разрозненных казачьих отрядов создать целостную воинскую структуру.

– А как же «Песня про Байду», где говорится о Дмитрии Вишневецком? Вроде его считают основателем Войска Запорожского?

– Именно Предслав Лянцкоронский получил добро польского короля Сигизмунда на создание казачьего войска для охраны южных границ Речи Посполитой, по обе стороны Днепра. Первоначально оно было малочисленным, чуть больше двух тысяч казаков. Последующие гетманы прославились не только воинскими походами, они вносили свою лепту в создание Войска Запорожского, но так оно стало называться позднее. – Соня заметно разгорячилась, ее глаза засверкали, словно она сделала важное историческое открытие. – Так, гетман Ефстафий Дашкевич разделил казаков на сотни и полки, структуру казацкого войска выстроил по примеру древнеримских легионов. Историки до сих спорят, кого считать первым гетманом: Лянцкоронского или Дашкевича. Гетман Евстафий Рожинский учредил двадцать полков, в две тысячи казаков каждый, и дал им имена городов, из них Киевский был первым. Полки он разделил на сотни, которые тоже носили имена городов и местечек; во всяком полку определил быть полковникам и сотникам, которые, будучи выбраны казачьим «товарыством», оставались до конца жизни в своих чинах. А Дмитрий Вишневецкий за свое кратковременное гетманство особенно ничем себя не проявил и вскоре с частью казаков ушел служить царю Ивану Грозному, пока тот окончательно не спятил после смерти жены Анастасии, уверенный в том, что ее отравили. Вот тогда Вишневецкий вернулся и построил казачью крепость на Хортице, а гетманом в то время был Венцеслав Хмельницкий.

– Похоже, ты здорово подсела на историю казачества, – вклинилась я в повествование. – По-моему, эта тема уже столько раз освещалась в прессе, что, пожалуй, даже приелась читателю.

– Да ты что, Иванна! – возмутилась Соня. – Разве может однозначно освещаться то, что полно загадок и противоречивых суждений? Взять хотя бы гетмана Венцеслава Хмельницкого. Был ли он предком знаменитого гетмана Богдана Хмельницкого или только однофамильцем? А знаменитый Байда-Вишневецкий из школьных учебников? На самом деле история его жизни не совсем такая. Когда он был уже настолько стар, что от слабости не мог ни садиться на коня, ни даже ходить, молдавские бояре предложили ему стать их правителем. Но это оказалось обманом: Байда-Вишневецкий был схвачен и отправлен в Константинополь. Там по приказу султана Сулеймана I после жестоких пыток его казнили – подвесили за ребро на крюке, и он провисел несколько дней. Стойкость, с какой он держался, поразила турок, как и его умение хулить их веру. Есть версия, что у него вырезали сердце и съели, чтобы получить часть его мужества.

– Фи! – скривилась я. – Неужели турки были каннибалами? Кстати, Сулейман I, муж Роксоланы, был очень просвещенным правителем, хотя и жестоким.

– В те времена он не мог быть другим.

Решаю сменить тему разговора на более мне интересную:

– Сегодня дежурным врачом заступает Мартин Леонидович?

– Нет, с ним поменялся Феликс Маркович.

– Бр-р! Сегодня узнала, что Маркович занимается вскрытием трупов и что больничный морг теперь очень популярен.

– С больничным моргом, точнее часовней, где он располагается, связана жуткая мистическая история. Если с первой статьей все получится, то эта история станет темой для следующей.

– Что за история?

Дверь в столовую открылась, и внутрь заглянул санитар Богдан. Он старше Сони, у него довольно смазливое лицо, переодень его в платье, и от женщины не отличишь. И характер у него непредсказуемый. За ним закрепилось прозвище Богдана, которое его ужасно злит. Закончив медучилище, он долгое время работал в областной больнице медбратом, но в чем-то сильно провинился, так что ему пришлось вернуться в свое село, находящееся поблизости. В психиатрическую больницу он смог устроиться только санитаром. Увидев нас беседующими, Богдан осуждающе покачал головой и вошел.

– Вот ты где, а я уже обыскался! – Он улыбается Соне, а на меня устремляет холодный рыбий взгляд. Так смотрят на ненужную вещь перед тем, как выбросить ее на помойку.

– Иди в палату! – приказывает он.

Вот так подхвачусь и побегу выполнять его повеление! Демонстративно делаю маленький глоточек кофе и ставлю на стол чашку, в которой осталась почти одна гуща. Показываю всем своим видом, что не намерена прерывать кофепитие.

– Тебе не ясно?! – Богдан повышает голос, в котором столько льда и злости, что мне становится не по себе. Еще недавно я считала его более приятным санитаром, чем другие.

– Чего ты командуешь?! – Соня приходит мне на помощь.

– Спокойно, Соня. Главврач не любит, когда у медперсонала завязываются приятельские отношения с больными. Вечером делай что хочешь, но по-тихому. Смотри, а то Божена и Степан настучат на тебя главному! Они еще здесь.

Богдан неровно дышит к Соне, а та с юмором относится к его ухаживаниям. Если она когда-нибудь поинтересуется моим мнением, я отвечу однозначно: он тебе не пара, а его «сладкая» внешность настораживает.

– Чего бы мне бояться? Увольнения? – задиристо говорит Соня. – Может, я сама в скором времени отсюда уволюсь!

– Даже когда уволишься, много не говори, а то можешь оказаться ее соседкой по палате. – Богдан указывает на меня и тут же изображает на лице лучезарную улыбку. – Это дружеский совет.

– Пхе! – презрительно фыркает Соня.

– Пора выдавать лекарства больным. Мы идем или будем ждать, пока нам напомнит об этом дежурный врач?

– Ну ты и зануда, Богдана! Даже кофе не дашь нормально попить.

Я увидела, как у санитара дернулось лицо, когда он услышал ненавистное прозвище, но он сдержался. Соня часто над ним подшучивает, и только ей он это позволяет.

– Мое дело сторона, Соня. Тебе решать, но дежурный может нагрянуть с минуты на минуту. Думаю, в мужском отделении выдача лекарств уже заканчивается.

– Хорошо, идем. – Соня живо встала и направилась вместе с санитаром к выходу.

Я убрала со стола, вышла в коридор и направилась к процедурному кабинету, где уже выстроилась очередь.

Соня и Богдан работают в четыре руки: она делает инъекции, он выдает лекарства. Я без особого труда утаила от санитара циклодол, спрятав его под язык, но большую таблетку галоперидола пришлось проглотить. Ничего хорошего мне это не сулит, одна надежда на то, что буду находиться здесь недолго. Решая, кому позвонить, Марте или Егору, я произвела обмен с Магдой. Получив вожделенный мобильный телефон, старенький «Эриксон» с затертыми клавишами, я решила связаться с Мартой, выяснить обстановку, а в следующий раз позвонить Егору.

– Иванна, ты?! – радостно вскрикнула Марта, сразу узнав меня. – Где ты находишься? Ты вернулась?

– К сожалению, нет. У меня мало времени, поэтому слушай!

Я сообщила ей о местонахождении психушки и попросила навестить меня в ближайшие выходные.

– Как там Егор? Женился? – поинтересовалась с замирающим сердцем.

– Не знаю, вроде нет. Как-то он звонил мне, но я наговорила ему кучу грубостей. Ведь при нем тебя забрала психиатрическая бригада, и он ничего не сделал, чтобы тебя вытащить. Вот павиан в штанах, не ожидала от него такого!

– Он был бессилен мне помочь, подробности расскажу при встрече. Позвони ему и предложи навестить меня вместе с тобой. Хотя нет, не звони Егору…

– Так звонить ему или нет?

В этот момент Магда выхватила у меня мобильный и оборвала разговор.

– Твое время закончилось! – злобно прошипела она.

– Дай еще хоть минуту поговорить! – умоляю ее, еле сдерживаясь, чтобы силой не выхватить мобилку. – Я тебе вечером циклю отдам.

– Когда дашь, тогда и будешь говорить! Захочу – вообще не дам!

Ее мобильный зазвонил; взглянув на номер, она не ответила, потом отключила телефон. Я поняла, что звонила Марта. Внутри у меня все кипело, я еле сдерживала себя, чтобы не впасть в истерику или не наброситься на Магду. С трудом я заставила себя молча лечь на кровать, повернувшись к Магде спиной. Про себя я стала считать баранов с лицом Магды. Я давно усвоила: проявление агрессивности здесь ни к чему хорошему не приводит, разве что отправят в смотровую на «завязки» и накачают нейролептиками. И тогда приезд Марты окажется бессмысленным: под предлогом того, что у меня обострение болезни, могут отказать в свидании. Не страшно, что я не договорила с Мартой, после отбоя позвоню ей с мобильного Сони.

Слышу, как за спиной обеспокоенно сопит Магда, ожидающая, что я стану ее умолять дать позвонить, и тогда она поднимет плату. Продолжаю мысленно считать: «46, 47, 48…» Счет и в самом деле помогает успокоиться, и я рада, что сдержалась и не наделала глупостей.

Вроде ничего особенного не произошло, разве что передала весточку Марте, а настроение поднялось и головная боль ушла, в теле ощущаю прежнюю легкость. Будет здорово, если подруга все же свяжется с Егором и они приедут вместе. Хотя нет, не надо. Я не в том виде, чтобы показываться Егору на глаза. Лучше мы встретимся, когда я покину больницу и почищу перышки. Физически ощущаю, как давят больничные стены, нестерпимо хочется уйти отсюда, хоть на время. Но сегодня воскресенье, нет ни прогулок, ни работ в саду.

В палату вошла Люба, бросилось в глаза, что она какая-то странная, держится за грудь. Быстро подхожу к ней. У нее землистый цвет лица, и она тяжело дышит, словно не может отдышаться после тяжелой физической работы. На лице выступили капельки пота, похоже, ей нездоровится.

– Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?

– Отстань от меня! У меня все в порядке!

– Люба, я хочу тебе помочь. Давай пойдем вместе к дежурному врачу.

– Что ты ко мне пристала?! Я уже была у Марковича, приняла таблетку.

– Я вижу, что тебе плохо, и…

– Пошла вон! И не подходи ко мне – это и будет твоей помощью!

Люба разнервничалась, затряслась, кровь прилила к ее лицу, кажется, что еще мгновение – и она бросится на меня. Молча выхожу в коридор. Пусть успокоится, позже найду возможность с ней переговорить.

– Иванна! Ты мне нужна, пошли со мной!

Соня на время тихого часа забрала меня в ординаторскую, чтобы я могла в спокойной обстановке отредактировать ее статью. С первых фраз понимаю, что Соне еще предстоит научиться правильно излагать мысли, сделать речь живой, а не канцелярской. Количество правок ввергает ее в уныние, и я стараюсь подбодрить ее. Мы пьем кофе, я, закончив редактирование, устраиваю «разбор полетов», который превращается в лекцию по азам журналистики. Как хорошо и спокойно на душе, словно я уже покинула стены психушки и больше не завишу от чужой воли! Может, сейчас набрать Марту по мобильному Сони?

Широко распахивается дверь ординаторской, и влетает Богдан. От брошенного им ненавистного взгляда я вздрагиваю, появляется ощущение, что он сейчас набросится на меня. Похоже, вскоре для всех санитаров я стану «красной тряпкой», вызывающей ярость.

– Развлекаешься?! – раздраженно бросает он Соне. – Подружку нашла?

– Чего тебе, Богдана? – приготовилась отражать атаку Соня. – Осы покусали?

– Мне что! У тебя проблема – Коценко из второй палаты окочурилась!

– Не может быть! – Соня бледнеет.

– Люба?! – У меня перехватывает дыхание. Неужели ужасное пророчество Магды сбылось? Почему я не сказала Соне, что Любе плохо?

– Вызывай дежурного врача: сейчас начнется кутерьма! – зло произносит Богдан.

– Я должна убедиться! Может, у нее только обморок или еще что, а ты тут…

– Иди смотри! Ты думаешь, я жмуриков в своей жизни не видел?

Этот тон и поведение для Богдана не характерны. Неужели он близко к сердцу принял смерть больной? Или боится нагоняя от главврача? Странно, наверное, все же причина в чем-то другом. Впрочем, зачем мне над этим сушить мозги, когда произошла трагедия – Люба умерла! Соня выскакивает из ординаторской, я следом за ней. «Люба, Люба, что с тобой случилось?»

В палате никто не спит, все столпились вокруг кровати, на которой на спине, с полуоткрытым ртом и застывшими мертвыми глазами лежит Люба. На ее груди рубашка разодрана почти до пупка, видны белые груди с непропорционально большими сосками. Соня попробовала нащупать пульс на шее Любы, затем стала прослушивать сердце – безрезультатно.

– Как это произошло? – почему-то шепотом спросила Соня.

– Минут пять тому назад она вдруг закричала страшным голосом, всех переполошив, затем, перевернувшись на спину, стала жадно глотать воздух, словно задыхалась, – стала рассказывать Кристина. – Я выбежала из палаты, чтобы позвать вас, увидела санитара. Когда он подошел к ней, она уже затихла. Санитар попробовал сделать искусственное дыхание, затем несколько раз ударил ее по груди, а меня заставлял дышать ей в рот. Увидев, что ничего не помогает, санитар ушел из палаты, а затем пришли вы. – Под конец рассказа у Кристины задрожал голос. – Это произошло так быстро и неожиданно!

В палату энергичным шагом вошел дежурный врач Феликс Маркович с медсестрой из мужского отделения и Богданом. В руке санитар держал металлический чемоданчик.

– Катя, подготовь внутрисердечную инъекцию: адреналин один миллиграмм с вазопрессином сорок единиц! Соня, за тобой вентиляция легких! Богдан, готовь дефибриллятор и подключи ЭКГ!

Медсестра Катя, набрав лекарства шприцем с длинной тонкой иглой, быстро ввела ее вертикально в межреберье, слева от грудины. Я видела, как, освобождаясь от лекарств, шприц наполнялся кровью. Мне стало дурно, и я отвернулась.

Послышался длинный зуммер – ЭКГ проинформировал, что сердце Любы не бьется.

Слезы душили меня. «В этом есть и моя вина! Почему я промолчала, не сообщила, что ей плохо?» За спиной слышались команды Феликса Марковича:

– Разряд двести пятьдесят джоулей!

Непрерывающийся сигнал зуммера ЭКГ говорил о том, что дела Любы совсем плохи.

– Разряд триста джоулей! Разряд триста шестьдесят джоулей!

Мне хотелось надеяться на лучшее, но, судя по всему, шансы на жизнь у Любы исчерпались. Я обернулась и увидела, как Феликс Маркович светит фонариком-карандашом в распахнутые глаза Любы, затем он посмотрел на свои наручные часы.

– Проведенной реанимацией не удалось восстановить дыхание и сердечную деятельность, вывести больную Коценко из состояния клинической смерти. Смерть зафиксирована в шестнадцать часов двадцать шесть минут! Катя, запиши это в журнал. – Феликс Маркович повернулся к Соне. – Жду от тебя и санитара объяснительные по обстоятельствам смерти больной – где вы находились и какие меры принимали. На первый взгляд это некроз сердечной мышцы, но требуется вскрытие. Сейчас свяжусь с главврачом, узнаю, кому и когда он поручит это делать. Скорее всего, придется мне. Соня, сможешь мне ассистировать?

– Если можно… – Соня вздрогнула. – Лучше не надо.

– Хорошо, Катя мне поможет.

Медсестра из мужского отделения согласно кивнула и бросила пренебрежительный взгляд на Соню.

– Я сейчас пришлю санитаров, чтобы они переправили тело в морг. До окончания тихого часа еще сорок минут, так что пусть больные займут свои койки. – Врач быстрым шагом вышел из палаты, а Соня дрожащими руками накрыла простыней тело Любы.

Невыносимо было смотреть на страшное в своей неподвижности мертвое тело Любы. Ведь она молодая женщина, вроде ничем не болела, по крайней мере выглядела здоровой, находилась тут в связи с попыткой суицида и вдруг умерла. Отказало сердце?

Санитары загнали каталку-«луноход» в палату и небрежно погрузили на нее Любу. Их лица ничего не выражали, словно им это было не в диковинку. У Богдана был флегматичный вид, никаких эмоций на лице. Чего же он так нервничал перед этим?

Я отыскала взглядом Магду, та, как ни в чем не бывало, сидела на кровати. Подошла к ней и негромко, но жестко спросила:

– Откуда ты знала, что Люба умрет? Только не рассказывай сказки про чертей.

– Что вижу, то говорю, ничего не выдумываю. Если увижу на тебе тень смерти, обязательно скажу.

– А я вижу, что ты что-то знаешь. Сколько тебе надо циклей, чтобы ты рассказала правду?

– И чтобы тень смерти коснулась меня? Отвали, я спать хочу. – Магда легла на койку, повернувшись ко мне спиной.

Я тоже легла, но так, чтобы держать ее в поле зрения.

Я ничего не знала о Магде, впрочем, как и о многих других больных. Здесь никто не рассказывал о себе, словно все дали подписку о неразглашении. В больнице порядки сродни тюремным. Неужели так во всех подобных учреждениях или эта больница особенная? Магда уже находилась здесь, когда я сюда поступила, только была в другой палате. Люба поступила уже при мне, пробыла тут меньше месяца. Магда и Люба практически не общались, но не из-за неприязни. Это обычное дело, здесь у каждого больного самый главный собеседник – он сам!

Мне вспомнилось, что вскоре после моего поступления в больницу в соседней палате умерла больная, казалось, тоже без особых на то причин, судя по разговорам больных. Как раз в палате, где в то время находилась Магда.

«Все могут короли!» – голос Пугачевой, бесцеремонно прервав мои размышления, сообщил об окончании тихого часа.

Вскакиваю, подхожу к Магде, которая продолжает лежать, и трясу ее за плечо.

– В пятой палате, когда ты там находилась, ведь тоже умерла больная!

Магда приподнимается, сбрасывает мою руку и блаженно улыбается.

– Ее звали Наташа.

– И ей ты нагадала смерть?

– Я ее предупредила, как и Любу.

– Как ты это объяснишь?

– Духи прежних хозяев замка забирают их жизни. Они делают обход своих владений, и у чьего изголовья они останавливаются, те на следующий день умирают, – зловеще пророчествует Магда. – Вскоре они начнут поиски новой жертвы.

От слов безумной Магды у меня по спине пробежал холодок.

– Ты хочешь сказать, что видела здесь привидения?

– И не один раз. Они сотканы из зеленоватого тумана, но, когда находят себе поживу, их окрас меняется на красный.

– Ты предрекла смерть Любе во время послеобеденного сна, а привидения днем не видны, – пытаюсь поймать ее на противоречии.

– Это вы их не видите, а я вижу их всегда. Вот оно стоит за тобой, прислушивается, примеряется к тебе, Иванна. – Магда изображает жуткую гримасу, которая и отдаленно не напоминает улыбку.

Мне становится не по себе, и я непроизвольно оборачиваюсь. Понятно, что никого и ничего нет, как и следовало ожидать. Пытаюсь себя убедить, что ее предвидения – лишь совпадение, но не получается.

Хочется побеседовать о Магде с Соней, но понимаю, что ей сейчас не до меня. Слух о том, что случилось, уже облетел все палаты, и больные наэлектризованы. Возвращаюсь к окну в коридоре и погружаюсь в транс, бездумно наблюдая за природой.

Направляясь на ужин, в коридоре вижу идущую мне навстречу встревоженную и бледную Соню. Несмотря на ее озабоченный и печальный вид, останавливаю ее.

– Уже известно, от чего умерла Люба?

– Приходил Павел Петрович, сделал вскрытие, мне пришлось ему помогать, так приказал главврач. Люба умерла от инфаркта миокарда, как и предполагал Феликс Маркович.

– Люба никогда не жаловалась на сердце, была здорова на вид, и только сегодня было заметно, что ей нездоровится. Она утром обращалась к дежурному врачу, он что, не смог определить, насколько серьезно ее недомогание?

Тут я обращаю внимание на то, что Соня меня не слушает, а думает о чем-то своем.

– Теперь ближайшую неделю мне будет сниться эвисцерация по методу Шора, хотя я не очень впечатлительная. – Тут Соня мне подмигивает, не меняя печальной маски на лице. – Хочешь, расскажу, как она проходит?

– Только от одного названия меня передергивает.

Даже мороз по спине прошел после того, как она сообщила, что участвовала во вскрытии тела несчастной Любы. Как это ужасно – видеть человека живым, а потом копаться в его внутренностях… Бр-р! Понятно, почему у Сони такой отрешенный вид.

– Да, тебе досталось… Чего же это Катю из мужского отделения не привлекли, она ведь была не против?

– По-моему, главврач неспроста вызвал именно Павла Петровича для вскрытия. Это уже третья смерть за последние три месяца при схожих обстоятельствах. Первая была в мужском отделении, еще две – в женском. Первые два вскрытия делал Феликс Маркович.

– Даже так!.. Я хотела бы с тобой поговорить на эту тему.

– Сейчас я занята, давай встретимся ближе к отбою. Я зайду за тобой в палату.

– Хорошо, до встречи.

Во время ужина Соня едва заметным кивком дала понять, что ждет меня, и вышла из столовой. Не став допивать чай, я поспешила вслед за ней в ординаторскую. Соня заварила кофе в двух кружках, накрыв их блюдцами, и стала готовить бутерброды – намазала белый хлеб маслом, прикрыв сверху тонкими ломтиками сыра. Видно было, что она успокоилась, – выглядела прежней оптимисткой.

– Я уверена, что смерть Любы, как и предыдущие, – не случайность, а хорошо спланированные убийства! – заявляю ей с порога.

– У тебя есть факты? – Соня спокойно продолжает заниматься бутербродами. – Павел Петрович – очень опытный врач, и у него другое мнение. Я специально полазила по медицинским справочникам и теперь не сомневаюсь: картина клинической смерти подтверждает его патологоанатомическое заключение.

– Он, возможно, и опытный врач, но, думаю, есть нюансы, о которых может знать только профессиональный патологоанатом. Что, если передозировка каких-то сильнодействующих сердечных лекарств вызвала смерть Любы? Магда в обоих последних случаях заранее предрекла смерть, видимо, она что-то знает, но боится об этом сказать.

– Ты считаешь, что это умышленные убийства? – Соня, закончив делать бутерброды, тут же продегустировала один и сделала приглашающий жест рукой.

Несмотря на постоянное чувство голода из-за рациона больничной столовой, я не спешила последовать ее примеру – мне не давали покоя подозрения, что происходящие здесь смерти спланированы, срежиссированы заранее.

– Да, именно так! Ты можешь достать историю болезни Магды? Очень подозрительны эти ее зловещие предсказания, которые сбываются.

– Я слышала об этих предсказаниях. – Соня улыбнулась, достала из стола папку и протянула мне. – Поэтому уже полюбопытствовала. Ее история болезни – настоящий детектив. Возьми почитай.

Раскрыв пухлую папку, я жадно начала читать. Ровный, почти каллиграфический почерк, написано черными чернилами, в углу – фотография Магды. На ней она выглядит значительно старше, у нее злобное выражение лица, ехидно поджатые тонкие губы. Для детального ознакомления с историей болезни потребовался бы не один час, поэтому я бегло просмотрела то, что привлекло внимание. Магде Черноус сорок два года, она работала лаборанткой на хлебозаводе, расположенном в районном центре. Причиной ее госпитализации стало проявление агрессии на фоне психотической формы сумеречного расстройства сознания с последующей амнезией. Во время приступа она нанесла серьезные ножевые ранения сожителю, он чудом выжил. Ее сомнамбулизм стал следствием психического заболевания. У нее периодически возникают слуховые и зрительные галлюцинации, она их считает пророчествами, которые ей подсказывают духи. С одной стороны, явная сумасшедшая, с другой – ведь она реально предсказала смерть Любы!

Начинаю строить версию:

– Магда работала в химической лаборатории, у нее были приступы агрессии, она даже пыталась убить сожителя. Возможно, она одержима манией убийства. Теперь действует более осмотрительно, сменила нож на яд, может быть, какой-то известный ей химический препарат. Вывод: она сама претворяет в жизнь свои пророчества. В ее голове звучат голоса, а галлюцинации она принимает за духов. И не только пророчествует, но и выполняет их указания. Внезапная смерть Любы уж слишком подозрительна.