Читать книгу Метро 2033. Цена свободы - Сергей Семенов - Страница 4

К железнодорожной насыпи подкатили к полудню, когда солнце взобралось в зенит и начинало припекать по-настоящему, по-летнему. Уставшие лошади лениво похрапывали на обочине, пощипывая жиденькую травку. Мужчины неспешно сгружали с повозок тяжелые мешки, лились разговоры, звенел женский смех.

– Красотища-то какая! – потянулся Ромка, шумно вдыхая апрельский воздух. Михей повел головой – полуденная картина радовала глаз. На солнечном бочке гривы нежилась ящерка. Шмель-непоседа загудел над ухом и потянул на пригорок у оврага. На опушке под стройными березками белели первые подснежники. Здесь, на припеке, Михея разморило. Хотелось упасть на сухую траву, прикорнуть после полутора суток пути.

Позади – почти полсотни километров по лесным ухабам и весенней хляби. Но сейчас хотя бы дорога стала сносной. А вот раньше… Михей вспомнил, как еще пацаненком ездил с батей на торги. Лошади тянули телеги по разбитой колее, увязая в межсезонье в топкой жиже. Одна поездка выматывала их так, что потом кони пару дней отдыхали в стойлах. То и дело приходилось чистить путь от вальняка, выталкивать норовившие засесть в грязи повозки. А весной реки вспухали от талой воды и выходили из берегов, размывая грунтовку. Деревенские помучились несколько лет и не выдержали – собрались всем миром и дорогу подлатали. Навозили с грив у болот песка, нагребли вдоль железнодорожных путей щебня. О ямах и колдобинах больше и не вспоминали, через речки Черманчет и Пенчет протянулись бревенчатые мосты, а на перекате Поймы выросла новая дамба. И теперь деревенские регулярно – раз в месяц – катались к «железке» с товаром.

Все, что было до Светопреставления, Михей помнил плохо. Да, жили они когда-то в Тайшете, маленький Мишка ходил в детский сад и радовался беззаботной жизни. Чуть ли не каждые выходные он с родителями гонял к бабке, в Иванов мыс – отдохнуть от будничной суеты. Семье посчастливилось гостить в деревне и в тот жуткий день, когда «ахнуло» так, что дрогнула земля, и на западе вспух за лесом огромный гриб. Крестились старухи, невидящим взглядом смотрели на горизонт мужчины, плакали женщины и дети. Позже разузнали, что случилась Большая война, и многие крупные города сровняли с землей. В трехстах с лишним километрах на западе лежал Красноярск, и мужики после болтали, будто вмазали тогда по нему ядерными бомбами и выжгли все подчистую. По слухам, здорово досталось и Иркутску – одни трепались, что прорвало плотину и залило полгорода, другие твердили, будто потравили все «химией». Вспоминали и про Москву, но толком никто ничего не знал. Почти сразу же «умерла» сотовая связь, а в радиоэфире поселились вечные помехи.

– Что же со столицей-то стало? – гадали жители деревни, когда высохли слезы и страсти немного улеглись. – Выжил ли кто?

– И по Белокаменной, наверное, вдарили, – говорили мужики посмышленее, не верившие в то, что в Третьей мировой Москва смогла устоять против ракет врагов. – По ней-то в первую очередь и лупили.

– Ну, по Москве-то уж точно приложились, даже спорить нечего, – убеждал мальчишек сосед дядя Митя. – Знатный городище, бывал я там в молодости. Дома – во какие, метро – глубоченное, и людей – тьма-тьмущая, не продохнуть. Вряд ли уцелели. То ли дело – мы. Кому на глухомань охота ракеты тратить – стариков, что ли, с волками губить? Свезло нам, ребята.

Тайшет опустел двадцать лет назад, когда случилось Светопреставление. Хотя его и не бомбили, но местные охотники, зашедшие в город спустя пару месяцев после войны, нашли там одни трупы. А потом и сами долго болели. Никто не знал – отчего, но отныне южнее Нижней Заимки начиналась «дурная земля». Рассказы ходоков обрастали сплетнями, многократно перевирались, и трудно было из потока болтовни выудить правду.

Михей в байки селян не верил. «Врут они все», – убеждал он себя, страстно мечтая когда-нибудь отправиться в дальнее путешествие и разузнать, как же там живется, на «большой земле». Прозвище маленькому Мише приштопали товарищи, да так оно и прижилось. А потом не стало батьки, и Михею, которому стукнуло четырнадцать, пришлось брать хозяйство в свои руки. Поплакала мать и смирилась, углядев в сыне единственную надежду. И Мишка рос и мужал, хотя и прослыл на деревне отчаянным задирой и острословом, на чей неуемный характер жаловались многие. Но друзья-мальчишки его ценили, а с Ромычем Михей сдружился так, что водой не разлить.

На торги уезжали на трое суток. Апрель доживал последние деньки, и минувшая ночь выдалась теплой. Бабы смеялись, пекли картошку в золе, разворачивали кули с пирогами. Мужики доставали из-под тюков запрятанные глубоко бидоны с брагой, густо солили луковицы, ломали домашние лепешки. До полуночи лились разговоры, а потом люди засыпали под треск костра и уханье неясыти на болоте. Фыркали кони, жадно глотая талую воду из канавы на обочине. Михей задремывал, глядя в бархатно-черное небо – на россыпь звезд и ломоть медной луны. Убаюканный тихой песней костра, он думал о прекрасном.

Где-то страшная война пожгла полмира, переломала судьбы, поела тысячи жизней в одночасье. А здесь, в лесах Иркутщины, в стороне от крупных городов будто и не слыхали про конца света. Словно отгородился их крохотный уголок незримой стеной от остального мира и жил как раньше. «Дай-то бог», – бормотала бабка Михея у древней иконы и размашисто крестилась. И невидимый всевышний, которому молилась старуха, будто внимал ее мольбам. Жизнь в маленькой деревушке текла спокойно и размеренно, и люди не ведали бед.

Набежали тощие облачка, и по насыпи поползли рваные тени. Ветерок взъерошил Ромкины волосы, зашелестела прошлогодняя листва. Михей снял с телеги последний тюк и оперся на оглоблю. Дрезина задерживалась – такое часто случалось, и караванщики привыкли. Товарищ забрался на повозку и, подогнув ноги, принялся хлебать прохладную воду из старой армейской фляги.

– Тихо, мужики! – дядя Антон поднял кверху палец. – Слышите?

Странный звук долетел из-за рощи, будто оттуда ехало нечто огромное. Что-то грузное двигалось по путям со стороны Кедрового.

– Похоже, состав идет, – сказал дядя Никита, почесывая бороду.

– Глупостей не говори, – отозвалась тетя Римма. – Какой еще состав? Откуда ему тут взяться?

– Да знать бы, – покачал головой Николай, крепко сбитый мужик, глядя туда, где железнодорожное полотно исчезало за поворотом.

– А ведь и правда на поезд похоже, – согласился кто-то. Повисло безмолвие – все стояли, глядя на пути, и чего-то ждали.

Невидимый состав приближался. Наконец из-за деревьев выползла туша локомотива, выдохнув темные клубы дыма. С макушки маневрового на оторопевших караванщиков глядел ствол пулемета. За «головой» состава угадывалась длинная вереница вагонов.

– Это еще что такое? – пробасил дядя Коля, осторожно потянул из-за спины ружье. Только сейчас Михей разглядел за орудием широкоплечего пулеметчика, огороженного стальными листами. Верзила зашевелился, и состав принялся сбавлять ход, тормозить.

Михей завороженно смотрел, как орудие поворачивается в их сторону. Дядя Коля перехватил поудобнее двустволку, но стрелок опередил. В воздухе хрястнуло, и Михей увидел, как пулеметная очередь состригла сухой чернобыльник на пригорке. Медленно, словно в страшном сне, дядя Коля выронил ружье и повалился на землю. Трава под упавшим телом обагрилась.

– Да что же это делается! – жалобно заголосила тетя Римма. Пулеметный ствол повернулся, глянул на оцепеневшую толпу черным зрачком дула. А потом из нутра одного из вагонов рявкнули командным голосом, и на пути сыпанули люди в «зеленке» с автоматами.

– Ружья на землю! – зычно грянуло над насыпью. Солдаты действовали невероятно быстро. Михей видел, как незнакомцы с оружием хватали кричащих баб за волосы и роняли на землю. Мужики испуганно и послушно становились на колени, но тех тоже били ногами и валили лицом вниз. Где-то стонала женщина, хрипел у самых путей дядя Никита.

– Неарон, загоняй стадо в вагон. Работяги нам пригодятся, – услышал парень властный голос. В нем звенела сталь, ему хотелось повиноваться. Но, несмотря на страх, Михей почувствовал, как в груди колыхнулась ярость.

– Твари! – оскалился он и повернул голову, желая взглянуть в глаза командиру нелюдей. Но тотчас к нему подлетели двое солдатиков с автоматами наперевес. Короткое выверенное движение – и Мишка повалился на землю, а под ребрами вспыхнула боль. Следующий удар пришелся в затылок и оказался куда сильнее предыдущего.

А потом наступило забвение.