Читать книгу Согласна умереть - Сергей Семипядный - Страница 2

Сдав дежурство, Готовцев вышел за ворота комбината и направился в сторону дома. Однако вскоре свернул влево и пошёл, ускоряя шаг, в направлении центра города. Домой явился лишь спустя три часа. В коридоре его встретила жена Ирина.

– Где ты был? – подозрительно его осматривая, проговорила она.

Готовцев глянул в сторону кухни.

– Он не там?

– Он у себя. Успокойся. И обувь поставь на место. Сколько раз можно говорить?

– Ладно-ладно. Смотри. Видишь? – Готовцев запихивает туфли в обувной шкафчик.

– Сын поговорить хотел по поводу квартиры. Ты же знаешь, на каникулах ему хотелось бы…

– Знаю, – невольно сцепив зубы, перебил Готовцев. – И тебе прекрасно известно…

– У тебя есть деньги нанять кого-то? Или всё я должна? Ты даже обещал, помнится.

– Так получилось… – выдавил из себя Готовцев. – Ну, не могу я туда…

– А вообще-то, решение мы принимали вместе. И куртку повесь как следует. Кстати, какой-то Владимир Николаич два раза звонил.

– Что он сказал? – Готовцев вешает куртку на плечики.

– Что он мог сказать? Просил позвонить. Кто он и что у вас за дела, я хотела бы знать?

– Случайно познакомились. Дело своё хочет… Ну, компаньона ищет.

– Среди сторожей? Понятно.

– Что тебе понятно?

– Наобещал человеку, а потом… – Ирина преградила Готовцеву путь в ванную. – Какое дело-то?

– Да коммерция – что ещё!

Готовцев проскользнул мимо жены и попытался закрыть за собою дверь, однако Ирина сунула руку в дверной проём и превентивно взвизгнула:

– Ой-ой!

– Отойди! – приказал Готовцев.

– Чуть руку не оттяпал же! – Ирина вошла в ванную. – Что вы там продавать собрались? И какой из тебя продавец, извини за выражение?

– Пока просто треплемся.

– Ты же трус.

Готовцев хмуро глянул на жену и отвернулся.

– Ты не понимаешь.

– Да уж где мне.

– Мне умыться…

Готовцев левой рукой поднял валяющийся на дне ванны шланг душа и, одновременно с этим, другой рукой перебросил рычажок на смесителе вправо.

– Кто он такой? – не отстаёт Ирина.

Готовцев открыл кран холодной воды, и несколько десятков струек воды выскочили из дырочек рассеивателя, почти вплотную приближенного к бедру Ирины.

– А-а-а! – завопила Ирина.

– Прости, – сказал Готовцев.

– Ты специально! – Ирина выбежала из ванной комнаты.

– Может, и специально, – пробормотал Готовцев. – Подумаешь, преступление. А совать свой нос…

Спустя полчаса, улучив момент, Готовцев вынул из кармана куртки золотистую визитку и позвонил по начертанному на ней синей пастой местному номеру. Другие два, типографски исполненные, были тщательно зачёрканы той же синей авторучкой. Отозвался Анатолий Иванович.

– Не хотелось бы, чтобы нас с вами видели вместе, – поздоровавшись, сказал полковник. – Поэтому предлагаю встретиться в кинотеатре.

– В кинотеатре?! – вырвалось у Готовцева.

– Да. А что вас смущает?

Но Готовцев уже протащил через проектор памяти коротенькое воспоминаньице о последнем посещении кинотеатра – десяток или дюжина зрителей в огромном зале – и поспешил согласиться:

– Идёт. В кинотеатре так в кинотеатре.

– Кинотеатр «Луч», сеанс на шестнадцать часов. Устроит?

– Буду.

– Михаил Петрович, вы придите, пожалуйста, чуть пораньше, посмотрите, нет ли знакомых. В зал входите среди последних и садитесь где-нибудь в сторонке и повыше, а я присоединюсь к вам, – проинструктировал Готовцева Анатолий Иванович и попрощался.

В течение последующих часов Готовцев неоднократно обращался мыслями к предстоящей встрече в кинотеатре «Луч». Возникали предположения и о розыгрыше. Состряпать удостоверение – это проще простого. Купи корочки соответствующие и оформляй их хоть на полковника, хоть на генерала. Печать? Так он ведь печать-то и не разглядывал. Может быть, там значится какое-нибудь ТОО или ООО, которых сейчас хоть пруд пруди. Вот только кто способен столь основательно всё подготовить, что даже ввести в заблуждение его, Готовцева, отнюдь не лопуха? И эти двое – типичные гэбэшники. На «Волге». Знакомые графоманы для розыгрыша подобного масштаба, пожалуй, мелковаты.

Да и не осталось никого. Это он… Да, он, Михаил Готовцев, один из немногих, кто держался так долго. Будучи к тому же не прозаиком, а поэтом. И «пускай поэт в картине утопии опишет всеобщую человеческую любовь существующей…» Но это сделает не поэт Готовцев. Он вышел из дому. Теперь он вряд ли когда-либо создаст нечто нежное, романтическое, ласкающее уродливо-сильную душу современного читателя.

«Вышел из дому» – это так, ну, образное выражение, что ли, относящееся к переменам в его жизни, имевшим место пару месяцев тому назад. А из дому он выходил и прежде. По утрам. Работая дворником там же, где и проживал в течение целого ряда лет. Почти столько же работая, сколько и проживал. Он убирал вокруг двух домов, потом шёл на планёрку и выслушивал всё, ему непосредственно адресованное. В необходимых случаях кивал и улыбался. Он выучил наизусть время выхода в телеэфир очередных порций сериалов, которыми увлекались его коллеги, преклонных лет тётеньки по преимуществу. Старушки уважали его. А он наблюдал за ними и вспоминал свою бабушку, думая, что когда-нибудь он напишет о ней книгу. Не сейчас, а когда окончательно станет прозаиком. Когда состарится, возможно. Пожилые женщины спрашивали, смотрел ли он вчерашнюю серию. Нет, честно отвечал Готовцев и добавлял, лукавя: не получилось, мол. И выслушивал пересказ серии. Не слушая, однако что-то всё-таки улавливая. То, что пробивалось сквозь маску рассеянности, удобную для него и не очень оскорбительную для рассказчика.

Однако всё изменилось после того, как в их квартире поселился двоюродный дед жены, обыкновенный с виду старик, способный убить взглядом негасимый огонь жизни в душе не сумевшего себя защитить. Ну и ладно. Разве ж обязательно видеть глаза всматривающегося в тебя человека? И пускай лёгкое давление прохладного ветерка сдувает пыль с наружной поверхности век, с благоразумной своевременностью чуть прикрытых. Пускай.

Однако холодное сияние стариковского взгляда мелькнуло в родных глазах жены, вдруг ставших чужими. Может, показалось? Да нет, кажется. Он напрягся и вспомнил, что она только что сказала. Да, всё так. И Готовцев сменил работу. Спустя двое суток, в течение которых старался ни о чём не думать. А когда возвращался домой со свежезаполненным и ловко заламинированным удостоверением, хотелось прыгать от радости или просто бежать вприпрыжку, так как предстоящая зарплата была почти вдвое больше прежней. До родного подъезда радости не хватило. Готовцев купил водки и напился. Впервые за последние несколько лет. Будучи впущен в коридор квартиры (он очень долго скрёбся в дверь и сильно устал), Готовцев не стал подниматься с четверенек, а вывалил из карманов всё содержимое и постарался отодвинуть от ключей, авторучки, записной книжки и прочего столь же неважного коричневые «корочки» с надписью «Охранное агентство».

– Что это? – спросила Ирина.

Готовцев недоумённо закинул голову навстречу нависшей над ним супруге и увидел, что она хочет пнуть его ногой – словно сквозь туман увидел (но расстояние-то близкое) – и сдерживается только потому, что никогда этого не делала прежде.

– Р-рбота нов-вая, – выдохнул Готовцев и почувствовал себя в безопасности. Он перестал удерживаться на передних ногах и прижался щекой к Земле, защитившейся от его неблагозвучного дыхания тремя слоями многоквартирного дома.

Среди ночи Готовцев проснулся и долго смотрел прямо перед собой, ожидая, что серый потолок цветным сном опустится вниз и спрячет его от вязкого мрака похмельного всеощущения вины. И вытащит его голову из болезненных тисков, колюче облапивших оба виска с заходом на теменную часть черепной болванки.

Выпить кофе, чтобы хотя бы чуть-чуть расширить кровеносные сосуды мозга. А сон всё равно уже не одолеет взбудораженный болью мозг. Готовцев поднялся и осторожно унёс разламывающуюся голову на кухню. Кофе и в самом деле помог. Вот только сон ушёл куда-то очень далеко. Наплевать. Он полежит до утра, а затем сделает зарядку и примет контрастный душ. И отправится охранять периметр производственного монстра, полуживого и попритихшего в постперестроечные годы, однако по-прежнему опасного. Сутки через двое. Может, и не засосёт и не высосет. Может, не высушит, как, например, бывшего друга Андрюху, музыканта и скульптора в прошлом, а ныне сталевара, способного производить внятные звуки лишь после смягчения внутренностей спиртосодержащим горячительным.

А то, что со временем и оружие выдадут… Ничего, он никого не убьёт и сам не застрелится. Надо быть сильным. Сутки его нет, затем отсыпной. Остаётся всего лишь тридцать шесть часов, шестнадцать из которых – ночное время, которым можно распоряжаться по своему усмотрению.

И теперь, спустя два месяца, Готовцев, окрепший и посвежевший, уже почти ничего не боялся. Слегка похудевший, он теперь по-новому чувствовал своё тело, обвитое ожившими мышцами, а в глазах появилось некое подобие наглой самоуверенности, которое, бросив невидимую тень на лицо, приметно разгладило его черты.

В почти пустом зале кинотеатра прикосновения каких-либо запахов выглядят случайными, многие звуки, скрип стульев в том числе, кажутся неестественными. И тот слой общественного подсознания, что когда-то ещё давно связал между собою значительность фильма и наполненность кинозалов, предвестием скуки смывает с тела всю энергию без остатка.

Однако Готовцев пришёл сюда не ради фильма. Только вот Анатолия Ивановича почему-то нет, хотя уже погас свет, и цветные говорящие тени задвигались на экране. Готовцев поозирался, ожидая, пока глаза свыкнутся с темнотой, однако полковника не обнаружил.

Ну что ж, подумал он, деньги уплачены – станем обыкновенным кинозрителем, а не шпионом или резидентом. В конце концов, они могли передумать, ведь вовлекать дилетантов в игры профессионалов – вещь опасная, рискованная и чреватая. И спустя некоторое время он почти совершенно сместился в плоскость фильма, в сковородочно неглубокое пространство искусственных персонажей.

– Не помешаю?

Направленный взрыв этой фразы, произнесённой знакомым голосом, разрушает сложившийся миропорядок, стаскивая Готовцева с тёплых угольков киношных страстей и помещая рядом с когда-то успевшим усесться справа от него Анатолием Ивановичем. Готовцев решил не отвечать – приходить в середине фильма было со стороны гэбэшника, по меньшей мере, невежливо.

– Михаил Петрович, буду краток. К тому же, сами понимаете, я вам могу сказать отнюдь не более того, что могу вам сказать. Суть дела такова. Прямо по Гоголю. К нам едет резидент.

– Зачем в таком случае я, если он уже едет? – поразился Готовцев.

Причём степень его удивления была столь велика, что он даже забыл, с чего намерен был начать предстоящую беседу. С определения стоимости своих услуг, конечно же, он планировал начать этот разговор.

– В том-то и дело, что он не приедет, – шепчет в ухо Готовцеву усаживающийся слева от него Чистяков.

– Да, он обезврежен и дал показания, – продолжил Анатолий Иванович. – Однако непосредственное его использование в дальнейшей игре не признано целесообразным. Понимаете? – Анатолий Иванович вздохнул. Помолчав, продолжил: – А вы как раз, как я уже говорил вам, похожи на него. Лицом. Фигурой – нет. Он очень высокий, громоздкий, неуклюжий, я бы сказал, ноги… В общем, фигура – нет, лицо – да. Только причёску бы чуть… Ну, лоб бы открыть.

– Мне, что же, придётся на высокие каблуки взгромоздиться и сальца поднаесть? – спросил Готовцев.

– Этого не потребуется. Его здесь никто не видел. Агенты получили данные о времени и месте встреч, получили пароли, а почтовой связью им направлен портрет нового резидента. В виде марки с изображением декабриста Бестужева.

– И я, выходит, похож на декабриста Бестужева? – слегка обрадовался Готовцев.

– У вас у обоих лица одного, примерно, типа с лицом Бестужева. Даже ямочка на подбородке – как раз такая. Однако это не суть важно, так как этих Бестужевых было предостаточно.

– И на которого же мы похожи? – решил уточнить Готовцев.

– На Николая Бестужева. Но это, повторяю, не так уж и важно. На конверт можно поместить марку с каким угодно изображением – не так уж и много, надо полагать, среди почтовых работников филателистов, тем более – знатоков декабристского движения. А вот то, что вы похожи на задержанного, – это да, это весьма важно. Ведь встретившись с вами, человек, так мне представляется, придёт к себе домой и сопоставит ваш облик с изображением на конверте. И поэтому-то как раз заменить вас достаточно трудно.

– На конвертах, если я правильно понял, помещён портрет этого типа?

– Да, именно. А обозначено: «Бестужев Н.А.» Нами были сделаны снимки резидента в соответствующей позе, а в результате – почти что вы собственной персоной. Как в той книжице, изданной пять лет назад. Помните?

Ещё бы Готовцев не помнил свой портрет, помещённый в его единственную книгу.

– А как же вы… – Готовцев замялся, подбирая нужное слово.

– Среди нас, Михаил Петрович, тоже имеются любители поэзии, – объявил Анатолий Иванович. – Просто любители, без никаких.

– А профессиональный интерес, значит, к поэзии вашей конторой окончательно утрачен? – не без разочарования в голосе спросил Готовцев.

– Увы. Но вы же когда-то были очень популярны.

– Да вы были звездой местечкового масштаба, – проговорил Чистяков не без иронии в голосе. – Как же, участник последнего всесоюзного совещания молодых писателей! Помнится, мои стихи так отрецензировали…

Готовцев повернулся к Чистякову, поспешно от него отвернувшемуся.

– Так значит, вы тоже из бывших великих русских писателей?

Чистяков скосил взгляд на Готовцева и зашипел:

– У меня прошло. Без последствий. Стоит убить всего лишь одного человека…

– Владимир Николаич! – поспешил остановить младшего коллегу Анатолий Иванович.

– Ладно, ладно… – пробурчал Чистяков, вновь отворачиваясь от Готовцева.

– А нельзя было эти конвертики у них изъять? – после паузы спросил Готовцев. – Незаметно проникнуть в их квартиры да и…

– Для этого, прежде всего, надо знать адреса их. Мы же никого не знаем. Наверняка, по крайней мере.

– Я с ними встречаюсь – вы их хватаете?

– Не сразу. Кое-что нам, конечно, известно: псевдонимы, кто в какой области работает… По мелочи ещё кое-что. – Анатолий Иванович помолчал, а затем продолжил. И голос его теперь звучал несколько иначе. – Да, всё это усложняет нашу с вами задачу. Подготовиться к встречам будет достаточно сложно. От вас будет зависеть очень многое. Ошибаться нельзя. Лучше промолчать, если в чём-то не уверены, уж лучше прервать встречу досрочно, но… Да, только бы не провал. Помните об этом. Провалы исключаются совершенно.

– Меня могут убить? – спросил Готовцев.

– Испугались? – весело откликнулся Чистяков. – Вы были такой вдохновенный, заводной. Имел честь наблюдать. Протухли-с, должен заметить.

– Владимир Николаич! – прикрикнул Анатолий Иванович, а затем снова обратился к Готовцеву: – Не в том дело. Уши показывать нельзя. Послезавтра вы начнёте работать на машзаводе технологом.

Готовцев вытаращил глаза.

– Это ещё зачем?! Я давно дисквалифицировался!

– Один из агентов самым непосредственным образом связан с заводом. И вообще нас интересует заводская обстановка в связи с возобновлением оборонной программы.

– Значит, всё-таки стукачество? – усмехнулся Готовцев.

– Просто взгляд изнутри, – пожал плечами Анатолий Иванович.

– Ну да, ну да, – покивал Готовцев. – А не следует ли вернуться к разговору о вознаграждении?

– Сумма, которую мы планировали… Она ведь не окончательная. Всё будет зависеть… – Анатолий Иванович помолчал. – В общем, вы понимаете.

Не окончательная. Сумма вознаграждения – не окончательная. Сумма, до сих пор не озвученная, – не окончательная. Деньги, деньги, деньги… Ещё месяц или два, ну, может, полгода, и он, бывший поэт Готовцев, будет способен убить. Человека убить. По меньшей мере, формально, – человека. Во всяком случае – нажать на спусковой крючок. Хорошо, что уже завтра он уволится. Оружие ещё не получил, а теперь и вообще уйдёт из охранного агентства.

– Я, говорите, понимаю, – мрачно проговорил Готовцев. – А вот нет, не понимаю. И вот хочется мне, чтобы вилка была обозначена в конкретных цифрах.

– Решим, Михаил Петрович, – веско проговорил Анатолий Иванович. – Мы этот вопрос решим.

Вечером он сидел перед выключенным телевизором и мысленно репетировал явление служилому люду нового работника. Он наденет свой лучший костюм, тёмно-серый, слегка иссиня, в бордовую полоску. Костюм у него единственный, однако он был бы самым лучшим даже и в том случае, если бы у Готовцева было ещё несколько костюмов. Костюм ношеный, а брюки – ношеные в квадрате. Однако, в целом, костюм ещё смотрится. И придётся начавшие редеть волосики начесать.

Пришла и устроилась на соседнем кресле Ирина.

– С чего вдруг? – произнесла, выдержав паузу. – Если честно, уже не ждала. То с какого-то перепугу в охранники подался…

– Как это с какого – в охранники? – максимально нейтральным тоном проговорил Готовцев.

– Ну, тут ладно, – согласилась Ирина. – А стать снова… технологом.

– Зарплата побольше, надеюсь, будет. И здесь реже… Кстати, костюм, вероятно, пропылился.

– Завтра, может, где-нибудь к обеду освободишься? В одном месте заявление, в другом…

– Возможно. Но… нет.

– Я могу хотя бы завтра не бежать с работы?

Готовцев помотал головой.

– Я не могу. Нет, больше никогда…

– По-твоему, я железная?

– Если бы я знал… – Готовцев встал и включил телевизор. Снова сел. – Могла бы уж и научить его еду разогревать.

– Разогревать… Если бы он знал… Я тоже не знала. И что? – Ирина поднялась и выключила телевизор. Она, похоже, намерена была поскандалить.

– Это была твоя идея. Столько времени!..

Готовцев собрался вновь включить телевизор, однако Ирина преградила ему дорогу и, ухватив за руку, изрекла:

– Ты ненавидишь меня!

– Мне страшно! – выдохнул ей в лицо Готовцев и вырвал свою руку.

– Ну и зря! Не тот ты человек! – Ирина, толкая мужа в грудь, сделала попытку усадить его обратно в кресло.

Готовцев отпрыгнул в сторону и, округлив глаза, прокричал:

– Я не могу сейчас умереть!

Готовцев быстрым шагом вышел из комнаты.

– Да подожди ты! – крикнула Ирина вслед ему, однако с места не двинулась.