Читать книгу Уйти, чтобы выжить - Сергей Садов - Страница 5

Следующая неделя оказалась для Володи загруженной настолько, что вечером, возвращаясь к себе в комнату, он сразу ложился и мгновенно засыпал. Даже несмотря на все усиливающуюся боль. А ведь, казалось, уже привык к нагрузкам. Но тут… с утра короткая зарядка (а как же без нее – зарядка это святое), потом сразу в медотсек, и понеслось. Сдача крови, рентген, УЗИ и все, что наука напридумывала в качестве средств диагностики.

– А вы контрольное вскрытие не собираетесь произвести? – мрачно поинтересовался Володя, когда его на каталке везли на очередную процедуру.

– Смешно, – отозвался врач. – Мы обдумаем.

И кто над кем пошутил?

Осмотр длился где-то до двух. Потом обед, короткий отдых, и наступала очередь Александра Петровича, с которым они садились за списки того, что нужно было взять с собой. Если чего-то на складе не хватало – делался заказ. Дальше Володя изучал разные научные приборы, чтобы мог работать с ними даже с закрытыми глазами. Ближе к вечеру тренировка с мечами, рукопашный бой. А с утра по новой. Через несколько дней добавилось еще посещение склада, где проверялось все, что должно отправиться вместе с мальчиком – Александр Петрович настаивал, чтобы Володя проверял припасы лично. Нескончаемые споры с учеными – дай им волю, они и синхрофазотрон упакуют.

Через неделю стало проще. Медицинское обследование уже подходило к концу; врачи лечили малейший чих. Зато время тренировок с мечами увеличилось – Павел Викторович Шутер решил в эти дни вести занятия по полной, вот только из-за все усиливающихся приступов они давались все тяжелее. Павел Викторович не мог не видеть, как Володя страдает, но нагрузок не снижал, за что мальчик был ему очень благодарен. Жалости к себе он не терпел. Шутер же, словно не понимая причин приступов, повторял:

– Сам выбрал такой мир, где нет пороха. Значит, мечи тебе должны жизнь спасать.

Володя лежал на полу и тяжело дышал. Слипшиеся от пота волосы закрывали глаза, а руки налились свинцовой тяжестью. Так трудно на тренировках ему еще никогда не было. Впрочем, наставник тоже выглядел не лучше, и это радовало. В первые дни, когда мальчик только начинал заниматься с мечами, он падал от усталости еще до того, как у тренера появлялся первый пот.

– Что вы делаете?! – в зал ворвался Юрий Михайлович Золотов – верховный эскулап Базы, имеющий право приказывать даже Самому. – Когда я давал разрешение на тренировки, я не думал, что вы так будете тренироваться! А если Володя покалечится?

– Покалечится, если не готов, – отрезал Павел Викторович. – А если он не готов, пусть лучше покалечится сейчас. И вообще, хватит над ним сюсюкать! Жалость ему сейчас меньше всего нужна!!! – Всегда спокойный Шутер совершенно неожиданно вышел из себя. – Только потому, что он больной, нельзя снижать темп тренировок! Или вы не верите в собственную теорию?

– Верю… – Врач растерялся от такого напора. – Мы неоднократно ставили опыты на животных… на ту сторону все попадали совершенно здоровыми вне зависимости от того, чем болели и в какой стадии была болезнь, но…

– Значит, и Володя там будет здоров, а значит, ему понадобятся все его силы, чтобы выжить. Потому жалость сейчас совершенно неуместна и сослужит ему очень дурную службу. Так что не мешать!

– Ну… я не знаю… – Юрий Михайлович выглядел уже не так уверенно. – Но все же, прошу вас, не надо тренироваться до такой степени.

– Тренироваться надо так, чтобы реальный бой казался легкой разминкой. – Павел Викторович опустился рядом с мальчиком. – Володь, ТАМ я за тобой следить уже не смогу. Раньше я мог тебе и по шее надавать, если видел, что отлыниваешь от тренировки, но ТАМ тебе за собой следить придется самому. И здесь главное самодисциплина, самодисциплина и еще раз самодисциплина.

– Я все понимаю. – Мальчик с трудом сел. – Спасибо вам.

Врач только руками всплеснул.

– Вот что, молодой человек, я, собственно, пришел сказать, что обследование закончено. Болезнь стала прогрессировать и тянуть дальше уже нельзя. Еще немного, и ты уже не сможешь ходить. Завтра последний день, после чего на две недели на карантин. Переход сразу после него.

– Значит, две недели у меня еще есть?

– Есть больше времени, но мы не хотим рисковать.

Однако по настоянию Самого, как шутливо все называли директора Базы (в просторечии «Обезьянника») Виталия Дмитриевича Коршунова, карантин отложили на несколько дней для приведения всех дел в норму. Врачи скрепя сердце разрешили эту отсрочку, но усилили наблюдение. Тренировок стало меньше, зато всякой бумажной волокиты больше. Впрочем, меньше их стало еще и потому, что Володя уже с трудом ходил и свое состояние больше скрывать не мог – явные признаки болезни уже были заметны всем. Тем не менее работники Базы делали вид, что все нормально… Делали вид… От Володи не укрылось, как молоденькая секретарша вытерла слезы, когда он при ней чуть не свалился с лестницы. Он и сам чувствовал, что времени остается все меньше и меньше. Однако остальные процедуры шли своим чередом. Состоялась еще одна проверка у стоматолога.

Тот, отложив инструменты, довольно кивнул:

– Ну вот, теперь можешь гвозди перекусывать зубами.

Володя подвигал челюстью, вовсе не уверенный, что врач шутит. С его зубами возились постоянно, меняя пломбы на какие-то сверхпрочные, сделанные чуть ли не по космическим технологиям и по такой же космической стоимости. Еще на зубы нанесли специальный защитный состав и… в общем, что только не делали.

– Гарантия лет сорок, – продолжил врач, – но все же гигиеной не пренебрегай. Я там написал тебе все, что нужно. Да ты и так знаешь.

– Даже ночью помнить буду, – пообещал Володя и удрал из кабинета.

Сейчас ему хотелось только одного – чтобы все закончилось как можно быстрее. Вся эта суета начинала уже раздражать. Постоянные сборы, куча советов отовсюду. И бесконечная усиливающаяся боль, которую уже невозможно терпеть. От нее хотелось избавиться больше всего. Впрочем, он прекрасно понимал, что от организационной чехарды никуда не деться. Сам ведь не раз проводил совещания, приходилось потом руководить и исполнением принятого решения.

– Что? Я должен провести совещание? – Я озадаченно заморгал.

– Ага, – радостно отозвался Александр Петрович.

На Базе я находился уже почти год, который больше походил на сон… кошмарный. Занятия по предметам – это еще мелочи, хотя они и отличались от тех, что в школе. Но это и неудивительно: тут ведь не тридцать учеников, а один, раздолье для учителей. Счастье еще, что нет домашних заданий, все понимали, что я просто не успею их сделать, мой день был расписан по минутам. Так что усвоение знаний проверялось здесь же, на занятиях, в качестве самостоятельной работы… и не факт, что спрашивать будут по той теме, что изучали на прошлом уроке – могли спросить и по тому материалу, который я проходил неделю назад, а то и две. Подход простой: усвоил материал, значит, ответишь, а если плаваешь – ничего не понял и будь любезен уже самостоятельно и в свободное время все выучи. Поскольку свободного времени оставалось немного, я его очень ценил и тратить на занятия совершенно не хотел. Надеялся, что, как только натренирую память, будет легче… ага, размечтался. Учителя прекрасно знали о моих успехах и вместе с тренировкой памяти давали больше материала для запоминания. А самое подлое – спрашивали они не то, как я его запомнил, а как усвоил.

– Пересказать учебник наизусть и я могу, – заметил на мои жалобы Александр Петрович. – Но простое запоминание материала ничего тебе не даст. Вот ты выучил наизусть закон Архимеда.

– На тело, погруженное в жидкость… – тут же начал я.

– Замечательно. А теперь скажи, где бы ты мог его применить в жизни?

– А… – Я завис. Всегда считал, что учебники надо читать только потому, что учителя этого требуют. О том, что знания можно где-то применить, я никогда не думал.

– Вот видишь? И какой смысл тогда от твоего знания? А ведь если бы ты знал хотя бы историю этого закона, никакой сложности у тебя ответ не вызвал бы. Архимед ведь не просто так открыл этот закон, а решая конкретную и весьма важную задачу. Полазай по Интернету, поищи.

Больше всего мне не нравились занятия спортом. Расписание оставалось неизменным с момента начала занятий на Базе. В шесть утра подъем и двадцатиминутная зарядка, потом холодный душ и завтрак. В семь начало занятий. С небольшими перерывами они шли до часа дня. Потом медосмотр, обед и два часа свободного времени. С полчетвертого начинались занятия по рукопашному бою и фехтованию. Тогда я еще не думал, в какой мир отправлюсь, но фехтование все равно шло в качестве обязательной дисциплины. По выходным вместо уроков была вольтижировка до обеда, после короткая тренировка и свободное время. Раз в неделю со мной беседовали разные психологи. Всегда гадал, сколько же их на Базе.

Постепенно я привык к такому расписанию и даже тренировки уже не доставляли проблем. Я стал гораздо выносливее и сильнее, мышцы окрепли, «дыхалка», как выражался наставник, пришла в норму. Никаких изменений не ждал и вот… сюрприз…

– А что за совещание? – уныло поинтересовался я.

– Не знаю, – улыбнулся Александр Петрович. – Я сегодня беседовал с некоторыми людьми, и все сошлись во мнении, что пора начинать преподавать тебе специальные дисциплины.

– Специальные?

– Совершенно верно. До этого был обычный школьный курс, ну, еще добавили немного спецпредметов. Сейчас твои знания где-то на уровне седьмого класса средней школы, хотя по отдельным предметам ты чуть ниже, по другим чуть выше, но это все выровняется со временем. Мы надеемся, что на следующий год школу ты закончишь. Однако эти знания хоть и помогут тебе, но чтобы выжить в незнакомом месте, нужно не только умение махать руками и мечами. Ты должен уметь распознать слежку, уйти от погони, перевоплотиться, разобраться в незнакомом вооружении.

– Ух ты!!! – от всего перечисленного я пришел в совершеннейший восторг.

Александр Петрович озадаченно покосился на меня, потом усмехнулся:

– Да. Тебя будут готовить как разведчика.

– А совещание зачем?

– А затем, что ты должен научиться управлять людьми. Управление людьми – это главное, что должен уметь любой руководитель. Тебе ТАМ придется полагаться только на свои силы. А также на тех, кто станет твоими друзьями.

Признаться, я мало что понял, но поверил. Совещание же и правда получилось веселым – мне понравилось. С тех пор они проходили каждую неделю. Я получал задание, неделю собирал информацию по теме, делал записи. Потом само совещание, где в качестве моих подчиненных выступали психологи Базы. Первое время они помогали мне, подсказывали, поправляли. Потом шли разборы полетов с указанием моих ошибок: тут я был несдержан, тут накричал на подчиненного, который не выполнил моих прошлых указаний.

– Накричать – самое простое, – говорил один из профессоров от психологии. – Конечно, он виноват тут, но насколько оправданна твоя реакция? Никогда не кричи на кого-то в присутствии его подчиненных. Это роняет его авторитет как руководителя, а ему еще работать со своими людьми. Ты ведь не только ему навредил, но и себе – он ведь по твоим задачам работать будет, твои задачи не выполнит. А вот здесь уже твой недочет: некорректно поставил задачу, а поставил ты ее некорректно, поскольку сам не разобрался в проблеме.

Я старательно записывал указания, которые мне казались важными, краснел от справедливых упреков, запоминал, учился. Потом ставилась новая задача…

Дальше совещания стали сложнее. «Подчиненные» уже не помогали, более того, вообще не слушали. И опять разбор полетов: как поставить на место наглеющего подчиненного, как построить работу в условиях, когда тебя откровенно проверяют на слабость. Дальше шел прямой прессинг, который опять-таки надо было выдержать и добиться решения задачи, поставленной передо мной неделю назад. Потом экзамены… Это значит, что всю неделю я изображал из себя руководителя придуманного подразделения, напрямую подчиняющегося Самому (я уже перенял привычку окружающих говорить о директоре так). Ходил на доклады, получал задания и выговоры, отслеживал исполнение моих решений. Я думал, прошлые задания были тяжелыми. Ха! Эту неделю я буду вспоминать даже на смертном одре. После нее я на нашего директора поглядывал как на бога. И как он справляется со всем этим, если я уплыл даже в управлении подразделением, которое ничем особо важным и не занимается и которое придумали специально под меня?

Экзамен я провалил, а психологи согласились, что повесили на меня руководство слишком рано, потому в следующий раз я стал «всего лишь» секретарем Самого. Я получал и регистрировал сообщения, читал почту, выбирал главное и относил на ознакомление, остальное сортировал по важности, вел записи приемов и назначенных встреч. Неделя моего руководства подразделением теперь казалась мне курортом.

Кроме этого весьма специфического предмета мне преподавали еще тактику и стратегию, основы актерского мастерства, учили гримироваться, стрелять из всех видов стрелкового оружия, гранатометов, ПЗРК, ЗРК, вождению.

Стрельбу я не любил, она напоминала мне о том, как погибли родители и сестра, но научился стрелять достаточно хорошо, чтобы заслужить похвалу. А вот быть актером мне нравилось – забавно. Причем занятия тут тоже оказались весьма специфическими: мне давали кассету, на которую записывали жизнь обычного человека в течение двух часов. Я должен был изучить все это, а потом изобразить. Сначала не получалось, пока я не сообразил, что люди запоминают отдельные, характерные только для конкретного человека жесты, движения, мимику. Я начал выделять их, потом копировать перед зеркалом. Через полгода удивленный учитель даже похвалил меня.

– Парень, если бы ты пошел сниматься в кино – затмил бы любого. Но не расслабляйся, пока еще все равно не очень получается, но ты на верном пути.

А вот к занятиям по тактике я относился с некоторым благоговением… первоначально. Начитавшись исторических книг о разных сражениях, я уяснил, что основу любого боя составляет тактика, которую применяют обе стороны. И более сложное тактическое построение, например «линия», имеет преимущество перед простым тактическим построением типа «толпа». Правда, если толпа большая, то линия уже не поможет. Поэтому от этого предмета я ждал каких-то откровений, чего-то захватывающего, творческого, чего-то такого, уяснив которое, можно побеждать всегда и везде… А оказалось? Изучение условных обозначений на карте, зубрежка устава. Мотострелковый батальон в обороне, в наступлении, расстояние между машинами в походе.

– Где проходит линия боевого развертывания мотострелкового батальона в наступлении?

Напрасно Егор Тимофеевич пытался меня поймать – я давно уже научился спать так, что все слышал и помнил.

– В ротные колонны? – уточнил я.

– Во взводные и развертывание в цепь…

– Триста метров от первой линии обороны противника! – бодро отрапортовал я.

– Гм… – Егор Тимофеевич озадаченно поскреб щетину. – А почему именно триста метров?

– Триста метров – это расстояние уверенного поражения стрелковым оружием. Если начать разворачиваться в боевые порядки раньше – людям придется бежать до врага большее расстояние, и они пойдут в атаку уставшими. Если разворачиваться позже, то попадут под огонь обороняющихся и понесут потери.

– Гм, – повторил наставник, после чего снял очки и принялся их протирать. – Это я тебе еще не успел рассказать. Сам догадался?

– Да, – честно сказал я. – Просто сопоставил зону поражения из автомата и расстояние, на котором начинается развертывание взводов.

– Очень хорошо. Возможно, я был не совсем прав, когда говорил, что тебе не интересен мой предмет. В таком случае поговорим об организации снабжения войск…

Я тихонько застонал…

Постепенно к спецпредметам добавлялись еще. Так я начал изучать диагностику и хирургию.

Под руководством хирурга-наставника делал анатомические вскрытия. Ох, сначала и мутило! Да и жутко было, в первый раз даже не спал потом всю ночь – но привык. Человек ко всему привыкает, оказывается: делать вскрытие, изучая печень умершего от алкоголизма бродяги и есть всякую гадость типа сырой рыбы, червей, мокриц и муравьев на уроке по выживанию.

Потом я определился с тем местом, куда хотел попасть, и расписание занятий изменили. Стали больше времени уделять вольтижировке и холодному оружию всех видов. После долгих экспериментов решили, что для меня лучше всего подходит пара мечей. Пошли тренировки с метательным оружием, луком и арбалетом. Намного меньше времени уходило на предметы типа «собери радиопередатчик из того, что есть под рукой» и больше на военную историю. Особенно напирали на тактику армий разных стран и времен. В специальном зале собрали макеты местностей, где происходили знаменитые сражения, и по шагам разбирали каждое. Особенно много времени уделяли тем битвам, в которых какая-то явная ошибка превращала их в катастрофу для одной из сторон. Одним из примеров приводили Полтавское сражение, где отсутствие единого командования из-за ранения короля и свара в штабе привели шведскую армию к разгрому.

– Вот такая обстановка сложилась накануне Полтавской битвы, – говорил я на уроке. – Царь Петр еще не до конца был уверен в своих войсках, потому решил подстраховаться и не пошел сразу в наступление, а организовал укрепленный лагерь. Шведы, имевшие недостаток орудий и пороха, должны были либо отступить, либо решиться на генеральное сражение… я бы на их месте отступил. Слишком большое превосходство врага в силах и орудиях, тем более из-за недостатка пороха даже имеющиеся пушки нельзя применять.

– У Карла были причины верить в успех, – заметил преподаватель. – В сражении у Нарвы соотношение было еще больше не в его пользу.

– К битве надо готовиться, исходя из знаний о настоящем положении войск противника, а не из прошлого. Прошло девять лет после Нарвы.

– Рассуждения сегодняшнего дня, – заметил учитель. – Легко быть умным, зная уже случившееся. Ты напоминаешь мне некоторых критиков, которые осуждают Сталина за то, что не поверил разведчикам о начале войны двадцать второго июня, забывая, что, кроме этих сообщений, приходила еще куча о других сроках ее начала.

– Я понял, – покаянно отозвался я.

– Это хорошо. В таком случае, продолжай.

– Петр логично рассудил, что, имея превосходство в артиллерии – надо его использовать. По его приказу на дороге, по которой должны были подойти шведы, построили девять редутов с пушками, расположенных буквой «Т», ножкой к противнику. Таким образом, ведя наступление, шведы должны были попасть под перекрестный огонь. Двадцать седьмого июня началось шведское наступление. Раненый шведский король не смог непосредственно управлять битвой, но общий план был составлен под его руководством. По нему предполагалось, что шведы пройдут редуты и выйдут на простор, построив армию для сражения с войсками Петра. Однако с самого начала все пошло не так. Из-за разногласий среди командного состава не все командиры колонн знали общий план сражения. В частности, генерал Росс со своими батальонами застрял перед восьмым редутом, безуспешно пытаясь его захватить, вместо того чтобы обойти и двигаться на соединение с остальной армией согласно плану. В результате, когда Росс все-таки начал обход, образовался разрыв между ним и основными силами. Остатки его батальонов были разбиты, а сам Росс сдался еще до начала второй фазы битвы. Большая часть шведской армии сумела прорваться сквозь редуты, но попала под ружейный и артиллерийский обстрел из лагеря и отошла в Будищенский лес. В девять часов утра Реншильд выстроил остатки армии и приготовился к бою… Вот тут все же лучше было отойти, оставив прикрытие от преследования. До гибели батальонов Росса у шведов, возможно, и были какие-то шансы… не очень большие. Но в текущий момент их не осталось совсем.

– Отступать перед превосходящими силами? Отступление – сложное искусство, требующее большой дисциплины от армии.

– Полагаю, что шведская армия удовлетворяла этому условию.

– Верно. Но ты не учитываешь еще один важный аспект – характер полководца вражеской армии. Карл Двенадцатый не мог отступить. Продолжай.

И я продолжал.

Потом изучали и разбирали Бородинскую битву. Малоярославец… Фокшаны… Рымник… Ларга… Кагул… Особенно подробно останавливались на битвах до эпохи пороха: Азенкур, Куликово поле, походы татаро-монголов, тактика швейцарской пехоты и ландскнехтов. Вместе с этим я наизусть заучивал устройства катапульт, баллист, «скорпионов», ТТХ невробаллистических и баробаллистических машин, преимущества и недостатки каждой из этих конструкций.

– Для создания и работы с невробаллистическими машинами требовалась серьезная школа, развитые технические службы, – рассказывал учитель. – Потому в Средние века армии не могли себе позволить такие сложные устройства из-за отсутствия квалифицированных специалистов и они использовали гораздо более простые, пусть и не такие дальнобойные и точные баробаллистические машины… Почему они так назывались?

– От греческого «баро» – тяжесть. То есть машины, использующие систему противовесов, в отличие от невробаллистических, использующих энергию упругих тел – дерева, скрученных канатов или воловьих жил – для бросания снарядов.

– Молодец. Верно. К следующему занятию попрошу дать расчеты по «скорпиону» и сделать его чертеж…

После проверки моего чертежа и пары замечаний по выбранному мной дереву, мы стали изучать полководцев.

– Трудно переоценить значение личности человека, ведущего полки. Царь Дарий из-за своей трусости умудрился проиграть почти выигранное сражение против Александра Македонского. Прояви он чуть больше храбрости при Иссе, и мир, возможно, никогда не услышал бы о великом Александре. Однако бегство Дария послужило сигналом для бегства всего войска. На прошлых занятиях мы говорили о восемнадцатом веке. Скажи-ка мне, друг мой Владимир, какие методы применяли… ну, скажем… Фридрих Второй Великий, Наполеон, Суворов и Кутузов? Перечисли их отличительные особенности как полководцев и применяемые ими приемы.

Я задумался. О них рассказывалось давно, приходилось прилагать усилия, чтобы вспомнить.

– Фридрих Второй прославился своей знаменитой косой атакой. Суть ее заключалась в том, чтобы сконцентрировать больше сил на одном из флангов, прорвать линию противника и ударить в тыл. Вместе с техническими новшествами, такими, как железный шомпол, позволивший поднять скорострельность ружей, это явилось залогом его побед. Отлично вымуштрованная армия позволила производить тактические перестроения прямо на поле боя, считающаяся сильнейшей в Европе кавалерия довершала разгром. Хотя справедливости ради стоит сказать, что тактический прием концентрации сил на фланге не нов. Его применял еще фиванский полководец Эпаминонд. В частности, благодаря этому приему была одержана знаменитая победа в битве при Левктрах, где он разбил считавшихся доселе непобедимыми спартанцев.

– О-о-о. Об этой битве мы еще не говорили, – учитель выглядел довольным. – Ты сам нашел ее?

– Да, когда изучал тактические построения греческих городов. Меня интересовала фаланга.

– Понятно. О ней мы поговорим на следующих занятиях и особенно подробно рассмотрим римский манипулярный строй. Его можно считать вершиной тактического мастерства Древнего мира.

Я знал, что мой учитель военной истории фанат Римской республики и империи. Не было ни одного занятия, где бы не всплывала тема Рима. И про дороги он рассказывал, и про акведуки, но особенно его восхищала римская организация военного дела.

– Наполеона, – продолжил я, – некоторые восхваляют за его тактику колонн на поле боя, однако колонны начал применять еще Румянцев во время русско-турецких войн, а развил эту тактику Суворов. После французской революции ее применяли и новые маршалы республики задолго до возвышения Наполеона. Преимущества колонн заключались в возможности создания ударного кулака для прорыва линии противника. Первоначально французы применяли ее от безысходности, поскольку их сборная революционная армия не могла по выучке соперничать с профессиональными армиями европейских монархов. Колоннами же управлять намного легче, чем линиями, и они не требовали особого качества в подготовке солдат.

– Немного спорный момент, но продолжай.

– По-настоящему революционный шаг Наполеона заключался в другом: он первый разработал и применил на практике тактику концентрации артиллерийского огня, когда все орудия собирались на линии главного удара, а не равномерно распределялись по всему фронту, как это делали до него. По сути, он явился первым полководцем нового, технического века, начав побеждать, используя не только солдат, но и орудия. Новые облегченные лафеты позволили ему маневрировать пушками в бою, меняя местоположение орудий в зависимости от обстановки. В результате противнику казалось, что его армия уступает наполеоновской в числе орудий, даже если это было не так. Изобретение полевой кухни позволило французским колоннам двигаться гораздо быстрее, чем армиям других государств. Стратегические маневры – тоже один из залогов побед Наполеона, когда он умело концентрировал свои силы, моментально перебрасывая их в другие пункты по мере необходимости.

– А как же знаменитые марш-броски Суворова? У него ведь не было полевых кухонь.

– Суворов достигал своей скорости за счет тактических приемов: повара с небольшим сопровождением выдвигались вперед войска и готовили бивак. Когда армия подходила, их ждал уже полностью подготовленный лагерь и обед. Пока армия отдыхала, повара снимались с места и двигались дальше. В случае угрозы столкновения с противником армия совершала марш, с ходу вступая в бой. Казаки обеспечивали разведку, и Суворов получал достаточно точные данные о местоположении противника. Основа его военного гения заключалась в молниеносной оценке ситуации на поле боя, концентрации всех сил против выявленного слабого пункта и постоянно нарастающего давления на него, после прорыва – в организации непрерывного преследования, которое рассеивало уже побежденного врага. Как такового излюбленного тактического приема у него не было, если не считать учений со сквозными атаками, но они носили скорее психологический характер, приучая коней и солдат не бояться штыков противника. На поле же боя он комбинировал различные приемы в зависимости от обстановки. При этом не боялся рисковать и нарушал даже сложившиеся тактические каноны, например, приказав кавалерии атаковать турецкую пехоту в окопах у Фокшан.

– А Кутузов?

– Кутузов больше стратег, чем тактик. Суворов – классический полководец, который не задумывается о политических последствиях, чему примером могут служить его Итальянская и Швейцарская кампании. Проведенные с блеском военные походы с точки зрения политики ничего не принесли стране, а только навредили. Понятно, что Суворов не отвечал за политику государства, но тот же Кутузов нашел бы способ извернуться и обратить даже прямые приказы из Питера в свою пользу, как он изворачивался после поражения австрийцев при Ульме. И только приезд императора лично и его прямой приказ заставили Кутузова принять битву под Аустерлицем, чему он противился всеми силами. Для Кутузова не было никакой беды в том, чтобы проиграть сражение, если этот проигрыш позволял все равно занять выгодную позицию и в конце победить в войне. Бородино и Малоярославец можно использовать как классические примеры: обе битвы формально проиграны, но в первом случае французы, лишившись всей кавалерии, долгое время даже не знали о том, где находится отступившая русская армия. Использовав с толком передышку, Кутузов перешел в наступление со свежими полками и вынудил противника отступать. Под Малоярославцем столкнулись авангарды армий, и опять Кутузов, подоспев с основными войсками и не видя дальнейшего смысла воевать за город, отступил, перекрыв движение войскам неприятеля на других позициях. Наполеон на новое сражение не решился и отступил по старой дороге. Не боялся Кутузов и отступать, вынудив турецкого полководца в пылу преследования форсировать реку, не обеспечив тыла, в результате чего вся турецкая армия попала в окружение. При этом Кутузов опять проявил себя как стратег и политик, не уничтожая армию врага, а ведя переговоры о мире. Турки, чтобы сохранить армию, умирающую в окружении от голода, вынуждены были форсировать переговоры и соглашаться на уступки. После даже самого страшного поражения, понимая, что России нужны армии против Наполеона, турки бы на мир не пошли.

Сведений давалось много. Основная идея такого рода образования, как я понял позже, заключалась в том, чтобы показать множество взаимосвязей, которые оказывают влияние на события. А сражение – это всего лишь конечный результат этих взаимодействий, спрессованный во времени и пространстве. Иной раз о выигрыше или проигрыше будущей битвы можно узнать уже по одним маневрам, которые совершают стороны до нее.

Мы разбирали также осады городов и крепостей.

– Вы меня в Наполеоны нового мира готовите? – однажды поинтересовался я у Александра Петровича.

– Надеюсь, ты избежишь такого соблазна, – усмехнулся он. – Однако, как показывает опыт, в те времена, в которые ты так стремишься попасть, положение определялось именно военной карьерой. Я не знаю, какое положение ты хочешь занять и кем стать, но мы хотим подготовить тебя наилучшим образом. Потому ты будешь изучать и логистику, и военное дело, и бухгалтерию.

– Бухгалтерию, – с отвращением протянул я.

– «Для войны нужны всего лишь три вещи: деньги, деньги и деньги», чьи слова?

– Наполеона.

– Хочешь с ним поспорить?

– Я бы поспорил, но, боюсь, он не ответит.

Нельзя сказать, что мне не нравились эти занятия, было очень даже интересно, пока меня не заставляли писать какие-нибудь аналитические записки по Клаузевицу или Сунь-цзы. Тут, правда, не обошлось без споров. Если с Клаузевицем все понятно, то с Сунь-цзы вовсе не так просто, и когда я сделал свой комментарий к пункту трактата о том, что самая лучшая война – разбить замыслы противника, на следующем месте – разбить его союзы, на следующем – разбить его войско, самое худшее – осаждать крепости, это вызвало жаркие споры. Замечания касались того, что в данном случае эти пункты не могут быть однозначно отнесены к деятельности полководца, поскольку не он определяет политику страны, а первые два пункта – это явная прерогатива правительства. Исключение, если глава государства и полководец совмещаются в одном лице: Наполеон, Фридрих Второй, Александр Македонский. Впрочем, последний – пример неудачного совмещения, ибо нельзя вести войну, ставя перед собой расплывчатые цели. Как следствие, крах государства после смерти его основателя. А так полководцам часто приходится расхлебывать ситуацию, которую оставили политики, если последние не справляются со своими обязанностями.

У нас развернулась целая дискуссия о первичности политики и войны. Лично для меня спор закончился, когда Александр Петрович предложил мне прочитать басню Крылова про пушки и паруса. После этой басни для меня гражданская администрация в этом негласном соревновании однозначно заняла главенствующее положение, о чем я и сообщил на следующем занятии вместе со своими размышлениями и сделанными выводами. Учитель, подумав, согласился.

– Я рад, что ты правильно оцениваешь ситуацию. Цель должна быть первична. Война же всего лишь средство для ее достижения, причем далеко не единственное и зачастую не самое лучшее.

Сейчас, вспоминая те занятия, Володя только грустно улыбался. Счастливое было время. Бесконечные занятия и постоянные нагрузки заставили его забыть и гибель родителей, и свою жизнь на улице – ему просто некогда было об этом думать. Но сейчас он вдруг отчетливо осознал, что все это остается в прошлом. Скоро его запрут в карантине, а потом – чужой мир и невозможность вернуться. Гибель родителей, смерть Гвоздя, расставание с уличной бандой и, самое главное, со ставшими уже родными обитателями Базы, запрятанной в таежной глухомани, – все останется позади. Может, поэтому в последнее время воспоминания так часто одолевали его – он словно старался пережить те счастливые мгновения еще раз. И уроки по военной истории и тактике, и наука лова рыбы без удочки, и основы выживания в тайге, когда его забрасывали с одним ножом на несколько километров от Базы. Забрасывали даже без компаса: сначала летом, потом зимой. Вспоминал, как удирал от зайца, приняв его ночью за какое-то чудовище. Об этом случае он не рассказывал никому, опасаясь насмешек. Проходили занятия и в городе, где он должен был обнаружить слежку и уйти от нее или, наоборот, проследить за определенным человеком. Да много всего было…

– Ты готов? – Александр Петрович появился, как всегда, незаметно.

– Да.

– Завтра с утра ты войдешь в карантинную зону. Больше в нашем мире ты не погуляешь.

– А можно мне немного пройтись по лесу? В последний раз.

Александр Петрович подумал и кивнул:

– Давай. Сейчас предупрежу пост, чтобы тебя выпустили.

Володя немного постоял на крыльце, глядя на появляющиеся звезды и делая как можно более глубокие вздохи, словно стараясь надышаться на всю оставшуюся жизнь. Потом, пиная попадающиеся на пути веточки, побрел в лес. Иногда останавливался у деревьев и осторожно гладил стволы. Собрал охапку листьев, подбросил вверх и, расставив руки, застыл, подставляя лицо падающим листьям. Незаметно для себя дошел до озера, но задерживаться у него не стал и повернул обратно. Замирая, слушал каждый шорох в ночном лесу, выхватывая лучом фонаря причудливо переплетенные ветви кустов и подолгу рассматривая их, словно увидев доисторических чудовищ.

Мальчик вернулся на Базу только через три часа. Словно давая возможность последний раз насладиться всем этим, куда-то отступила неизменная его спутница – боль. У дверей Володю встретил встревоженный Александр Петрович. Внимательно посмотрел на мальчика, вдруг шагнул к нему и крепко обнял.

– Извини, – прошептал он.

– За что? – удивился Володя. – Без вас я бы давно уже был мертв.

– Я до сих пор не уверен, тот ли это шанс… Но… живи! Живи, прошу тебя… Жаль, что я не смог стать тебе хорошим отцом…

Володя чуть улыбнулся и прикрыл глаза.

– Вы стали для меня хорошим отцом… папа…

Куратор вздрогнул и сильнее стиснул мальчика.

– Живи… сынок, – чуть слышно прошептал он. – Живи и найди свое место в том мире. Будь счастлив.

Александр Петрович чуть отстранился и внимательно изучил мальчика. Порой, глядя в эти не по-детски серьезные глаза, ему казалось, что разговаривает он не с тринадцатилетним пацаном, а с умудренным жизнью стариком. Ему хотелось, чтобы мальчик хотя бы на миг расслабился, проявил свойственное всем детям желание пошалить, набедокурить. Но нет. С самого первого дня мальчик всегда оставался серьезным и собранным. Всегда настороже и готовый ко всему. С трудом он начал доверять сначала ему, а потом остальным преподавателям. Постепенно мальчик осваивался, но детская веселость к нему так и не вернулась. Лишь иногда Володя чуть-чуть улыбался. Самыми краешками губ, но глаза при этом оставались внимательными и серьезными. И разбудить запрятанную где-то глубоко душу ребенка не удалось даже ему. Только сегодня чуть треснул ледок, но времени, чтобы расколоть его окончательно, уже не оставалось…

Александр Петрович проводил мальчика до его комнаты, где и расстался с ним, пожелав спокойной ночи. Потом еще долго стоял у двери, с грустью глядя на нее.

На следующее утро мальчику дали выспаться до девяти, а потом провели в дезинфекционную камеру. Володя разделся, оставив одежду в предбаннике, вошел в кабину, плотно закрыв за собой дверь. Тотчас со всех сторон ударила дезинфицирующая жидкость. Володя поспешно надел дыхательную маску, свисающую сверху, и стал терпеливо ждать, пока жидкость накроет его с головой. Вот вода дошла до верха и включился секундомер. Дышать специальной смесью было не очень удобно, но терпимо. Но вот запустились насосы откачки, и жидкость стала убывать, с пола исчезли последние следы раствора, а со всех сторон подул теплый воздух, высушивая кожу. Наконец все прекратилось, и открылась внутренняя дверь. Володя оделся в новую одежду, которая ждала его в предбаннике, теперь уже с другой стороны, и вошел в просторный холл. Одна стена холла была сделана целиком из стекла. За ней сейчас собрались все его преподаватели во главе с директором. Володя подошел к стеклу и положил на него руки. Ему кивали, через встроенные динамики подбадривали, женщины всхлипывали.

– Ну вы прямо как на похоронах, – сказал мальчик.

– Да иди ты, болван, – буркнула Светка – секретарша Самого. Володя раньше удивлялся, как такая молоденькая девушка попала на эту должность. Потом попробовал сам секретарского хлеба и понял, что эта хрупкая девушка – настоящая профессионалка. Ну а после их совместной работы ему в качестве особой милости было позволено обращаться к ней по имени, что вызвало бурную зависть мужчин Базы. – Типун тебе на язык. Ты бы подумал, что больше мы тебя не увидим.

– Почему? – искренне удивился мальчик. – Я еще две недели в этих хоромах торчать буду. Приходи, пообщаемся через стекло.

– Володя, мы позже еще придем, – вмешался директор, гася в зародыше нарождающийся скандал, который уже готовилась устроить Светлана. – Так, что, ни у кого работы никакой нет? Так я сейчас мигом устрою. И не мешайте мальчику отдыхать. Всем за дело.

Последним уходил Александр Петрович. Уже у двери он обернулся и ободряюще кивнул. Мальчик помахал ему в ответ, а потом отправился исследовать карантинный блок.