Читать книгу Французский поцелуй - Сергей Ростовцев - Страница 2

Вообще, если кто думает, что кроме девочек меня в то время ничего не интересовало, ошибается.

Нет, если бы я тогда знал, что такое жизнь, я бы не упустил ни одного момента. Но я был жуткий привереда. Мне нужно было в женщинах такое…такое…, что впоследствии я на свою голову и находил. Но не будем о грустном.

А быт наш был довольно прост.

В больших палатках стояли раскладушки. Для молодёжи поясню. Раскладушка это такая из алюминиевых трубок конструкция. К трубкам цеплялись пружинки, а на пружинках держался плотный холст, на который клался матрас, на котором, застелив его простынёй, мы спали. Естественно, раскладушка могла существовать исключительно как одноместная кровать. Хлипкое было сооружение. У нас была шестиместная палатка, в которой стояли пять наших раскладушек.

Я привык к раскладушке дома. Большую половину своей тогдашней жизни, я спал именно на раскладушке. Но дома, утром, раскладушку надо было складывать, а здесь она стояла постоянно. И это было в кайф.

Палаток было значительно больше, чем отдыхающих. И примерно треть палаток, была пуста. И все они были разноразмерные. На три, на четыре, на шесть, на восемь, на десять мест. В любое время автобусы могли привести новых отдыхающих, если бы такие нашлись.

Наш палаточный лагерь, был почти рядом со Степком. А на юг от него, еще примерно на метров шестьсот, развернулись палаточные лагеря других профсоюзных организаций.

Лагеря, чисто символически, огораживались проволочной сеткой. Но по берегу пройти было вполне можно.

Чем нас кормили, я уже не помню. Ели мы всё. Идеи что что-то можно не любить, в тех головах, или помнивших, что такое голод или воспитанных родителями, которые его прошли быть не могло. Но помню, что еды иногда не хватало для полной сытости и перекрытия той энергии, с которой мы отдыхали. Тогда в Степке покупались яйца и хлеб. Яйца варили, а чаще жарили на освобождающихся после обеда кухонных оборудованиях базы.

А по вечерам, рыбаки на шаландах, привозили нам мелких креветок. По рублю, за ведро. Креветок варили и радостно щелкали как семечки.

Компьютеров и телевизоров там не было, а были длинные вечера, под пение сверчков и плеск теплого моря. Если кто-то не знает, что такое счастье, так я только что его описал.

Но было и то, о чем в книгах раньше писать было не принято. Был туалет, или как его тогда называли – уборная.

Уборная представляла собой маленький, деревянный сарайчик, с дырой в полу, стоящий над выкопанной в песке ямой, метров за семьдесят от палаточного городка. Вглубь косы.

У каждого из палаточных лагерей, были свои один или два туалета.

Естественно, единственной одеждой, которую носило население палаточного городка, были плавки и купальники. Комаров там не было. Но по вечерам, кто-то одевался в спортивные штаны и рубаху. Но было так тепло, что и это казалось чем-то социальным.

Ну, так вот. Купальники у девочек были яркие. Они то и играли над ними злую шутку.

Неожиданно в жизнь палаточных городков, развлечением для мужиков, вошёл верблюд.

Верблюда звали Адам. Он был дикий. Говорили, что изначально он был очень добрый, и они с матерью приходили гулять из дачи Хрущёва, располагавшейся километров за десять к югу, от палаточных городков. Адам и его мать, там жили. Но однажды его мать съела паука и умерла. Не особенно разбирающиеся в этологии смотрители дачи, сожгли её на глазах у Адама. С тех пор Адам перестал быть добрым верблюдом и ходили слухи, что он кого-то покусал, а кого-то потоптал, хоть и не до смерти.

Но это слухи. А то, что видели мы, было совершенно другое.

Заметив издалека, яркий купальник, Адам бежал к туалету, в котором скрылась его обладательница, и часто успевал к тому моменту, пока она его покинет.

Когда обладательница яркого купальника выходила из туалета, не ведая об опасности, Адам срывал с неё верхнюю часть ее туалета, и тряс её головой. А девушка, оказавшаяся топлес, прикрывая руками грудь… обычно не очень тщательно, бежала к своему палаточному лагерю, навстречу мужикам, стоящим за оградой и с удовольствием наблюдавшим это зрелище.

Некоторые девушки от этого «позора» страдали, а для некоторых, представлялась возможность продемонстрировать мужскому обществу свою грудь, когда ни кто не мог бы обвинить обладательницу голой груди, в аморальности. Думаю, таких было большинство. Потому что не желавшие демонстрировать грудь, выглядывали из туалета, а потом неслись к лагерю зигзагами и с такой скоростью, что Адам, даже не старался их догнать.

Лифчик, потом находили, стирали и опять использовали по назначению.

Но это развлечение, которое проходило всё же, не так часто как хотелось бы, подвигло меня на одну акцию.

Я сорвал ветку какого-то низкого растения, из тех которые ел Адам, и стал ходить за ним с этой веткой.

Сначала это Адама раздражало. Но когда он разворачивался, я старался всё равно быть позади.

Наконец он ко мне привык и перестал обращать на меня внимание и однажды, улёгся на песок.

Я подошёл и протянул ему ветку.

Он её объел.

Я сорвал ещё. Он опять ее объел.

Тогда я совершенно осмелел и взобрался между его двумя горбами.

Если кто никогда не сидел на двугорбом верблюде без седла сообщаю: Обнять бока верблюда, как бока лошади, невозможно. Сидя на нем с ногами в разные стороны я сделал почти шпагат. Ну не шпагат, но ощущение было примерно, как я никогда не делавший шпагат предполагал, почти такое же.

Адам стал пытаться достать мои ноги губами и возможно зубами. Я с той стороны, в которую он поворачивал голову, сгибал ногу назад.

Наконец Адам встал и пошёл. Сделав шагов двадцать, он опять лёг на песок.

Решив не испытывать судьбу далее я слез с животного сорвал ветку и протянул ему.

Он объел ветку, а я погладил его по носу.

За моим триумфом наблюдали обитатели всех лагерей прильнувших к проволочной сетке.

А я с чувством превосходства над всеми их обитателями, зашагал к себе в лагерь.

Многие фотографировали это мероприятие, но фоток я так и не получил.