Читать книгу Артинский ярус. Круги на поверхности. Апокалипсис сегодня - Сергей Шевалдин - Страница 9

Москва умирала пышно. В хронических пробках, в метро, в многоэтажках и пожарищах. Люди падали и больше никогда не вставали. Тела выпадали из остановившихся автомобилей, чтобы сразу же хрустнуть под колесами других, объезжающих возникший затор. Сначала кто-то пытался кому-то помочь, но вскоре гуманность закончилась. Живые пытались выжить. Вопреки всему.

Но не получалось – умирали все, неотвратимо и безысходно. Умирали на улицах, площадях, проспектах, в кафе-ресторанах, в офисах и поквартирно. Умирали в чужих подъездах, пытаясь сбежать от погибели и требуя хоть какой-то поддержки. Умирали на Красной площади, куда двинулись огромной стихийной толпой по чьему-то дурному призыву, умоляя о немедленной помощи. Там и остались. Умирали везде.

В столице закипела абсолютно потусторонняя механическая движуха. Оставшаяся без хозяев техника свирепствовала и плевалась выхлопными газами. Надрывались сигналки, клаксоны и сирены. Истошному вою умирающих авто, словно злобные литавры, хрипло и гулко вторили скрежеты, хлопки, и взрывы. Заплясало пламя. Локальные возгорания постепенно слились в сплошной огненный вал, поощряемый мощными потоками резвящейся турбулентности. Столицу пожирал ад.

Андрей сначала хотел застрелиться – семь стволов он специально собрал на трупах полисменов. Но решил все же сперва похоронить свою семью: если все вокруг умерли, то пусть хотя бы близкие ему люди будут упокоены по-человечески. Сходил, абсолютно цинично перешагивая через трупы, в ближайший магазин – чуть ли не последний «шаговой доступности», устоявший в окрестностях, зашел на хоздвор, размашисто пнул ногой дверь какой-то подсобки и выбрал из завала дворницкого инструмента еще блестящую штыковую лопату.

Добротная лопата, привезенная месяц назад из родимых Артей, лежала на балконе – до дачи она так и не доехала, потому что сезон закончился, но подниматься в квартиру, где лежали тела родных, Андрей не хотел. Вернее – не мог. Потому что мог уже и не выдержать. Дела нужно закончить.

Место для могилы он выбрал на газоне, под окнами дома. Ткнул лопатой в жесткий дерн, но полотно враз согнулось – такой лопатой только дерьмо разгребать. Вспомнил, что в квартале от дома недавно видел какой-то кетайский мини-экскаватор – коммунальщики хотели поставить очередную водопроводную заплату. Двинулся в ту сторону – землеройная микротехника была на том же месте. Чисто по наитию разобрался в «куда чем тыкнуть» и агрегат, как ни странно, завелся.

Могила получилась роскошная – для всех места хватит. Часа полтора ушло на то, чтобы подготовить тела к погребению и еще час на то, чтобы спустить их с четвертого этажа. На своем горбу, конечно – электричество погибло, а с ним и лифт. А еще Андрей разворотил дома пару встроенных шкафов и собрал уже на газоне большой широкий гроб: повезло, что аккумулятор шуроповерта оказался заряжен. Гроб смонтировал прямо на дне могилы. Подумал, что места хватит и для соседки Кати – милая была дама, семья с ней хорошие отношения поддерживала – но… «пусть мертвые хоронят своих мертвых». Сейчас, наверное, каждый за себя отвечает.

Опустил тела жены и дочек в последнее пристанище, закрепил крышку, оставив шуруповерт в могиле. Вылез, вздохнул, перекрестился и хотел сказать хоть что-нибудь. Оглянулся – рядом никого не было. И быть не могло – Андрей почему-то был в этом уверен. Абсолютно уверен. Поэтому промолчал. Зачем слова, если Господь, коль он уж и есть, все равно услышит? Но есть ли – вот в этом Андрей сейчас сильно сомневался. Потому что такого не могло быть. Но было. И это не ночной кошмар, из которого еще можно вырваться. Хотя жутко хотелось.

Бросил в могилу горсть земли, потом взял лопату, специально принесенную с балкона, и начал кидать в могилу землю. Через час на желтом осеннем газоне чернел практически идеальный квадратный холмик. Погост. Нужно еще крест и табличку…

Отогнал от могилы китайскую землеройку, вытер какой-то тряпкой руки и поднялся в квартиру. Все семь стволов аккуратно лежали на столе, в каждом по полной обойме и еще пять запасных обойм. Выставка вооружений народного хозяйства. Андрей достал из шкапчика початую бутылку вискаря – тесть его уважал – и плеснул в стакан сразу грамм сто. Практически он не спиртное пил, по крайней мере – не употреблял уже давненько. Быть может потому, что здоровье берег, но, скорее всего, что спиртное в него как-то не так упадало, расслабляло и усыпляло. Вполне легко без выпивки мог расслабляться. И не было смысла в организм алкоголь вливать. А здоровье в последние несколько лет не всегда и баловало. Хотя, чего уж сейчас, все равно перед смертью не надышишься.

Влив в себя вискарь, Андрей выдохнул, взял один из пистолетов и вышел на балкон. И начал стрелять в сторону столичного пожарища. Шмалял, пока обойма не закончилась. А в ответ вдали, сквозь жирную черную копоть нависшего над бывшей Москвой дыма, глаза резанула ярчайшая вспышка и захрустел далекий грохот. Вылезло что-то похожее на яркий гигантский гриб-толстокорик. Или что-то само взорвалось, или кто-то «подарочек» закинул. Кругом враги! Но хуже уже и быть не могло.

Плотно закрыв балконную дверь, Андрей вновь плеснул в стакан вискаря и плюхнулся в кресло. Зачем-то картин покрутил на пальце пистолет. Получилось крайне неуклюже – не фига не ковбой. Выпил вискарь и мгновенно уснул. Суицид на сон грядущий не состоялся.

Проснулся ранним утром от запаха пластмассовой гари – едковатая вонь проникала даже сквозь пластиковые окна. – И дым Отечества нам сладок и приятен, – подумалось. Но остатках воды в пятилитровой бутыли с помощью таблеток сухого горючего создал себе немного кофе и даже побрился. Достал сумку и скинул в нее со стола стволы и обоймы. Открыл уже потеплевший без электричества холодильник и выгреб оттуда все обнаруженные консервы. Порылся в шкафу и бросил в сумку упаковку носков и несколько футболок. Надел свежую фланелевую рубашку в черно-красную клетку.

Оглядел хату – взгляд упал на распустившиеся фиалки, беленькие, бордовые и голубые. Это лучше креста, потому что крест был уже как-то неуместен. Потому что на всем прошлом стоял огромный крест. Странный как твердый знак. Прошлое было перечеркнуто навсегда.

Взял с подоконника три горшка с фиалками и спустился к могиле. Бережно поставил цветы в изголовье. В память о разрушенном доме. И никаких табличек – некому их читать. Вновь мысленно попрощался. Поднялся в квартиру, взял сумку, в прихожей снял с вешалки куртку и вышел. Гулко закрыл дверь. Если бы сейчас была б под рукой граната, бросил бы ее в квартиру. Чтобы больше никогда не вспоминать. Потому что больно.

Вчера, когда шел за китайской чудо-машиной, обнаружил «Патриот» с открытой дверцей. Рядом лежал труп мужика, в руке у которого торчал брелок с ключами от авто. Андрей осторожно вынул из закоченевшей синюшной кисти брелок, забрался в агрегат, оглядел салон – вроде порядок, на заднем сидении какие-то сумки. Ткнул зажигание – движок утробно заурчал. На приборах полный бак и прочее благолепие.

Вышел, проверил багажник – инструменты, топор, алюминиевая канистра с бензином, литровый жбанчик масла, «тормозуха», могучая веревка с карабинами и стандартный трос для буксировки, даже ручная лебедка. А еще бензопила и нераспакованная бухта шланга для полива – почивший владелец был, похоже, заядлым дачником. Все когда-то были дачниками. Андрей благодарно отодвинул тело бывшего хозяйственного автовладельца к обочине, обосновался в водительском кресле и двинулся.

На Урал он решил выбираться привычным путем через Казань. И уже через полста метров пожалел, что выбрал «Патриот», а не какой-нибудь бульдозер: дорога была забита автомобилями, между которыми приходилось отчаянно лавировать, порой даже подталкивать их хрустким бампером. Бампер жалеть не приходилось – нас бы кто-то пожалел. Сколько уж тротуарами, сколько дворами, но вперед, «огородами, огородами и к Котовскому!». Только вперед. Позади Москва. Домодедово – это уже не Москва, а считай что Подмосковье. Значит – попроще.

До Казани добирался трое суток – постоянно приходилось объезжать по обочине завалившиеся поперек дороги дальнобои. Сотни автобусов, опрокинувшихся или стоящих на обочине, обгоревших, разбитых или попросту наполненных мертвецами. Тысячи легковушек, вылетевших с трассы или застывших на пути. Целых, невредимых, просто остановившимися посреди дороги. Андрей их начал называть «попутки». Никто не просил помощи. Никто, судя по запаху, как минимум уже несколько дней не проявлял признаков жизни.

Чтобы перекусить и вздремнуть, Андрей съезжал с трассы на проселочные дороги. Кипятил на походной газовой комфорке воду в литровом котелке, заваривал быстрорастворимую лапшу, щедро трамбовал эту смесь тушонкой, заваривал в кружке кофе. Туристические приспособления он реквизировал в каком-то специализированном на охоте-рыбалке попутном магазинчике, а в соседней лавке набрал продуктов. В благодарность заснувшим навек хозяевам оставлял пачки купюр – деньги сейчас буквально валялись на дороге. Спал на удивление спокойно – никто не беспокоил. Лишь однажды, проснувшись утром, вздрогнул от резкого трупного запаха: оказалось, что на поляне, метрах в двустах от его стоянки, погиб табунок лошадей. В сумерках вечером съезжая с трассы, он этого не заметил, да и если бы не роза ветров…

На обочине часто встречались трупы собак. Угнетающе поразило поле у Чебоксар, как ковер покрытое дохлыми воронами, – птицы успели собраться в гигантскую стаю и пытались куда-то улететь, возможно, в теплые края. Но пали на вспаханную под озимые землю как сбитые летчики. Ветер гонял пух и перья, дворники на лобовом стекле сбрасывали эти останки с противным стоматологическим писком. Прах кружил над мертвой трассой.

Перед Казанью Андрей обобрал машину ДПС – поднял с трупов четыре укороченных «калаша» с рожками и обнаружил в багажнике пять десятилитровых канистр бензина. И хотя в горючем недостатка не было, сливай да заправляй, но запас… отчего-то захотелось думать о будущем. Взял и рации. В эфире, кстати, была звенящая тишина. Даже помех почему-то не было.

Казань удивила – город был мертв, но цел. Проспекты не были заполнены скопищем сдавленных авто, хотя у обочин невозможно было припарковаться – автомобили стояли почти впритык. Да и зачем вообще было парковаться? Андрей вдруг понял, что просто мечтает, чтоб к нему с воем и визгом, сверкая всеми огнями, словно новогодняя елочка, пафосно примчался полицейский патруль и оштрафовал за остановку под запретным знаком. Но стражи порядка были холодны и безучастны. Слишком.

А потом случился шок – Андрей увидел бредущую по влажному от какой-то сырой, окутавшей город, взвеси асфальту высокую сутулую фигуру. Тощий длинноволосый мужик в длинной кожаной куртке, слегка пошатываясь, волок два объемистых полиэтиленовых пакета. Один, совсем один, посреди пустой улицы.

Андрей потянул с заднего сидения «калаш», но одумался – чего живого-то бояться, если уж и мертвых не боишься? Подъехал к одинокому пешеходу. Открыл дверцу и обмер:

– Федор?

– Ну! А ты кто? Стоп, понял, Андрюха?!!! Пить будешь?

Федор был другом детства. Лет тридцать с гаком назад с протекции родственников уехал в Москву, благополучно влился в ряды «лимиты» и запил. При этом получал в наследство московские квартиры и подмосковные дачи, но жил в какой-то приватизированной общажной комнатухе и продолжал крепко нелюдимо пить. Поэтому практически лет двадцать не общались.

– Слушай, вот тут у меня пара литров водяры и всякая закусь. Водка здесь отличная – никакого бодуна! – усаживаясь в «Патриот» сообщил Федор. – Я тут недалеко в каком-то небольшом отеле остановился, «Премиум» называется, а дальше что-то по-татарски. Два этажа, все шесть огромных номеров – никого! Понимаешь – вообще никого! Правда, нет электричества, но принял на грудь – и спишь спокойно, – дохнув хроническим перегаром, сообщил Федор.

– Я тут как оказался? Бухали с соседом Юркой, он башкирин, откуда-то из-под Уфы. Ну, ему и позвонили, что отец помер. А у них, башкир, положен сразу же, как помер, хоронить. Ну, мы с Юркой и на вокзал. Взяли водки, сели в поезд, проснулись в Казани. Говорят – дальше поезд не пойдет, какой-то главтатарин движение запретил. Приказал всем сидеть по домам и не высовываться. Ну, мы с Юркой все же сходили, взяли по гигантской цене еще водки, ящик, наверное, и забухали всем вагоном. Потом я проснулся, а они все померли. А я очки разбил, ползал по вагону среди жмуров, искал стеклышки. Сейчас вот новые нажил, как у Джона Леннона. Знаю тут лавку, фирменные, там много, тебе не надо? – продолжил он. – Который день брожу по городу, никого нет, одни мертвецы. Запинался о них, пока очки правильные не нашел. Думал – кино снимают. Поехали ко мне в отель, а? Чтоб за встречу! Правда, там воды еще нет, даже в нужниках. Но в каждом номере по два унитаза, вода в бачках пока есть, а потом что-нибудь придумаем. Слушай, я закурю, а? Вот пару блоков «Кэмела» подобрал…

– Да хоть перни, Федя! Ты, главное, говори! Говори! Весь дым Отечества нам сладок и приятен.