Читать книгу Ведьма. Книга первая - Сергей Шустов - Страница 4

Тёплый летний день подходил к концу, и багряное светило медленно погружалось в плотные, как вата, низкие облака, заливая их изнутри, словно краска, пролитая на белоснежный холст. Оля задумалась о том, что уже очень давно не видела, как заходит солнце. В городе это особенно заметно: солнце заходит за многоэтажку – и уже сумерки. А здесь, сидя на скамейке у дома, взгляду Оли представало бесконечное поле некошеной травы, уходящее в бесконечный горизонт и растворяющееся в нём.

Над полем вдалеке лежал полупрозрачный вечерний туман, который шёл от земли и поднимался на несколько метров вверх, плавно перетекая в небо. Это было так красиво и необычно! Казалось, нет никакой границы между небом и землёй, что это одно целое, и можно быстро побежать по полю и забежать по туману на небо.

«И так здесь каждый день», – сказала вслух и сама удивилась высказанному восхищению. «Это же просто природа, и всё. Как странно: час от Москвы – и ты уже словно в другой мир попала, со своим течением времени и своими законами жизни. Здесь, в деревне, вечером тишина, и время не движется – оно замерло, как и сама природа, остановилась и ждёт, выжидает чего-то. Удивительно, но можно слушать тишину, оказывается, можно даже прислушиваться к ней и ждать, когда она станет ещё тише».

Солнце почти зашло, и Оля оказалась в темноте. Только лёгкий свет из окон бабушкиного дома еле-еле долетал до скамейки. Она встала и пошла в дом.

– Тихо, не шуми, – сказала мама, когда Оля наступила на ту самую скрипучую доску, спрятанную где-то в толщине пола. – Бабушка спит. Чай будешь?

Вдруг осознала, что ещё ничего не ела. Они достали бутерброды и сели пить чай. У бабушки, как и у всех оставшихся жителей деревни, не было в доме газа, но был баллон, стоявший на полу кухни. От него шёл чёрный шланг к маленькой плитке на две конфорки. Этот баллон привезла мама, когда однажды, приехав, обнаружила, что дома нет никакой еды: бабушке нездоровилось, и принести дрова, да растопить печь, было просто некому.

Мама повернула ручки плиты и поднесла зажжённую спичку. Синее пламя взлетело вверх. Мама повернула ручки ещё раз, и пламя покорно опустилось вниз. Она поставила чайник и села молча за стол рядом с Олей.

За спиной тихо скрипнула ожидавшая своего часа половая доска. Обернулись.

– Ну что? Спит? – Это была тётя Катя, которая за этот день то приходила, то опять уходила к себе.

Тётя Катя подошла и села на обтянутый вязаной паутиной ткани старый табурет.

Через пять минут с диким визгом стоявший на плите чайник сообщил о своей готовности. Мама выключила плиту, насыпала чай в заварник и залила кипятком.

Тётя Катя знала бабушку с детства. Она знала и о непростых отношениях между Ивановной и дочерью, но даже не пыталась говорить о том, что дочь очень редко навещала свою престарелую мать. «Всякое в жизни бывает, – думала она, – да и в конце концов, люди уже взрослые и сами разберутся во всём».

Тётя Катя, периодически вздыхая, рассказывала о текущих событиях. А какие в полузаброшенной деревне события? Куры сбежали, да сахар в магазин не привезли. Мама молча слушала, а Оля опять погрузилась в себя.

Она вспомнила Мишку, подумала, что надо спросить у тёти Кати про него. Вспомнила про вечерние посиделки у костра, про детство в деревне. И почему она, так любившая бабушку, так долго у неё не была? Почему? Не на край же света нужно ехать – рядом со всем от Москвы, можно было хоть каждые выходные приезжать.

«Почему я не приезжала?» – спросила сама себя. Почти все выходные она была дома. Подруг, с которыми можно было праздно проводить время, уже не было. Вернее сказать, они были, но у всех уже семья, дети. Да и подруг тех по пальцам одной руки можно было посчитать, даже с запасом.

Близко общалась только с двумя – Таней и Светой. Дружба, начавшаяся с первого курса института, продолжалась и после его окончания.

Обе почти сразу выскочили замуж, и совместные встречи резко сократились. Таня вышла за банкира, родила двоих детей и через семь лет развелась со страшным скандалом. Банкир оказался банкротом, потерял всё. Таня была в шоке и даже потеряла голос на несколько дней. Неудивительно – Таня была из семьи простых рабочих, в МАРХИ попала благодаря таланту, который, как говорили преподаватели, мог раскрыться в полной мере, если бы Таня усердно работала. Но этого не случилось. Таня не то что усердно – она вообще ни дня в жизни не работала. Удивительно, но такое бывает.

Сразу после замужества Таня решила стать блогером, а не архитектором. «Ещё я буду пылью этой дышать», – постоянно говорила она. Так она и стала бьюти-блогером: получала от компаний косметику и парфюмерию, делала обзоры в социальных сетях. Только Таня не знала, что всю эту косметику для неё покупал муж-банкир, но всё преподносилось как подарок специально для неё и её обзоров.

Когда банкир разорился, Таня ощутила не только нехватку денег, но и работы. Косметики стало приходить гораздо меньше, и тут вскрылся обман. Но работа бьюти-блогера дала свои плоды: некоторые компании, которым нравилось работать с Таней, продлили контракты. В общем, на жизнь хватало. Только времени у Тани уже почти не было, и нужно было уже не наслаждаться жизнью, как она привыкла, а по-настоящему работать.

Двое детей и постоянная косметика, в которой она часто спала, чтобы показать утром стабильность и прочность составов, довели кожу лица до заметных изменений – и совсем не в лучшую сторону. Будучи не самой красивой, Таня в свои тридцать с небольшим выглядела на сорок пять. Она безуспешно бросила попытки найти нового мужа-банкира – на меньшее она не соглашалась.

Света была совсем другой. С детства занималась балетом и танцами, стройная и прямая, как струна. Как и Таня, она быстро обзавелась семьёй с коллегой по работе – архитектором, с которым познакомилась в студии, куда пришла работать после МАРХИ. У них была образцовая семья: всегда вместе и на работе, и дома. Они брали отпуск в одном месяце и уезжали в новую страну. По этому случаю была куплена мягкая карта мира, в которую они исправно втыкали новый флажок, отмечая точки на земле, куда ездили в очередной отпуск.

И когда очень редко встречались попить кофе, одна рассказывала о семейной жизни как о глубочайшей ошибке в её жизни, в то время как другая, будто не слыша, говорила о самом чудесном в своей жизни – о семье.

Она находилась между ними, всё больше и больше понимая свою ненужность. Олю за всё время встречи никто из подруг даже не спросил, как дела, настолько они были увлечены разговорами о себе любимых. Казалось со стороны, что эти женщины как из старой сказки: одна хвалится своими роскошными волосами, а другая ругает мир, держась за совершенно лысую голову. Это был театр абсурда: рассказывая друг другу и в то же время никому свои совершенно разные истории, эти женщины выглядели очень и очень глупо. Такой вывод сделала после одной, как она сама для себя решила, последней встречи с бывшими подругами.

Внезапный странный звук «ля-ля» вытащил Олю из глубин собственных мыслей, и она вернулась в комнату, где за столом сидели три женщины. Одна из них, тётя Катя, ещё раз произнесла: «Ля-ля».

– Вот так говорила она, песню что ли поёт, я не поняла, – спросила тётя Катя. – Спрашиваю Ивановну, что это ты поёшь, а она опять: «Ля-ля».

– Что? Это про что? – спросила Оля.

Тётя Катя рассказывает, что бабушка, когда заболела, каждый вечер вроде песню какую-то напевала, непонятно. Просто повторяла с открытыми глазами: «Ля-ля». Оле стало жутко от осознания того, что старость даёт не только мудрость, но может полностью разрушить личность человека, превращая его в маленькое дитя, способное только произносить бессвязные слоги типа «ба-ба» и «ля-ля».

– Совсем я засиделась, – сказала, вставая, тётя Катя. – Вы надолго тут?

– Не знаю, – сказала мама. – Завтра будем думать об этом, сегодня уже нет сил, будем спать.

Утро началось с привычного запаха кофе. Оле даже показалось, что она дома, но, открыв глаза, она увидела жёлтый низкий потолок, и осознание того, что это вовсе не дом, быстро прокатилось по всему телу.

– Вставай, завтракать будем, – быстро сказала мама.

Привычку пить утром кофе мама получила от бывшего мужа, который, бывая постоянно в командировках, часто был в Турции и оттуда привёз эту традицию. Кофе был не магазинный, в пакетиках из целлофана, а настоящий турецкий, грубого помола

У бывшего мужа был друг, который однажды, попробовав этот турецкий напиток, загорелся желанием открыть в Москве кофейню. Он воплотил идею в жизнь, и с тех пор мама покупала кофе только у него. Конечно же, она взяла с собой в деревню один пакетик.

Оля тоже пристрастилась к этому напитку. Он разительно отличался от того, что подавали в обычных кофейнях. У этого напитка был неповторимый аромат, который могли оценить только истинные гурманы. Этот кофе не требовал ни молока, ни сахара. Напиток был горьким, но эта горечь, к которой она долго привыкала, оказалась удивительно приятной. Никто из маминых подруг не мог пить такой кофе, и мама, зная это, держала дома пакетик обычного.

Напиток действительно отлично бодрил, спала всю ночь очень крепко, и утром, после чашки кофе, чувствовала себя превосходно. В Москве так выспаться удавалось только после изнурительного рабочего дня, когда сон был неглубоким и чутким. Но здесь всё было иначе – деревня и свежий воздух творили чудеса.

Пришла тётя Катя, которая наотрез отказалась пить кофе. «Только чай, и только на травах», – заявила она. Две женщины отправились в спальню к бабушке.

Оля вышла на крыльцо. Утро было прохладным и свежим, воздух был наполнен влагой. Спустившись по ступенькам, она подошла к калитке. Впереди простирался вчерашний луг, уходящий к горизонту. Сегодня пейзаж выглядел иначе: луг не тянулся до горизонта, а плавно переходил в полосу леса вдали. В детстве не обращала на это внимания.

Луг был насыщенного зелёного цвета, который по мере удаления от Оли становился голубоватым. Полоса леса вдали казалась почти синей. Над вершинами деревьев раскинулось светло-голубое небо. Лёгкий туман, который утром стелился над полем, через полчаса рассеялся.

Утро плавно перетекло в день. Оля встала и пошла по дороге мимо домов. Снова подумала о Мишке и месте, где вечером дети разводили большой костёр.

Оля остановилась перед домом Мишки, дом был на вид ухоженным, даже могло показаться, что там живут, но кто? Все уехали давно. Миша, что стало с ним? Где он сейчас? Жив ли? Хотя нет, он же её ровесник, конечно, жив. А бабушка его, скорее всего, уже умерла. Таких стариков из деревни не вытащить, только в последний путь.

Прошла ещё немного и увидела поляну с двумя большими брёвнами. Сейчас это место было почти не узнать – оно превратилось в луг, заросший высокой травой. Никто другой не распознал бы в этом месте прежнюю поляну. Подошла ближе и села на одно из брёвен.

Как удивительно: в памяти всё словно вчера. Много детей, пылающий огонь, шум, песни. А сейчас – опустошение, словно из глубины сердца удалили самые светлые и чистые воспоминания, оставив огромную дыру и ощущение дикой пустоты.

Конечно, все эти чувства Оля испытала только сейчас. Поляна простояла в таком виде много лет, и в городе, далеко от этого места, она никогда не испытывала подобной пустоты. Почему для получения таких эмоций нужно приезжать на места своей памяти? Почему это не работает на расстоянии?

Вспомнила слова своего начальника о том, что для получения эмоций нужно путешествовать. Теперь она поняла смысл этих слов: чтобы ощутить эмоции, нужно, чтобы все чувства сработали одновременно. Здесь она видела картину, которая пробуждала воспоминания. Запах травы и возможность прикоснуться к самым далёким воспоминаниям рождали в голове образ пустоты и потерянного прошлого, утраченного навсегда.

Оля вернулась к реальности, когда солнце уже перевалило за зенит. «Это значит, что я просидела здесь несколько часов», – подумала она. «Но это же невозможно, я же только пришла сюда».

За поляной простиралась окраина деревни, а дальше шли бесконечные поля, которые уже никто не обрабатывал. Колхоз, довольно крупный по меркам советского времени, развалился ещё в конце восьмидесятых и с тех пор никому не был нужен. Удержать молодёжь в деревне оказалось нечем. Советская идеология о светлом коммунистическом будущем рухнула ещё до распада самого Союза, и началась массовая миграция из деревни.

Далеко, почти у самого горизонта, виднелись старые постройки: коровники, свинарники, гаражи для тракторов. Отсюда было хорошо видно, что почти у всех зданий нет крыш, в окнах нет стёкол. Эти памятники прошлого гордо возвышались над землёй, и только время безжалостно превращало их в часть природы, медленно поглощая и забирая себе то, что когда-то простой советский человек без всякого разрешения взял в пользование – как оказалось, лишь на короткое время. Подходить близко к этим заброшенным строениям не хотелось, медленно направилась домой.

– Ну где ты опять ходишь? – с порога упрекнула мама. – Давай бери таз и мочалку, нужно помыть бабушку.

Никогда раньше не задумывалась о том, что старые и немощные люди не в состоянии сами себя обслуживать, и всё это бремя ложится на плечи родных и близких.

Вскоре пришла тётя Катя:

– А ну-ка отойди, – строго сказала она. – Не мешай, иди лучше поставь воду греться, нам не хватит.

Все сели за стол. Мама поставила картошку вариться, тётя Катя резала огурцы и помидоры для салата. Оля, наблюдая за этим, размышляла о том, какой могла бы быть её деревенская жизнь. Наверное, такой же: картошка, салат, сало – обычный быт простых людей постсоветского периода. Быт, невероятно скучный.

Это казалось странным, ведь в городе она была замкнутым человеком, из которого слово было трудно вытянуть. В компании она только слушала, никогда не говорила о себе. И тут вдруг ей стало скучно. «Почему я говорю о себе в третьем лице?» – задумалась. Где-то читала, что это признак нарциссического расстройства, что нормальные люди так не делают. «Наверное, это правда, я нарцисс», – улыбнувшись, подумала она.

«Здесь мне точно было бы скучно», – размышляла Оля. Снова парадокс: люди ей не нужны и неинтересны, но и когда их нет рядом, ей плохо – возникает ощущение пустоты и безнадёжности. Всё-таки она не отшельник и не затворник. В городе она постоянно общается с людьми, с клиентами – без этого работа архитектора невозможна. Но при этом близкого контакта ни с кем нет, и желания его устанавливать тоже нет.

Особенно Олю раздражало, когда клиенты рассказывали ей всю свою жизнь: куда ходили, с кем, зачем. «Зачем мне всё это знать?» – часто думала она. Самый частый вопрос, возникавший в её голове: «Почему они всё это мне рассказывают?»

Ответ был прост: все, кто что-то рассказывал, хотели получить реакцию на события своей жизни. Кто-то ждал восхищения от последней сумочки дорогого бренда. Когда Оля равнодушно говорила: «Ну да, красиво», в ответ слышала ещё больше рассказов об одежде, машинах и путешествиях.

Одна женщина, уже постоянная клиентка студии, постоянно заваливала Олю подробностями своей роскошной жизни. Но, поняв, что не получает желаемой зависти, быстро нашла другую жертву – коллегу по студии, которая с открытым ртом слушала все эти истории, лишь изредка вставляя фразы типа «Ого, как круто!» или «Это моя мечта». Найдя новую «жертву», клиентка, словно акула, кружила рядом, впитывая все эмоции.

После этого состоялся не самый приятный разговор с шефом. На вопрос, почему клиент попросил другого архитектора, она всё рассказала как есть – про сумочки, красивую жизнь, путешествия и молодого любовника.

– Зачем мне знать, сколько раз они занимаются сексом? – возмущённо спросила Оля.

Шеф улыбнулся:

– Знаешь, Ольга, наша работа – это не только выдача клиенту пакета чертежей. Мы не роботы, не машины для работы. Мы люди, и наша работа – это больше психология. Мы, конечно, не обязаны слушать обо всех подробностях жизни малознакомых людей, но если мы этого не будем делать, то и работы у нас не будет.

– Как это – не будет?

– А вот так. Посмотри, кто наши клиенты? Это состоятельные люди, хищники в мире бизнеса. А что даёт людям большой бизнес?

Деньги, независимость и всё остальное – а что такой бизнес забирает у людей? Он забирает настоящую жизнь, ведь чтобы вести серьёзный бизнес, нужно отказаться и пожертвовать очень многими вещами. Например, семьёй: когда няня становится для твоего ребёнка почти мамой, когда твои дети не сразу тебя узнают, потому что видят очень редко. Когда у тебя нет друзей, а только деловые партнёры, которым ты нужен, пока есть финансовая выгода, и они тебя поздравляют с днём рождения, только когда понимают свою выгоду. Дружбы в большом бизнесе не существует. Общаться с людьми из другого круга уже не получится: слишком большая пропасть интересов, и кроме зависти в их глазах ты ничего не увидишь. У людей бизнеса нет эмоций, настоящих эмоций, даже улыбки дежурные, потому что так принято. Ты обрати внимание.

И весь этот недостаток эмоций эти люди пополняют, общаясь с нами или с другими людьми, которые ниже по уровню богатства. С равными себе они общаться не могут, потому что никаких ответных эмоций они не получат. И когда тебе рассказывают про сумочку, машину или молодого любовника, и тебя это никак не удивляет, к тебе пропадёт интерес. «Ты понимаешь меня?» – спросил шеф.

«Да, но тогда мы же тоже это всё делаем неискренне, то есть обманываем?»

«Нет, Ольга, мы никого не обманываем. Мы играем в игру, которую нам предлагают сами клиенты, играем на нашем поле, но по их правилам. Думаю, ты всё понимаешь, иди работать».

Встала и, задумавшись, пошла к выходу. Едва не врезалась в стекло, перепутав его с дверью, такой же стеклянной на всей высоте.

Работать уже не получилось, уставилась в монитор, но изображение расплылось перед глазами, и взгляд как будто проходил сквозь куда-то вперёд без концентрации в какой-то конкретной точке.

«То есть получается, надо играть, надо притворяться? Нужно любыми способами удержать клиента в студии и мило восхищаться этой чёртовой новой сумочкой от Balenciaga? Это… это так отвратительно, но в чём-то шеф прав».

И Оля вспомнила всех своих клиентов за прошлый месяц: никто не улыбался на встрече, все какие-то нервные. Раньше я на это и внимания не обращала, думала, может, проблемы какие-то сегодня у людей, бывает. А оказывается, проблемы у этих людей не заканчиваются никогда, и то одно, то другое – как порочное колесо, в которое попала белка, и бежит быстрее в надежде, что избавится от проблем. Но чем быстрее бег, тем сложнее бежать, и остановиться нельзя – только смерть может это остановить. От этого вывода вдруг похолодела.

Значит, шеф прав: у таких людей есть всё в жизни, о чём я и мечтать не могу, но стоит ли оно всё такой жизни? Постоянный стресс, не видеть своих детей… И тут осознала, что шеф говорил в этот момент о себе. Точно, он перешёл с третьего лица на первое и говорил о себе. Он всё время на работе: в офисе или в командировках.

Оля как-то услышала мельком разговор шефа с женой: «Да, опять буду поздно, это моя работа, моя жизнь, ты же знаешь». – «Да, и вы тоже моя жизнь», – на этом разговор прервался, наверное, на другом конце положили трубку.

Он такая же белка, жертва колеса, редко, очень редко улыбается. Неудивительно: когда в голове сотни мыслей о работе, о проектах, о сроках, о сотрудниках и много ещё о чём. От этих мыслей стало совсем грустно.

«Оля, Оля, ты опять где-то летаешь», – дёрнула её за плечо мама. – «Тётя Катя уходит, и нам пора уже спать. Давай помой посуду, а я посмотрю, как там бабушка».

На автомате встала и подошла к раковине, даже не заметила, как вся посуда уже стояла чистая на столе рядом. Мама осталась в комнате с бабушкой, Оля постелила на диване в гостиной, погасила свет и легла спать.

Какой-то шум заставил открыть глаза. Она встала и села на кровать. Было какое-то состояние сна и не сна одновременно, как будто какая-то полудрёма. Встала с кровати и увидела, что дверь в спальню бабушки открыта и свет горит. Пошла ближе, заглянула в комнату, но ни бабушки, ни мамы в комнате не было. Вышла на улицу: было очень темно, ничего не видно. Спустилась по ступеням на землю, пошла к калитке, вышла на дорогу и поняла, что стоит совсем голая. «Нужно пойти одеться», – мелькнула мысль, но вдруг впереди услышала «ля-ля-ля», словно напевал кто-то детскую песенку, но где-то не близко. Пошла вперёд на звук. На улице было так темно, но Оля шла вперёд уверенно, зная каждую кочку и ямку на дороге.

Опять «ля-ля-ля», но уже очень близко, сделала шаг, но не тут-то было – словно ноги сковали цепью, и шаг стал таким непомерно тяжёлым и невозможным, что пришлось остановиться. Посмотрела вниз и увидела огромную ржавую цепь на своей ноге. Но мысль о том, что это невозможно и только что не было никакой цепи, даже не пришла в голову – всё казалось настолько естественным и правильным, что не было сомнений в реальности происходящего.

Цепь вдруг натянулась и повлекла Олю вперёд. Без сил сопротивляться, она подалась вперёд, переходя с шага на медленный бег. И вдруг цепь ослабла и провисла под тяжестью металла. Наклонилась и взяла цепь в руки – она оказалась совсем не тяжёлой и не такой уж большой. Медленно начала её натягивать, переступая упавшие на землю звенья. Цепь натянулась снова, и впереди загорелись два красных огонька.

Огромная жёлтая рыбина вышла вперёд всем своим грозным телом – это была та самая рыбина без чешуи, которую уже не раз видела во сне. Рыба плыла без воды и совершенно бесшумно, двигаясь всё ближе и ближе к Оле, и наконец оказалась прямо перед носом. Рыбина смотрела на Олю своими пустыми глазницами, стоя неподвижно, подняла руку и дотронулась до рыбы – и она исчезла, словно и не было её вовсе. Цепь тоже пропала.

«Что это, сон какой-то?» – спросила вслух, но вдруг совсем рядом услышала «ля-ля-ля». Обернулась и на скамейке около дома увидела бабушку – она сидела в ситцевом платье и смотрела вперёд. Пошла к ней и подошла совсем близко, когда услышала не «ля-ля-ля», а отчётливое: «Оля-Оля-Оля».

– Бабушка, я здесь, ты меня звала?

Но бабушка не шелохнулась, так и сидела, смотря перед собой. Вроде бы это была бабушка, а вроде бы и нет – очень молодо выглядела, но голос…

– Это точно её голос, я не могла перепутать.

– Бабушка, тебе уже лучше? Ты нас так напугала. А где мама? Подошла ближе и протянула руку.

Бабушка резко повернула голову и посмотрела пристально на Олю, но это было совсем не молодое, а очень старое лицо – сильно пожелтевшее, и вместо глаз зияли две пустые дыры. Оля закричала и отпрянула назад, вывалившись из страшного сна.

Было раннее утро, но сон был так свеж в памяти, до того напугал, что холодный пот остался на всём теле и в состоянии сильного возбуждения и шока села на кровать. Ужас от увиденного, как клеймо, горел внутри.

– Это сон, спокойно, всего лишь сон, – повторяла она про себя.

Но бабушка… Как она? Оля встала и пошла к спальне, но ей дорогу преградила мама.

– Как бабушка? Она выздоровела?

– Бабушка умерла только что, – ответила мама.

Глава 4

– Это я, – сказала тётя Катя, входя в дом. – Скоро врач приедет, я уже позвонила.

Мама сидела в спальне бабушки, Олю так и не пустила войти.

– Нечего там смотреть, – сказала она.

Сидя на диване в гостиной, Оля смотрела в одну точку. Две взрослые женщины начали суетиться: ходить то в спальню, то на кухню, что-то носить и изредка переговариваться.

Сидела и думала: как же так? Во сне бабушка была жива и здорова, и вдруг – вот как. Почему этот сон? Почему эта рыба? Снов, похожих на этот, было несколько, и они походили друг на друга как близнецы. Эти странные сны, как знаки, словно подталкивали Олю к чему-то, но к чему? К тому, что бабушка заболеет? Но всё было в этих снах так неоднозначно, что понять истинный смысл было просто невозможно. Это ведь не конкретно тебе приснилось, как бабушка лежит в кровати и болеет. Тут всё так непонятно: эта цепь – что это, связь? Связь с бабушкой? И так ясно, что есть связь – мы же родные люди. И эта рыба – разве я так на самом деле представляла себе бабушку? Бред, конечно, не так. Чем больше об этом думала, тем больше было вопросов без ответа.

«Почему всё так сложно? Наш мозг – наш враг. Неужели нельзя конкретно давать понять что-то? Нужно обязательно так всё усложнять?»

Когда она училась в университете, то много читала, в том числе о работе мозга, но никогда не сталкивалась с таким проявлением его деятельности. Мозг – большой выдумщик и фантазёр, способен так сильно усложнять жизнь, что и нарочно не придумаешь.

Грубый стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл мужчина в белом халате, а за ним – женщина.

– Ну что там у вас? Кто умер? – совершенно бесцеремонно и не поздоровавшись, сказал мужчина в халате.

Оля вздрогнула и даже на мгновение испугалась такому обращению.

– Там, в комнате, – показала она рукой на спальню бабушки.

Мужчина в халате, а за ним и женщина пошли в комнату. Оля осталась сидеть на диване.

Дверь в комнату осталась приоткрыта, и было слышно, как говорит женщина-врач:

– Когда вы нашли её уже мёртвой?

– Под утро, не знаю, в шесть, наверное, – сказала мама.

– Медкарта есть?

– Да, сейчас дам.

Наступила тишина. Женщина-врач начала листать карту.

– Валера, – обратилась она к мужчине, – осмотри тело.

– Родственники, выйдите, пожалуйста.

– Зачем? – удивилась мама.

– Так положено, морга у нас нет, осматривать негде, будем здесь.

Мама и тётя Катя вышли из комнаты и закрыли дверь.

– Чай поставлю, – сказала мама и пошла к плите.

Тётя Катя села рядом с Олей.

– Всё, нет больше бабушки, – сказала она, назвав Ивановну бабушкой, сказала как-то сама себе под нос, а не Оле. Сказала и задумалась, молча о чём-то своём, так и сидела молча рядом.

Мама налила чай.

– Пойдём, – сказала тётя Катя и взяла зачем-то Олю за руку и потянула за собой к столу.

Чай был крепкий, сделав глоток, поставила чашку на стол.

– Где хоронить будете? – спросила тётя Катя маму. – Здесь или в Москву повезёте?

– Здесь, куда везти? – ответила мама. – Даже не знаю, сколько это стоит.

– И правильно, – согласилась тётя Катя. – Здесь земля своя, родная, в ней и лежать лучше. А кладбище у нас рядом совсем.

– Я же тут выросла, – слегка улыбнувшись, сказала мама. – Я знаю.

– Я позвоню племяннику, – сказала тётя Катя. – У него друзей много, помогут и могилу выкопать, и всё остальное.

– А сколько возьмут? – спросила мама.

– Да не знаю, водку дашь им и денег немного – и хватит. Пьют они все, много пьют, – со вздохом сказала тётя Катя.

Через полчаса дверь в спальню открылась, женщина-врач вышла.

– Значит так, – резко начала она, – заключение я напишу сейчас, и можете оформлять бумаги.

В скором времени она протянула маме справку со словами: «Всё готово», – собрала вещи и вместе с мужчиной, не попрощавшись, вышли из дома.

– Оля, собирайся, поедем в центр оформлять бумаги, – сказала мама.

«Центром» назывался соседний посёлок уже городского типа, иными словами – райцентр, как его называли все в деревне. До него была одна остановка на электричке, куда, собравшись и отправились.

Тётя Катя не знала расписание поездов, и идти пришлось не ко времени, а как придётся. Дорога до станции, по которой пару дней назад шли женщины, показалась Оле совсем короткой.

– Туда шли дольше вроде, наверное, это только кажется, – сказала мама, вытирая лоб. – Опять солнце жарит, прям пекло. Давай в тени постоим, а поезд услышим.

Ждать пришлось больше часа. Далёкий гудок обозначил скорое приближение поезда. Мама и Оля сидели на сломанном дереве в тени высоких деревьев. На платформе было пусто. «Никто отсюда не уезжал, и, скорее всего, никто и не приедет».

Гудок поезда оживил тишину.

– Пойдём, пойдём быстрее, – сказала мама, поднимаясь с дерева и наскоро отряхивая длинную юбку от грязи, хотя с виду дерево было чистое. Но привычка отряхивать осталась.

Забавная привычка: Оля вспомнила в это мгновение детство, когда мама сама отряхивала платье, когда та возвращалась домой после посиделок у костра на таких же сухих деревьях.

– Ну что ты сама не отряхнулась? – сетовала мама. – Грязная же вся.

– Почему грязная? Там же чисто.

Так и сейчас эта ситуация с грязным деревом и отряхиванием пробудила мимолётные и очень быстрые воспоминания, улыбнулась тихо, чтобы мама не заметила.

Поспешили к платформе. Уже близко появился поезд. Как и думала, на станции никто не вышел. Вагон был пустой. Сели, поезд тронулся.

Через полчаса были на станции районного центра. Там оказалось гораздо оживлённее, на платформе ходили люди, готовились к посадке на поезд.

– Пойдём пешком, здесь рядом, – сказала мама.

И действительно, пройти пришлось минут двадцать. Шли по улице с малоэтажными домами, и это был действительно маленький город: люди, асфальт, машины, жизнь бурлит.

Остановились около старого одноэтажного здания с резными окнами и крышей. Видно, что здание очень давно стоит и, по всей видимости, как построили, так и не прикасались. Краска с дерева почти вся слезла, крыльцо перекошено. Если бы не табличка «Администрация», Оля бы решила, что здание готовят к сносу.

Видимо, только что был обед, и запах пищи, скорее всего разогретой в микроволновке, сильно ударил в нос. Она почувствовала голод: утром был чай, и всё, ни она, ни мама ещё толком и не поели.

Тёмно-зелёные стены были в бурых подтёках от какого-то наводнения или потопа. Скрипящие на полу коричневые доски высоким и противным голосом запели, сообщая всем вокруг о приближении чужестранников.

– Вы у стенки идите, там не скрипят, – услышала Оля голос за спиной, обернулась и увидела маленькую женщину средних лет в огромных очках с толстыми стёклами.

– Вам кого? – спросила женщина.

– Нам нужно получить свидетельство о смерти и место на кладбище, к кому нам? – ответила мама.

– Ко мне, милые, ко мне, – с улыбкой ответила женщина в огромных очках. – Пойдёмте за мной.

Быстро и точно, не заставив ни одну доску на полу заскрипеть, маленькая женщина прошла вперёд. Через пару десятков шагов остановилась, достала здоровенный ключ и вставила в замок, с тяжёлым лязгом повернула ключ и толкнула дверь вперёд. Проделала она это всё так чётко и быстро, будто всю жизнь тут проработала.

– Я здесь работаю всю жизнь, – сказала женщина в огромных очках, – и всё не привыкну.

– К чему?

– К смерти, – мрачным голосом ответила женщина. – Мрут и мрут без остановки.

Кабинет был такой же печальный, как и коридор. Огромные круги высохшей жёлтой воды расходились по всему потолку, словно только что стая рыб, поплескавшись вволю, оставила следы на поверхности воды, и эти следы так и застыли.

– А здесь ремонта никогда не было?

– Ремонт, милая моя, для богатых, а мы бедные, кто ж нам его делать будет? – бодро ответила женщина в огромных очках. – Это здание ещё до войны построили, так и стоит.

– Давайте документы, – усевшись за стол, попросила женщина. Мама начала доставать из сумки все бумаги.

Оля крутила головой, осматривая кабинет. Её интересовала архитектура здания, особенно такого старого, как это, но, увы, никакой архитектурной ценности не было обнаружено. Обычное дерево, и, скорее всего, не дуб, а хвойные породы. На стенах с облупившейся краской трещины с палец толщиной, в углах всё подогнано криво и неточно, пол тоже весь в щелях, но не скрипел, как в коридоре.

По двум сторонам от центра стояли шкафы – такие же старые, как и само здание. Они были очень похожи на шкафы бабушки: сделаны из дерева и фанеры. Оля это знала – в детстве она часто рассматривала шкаф в комнате бабушки. Он привлекал внимание будущего архитектора своими формами и конструкцией.

Шкаф стоял на массивных скошенных под углом ножках. На углах, от самых ножек и до верхнего края, шли скруглённые детали по форме цилиндра. На них изнутри, но видимые снаружи, стояли три петли, как ставят на входных дверях. Две из трёх дверей имели скважину для ключа и запирались, чтобы никто любопытный не мог заглянуть внутрь. Шкафы как снаружи, так и внутри были песочного цвета, но не из-за краски – это была какая-то тонирующая пропитка. Да, ровно как у бабушки, и цвет даже тот же.

– Так, – сказала женщина в огромных очках, – завтра приходите и всё получите.

– Завтра? – огорчённо спросила мама. – А сегодня никак нельзя? Завтра столько хлопот дома, может, можно ускорить?

– Может, и можно, если Михалыч тут, – загадочно ответила женщина. – Пойду посмотрю.

Женщины не было минут сорок. Мама начала волноваться, не забыла ли она про них, но дверь резко распахнулась, и женщина с бумагами вошла в кабинет.

– Всё готово, – сказала она. – Успела застать его, а то уехал – и всё, до завтра не будет. Приехали бы вы на час позже, ничего бы не получили сегодня. Вот ваше свидетельство и разрешение на захоронение.

– Спасибо, спасибо вам большое, – сказала мама, складывая бумаги в сумку.

– Ага, – своеобразно ответила женщина в огромных очках. – Будьте здоровы.

Обратный путь был гораздо быстрее. Поезд приехал на станцию через пять минут, и уже через полчаса две женщины шли к дому бабушки.

– Оля, садись ужинать, а заодно завтракать и обедать, – сказала мама. – С такой суетой сегодня первый раз поедим.

Мама пожарила картошку с яйцом и положила по тарелкам. После ужина зашла тётя Катя.

– Ну что? Всё сделали? – спросила она.

– Да, нам сразу выдали, завтра не придётся ехать.

– Ну и хорошо. Я с племянником поговорила, он завтра придёт утром, будут копать.

Посидели немного и пошли спать.

Оля открыла глаза, когда за окном уже было светло.

– Надо же, я спала так крепко, что ночь как миг прошла. И сразу поняла, что так хорошо не спала уже очень давно. Утомила поездка в райцентр.

– Здорова, хозяева! – грубый мужской голос заставил Олю обернуться. На пороге стоял племянник и, совершенно не смущаясь, пошёл к столу.

Хорошо, что от усталости и раздеться не успела, так и уснула в джинсах и футболке.

– А если бы я была голая? – спросила Оля и сама удивилась вопросу.

– И что? Чего я там не видел, – спокойно и даже иронично ответил племянник. – Я женат вообще-то, если что, – непонятно зачем добавил он.

– Здравствуйте, вы от тёти Кати? – зайдя в дом, спросила мама. Она уже встала и была на улице.

– От неё, – ответил племянник. – Вот помочь пришёл. Поедем за гробом, сейчас друг подойдёт и поедём.

– А куда он подойдёт? – спросила мама.

– Так сюда, он же тоже местный, знает вас.

Через полчаса на пороге появился друг. Племянник и мама сидели за столом и пили чай. Племянник оказался с языком без костей – за эти полчаса он не умолк ни на минуту, рассказывая всё, что, казалось, знал: про двигатель трактора, как на лодке они пьяные тонули, про жену, которая то ли похудела, то ли потолстела, и ему это не нравится. Оле волей-неволей приходилось это всё слушать, но терпение уже было на пределе.

– О, Миха, здорова! – племянник бодро подскочил к вошедшему. – Ты как? Вчера хорошо погудели, да?

– Миша? – вдруг сказала мама. – Это ты?

– Да, тётя Аня, я, – ответил небритый мужчина.

Оля не поверила своим глазам.

– Миша, – удивлённо и чуть слышно сказала она, – я не узнала тебя.

Миша был стройным и высоким парнем с небритым несколько дней лицом, угрюмым видом и печальным взглядом.

– Привет, Оля, – спокойно ответил он.

– Ладно, потом поговорите, – племянник резко подошёл к Мише. – Работать надо, потом всё потом, пойдём.

Он похлопал Мишу по спине, и они вышли на улицу.

Оля так и сидела с открытым ртом.

– Ну что ты сидишь? – сказала мама. – Поговори с ним, его не узнать прям. Они же вроде уехали, вернулись, значит.

Сама с собой говорила мама, а Оля её совсем не слушала. Её как током ударило – шок в виде мелких мурашек прошёл по всему телу и сковал движения.

– Миша, вот это да.

– Вот тебе и да, – мама оказалась рядом и слышала. – Посмотри, на кого похож-то? Наверное, не просыхает совсем и выглядит как бомж какой-то. Вот не пойму я, – продолжала вслух рассуждать мама. – Нормальным парнем был, а сейчас на пугало похож. Ну нет тут работы, в Москву приезжай, работы вагон. Но пить-то, оно, конечно, проще, это же все проблемы решает.

Оля встала и пошла на улицу, не обращая внимания на монолог мамы.

Сидя на лавочке около дома, думала о Мише. Действительно, почему он докатился до этого? Он же ровесник, но она архитектор в Москве, в хорошей студии и на хорошем счету, а он? Он тут шабашит и пьёт, видимо, много и давно. Вспомнила слова тёти Кати про сильно пьющих друзей племянника.

Как удивительна жизнь! Миша был такой умный, понимал математику и физику, мог легко решить уравнение, когда как Оля даже условие этого уравнения не понимала, и тут такое… Алкоголик, перебивается случайными заработками.

– Чего сидишь? Матери помоги – Тётя Катя подошла к скамейке.

– Друг вашего племянника Миша, мы с ним дружили в детстве, он что, алкоголик?

– А тут каждый второй у нас алкоголик, доченька, – улыбнувшись как-то недобро, ответила тётя Катя. – А Мишка-то что? Он как вернулся, так и пьёт.

– Откуда вернулся?

– Откуда? Известно откуда, милая моя, из тюрьмы.

– Что? Он сидел в тюрьме?

– А ты что, это совсем ничего не знаешь? Не удивительно, приезжала бы к бабушке чаще, знала бы, – с упрёком сказала тётя Катя.

Сев рядом с Олей на скамейку, тётя Катя начала рассказ:

– Мишкины родители уехали из деревни и забрали его, конечно, с собой. Куда уехали – не помню, это ты сама у него спроси. Там, ну куда уехали, он закончил школу и училище, потом женился, и тут всё и началось. Жена его оказалась большой мошенницей, она какие-то бумаги подсовывала людям для подписи, и все эти бумаги оказались на Мишку оформлены, так-то.

– Подождите, какие бумаги?

– А я знаю, – удивилась тётя Катя. – Она вроде людям этим квартиры продавала в доме, которого никогда не было, а оформляла всё на Мишку.

– И что? Он не знал?

– Может, и знал, а может, и нет, только она вот исчезла куда-то, а Мишку арестовали и посадили в тюрьму на пять лет за мошенничество. Всё его имущество продали, и он сюда вернулся в дом к бабке. Она уж померла давно, а дом на родителей Мишки оформлен, так бы и дом забрали, так-то вот, милая моя. Вернулся он с голым задом сюда, жена-то его все деньги умыкнула и поминай как звали, а отвечать ему пришлось.

Оля сидела с открытым ртом и не могла поверить в услышанное.

– Ладно, дочка, пойдём, помочь надо.

До самого вечера три женщины убирали дом и готовили еду. Тётя Катя сразу сказала, что никаких поминок ни в коем случае делать нельзя.

– Это тут наползут с соседних районов все, кому не лень за чужой счёт выпить, – говорила она. – А мы этих людей даже знать не знаем. Кто хочет, пусть в церковь идут, свечку поставят за упокой рабы божьей Дарьи. Ребятам дашь бутылку и на закусить чего-нибудь, и всё тут.

Спать легли уже за полночь, Оля спала крепко, хоть и думала весь день о судьбе Мишки, о судьбе такой сложной.

Рано утром она проснулась от сильного ливня. Огромные капли не стучали, а били о крышу и окна дома. Шум от дождя был такой силы, что заглушал даже голос мамы.

– Ну что ты будешь делать! – возмущалась она. – Вчера жара была, а сейчас дорогу размоет, как поедем?

С этими словами и другой бранью мама начала собираться. Вскоре вошла тётя Катя, а за ней племянник.

– Какой дождь! – сказала она, отряхивая у входа дождевик. – И вправду природа плачет, – добавила она.

– Проедем-то? – обратилась она к племяннику.

– Конечно, – улыбнулся он. – Мой вездеход везде пройдёт.

Племянник и Миша внесли в дом ярко-красный гроб, который вчера купили в райцентре, и пошли в спальню. Через пятнадцать минут гроб вместе с телом бабушки уже выносили на улицу. Справились вдвоём – да и тесно в доме, больше людей не развернулось бы, только мешали бы друг другу.

Вездеходом оказалась старая «буханка», у которой сзади была дверь, в которую и внесли гроб. Места внутри было очень мало, и мама отправила Олю на переднее сидение со словами: «Иди-ка сядь впереди, нечего тут смотреть». Почему мама так оберегала Олю от этих, с её точки зрения, негативных эмоций, так и не поняла. Её, на удивление, не пугало бездыханное тело, а даже наоборот – привлекало чем-то. И когда мама выходила из дома, она открывала дверь в спальню и просто молча смотрела на лежащую бабушку.

Ехать пришлось минут двадцать, хотя Оля знала, что кладбище совсем рядом, за деревней. Но сильный дождь размыл дорогу и лил так сильно, что в метре от машины было почти ничего не видно. За рулём был племянник, который, как стало понятно, не замолкает никогда.

– А ты и во сне разговариваешь? – язвительно спросила Оля.

– Не, во сне я сплю, – ответил он и заржал как конь, наверно думая, что такая шутка рассмешит девушку. Но она только жалостливо улыбнулась.

Племянник рассказывал всю дорогу о жене и детях. Оля откровенно старалась не слушать и пыталась думать о работе и о проектах, о чём угодно, лишь бы не слышать этот трёп.

Как только приехали на кладбище, дождь закончился, и даже выглянуло солнце. Похороны прошли очень быстро и спокойно. Кроме мамы, Оли, тёти Кати, племянника и Миши никого не было. И это неудивительно – племянник, пока ехали, сказал, что когда все узнали, что поляны не будет (поляной он обозвал поминки), то никто не захотел прийти.

– Такой вот у нас народ, – громко заржав, добавил он.

– Оля была сильно удивлена такому.

– То есть если бы мы позвали на поминки народ, пришло бы много людей? – спросила она племянника.

– Ха! – усмехнулся он. – Пришли? Прибежали бы, даже, может, и венок приволокли бы. Тут бы на кладбище и стать было бы негде. Во как! Народ у нас сильно до халявы охочий. Правильно баба Катя матери твоей сказала, чтобы никаких поминок не устраивала. Она-то знает, чем всё кончилось бы.

– А чем?

– Ха, чем? Перепились бы все и морды начали друг другу бить, вот чем. У нас по-другому и не бывает, – ответил племянник.

Оля даже дёрнулась от сказанного. Мало того что эти халявщики пришли бы, хотя их вообще никто не звал, вот так просто взяли бы и явились без приглашения в чужой дом проводить в последний путь человека, которого вообще не знают, и ещё драку бы устроили. И чем эта драка бы закончилась – никто не знает, может, и криминалом каким. Какой ужас! Нескрываемое чувство отвращения наполнило всё тело, и Оля ещё раз для себя поняла, как всё-таки она не любит людей.

Два работника кладбища, с виду крепко и усердно пьющих, чуть не уронили в могилу гроб.

– Толя, бля, ты чё, на бля?! – гаркнул небритый голос одного из пьющих, когда второй выпустил из рук верёвку, и гроб ударился об угол могилы и накренился.

Тётя Катя вскрикнула:

– Да осторожно вы, с утра, поди, глаза залили, уроните ведь!

– Не шуми, мать, – ответил один из пьющих. – Ща поправим, тяни, Толян, давай, ага, ща.

Это было похоже на какое-то нелепое кино. Оле показалось, что всё это уже происходило, и она всё это помнит.

– Дежавю, – чуть слышно сказала она.

– Ага, полный абзац, – услышала она рядом голос племянника. – Чуть бабку не уронили, как доставали бы – не знаю, – с улыбкой сказал он, еле сдержав свой лошадиный смех.

Гроб опустился на дно. Один из пьющих начал резво забрасывать землю.

– Да погоди, ирод! – крикнула тётя Катя, взяла в руки горсть земли и бросила вниз. Земля глухо ударила о крышку. То же сделала мама и племянник. Миша стоял всё это время в стороне и даже не слышал происходящего.

– Давай, брось, – сказала мама Оле.

– Я? А зачем?

– Так надо, – мама слегка подтолкнула рукой.

Оля взяла горсть и бросила вниз.

– Всё, зарывайте, – дала команду тётя Катя.

Уже заскучавшая пара пьющих начала лениво забрасывать землю обратно. Через пять минут над могилой возвышался холм, поставили крест – всё было закончено.

– А когда памятник будешь делать? – уже в машине спросила тётя Катя.

– Позже, – ответила мама.

– А, – протянула тётя Катя. – Ты уж не тяни.

–А зачем памятник? В православной религии ставят кресты, а памятник – это язычество. Но Оля не решилась даже намекнуть на это, пусть делают всё, что хотят.

Старая «буханка» остановилась у дома. На улице уже не просто светило, а дико жарило солнце. Если кому сказать, что час назад лил сильнейший дождь, наверное, и не поверил бы.

Тётя Катя с мамой пошли в дом – нужно было накрыть небольшой стол и всё же провести поминки только для своих. А Оля всю дорогу думала о Мише – он сильно изменился и стал закрытым и неразговорчивым.

Подошла к нему и впервые за эти дни заговорила с ним.

– Привет, – странно начала она, не зная, с чего начать разговор. – Давай поговорим?

– Давай, – ответил Миша, и они отошли в сторону от покосившегося на них племянника.

– Ты сильно изменился, я едва тебя узнала. Как ты живёшь? Сколько лет прошло?

– Сейчас здесь, – медленно начал он. – Когда вышел, некуда было идти, всё имущество арестовали за долги, только дом от бабушки остался, вот и живу здесь.

– За долги? За какие? И откуда ты вышел? – притворяясь удивлённой, спросила она.

– Откуда? Понятно откуда – из тюрьмы. Дали пять, отсидел три и вышел по УДО. А долги – от жены, которая всё и устроила, – Миша начал свою историю.

Когда мне было тринадцать, родители уехали в Питер – я с ними, конечно. Там отцу предложили хорошую работу на производстве: высокий пост руководителя с хорошим окладом, премиями, квартирой в пользование и даже водителя. Так и уехали.

В общем, всё было, как обещали. Квартира была на Невском, в самом центре – там до работы недалеко. Раньше все предприятия в центре города строили в советское время, чтобы работникам было удобно добираться. Так и жили. Там я закончил школу, поступил в институт и стал архитектором.

– Что? Кем стал?

– Архитектором, – ответил Миша. – Я же говорю, но по специальности не работал. Пошёл к отцу на производство – завод Зигеля. Там в начале двадцатого века делали всё для канализации, потом большевики национализировали, и стал завод машиностроительным. А после войны на нём начали часы делать. Так и делали до того момента, когда отцу предложили должность директора. Вернее, и продолжили делать. Там у входа скульптуры медведей стоят, и здание очень красивое – я его рисовал, даже когда работал. Оно меня как архитектора очень интересовало, – улыбнувшись, сказал Миша.

Оля просто слушала и внимательно смотрела на Мишу.

– А потом познакомился с будущей женой. Я тогда много кутил: компании, тусовки. И вот она – красивая и умная – только на меня внимание обратила. И началось. Безумный роман – я попал под её чары, и мы через три месяца поженились. Сняли квартиру и начали жить вместе. И всё было хорошо, только недолго, – со злой усмешкой сказал Миша.

Она не работала – зарабатывал только я. К тому времени я стал руководителем в цехе готовой продукции: контроль качества, учёт и отгрузка в магазины. Завод много деталей делал на заказ за рубеж – и этим я тоже управлял. А она, – Миша так и не назвал бывшую жену по имени, – всё искала себя: то одно, то другое. Это я потом понял, что всё было постановкой, спектаклем.

Оля удивлённо открыла глаза.

– И как-то она мне намекнула, что продукцию нашего завода можно очень выгодно продать в Польше – гораздо выгоднее, чем мы продаём сейчас. А я, понимаешь, тогда был будто на крыльях. Чувствовал себя директором, который всё может. Мне было всего тридцать, а уже директор. Но ты не подумай – отец меня не хотел назначать. Я всё сам. Семь лет работал, прежде чем стать руководителем, доказывал отцу, что я способен. И он сдался, назначил меня. И у меня получалось. Я тогда был окрылён такой победой – сразу машину взял дорогую, статус обязывал.

Так вот, говорит она мне, что её одноклассник сейчас в Польше живёт и связи у него там приличные. Он всё организует – и мы поехали к нему в Польшу. Это было очередное представление: шикарный дом, в аэропорту нас встретил его водитель на дорогом «Мерседесе», а дом… Я такой только в книгах по архитектуре видел: трёхэтажный, в стиле модерн, с плоской крышей и минималистичными интерьерами. Я растаял.

Слушал, что говорит Олег, в каком-то тумане, разглядывал интерьер.

– Тебе разве не интересно? – спросил удивлённо Олег.

– Нет-нет, я по образованию архитектор и восхищаюсь твоим домом. Проведи мне экскурсию, а то, если честно, я не слушаю тебя, а только смотрю по сторонам.

– М-м-м, – замялся Олег. – Я здесь живу только полгода и в архитектуре ничего не смыслю. Ты сам осмотри всё, если хочешь.

И я пошёл осматривать. Бывшая и Олег остались на диване что-то обсуждать. Я, наверное, час ходил по дому – так мне было всё интересно. На картинках в книгах это совсем не то, что в реальности. Белоснежные стены, паркет – каждая дощечка без единого сучка, словно по рисунку древесины подобрана одна к другой. Мебель – какая это была мебель! Только Италия – и только те предметы, которыми я так восхищался в журналах. А здесь всё настоящее, всё можно осмотреть и потрогать.

Я тогда задумался: может, не тем я занимаюсь? Может, вернуться к профессии и стать дизайнером интерьера или архитектором?

Когда вернулся к Олегу и бывшей, они так же сидели на диване и болтали.

– Да ты прям сияешь! – весело сказал Олег.

– Понимаешь, я учился на архитектора, и мне очень нравится твой дом с точки зрения архитектуры и дизайна.

– Так становись дизайнером! – ещё веселей сказал Олег.

– Да будет тебе, Олег, – вмешалась бывшая. – Миша у нас большой директор, а дизайн – это так, для развлечения.

– Я вижу, ты осмотрелся. Давай о делах поговорим? – спросил Олег.

– Давай. Что вы предлагаете?

– Вот смотри, сейчас вы продаёте по такой цене, – и Олег набрал на калькуляторе цифры и показал мне.

– Да, – ответил я.

– Мы, то есть наша компания, предлагаем вот такую цену, – и Олег опять набрал цифры.

– Ого! Откуда такая цена?

– Понимаешь, вы продаёте для отчётности и не знаете стоимость вашего бренда на самом деле. Но в мире есть ценители и коллекционеры, которые собирают часы вашего завода с 1946 года.

– Коллекционеры? – удивился я. – Да кому они нужны, это же не швейцарские часы!

– А вот тут ты, мой друг, сильно ошибаешься. Я тебя уверяю, что ценителей советских часов огромное количество, но вот ваш завод этого совсем не понимает и не создаёт сам бренд. Да и вообще в целом не думает об имидже компании. Продаётся – и хорошо, а как и куда – это не важно, разве не так? – Олег посмотрел на Мишу.

– Так, я много раз говорил отцу про бренд и всё такое, но он и слышать не хочет. Говорит, что всё идёт отлично, хорошие продажи, и не забивай мне голову.

– Вот именно, – сказал Олег. – Ты на него не сердись, он старой закалки, из советского периода. Тогда таких слов, как бренд и позиционирование компании на рынке, никто не слышал.

В общем, мы предлагаем взять у вас партию для начала на двести тысяч долларов. Деньги получаете сразу, идёт?

– Идёт, – согласился я. – Это большие деньги для нашего завода.

И всё, как ты понимаешь, – Миша посмотрел на Олю, – прошло очень гладко и чётко. Мы вернулись в Питер, я подготовил бумаги, и мы получили на счёт сумму. Товар был отправлен в Польшу.

– Ты бы видела реакцию отца! – продолжал Миша. – Он долго меня расспрашивал об этом Олеге и его компании, но всё было чисто по документам, и деньги сразу пришли. Отец похвалил, как сейчас помню.

Наживку я заглотил, – ухмыльнувшись и опустив взгляд, сказал Миша.

А дальше всё пошло так быстро, что я и опомниться не успел. Мне позвонил Олег и взволнованным голосом сказал:

– Слушай, дружище, ваши часы как пирожки разошлись. Мои партнёры требуют ещё и гораздо больше. Можете дать товара на пять миллионов?

– Думаю, да, – сказал я, а у самого чуть трубка не выпала из рук. Пять миллионов! Мы столько за несколько лет делаем, а тут одна сделка.

– Отлично! – сказал Олег. – Сколько нужно времени, чтобы всё подготовить?

– Думаю, не менее трёх месяцев.

– Эх, долго, – огорчился Олег. – Давай попробуем быстрее, а я поговорю с партнёрами.

Я сказал, что постараюсь, и постарался. Партия была готова через два месяца. Конечно, мне пришлось убедить отца сделать работу круглосуточной и выделить на это деньги. Он долго сопротивлялся, но я его всё-таки убедил, говорил, что прошлая сделка прошла отлично, что мы сделаем план на несколько лет вперёд и всё такое. И дело было сделано.

Мне пришлось буквально ночевать на заводе. Моя бывшая так активно меня поддерживала, даже бутерброды ночью привозила сама, говорила, какой я крутой продавец и всё такое.

Пришло время сделки. Я связался с Олегом.

– Слушай, дружище, – начал Олег. – Мои партнёры держали деньги до последнего, но им пришлось вложиться в другое дело. Так понимаешь, было нельзя не вложиться, очень большой куш. Давай так: я заберу всё, что есть, а деньги – в течение недели, хорошо?

– Мне нужно подумать, – сказал я и положил трубку.

Через полчаса Олег позвонил сам:

– Я нашёл деньги, будут через три дня, но товар нужно отгрузить завтра. Это очень важно, если завтра не будет отгрузки, то мы не успеем на рейс, вернее, на корабль. У нас уже есть выкупленные места в трюме для товара. Если сегодня не дадим подтверждение, то всё – место пропадёт, и будет неизвестно, сможем мы выкупить всё или нет.

– То есть как не сможете? – удивился Миша.

Это был прямо горящий вопрос. Мы столько потратили сил, времени и денег на такое быстрое производство, что отказ от покупки приведёт к большим проблемам. И я не говорю про то, что отец будет в ярости. В общем, я согласился, и ночью весь товар был отгружен. Я получил документы и стал ждать. Бывшая на другой день уехала к маме несколько дней. Я ждал и ждал.

Через три дня счёт был пуст, денег не было. Я позвонил Олегу – никто не ответил. Я начал звонить каждые полчаса, но телефон молчал. Я позвонил бывшей – её номер также был недоступен. Я позвонил её маме и просто оцепенел от услышанного.

– Она не приезжала. Да и зачем ей ко мне ехать? Вы же в Париж улетели.

– Куда? В какой Париж?

– В обыкновенный, на отдых, – спокойно ответила мама бывшей. – Вы разве не там? – искренне удивлённо спросила она.

Я сел на диван, и до меня начало доходить подозрение, но поверить во всё это я не мог. Отца не было в городе, он уехал в командировку и даже не знал о последних событиях. Я на правах руководителя решал все вопросы.

Как ты уже поняла, через неделю ни денег, ни ответов не было, телефон Олега и бывшей не были в сети. Я осознал, что меня обманули. Отец был в ярости и сам заявил в полицию. По документам я отгрузил без предоплаты товар на левую, как оказалось, фирму, и меня сразу взяли в разработку как основного подозреваемого.

Началось следствие. Установили, что Олег в Польше никогда не жил, а разыскивался в России за мошенничество. Что дом взяли в аренду у богатого американца, который через агентство сдавал его всем желающим. И дом выбрали не случайно – бывшая знала мой вкус и показывала журналы со словами: «Вот наш будущий дом, тебе нравится?» Мне даже показалось, что именно в этот дом мы и попали.

Потом обнаружили, что из моей квартиры исчезли все украшения, которые я ей дарил. То есть она подготовилась к исчезновению. Потом отследили, что она прошла таможенный контроль в Пулково и улетела в Испанию – там следы теряются. Товар также исчез без следа.

– И сколько там было? – спросила Оля.

– На пять миллионов долларов. Но это ещё не всё. Через две недели на мой личный счёт поступил сто тысяч долларов откуда-то с Кипра, и за меня взялись уже серьёзно. Задержали и выдвинули обвинение. Отец поддержал следствие и перестал вообще со мной общаться – я для него умер. Потом суд, приговор, конфискация, а дальше ты знаешь – я здесь.

Миша замолчал, опустив голову. Оля сидела неподвижно, не понимая, что говорить. Мысли в голове летали, и такая злость и обида ощущалась всем телом, что казалось: дайте мне оружие, и я за тебя отомщу.

Так сидели молча несколько минут.

– Ладно, – вставая, сказал Миша, – хватит о грустном, пойдём в дом.

Оля тоже встала, и они пошли. В доме тётя Катя и мама уже накрывали на стол и не заметили, как молодые люди вошли. Племянника с ними не было – он ушёл по своим делам. Оля начала помогать, носила посуду, столовые приборы. Миша пошёл на улицу, чтобы не мешать женской суете.