Читать книгу Операция “Зомби” - Сергей Самаров - Страница 10

Поселок Кременкуль длинным полукольцом вытянулся по берегу озера с одноименным названием. Там, на окраине, среди других таких же не слишком бедных и отличных одна от другой построек, Крысавец соорудил себе дом-крепость с дурацкими башенками. Сам поселок стал уже почти частью города. Еще лет пять, и хищные городские районы сольются с поселковыми улицами, заменив белоствольный березняк и луговое разнотравье на вонючий асфальт и равнодушный бетон.

Нам, слава богу, не надо возвращаться в город, чтобы попасть на место, – дорога прямая. И пост ГИБДД, где могут дежурить омоновцы, насколько я знаю, находится на три километра дальше поселка, перед кольцевой дорогой, построенной для тяжелых транзитных грузовиков, которые в город пускать не желают, чтобы не разбивали до конца и без того разбитые уличные полотна.

Я не стал настаивать на предварительной собственной рекогносцировке местности. Доверился Юрку не только потому, что он мой бывший солдат и человек, испытанный в ситуациях не менее серьезных, но и потому, что не пожелал лишний раз показываться в том месте, где предстоит работать. К чему настораживать охрану, которая и без того насторожена – случайный взгляд, собачий лай или еще что-нибудь может сослужить нам недобрую службу. Да Юрок и не пожелал бы еще откладывать дело, к которому он сам готов.

– Через лес проехать можно?

– Можно.

Мне понравилось, что он уже совсем не заикается. Я это состояние знаю. Мобилизующий момент, как называют это психологи. Чем-то сродни пробуждению «золотой змейки» Кундалини в йоге. Может быть, несколько не в тех масштабах, но некоторая аналогия в перестройке организма просматривается. В мощной перестройке. Я сам с этим мобилизующим моментом сталкивался. И по себе знаю, что творить он может чудеса. По крайней мере, иначе нельзя было назвать то, что я делал несколько раз, не умея этого делать. Более того, вообще никто не умел это делать. Но делал мобилизующий момент...

– Давай.

Юрок на первом же повороте свернул резко вправо, на разбитую и растрескавшуюся грунтовку, кое-где прячущую в глубокой колее коварные лужи. Он умело избегает колеи – правильно. Чья-нибудь умная голова завтра утром при обходе окрестностей поинтересуется отпечатками протекторов проезжавших здесь машин. Честь и репутацию своей «жучки» Юрок предпочитает не пачкать лишними подозрениями. Его командир – я то есть – может только одобрить подобную аккуратность.

– Здесь... – Он зло и решительно вдавил тормоз почти до упора. – Дальше рискованно. Движок услышать могут.

Я молча кивнул.

План местности Юрок по памяти нарисовал еще дома. Надо сказать, что план понравился мне множеством мелких подробностей, которые сильно помогают при ориентации. И теперь я оценил предусмотрительность младшего сержанта.

– Нас здесь не видно?

– Нет. Перед домом кирпичная стена – метр девяносто пять, местами до двух. Под стеной бетонный фундамент. Потом, в нашу сторону, дорога вдоль забора – выезд на улицу, дальше кустарник – полоса на десять метров, высота от полуметра до полутора, и тридцать метров леса.

Я протянул руку и достал с заднего сиденья холщовый мешок, с вопросом во взгляде показал содержимое. Мой вопрос понятен любому, кто имеет к оружию страсть. Но Юрок не сразу понял, что это такое. В ту пору, когда он воевал, такие штуки на вооружении не стояли. Только позже их начали испытывать. Там же, в Афгане. Но едва я стал вставлять в гнездо пластиковый лук, он понял.

– Арбалет... Зачем?

Вот ты и прокололся... Прокололся! Плохо, значит, я тебя учил.

– Для собак.

– Каких собак?

Еще один прокол! Очень плохо, отвратительно.

– Обыкновенных. Которые лают...

Вообще-то я не люблю убивать собак. Может, в глубине души уважаю их гораздо больше, чем людей. За честность и верность. Но сейчас обстоятельства военные, иначе к дому не подберешься. Собака – враг. Из личного афганского опыта хорошо знаю, что крупную собаку, – а дом Крысавца, по данным моего осведомителя, недоступного для интереса Юрка, охраняют два алабая – не всегда сразу уложишь пулей, которая сдуру норовит пройти обязательно навылет. Короткая, но смертоносная болт-стрела арбалета рассекает мышцы, пробивает ребра и остается в теле, и она потому гораздо надежнее, убойнее.

Впрочем, если собак убивать грех, то и людей я, сознаюсь честно, тоже убивать не люблю. Но этому меня очень долго и качественно учили лучшие специалисты великой державы, и умею я это делать лучше, чем что-то другое. Потому иногда и случается... Хотя сам я за то, чтобы случалось как можно реже.

– Пойдем? – спросил Юрок, когда я арбалет приготовил и отложил на заднее сиденье.

Я посмотрел на часы. Зелено светящиеся стрелки показывали без пятнадцати два.

– Рано еще. Подождем для верности пару часиков. Ночь послушай, понаслаждайся... Да и вообще следует быть более гуманными людьми: дадим ребятам спокойно уснуть и последние в жизни сны посмотреть.

Теории нас, слава богу, тоже учили, и достаточно качественно. Дисциплина со сложным названием «Психологические аспекты почасовой активности человеческого организма» была скучна, но необходима. И я отлично знаю, что лучшее время для нападения – это от часа до двух ночи, когда подступает первая волна суточной усталости, и от четырех до пяти часов – когда вторая волна накатывает уже настоящим девятым валом. Тогда уже на сорок процентов теряется бдительность у любой самой квалифицированной охраны, даже если она только-только заступила на пост и считает себя свежей, как недавно сорванный с грядки зеленый огурчик. Нам лучше всего пожаловать вместе с этим девятым валом.

– Посиди пока здесь. Я один поброжу.

– Я с вами...

– Посиди, – сказал я сурово-категорично тоном, не терпящим возражений. – Я хочу просто воздухом подышать. В одиночестве. Имею я на это право?

Он боится меня отпустить. И настаивать на своем тоже боится.

Все правильно. Так и должно быть.

В себе я уверен. Я даже в ощущениях своих, в том, чего глазами не вижу, уверен бываю обычно больше, чем в том, о чем мне лишь рассказывают. Мне необходимо хотя бы посмотреть на место, где предстоит работать, потому что каждое место обладает собственной энергетикой, отличной от других. Одно место навевает уныние, в другом плясать хочется, третье давит вроде бы безосновательным страхом. И понимание этой энергетики – тоже разведка. А идти на дело совсем без разведки не в моих правилах. Пусть Юрок и говорит, что все рассмотрел досконально, до мелочей, до кочки или бугорка, на котором споткнуться можно. Я ему верю, но при этом в каждом подобном мероприятии ситуация такая же, как при прыжках с парашютом. Свой парашют каждый готовит сам. Потому что собственную безопасность безопаснее всего доверять собственной заботливости.

Я вышел из машины, беззвучно закрыл дверцу, хотя она никак не хотела, чтобы я это сделал, и углубился в лес, выбирая направление скорее интуитивно, чем основываясь на чертеже, который нарисовал Юрок. Ночной лес – он особый. Он для разведчика и диверсанта даже понятнее, чем дневной. Недавно мне рассказывал знакомый майор из СОБРа про свое участие в первой чеченской войне. Он по ночам исползал на собственном многострадальном брюхе весь Грозный. А когда впервые после месяца боевых действий вышел в город днем, то с трудом ориентировался среди полуразрушенных кварталов. В ночном лесу я почувствовал себя так же, как он в ночном Грозном. Я знаю, что раньше любого другого услышу здесь посторонний звук, лесу не свойственный, уловлю чье-то движение даже спиной, определю опасность.

Сразу за леском навстречу мне пошла негустая полоса кустарника, как и рассказывал Юрок. Я пересек эту полосу без суеты, вдумчиво осматриваясь, и ни одна ветка не треснула под ногой. Я даже шум ветра в листве никак не нарушил. Не забыл про себя с удовольствием отметить, что навыков былых не потерял, отчего, как всегда после внутренней похвалы, почувствовал себя сильнее и опытнее. И вышел к дороге, за которой красовался двухметровый забор из красного шлифованного кирпича. Второй этаж по нижнюю линию окон и мансарда видны и отсюда. Света в окнах нет. Шторы за стеклом не колышутся, потому что стеклопакеты не имеют форточек.

Как ни странно это звучит, но отсутствие света в окнах далеко не всегда является благим фактором. С одной стороны – света нет, значит, подумаешь, спят спокойно, видят те сны, которые совесть позволяет видеть. И рискуешь жестоко ошибиться. С другой, вполне естественной и вероятной стороны, отсутствие света, возможно, предполагает создание в тебе самом искусственного сознания, что тебя не ждут. Это происходит как раз тогда, когда ждут с приготовленным стволом и нервно перебирают пальцами, постукивая в нетерпении по скобе спускового крючка.

Так ждут или не ждут?

Обычно я предпочитаю знать это заранее.

Собак не слышно. Юрок не сообщил, что во дворе обитают два алабая. Он их, конечно же, не видел. Трудно увидеть то, что находится через три забора и два двора. И лая их не слышал. Такие псы лают вообще нечасто. Любая болонка при приближении к забору постороннего человека уже шум бы подняла. А короткохвостых среднеазиатских овчарок – алабаев – я хорошо знаю еще по Афгану. Угрюмые и недоверчивые, с мощным корпусом и тяжелыми лапами. Много, помнится, они неприятностей нам доставили. Вообще-то я не люблю, когда собачий лай ставит под угрозу мою жизнь. И потому предпочитаю принимать превентивные меры.

Но пока их принимать рано. Может быть, их вообще не придется принимать. Но если собаки здесь тоже есть, в нужный момент придется тоненько и беззвучно прорезать ночной воздух арбалетному болту. А пока надо дать возможность охране ощутить безмятежность и безопасность ночи. Ночь, известно, нежна! Сам же я, к сожалению, такой безмятежности и безопасности пока еще не ощутил. По спине пробежал холодок, словно я уже перебрался через забор и вышел под выстрел, специально для меня приготовленный, и чувствую, что в каком-то окне чей-то прищуренный глаз ласково смотрит на меня сквозь рамку прицела. Так ласково смотрят только на любимую и ожидаемую женщину и на такую же любимую и не менее ожидаемую жертву. Неприятное, надо сказать, ощущение для жертвы. И потому я обычно стараюсь избегать этой участи. Кроме отдельных случаев, когда это бывает необходимым...

Так же тихо, как шел к забору, я вернулся к машине и даже подошел к ней сзади. Так подошел, что мой напарник только в последний момент меня заметил. Расслабился он, расслабился. Подойти мог и кто-то другой. И приставить к виску ствол. Во времена службы я устроил бы Юрку разнос по всем статьям. Сейчас у меня права на это нет. Да и настроение не то.

Молча я сел на заднее сиденье, задумался.

– Что-то не так? – Юрок по-прежнему не заикается. Значит, мобилизован, хотя мое появление и прозевал. Впрочем, не он один в таком положении оказывался. Передвигаться бесшумно и незаметно я умею.

– Ты уверен, что нас не ждут?

Он передергивает плечами, словно отмахивается.

– Они постоянно, похоже, кого-то ждут.

По идее, охрана такой и должна быть.

– Тогда поставили бы уж камеры слежения.

– Не в банке...

Я минуту вдумываюсь в ситуацию.

– Собак не слышал.

– Откуда здесь собаки?

– Здесь должно быть два алабая. Известные любимцы Крысавца. Он их на собачьих боях выставлял. Каждый под семьдесят килограммов.

– Около главного входа, может, спят.

– В дом их запустить не могут?

– Не знаю. Я собак вообще не видел.

– Ладно, разберемся.

Я закрыл глаза. Знаю, что Юрок задремать в таком положении не сможет, потому и не предложил ему тоже отдохнуть до наступления нужного времени. А время подступает ко мне уже вплотную. Может быть, и к Юрку.

Я постараюсь, чтобы и к нему подступило точно так же. Вплотную...