Читать книгу Око Соломона - Сергей Шведов - Страница 4

Весть о приближении огромных вооруженных толп к Константинополю не застала императора Алексея Комнина врасплох. По словам протоспафария Модеста, коему у басилевса не было причин не доверять, это были именно толпы, а отнюдь не армия, которую обещал византийцам папа Урбан. Продвижение огромной массы голодных и оборванных людей, вооруженных большей частью топорами и косами, уже нанесло империи большой урон. Алексей поручил эпархам подкармливать паломников, но, к сожалению, это не спасло положения. Приходилось применять силу, дабы ввести хоть в какое-то приемлемое русло людской поток, хлынувший со всех уголков Европы. Для Константинополя, окруженного высокой стеной, этот сброд не представлял угрозы, чего нельзя было сказать об окрестностях великого города.

– Как зовут предводителя отребья? – резко обернулся басилевс к лагофету Иллариону.

– Его зовут Петром Отшельником, – немедленно откликнулся на вопрос императора глава секретов. – Наши прозвали его Кукупетром, за небольшой рост и невыразительную внешность. По слухам, он замечательный проповедник. Почитатели называют его блаженным. Он ездит на осле. Носит тунику из грубой шерсти и плащ до самых пят. Даже зимой он ходит босиком.

– Можно подумать, что ты видел Петра собственными глазами, – усмехнулся Алексей.

– У меня хорошие осведомители, – склонился в поклоне лагофет секретов.

Алексей Комнин не отличался высоким ростом, но был пропорционально сложен, а благородство осанки выделяло его в толпе разодетых в дорогие материи византийских вельмож. Впрочем, сегодня в императорских покоях собрался только ближний круг – синклит, состоявший из тех, кому басилевс, безусловно, доверял. Начищенный до блеска мраморный пол этого бесспорно самого красивого здания императорского дворца отражал лица благородные, но слегка растерянные. Никто в Константинополе не ожидал, что призыв Византии о помощи вызовет такой мощный отклик в Европе. И это несмотря на далеко не однозначные отношения между римскими папами и константинопольскими патриархами, завершившиеся совсем недавно окончательным расколом некогда единой церкви. Положение Византийской империи, после поражения в битве при Манцикерне двадцать пять лет тому назад, стало просто отчаянным. Почти все азиатские провинции империи были захвачены турками-сельджуками, и угроза нависла над самим Константинополем. Воины ислама копили силы, чтобы пересечь Босфор и обрушиться всей своей мощью на самый величественный и богатый город ойкумены.

– Боюсь, что это только начало, – негромко заметил паниперсеваст Таронит, и окинул грустным взглядом стены, украшенные драгоценными камнями.

Византийский трон Алексей занял по праву сильного, сбросив в небытие никчемного Никифора Вотаниота. За пятнадцать лет своего правления, прошедших в бесконечных войнах с тюрками, норманнами, половцами и печенегами, басилевс показал себя опытным полководцам. Он потерпел немало поражений, но все-таки сумел отстоять значительную часть империи, доставшуюся ему от неумелого предшественника. Крестовый поход, предпринятый франками по наущению папы Урбана, мог окончательно погубить Византию, но мог способствовать ее возрождению. Это понимали все чиновники, собравшиеся во дворце, это понимал и сам император Алексей. Сведения о движении армий крестоносцев поступали из всех приграничных провинций. Франки продвигались несколькими колоннами, и численность их повергала в ужас не только византийских мужей, но и владык сопредельных земель. Король Венгрии Коломан уже успел столкнуться с крестоносцами Готфрида Бульонского и нанести им значительный урон. В Константинополе с тихим ужасом ожидали, когда эти вооруженные до зубов многочисленные отряды, не имеющие единого командования, обрушатся на разоренные бесконечными войнами византийские города и села.

– Где сейчас находится султан Кылыч-Арслан? – спросил Алексей у кесаря Никофора.

Кесарь Никифор Мелиссин был третьим человеком в империи согласно табели о рангах, составленной басилевсом. Он даже имел право по торжественным случаям носить диадему, похожую на императорскую, но значительно уступающую ей богатством отделки. К сожалению, Мелиссин в последнее время слишком пристрастился к вину, и хотя сегодня он явился к императору совершенно трезвым, неуемные возлияния последних дней отразились на его памяти. Кесаря выручил протовестиарий Михаил, человек достаточно молодой, не утративший еще ни памяти, ни ума.

– Султан осадил Милитену. У него сейчас война с капподокийским эмиром Даншимендом.

Алексей бросил на оплошавшего кесаря злой взгляд и благосклонно кивнул осведомленному протовестиарию. Сиятельный Михаил, несмотря на свою относительную молодость, а ему совсем недавно исполнилось тридцать пять, уже успел занять при императорском дворе вполне приличную должность хранителя императорской казны. Конечно, Михаилу поспособствовал его тесть великий друнгарий Константин Котаколон, но и сам новоиспеченный протовестиарий был человеком расторопным, способным многое сделать для процветания империи.

– Передайте друнгарию Константину, чтобы он погрузил весь этот сброд на галеры и переправил через Босфор.

– Но ведь их перебьют турки? – удивился кесарь, чем вызвал новый приступ гнева у басилевса.

– Уступите им крепость Цивитот, – распорядился Алексей. – Если у этих людей есть хотя бы крупица разума, то они дождутся там подкреплений.

Нельзя сказать, что друнгарий Константин был огорчен распоряжением императора, переданном ему протовестиарием Михаилом, тем не менее, он счел своим долгом перекреститься и заказать в соседнем храме молебен за упокой душ тех несчастных, которых ему предстояло переправить в Тартар. Он уже имел возможность побеседовать с вожаками этого беспримерного похода, составил о них весьма скверное мнение и не замедлил поделиться соображениями со своим зятем.

– Варвары, – со вздохом произнес он, глядя как тысячи оборванцев грузятся на его суда. – Они загадят вшами все мои галеры. Кой черт понес их в такую даль?! Неужели эти скоты не могли сдохнуть в хлевах их породивших.

Михаилу приходилось прежде сталкиваться с франками, благо их в Константинополе хватало, но это были либо торговцы, либо спесивые рыцари. Простых франков протовестиарий видел едва ли не впервые в жизни. И пришел к выводу, что по внешнему виду они мало чем отличаются от византийских землепашцев. Те же огромные натруженные руки, те же опаленные солнцем лица и даже взгляды, которые они бросали исподлобья на византийских вельмож, были те же самые, в лучшем случае настороженные, в худшем – ненавидящие. Справедливости ради надо отметить, что среди вооруженных кольями и дубинами оборванцев, на которых кроме рваных рубах и куцых плащей ничего не было, попадались и хорошо снаряженные воины, в кольчугах и с мечами у пояса.

– Кукупетр мне хвастался, что ему удалось увлечь за собой почти три сотни рыцарей и до тысячи пеших и конных мечников, – усмехнулся великий друнгарий. – Самое смешное, любезный Михаил, что босоногий проповедник надеется взять Никею еще до подхода главных сил. Я попытался его переубедить, но он меня заверил, что ему помогает сам Христос. Эти безумцы разорили несколько наших городков и возомнили себя непобедимыми.

Сиятельный Михаил был человеком сугубо мирного склада, о воинском деле он имел смутное представление. Но даже хранителю императорской казны было ясно, что эти люди будут истреблены сельджуками раньше, чем успеют достичь столицы Румийского султаната. Сельджуки рождаются в седле. Их конница сметает со своего пути хорошо обученные византийские легионы. Воинственные арабы, наводившие прежде ужас не только на Византию, но и на Европу, вынуждены были отступить под напором орд диких кочевников. А эти практически безоружные люди, не знающие воинского строя, будут истреблены при первом же натиске степных коршунов.

– Проклятье! – воскликнул Константин и даже притопнул в раздражении сапогом по деревянному настилу пристани. – Где я мог видеть этого человека?! Никак не могу вспомнить.

– О ком ты, великий друнгарий? – удивился Михаил, с интересом наблюдая, как к адмиральской галере приближается десятка два всадников во главе с ослом. То есть, сначала протовестиарий заметил именно осла, а уж потом человека на нем восседающего. Кукупетр выглядел именно так, как его описывал логофет Илларион, то есть был мал ростом, плешив и бос. Его коричневый плащ до того износился во время похода, что напоминал грязную тряпку, прикоснуться к которой побрезговал бы последний нищий Константинополя. В лице этого пятидесятилетнего человека тоже не было ничего примечательного. Трудно было понять, как и чем он увлек за собой такую массу людей.

– Видишь того молодца на белом коне?

Человек, на которого кивнул Константин, был, скорее всего, рыцарем, на это указывали кольчуга, меч у пояса и заводной конь, груженный поклажей, которого он вел в поводу. К поклаже было приторочено копье и щит с изображением дуба, пронзенного молнией. Протовестиарий знал об обычае франков расписывать свои щиты рисунками, в основном животных, но что означал данный символ, он даже не пытался угадать. По виду франку было лет тридцать. Он выделялся среди своих смугловатых спутников светлыми волосами и удивительно большими зелеными глазами.

– Он больше похож на руса, чем на франка, – пожал плечами Михаил. – Прежде их немало было в гвардии Никифора Вотаниота.

– Слишком молод, – покачал головой Константин. – А среди варангов Алексея русов почти не осталось, там служат британцы.

От свиты, сопровождающей Кукупетра, отделился всадник и неспеша подъехал к византийским вельможам. Плащ у этого человека был из дорогого генуэзского сукна, а эфес меча отливал золотом.

– Виконт Гийом де Мелен, – назвал он себя, глядя на византийцев недобрыми глазами. – Прикажешь грузиться, великий друнгарий?

– Грузитесь, – махнул рукой Константин и тут же, спохватившись, добавил: – Как зовут того молодца на белом коне, виконт?

– Венцелин фон Рюстов, по-моему, он из саксов.

Имя ничего не говорило ни друнгарию, ни протовестиарию. Константин поморщился, пожал плечами и обернулся к своему зятю:

– Думаю, это ненадолго, Михаил. Передай Зое, чтобы не волновалась. Война закончится раньше, чем она успеет соскучиться о своем отце.

Крепость Цивитот, которую император Алексей предложил крестоносцам в качестве временного прибежища, давно уже потеряла статус оборонительного сооружения. Внешние стены ее до того обветшали, что грозили рассыпаться в прах от первого же прикосновения. Тем не менее, Петр, посовещавшись с ближними рыцарями, решил именно в ней разместить женщин и детей, сопровождавших паломников в этом беспримерном походе. Правда, рыцарь Венцелин фон Рюстов считал, что женщин и детей лучше бы отправить обратно на византийские галеры, дабы понапрасну не рисковать их жизнями, но понимания не встретил. Во-первых, Венцелин был чужаком в свите блаженного Петра, а во-вторых, он явно не понимал, зачем эти люди отправились в поход.

– Я обещал женщинам рай, – холодно заметил Петр. – И не стану захлопывать двери у них перед носом.

Венцелин фон Рюстов пристал к воинству Петра в одиночестве, при нем не было ни оруженосца, ни сержантов. Разумеется, никто не собирался пенять рыцарю за бедность, не позволившую ему обзавестись положенной по статусу свитой, ибо в таком же положении находились многие благородные спутники Петра Отшельника. Такие, например, как Вальтер Неимущий, рыцари Симон и Матвей. Последние трое наряду с виконтом Гийомом Шерпентье составляли ближний круг проповедника. Их при желании можно было назвать главарями разношерстного войска, составленного из людей никогда не бравших прежде в руки оружия. Простолюдины не доверяли рыцарям, а рыцари побаивались простолюдинов. Венцелин за месяц нахождения среди крестоносного воинства близко сошелся только с одним человеком, каноником из Кельна по имени Фрумольд. Дабы принять участие в святом деле, каноник отдал все свое имущество монастырю, а взамен получил три марки золотом и десять марок серебром. За эти деньги он купил коня, меч, кольчугу, снарядил пять пехотинцев и по доброте душевной кормил их всю дорогу. На коне каноник худо-бедно держался. Но меч оказался слишком тяжел для этого худенького, невысокого человека. Венцелин попытался обучить Фрумольда владеть оружием, но вскоре убедился, что это бесполезно.

– Зато я умею писать и читать по-гречески, – грустно заметил каноник.

– Я тоже умею писать по-гречески, – рассердился Венцелин. – Но, кроме того, я владею мечом, копьем и секирой. И способен биться как в пешем, так и в конном строю. О чем ты думал, мэтр, отправляясь в этот поход?

– Я думал о Христе, – мягко заметил Фрумольд. – И о тех мучениях, которые претерпевают наши единоверцы в Сирии и Палестине. О том же думали и думают все люди, окружающие нас.

– Не уверен, что все, – усмехнулся Венцелин. – Немало здесь тех, кто явились в чужие земли только с одной целью – грабить.

Предположение Венцелина подтвердилось даже раньше, чем он сам этого хотел. Пять тысяч оборванцев, предводительствуемые Фульшером Орлеанским, напали на город Еленополь, расположенный недалеко от крепости Цивитот и населенный преимущественно христианами, и ограбили его жителей до нитки. С мусульманами крестоносцы и вовсе не церемонились, вырезая под корень целые селения и не щадя ни старых, ни малых. Тут даже у кроткого Фрумольда лопнуло терпение, и он высказал несколько довольно злых слов по адресу виконта Гийома, «отличившегося» в одном из набегов. Разумеется, Шерпентье не собирался сносить обиду от какого-то там кельнского каноника, и только вмешательство Венцелина спасло Фрумольда от крупных неприятностей.

– Если ты, мэтр, и дальше будешь проповедовать воздержание, – вскольз заметил кузнец Бланшар, – то не проживешь в нашем лагере и дня.

Со стороны Бланшара это не было угрозой. Бывший кузнец, бросивший наковальню ради освобождения Гроба Господня, всего лишь констатировал очевидное. Ни Фрумольду, ни даже самому Петру Отшельнику, несмотря на все его красноречие, не удалось бы отвратить людей от грабежей и насилий. Византийцы не оставили своими заботами крестоносцев, однако продовольствие, предлагаемое купцами, стоило столь дорого, что приобрести его мог далеко не каждый. У Фрумольда очень скоро кончились деньги. Ему не на что было купить хлеба для себя, и нечем оказалось кормить людей, которых он увлек в поход.

– Возьми их под свое начало, рыцарь, – слезно попросил каноник Венцелина. – Пропадут ведь люди.

Дар Фрумольда никак нельзя было назвать царским. Пятеро снаряженных им горе-воинов никогда прежде не держали в руках оружия. Один из них был гончаром, другой – портным, а трое остальных – обычными поденщиками, готовыми взяться за любую работу. Зато у всех пятерых были кожаные нагрудники, с нашитыми на них металлическими бляхами, которые худо-бедно могли сдержать удар турецкого меча. Копья у них имелись, щиты тоже. У гончара на поясе висел меч. А портной неплохо стрелял из арбалета. Среди оборванцев Петра Отшельников эта пятерка выделялась как внешним видом, так и дисциплиной, но для серьезного боя эти люди мало годились. Тем не менее, Венцелин после некоторого раздумья взял незадачливых горожан под свое начало вместе с их командиром Фрумольдом. Вскоре к его свите присоединился кузнец Бланшар с дюжиной своих приятелей. Кузнец был ражим детиной. Он единственный из всех носил кольчугу и виртуозно владел секирой. За неделю неустанных трудов Венцелину все же удалось обучить своих пехотинцев орудовать копьями и не терять плечо друг друга во время стремительного наступления. Виконт Гийом Шерпентье оценил усилия рыцаря фон Рюстова и даже предложил ему увеселительную прогулку до крепости Ксериод. Предложение пришлось как нельзя кстати – у Венцелина заканчивались деньги, и надо было думать, как пополнить опустевшую казну. К тому же его отощавшее воинство рвалось в бой, дабы на практике использовать навыки, приобретенные в результате семидневных усилий.

– Я беру с собой Фульшера Орлеанского и лотарингцев, иначе они просто передерутся с французами.

Виконт Гийом Шерпентье де Мелен был человеком не бедным. Если верить его словам, он владел хорошо укрепленным замком и обширными землями на правом берегу Роны. Трудно сказать, что именно заставило благородного рыцаря сесть на коня и отправится в чужие страны. Возможно, жажда наживы, но не исключено, что отпущение грехов, обещанное папой Урбаном. Виконт был глубоко верующим человеком, любое дело он начинал с молитвы, используя в качестве креста свой меч, воткнутый вертикально в землю. Впрочем, так поступали многие рыцари из окружения Петра Отшельника. Поначалу это удивляло Венцелина, но потом он привык. Виконт Гийом был опытным воином, к своим тридцати пяти годам успевшим принять участие во многих походах, а потому простолюдины именно в нем видели вождя, но только на время военных действий. Во время передышек у них были свои вожаки, вроде Фульшера Орлеанского, редкостного негодяя, надо признать. Именно Фульшер и его ближайшее окружение брались за самые грязные дела и безжалостно истребляли мусульман, включая детей и женщин. Религиозное рвение здесь было абсолютно не причем, Фульшера интересовала только добыча. А добычу, включая, кстати, и одежду, проще всего было взять с трупов.

– Хлопот меньше, – ласково улыбнулся Фульшер рыцарю Венцелину.

Ходили слухи, что этот невысокого роста, но ловкий и подвижный человек всю свою жизнь промышлял разбоем, как в самом городе Орлеане, так и в его окрестностях. И если судить по его глазам, холодным и безжалостным, то эти слухи не были клеветою. Кольчуги Фульшер не носил, но уверенно держался в седле, а мечом орудовал и вовсе на загляденье. Словом, тип примечательный, с какой стороны не посмотри. С виконтом Гийомом Фульшер довольно быстро нашел общий язык, но прочие рыцари его сторонились, не желая связываться с негодяем. Лотарингцев на время похода к крепости Ксериод возглавил рыцарь Симон, крупный, неповоротливый, но необычайно сильный человек с бычьей шеей и багровым лицом. В отличие от виконта, Симон был беден как церковная мышь и не скрывал от ближних и дальних, что в поход отправился не столько за отпущением грехов, сколько за добычей. По лагерю Симон ездил на смирной старой кобыле, на ней же он отправился в Ксериод, а боевого коня, огромного и такого же неповоротливого, как хозяин, он вел в поводу, оберегая его по возможности от чрезмерных усилий.

Виконту Гийому удалось собрать довольно приличное войско, никак не менее десяти тысяч человек. К нему примкнули пятьдесят рыцарей, преимущественно лотарингцев и полторы сотни конных сержантов. Тем не менее, у Венцелина не было уверенности, что этой разношерстной толпе удастся захватить хорошо укрепленную крепость, где, по слухам, засел гарнизон, насчитывающий пятьсот сельджуков.

– А мы и не собираемся брать цитадель, – усмехнулся виконт в ответ на недоуменный вопрос Венцелина. – Нам хватит и предместья. Если мы возьмем этот город, то до Никеи отсюда рукой подать.

– Ну, это положим, – усмехнулся Венцелин. – От Ксериода до Никеи четыре дня пути по караванным дорогам.

– Откуда ты знаешь? – насторожился Гийом.

– Слышал от византийских купцов.

– К Константинополю мы шли почти полгода, – прохрипел рыцарь Симон. – Четыре дня – это просто мгновение.

Предместье Ксериода было окружено рвом и невысокой стеною, которую защищали только обыватели, не слишком искусные в бою. Поэтому крестоносцы решили не терять время на осаду. Виконт Гийом, надо отдать ему должное, прихватил с собой не только штурмовые лестницы, но и таран, который был собран раньше, чем ксериодцы изготовились к бою. Ров перед городскими воротами был засыпан в мгновение ока. На то, чтобы разнести ворота потребовалось полдня. Как только солнце приблизилось к зениту, крестоносцы пошли на штурм. Тысячи людей ринулись со всех сторон на стены, но основной удар был нанесен через ворота. Именно здесь виконт сосредоточил едва ли не всех рыцарей и сержантов, которые ворвались в город в конном строю. Трудно сказать, почему комендант хорошо укрепленной цитадели, вывел своих людей за стены. Возможно, полагал, что его обученные люди без труда опрокинут практически безоружный сброд, ринувшийся со всех сторон на мирный город. Но сельджукам не повезло с самого начала. Они столкнулись на торговой площади с рыцарями и сержантами, облаченными в кольчуги. Крестоносцы ломили железной стеной, выставив вперед тяжелые копья. Они без труда смяли первые ряды турок, расстроили их ряды и погнали по узким улочкам предместья. Здесь у пеших преимуществ было куда больше, чем у конных, и крестоносцы, уже ворвавшиеся в город, атаковали турок со всех сторон, довольно умело орудуя косами и топорами. Обороняющиеся допустили еще одну ошибку, они попытались удержать крестоносцев на подступах к цитадели. Виконт Гийом бросил против них рыцарей, которые во второй раз за сегодняшний день доказали свое превосходство над сельджуками, буквально вломившись в их плотные ряды. На этот раз они атаковали не стеной, а клином, на острие которого находились рыцари Симон и Венцелин. Именно эти двое, орудуя один мечом, другой – секирой, первыми ворвались в цитадель, не дав туркам поднять подъемный мост. А дальше началась уже просто резня, в которой Венцелин не пожелал принимать участие. Сельджуки, составлявшие гарнизон цитадели, были истреблены подчистую. Больше повезло обывателям предместья, если, конечно, грабеж и насилие можно назвать везением. Крестоносцы собирались продать их купцам-работорговцам, а потому в этот раз не слишком усердствовали в кровопролитии.

– Продажа в рабство христиан в Византии запрещено указом Алексея Комнина, – напомнил Венцелин виконту, когда страсти улеглись.

– Но мы ведь не в Византии, – попробовал возразить виконт. – Ксериод принадлежит султану.

– Византийцы считают эту землю своей, – усмехнулся Венцелин. – И вряд ли купцы рискнут бросить вызов императору.

– Саксонец прав, – поддержал упрямого рыцаря Симон. – Мы пришли сюда освобождать христиан, а не порабощать их. Не забывай, виконт, что впереди у нас Никея, где христианское население составляет большинство. Если они узнают, что мы продали в рабство единоверцев, то вряд ли воспылают к нам добрыми чувствами.

Разумное поведение Симона несказанно поразило виконта Гийома, который никак не ожидал от соратника такой доброты и великодушия. Но, как вскоре выяснилось, для этого у Симона были свои причины. Дело в том, что отважному лотарингцу понравилась только что захваченная цитадель, и он собирался здесь надолго обосноваться. Но что такое замок без старательных ремесленников и землепашцев? Рыцарю Симону нужны были покорные вассалы, и он надеялся их обрести в лице жителей разоренного крестоносцами предместья.

– Но почему именно ты? – возмутился Гийом, под сочувственное молчание рыцарей, собравшихся для совета.

– Я первым ворвался в цитадель, – напомнил Симон.

– С тобой был Венцелин фон Рюстов.

– Я дам ему отступные, – набычился лотарингец.

– Согласен, – спокойно сказал Венцелин. – Двадцать лошадей под седлом, и эта цитадель твоя, благородный Симон.

Лотарингцы дружно поддержали своего вождя, сообразив, видимо, какую выгоду они могут извлечь из обладания крепостью, господствующей над местностью. Что же до виконта Гийома, то он не стал противиться общему решению. В конце концов, что такое Ксериод по сравнению с Никеей. Тем не менее, он счел своим долгом укорить щедрого рыцаря фон Рюстова:

– Ты продешевил, Венцелин. Двадцать лошадей слишком маленькая цена за такой великолепный замок.

– Взять город, Гийом, гораздо проще, чем его удержать. Скажи Симону, чтобы позаботился о запасах. Во время штурма мы разрушили все водостоки. Цитадель и предместье остались без воды.

– Лотарингцам хватит вина, – беспечно махнул рукой виконт. – Не стоит отвлекать Симона от пирушки.

– Как только к цитадели подойдут сельджуки Кылыч-Арслана, лотарингцам придется туго, – покачал головой Венцелин.

– А ты думаешь, они подойдут? – нахмурился Гийом.

– В этом можешь не сомневаться, виконт, румийский султан еще не сказал своего последнего слова. Завтра поутру я возвращаюсь в Цивитот.

– Но мы еще не разделили добычу?

– Продовольствием я запасся, а что касается серебра и золота, то я целиком полагаюсь на тебя, виконт. Мне кажется, что ты не обидишь боевого товарища.

– На этот счет можешь не сомневаться, Венцелин, – приложил руку к груди Гийом. – Никто еще не упрекал виконта де Мелена в бесчестье.

Пророчество Венцелина стало сбываться даже раньше, чем он предполагал. Не успел рыцарь со своей немногочисленной свитой отъехать от Ксериода на расстояние в десять миль, как на вершине соседнего холма замаячили всадники. Судя по всему, это были дозорные подступающей турецкой армии. Конечно, обоз из пяти телег, сопровождаемый двадцатью всадниками, был лакомой добычей. Но, видимо, дозорные уступали в числе крестоносцам, во всяком случае, атаковать их они не решились.

– Может, это наши? – предположил Фрумольд, не обладавший хорошим зрением.

Но Венцелин был слишком опытным человеком, чтобы перепутать французов и лотарингцев с сельджуками. Нет, это был именно дозор, высланный либо самим Кылыч-Арсланом, либо одним из его беков для того, чтобы разведать местность. Именно поэтому сельджуки, обычно не упускающие случая, поживиться за чужой счет, даже и не пытались преследовать обоз. Не приходилось также сомневаться, что турки не минуют Ксериод, ибо оставлять цитадель, забитую крестоносцами, у себя за спиной было бы безумием.

– Кто у нас лучший наездник? – спросил Венцелин у Бланшара.

– Коротышка, пожалуй, – пожал плечами кузнец, поглаживая по шее своего коня. Сам Бланшар в седле держался с большим трудом, что, впрочем, неудивительно для человека, впервые совершающего верховую прогулку. Но среди примкнувших к кузнецу людей были и неплохие наездники. Тот же Коротышка, юнец лет семнадцати, в чужом седле чувствовал себя вполне уютно.

– Возвращайся в Ксериод, найди виконта Гийома и передай ему, что сельджуки будут под стенами города на исходе завтрашнего дня, а может быть и того раньше. Сам в городе не задерживайся. Передашь мои слова виконту – и немедленно назад.

– Я сделаю, как ты сказал, рыцарь, – склонился к гриве коня Коротышка. – Можешь на меня положиться.

– А мы куда? – спросил испуганно Фрумольд, глядя вслед удаляющемуся наезднику.

– Попробуем уговорить французов и немцев двинуться на помощь лотарингцам, – вздохнул Венцелин.

– Не пойдут, – с сомнением покачал головой Бланшар. – Скажут – сами вляпались, пусть сами и выбираются.

– Значит, сельджуки разобьют нас по частям, – спокойно констатировал Венцелин. – Сил у румийского султана достаточно.

Кузнец Бланшар оказался прав в своих сомнениях. Успех лотарингцев, захвативших богатый город и цитадель, разжег злобу и зависть в сердцах их товарищей по походу. И даже увещевания Петра Отшельника на них не действовали. В округе хватало городков, сел и богатых загородных усадеб, а потому крестоносцы не спешили покидать Цивитот, ставший для них привычным пристанищем. Трижды Петр поднимался на помост, сооруженный посреди пыльной площади крепости, и трижды обращался к своим беспутным соратникам, но в ответ слышались лишь свист и злорадные выкрики. Среди рыцарей тоже не было единства. Вальтер Неимущий призывал к немедленному выступлению. Сир Матвей, немолодой, убеленный сединами шевалье, с постным выражением иссеченного морщинами лица, предлагал укрепиться в Цивитоте и ждать рыцарское ополчение, которое вскоре должно переправиться через Босфор. К сожалению, стены Цивитота были не слишком надежны, на что и указал старому воину Венцелин. А сельджуки умеют брать штурмом укрепленные города. К тому же в крепости слишком мало продовольствия, его не хватит даже на неделю осады. Споры продолжались десять дней, пока в крепости не объявился Фульшер Орлеанский, сообщивший всем, пожелавший его слушать, что лотарингцы не только удержали Ксериод, но и наголову разгромили сельджуков атабека Илхана. Теперь путь на Никею открыт, и раззадоренные лотарингцы во главе с виконтом Гийомом и Симоном уже двинулись к столице Румийского султаната.

– А ты почему от них отстал? – прямо спросил у проходимца Бланшар.

– Так ведь лотарингцы нам чужие, – не растерялся Фульшер. – В Ксериоде они нас добычей обнесли. Так с какой стати я в Никее буду ноги бить за их интерес.

Венцелин Фульшеру не поверил. Виконт Гийом и рыцарь Симон слишком опытные люди, чтобы атаковать столицу Румийского султаната со столь малым количеством людей. Никея, это не захудалый Ксериод, который пал по глупости бека, вздумавшего явить доблесть на улицах предместья вместо того, чтобы защищать цитадель. К сожалению, сомнения Венцелина не были приняты в расчет ни Петром Отшельником, ни его рыцарями, ни тем более простолюдинами, ринувшимися на никейскую дорогу сразу же, как только прослышали об удаче лотарингцев. Огромные толпы брели без всякого порядка, не озаботившись дозорами, то и дело рассыпаясь по равнине, в поисках добычи. По прикидкам Венцелина, крестоносцев насчитывалось никак не менее пятидесяти тысяч человек, и при умелом руководстве они вполне могли успешно противостоять сельджукам Кылыч-Арслана, а уж тем более одному из его атабеков. К сожалению, эти объятые религиозным экстазом и жаждой наживы люди не знали и не хотели знать, что такое дисциплина. Рыцари даже и не пытались навести среди ополченцев подобие порядка. Венцелин был едва ли не единственным человеком среди них, которому удалось собрать небольшой отряд, да и то во многом благодаря кузнецу Бланшару, пользовавшемуся немалым авторитетом среди простолюдинов. Самым скверным в создавшейся ситуации было то, что крестоносцы, сбиваясь в немалые стаи, легко отрывались от основной массы, и уходили в никуда. Вернулись они обратно или сгинули без следа – установить не представлялось возможным. Только на второй день пути предводители крестоносцев сообразили, что их атакуют, причем со всех сторон. Поползли слухи о тысячах людей уже убитых сельджуками. Поначалу этим слухам не верили, потом встревожились. Вальтер Неимущий попросил Венцелина выяснить судьбу большого отряда во главе с рыцарем Матвеем, двинувшегося к Никее своей дорогой.

– И кто им указал этот путь? – спросил Венцелин.

– Кажется, Фульшер Орлеанский, – пожал плечами Вальтер.

Венцелин взял с собой Коротышку и Проныру – оба хорошо держались в седле, и в случае опасности на них вполне можно было положиться. Отправились они в разведку поутру и уже к полудню наткнулись на жуткое зрелище. Все поле было устлано трупами крестоносцев. Судя по всему, их атаковали на марше с двух сторон, не дав построиться в боевые порядки. Люди, похоже, пытались спастись бегством, но ровная местность, лишь кое-где поросшая кустарником, не дала им ни единого шанса на спасение. Сельджуки без труда настигали бегущих и расправлялись с ними без всякой жалости. По прикидкам Венцелина, на пожухшем от августовского солнца и крови поле полегло никак не менее десяти тысяч человек, пятая часть всего крестоносного воинства. Коротышка и Проныра, болтавшие всю дорогу без умолку, словно языки проглотили. При всем своем простодушии и легкомыслии они не могли не понимать, чем может аукнуться христову воинству потеря такого количества людей.

– Надо возвращаться, – сказал Венцелин своим приунывшим спутникам. Но, к сожалению, это оказалось проще сказать, чем сделать. Семеро сельджуков на резвых конях вылетели из-за соседнего холма и бросились на крестоносцев, как коршуны на добычу. Венцелин благоразумно уклонился от встречи. Проныра с Коротышкой последовали за ним, полагаясь на резвость своих коней. Однако сельджуки предугадали и этот их маневр: наперерез отступающим крестоносцам вылетели пятеро лихих наездников. Судя по всему, турки решили взять Венцелина и его спутников живыми, а потому и не стали стрелять из луков.

– Не останавливаться! – рявкнул Венцелин на перепуганных подручных и направил своего жеребца навстречу ближайшему сельджуку. Судя по кольчуге, облегавшей стройное тело, и украшенной серебром уздечке, турок был не простым воином, возможно даже беком. При сближении Венцелин неожиданно завалился вправо, избежав тем самым удара сельджукского меча, а потом резко выпрямился в седле, что стало полной неожиданностью для самоуверенного бека. Поединок длился считанные мгновения, но и этого Венцелину хватило, чтобы раскроить противнику голову. Сельджуки, потерявшие своего начальника, дрогнули. Один даже попытался в последний момент развернуть коня, но не успел. Тяжелый меч Венцелина опустился на его плечо, и жизнь для лихого наездника закончилась раньше, чем он успел встретиться с землей. Третьего турка убил Проныра, с необычайным проворством бросивший в своего зазевавшегося противника дротик. Сельджуки, похоже, никак не ожидали, что добыча, которую они не без оснований считали своею, окажется столь неуступчивой. Они, правда, метнули в крестоносцев несколько стрел, но этим и ограничились, не рискнув продолжить столь неудачно начавшуюся охоту. Ловкий Коротышка успел подхватить под уздцы вороного жеребца убитого бека и увлечь за собою. Убедившись в том, что погони не будет, Венцелин приказал придержать коней. Бек бездушной куклой лежал на шее своего вороного, и Коротышке с Пронырой пришлось изрядно потрудиться, чтобы стащить сельджука на землю. Впрочем, раздели они его с похвальной быстротой. По всем писаным и неписаным правилам кольчуга и конь принадлежали Венцелину, однако тот взял только вороного, кольчугу уступил Проныре, а богатый кафтан и расшитый золотой нитью пояс – Коротышке. Последнему достался и лук убитого. Хорошо сработанная кольчуга пришлась Проныре как раз впору. А вот для Коротышки кафтан был явно великоват, что, однако, не помешало юнцу в него облачиться. Серебряные монеты, обнаруженные в седельной сумке убитого, решили потратить на продовольствие, дорожавшее с каждым днем.

– А перстни, – спохватился в самый последний момент Проныра.

Перстней было три, но поскольку ни Проныра, ни Коротышка понятия не имели об их истинной ценности, то они без сожалений отдали побрякушки Венцелину. Венцелин небрежно бросил перстни в седельную сумку, где уже позвякивало серебро покойного бека. В лагерь крестоносцев возвращались триумфаторами, но с чудовищной вестью. Вальтер Неимущий, выслушав рыцаря, только обреченно махнул рукой и выругался. После чего спохватился, возвел глаза к небу и прошептал почти беззвучно молитву.

– Виконт вернулся, – сказал он, поворачиваясь к Венцелину.

– Когда?

– Только что, – вздохнул Вальтер.

Виконт Гийом, в рваной одежонке с чужого плеча, сидел прямо на траве и жадно пил вино из кубка. Рядом прохаживался Петр Отшельник, чем-то сильно встревоженный. Знаменитый осел стоял в десяти шагах от хозяина и уныло пережевывал пучок травы, подарок какого-то доброхота. Картина была почти идиллической и никак не соответствовала переживаемому трагическому моменту. Вальтер коротко сообщил Петру и виконту сведения, привезенные Венцелином. Проповедник крякнул почти по-утиному и всплеснул руками. А виконт фыркнул в мокрые от вина усы. Как вскоре выяснилось, Шерпентье бежал из плена, куда угодил во время битвы, разразившейся у стен Ксериода. Гийом винил во всем Симона, который хватил лишку и решил потягаться с сельджуками в чистом поле. И поначалу им показалось, что они одержали победу, волна сельджуков, катившаяся на ощетинившихся копьями крестоносцев, вдруг рассыпалась в разные стороны и обратилась в бегство. Гийом и Симон лично возглавили преследование и уткнулись в новую сельджукскую лаву, втрое превосходившую по численности первую. Рыцари и сержанты, коих насчитывалось чуть более двух сотен, буквально утонули в турецком море. Виконта выбросили из седла, и в себя он пришел уже в плену, когда от десятитысячного отряда лотарингцев осталось кровавое месиво. Шерпентье имел счастье собственными глазами лицезреть бека Ильхана, толстого холеного турка с побитым оспой лицом. Тот заломил за несчастного де Мелена такой выкуп, что у виконта едва глаза на лоб не полезли. К счастью, Гийому удалось выскользнуть из лагеря, обменявшись одеждой с одним из рабов. Почти двое суток он блуждал по незнакомой местности, пока, наконец, не наткнулся на крестоносцев.

– Значит, силы у бека немалые? – спросил Венцелин.

– Двадцать пять тысяч, и все конные, – охотно подтвердил Гийом. – Правда далеко не все они в кольчугах, но мечи и копья есть у всех. И еще – кони их гораздо резвее наших и спастись от них бегством не удастся никому. Теперь я понял, Венцелин, почему ты согласился уступить цитадель несчастному Симону. Ксериод действительно стоит двадцати лошадей.

– За твою понятливость, виконт Гийом, я уступлю тебя коня, взятого из-под убитого сельджука, – усмехнулся Венцелин. – А о кольчуге и мече ты уж сам позаботься.

Шерпентье принял подарок с достоинством, но все-таки не удержался от слов благодарности в адрес щедрого саксонца.

– Так что мы будем делать? – спросил недовольный Вальтер.

– Надо уходить и уходить как можно быстрее, – посоветовал оживший Гийом. – К Цивитоту, а еще лучше – к Босфору, где нас ждут галеры друнгария Константина.

К сожалению, виконт запоздал с советом, сельджуки обрушились на затихший в предчувствии беды лагерь, словно ураган. Попытки рыцарей построить ополченцев в плотные ряды кончились провалом. Простолюдины просто не понимали команд, несущихся со всех сторон. Людей охватила паника, и они стали разбегаться, пытаясь спастись от летящих со всех сторон стрел. В этой кровавой сумятице крестоносцы потеряли более половины людей, и не были истреблены подчистую только потому, что сельджуки не рискнули преследовать бегущих в наступившей темноте. Венцелин успел вывести из-под удара и своих людей, и Петра Отшельника, которого пришлось пересадить на заводного коня. Впрочем, осел проповедника тоже уцелел в этом рукотворном аду и даже проявил несвойственную его собратьям резвость, поспешая за лошадьми.

Цивитот не оправдал надежд Петра Отшельника и его рыцарей. Крепость была взята сельджуками без больших усилий еще до того, как первые беглецы успели добраться до ее ворот. Участь укрывшихся здесь женщин и детей была ужасной, их отрубленные головы торжествующие сельджуки метали со стен прямо под ноги ополченцам вперемешку со стрелами и дротиками. Обезумевшая толпа ринулась прочь от Цивитота, а сзади ее уже подпирали основные силы бека Ильхана. Турки истребляли крестоносцев последовательно и методично, почти не подвергая себя риску. Они убивали отстающих, и ни на мгновения не оставляли своим вниманием тех, у кого еще имелись силы для бегства, атакуя их беспрерывно. Пытаясь хоть как-то им противостоять, Венцелин потерял до трети своего немногочисленного отряда. Прочие рыцари даже не пытались сопротивляться. Сбившись в кучу вокруг Петра, они тупо продвигались вперед, к Босфору на измученных конях, надеясь теперь только на помощь византийцев. К Босфору они вышли, но, к сожалению, в пяти милях от гавани. Византийские галеры уже спешили им на помощь, но турки оказались расторопнее. Осознав ситуацию, Венцелин предпринял последнюю героическую попытку остановить бегущую толпу. Ему это удалось, наверное, потому, что ополченцы, наконец, осознали – бежать некуда, впереди вода. Первым остановился кузнец Бланшар, вскинув над головой копье. Вокруг него стали собираться люди, сначала десятками, потом сотнями, скоро их собралось до пяти тысяч, измученных и отчаявшихся, но все-таки готовых дорого продать свои жизни. Первые пять рядов составляли копейщики, за их спинами прятались лучники. Левый фланг фаланги упирался в обрывистый берег довольно полноводного ручья, и за его судьбу можно было не опасаться. Зато правый фланг был практически открыт. Венцелин разместил здесь свой конный отряд, который насчитывал всего пятнадцать бойцов. Если турки затеют обход, то противостоять им практически некому. Правда, в пятистах шагах от фаланги, за высоким холмом прятались уцелевшие рыцари во главе с Петром Отшельником, но не было никакой надежды, что они придут на помощь пехотинцам. Венцелин подозвал бледного каноника Фрумольда:

– Скачи за холм и передай рыцарям, что Венцелин фон Рюстов ждет от них помощи. Как только первая лава сельджуков упрется в фалангу, пусть ударят им в бок.

– А если они не захотят? – испуганно спросил каноник.

– Тогда они сгорят в аду раньше, чем папа Урбан замолвит за них слово!

Сельджуки были настолько уверены в своем превосходстве над уже практически разбитым противником, что даже не пытались совершать обходных маневров. Турецкая лава катилась с горы, оглашая окрестности звериным рыком.

– Копейщики, стать на колено! – рявкнул Венцелин, и первые ряды резко ушли вниз, открывая лучникам обзор.

Туча злобных ос вылетела навстречу атакующим, вышибая из седел обезумевших от жажды крови наездников. На землю пали сотни сельджуков, но тысячи продолжали нестись во весь опор.

– Копейщики, встать, – скомандовал Венцелин.

Фаланга дрогнула, даже подалась назад, но удержалась на месте. Копья угрожающе выдвинулись вперед, навстречу грозно рокочущей лаве. Венцелин почти оглох от топота тысяч копыт, но продолжал кричать, стараясь вселить мужество в сердца своих товарищей.

Фрумольд достиг холма раньше, чем турецкая лава обрушилась на пешую фалангу. Слова Венцелина он даже не прокричал, а пролаял в растерянные лица рыцарей. Каноника распирала злоба – эти вооруженные до зубов люди прятались за холмом, пока их соратники по крестовому походу отдавали свои жизни во славу Господа. А потому к словам Венцелина он добавил еще и свои, куда более обидные для благородных мужей.

– Нас сомнут через мгновение, – процедил сквозь зубы виконт Гийом. – Я не хочу умирать, каноник.

– А разве не за смертью во славу Всевышнего ты пришел сюда, Шерпентье, – воскликнул Фрумольд, вскидывая меч над головой. – Рыцари и сержанты, для нас открылись ворота рая. Вперед! Мы будем первыми, кто увидит Христа.

Фрумольд развернул коня и ринулся в разгорающуюся битву. Следом за ним двинулся Вальтер Неимущий, опустив копье для последней в жизни атаки. Гийом Шерпентье скрипнул зубами, но не посмел отстать от своих товарищей. Рыцари, перестраиваясь на ходу, железной стеной понеслись на врага. Их удар во фланг сельджукам был неожиданным, а потому страшным. Турки уже почти разрубившие фалангу пополам, вдруг стали поворачивать коней. Их бегство было столь же стремительным, сколь и недавняя атака. Но преследовать их никто не стал, из опасения нарваться на засаду.

– Галеры! – вдруг закричал чудом уцелевший Бланшар. – Византийский флот на подходе!

Из шестидесятитысячного войска крестоносцев, еще совсем недавно высадившихся на берегу Босфора, уцелела едва ли десятая часть. Все остальные были либо убиты, либо взяты в плен и проданы в рабство. Стоявший на носу адмиральской галеры друнгарий Константин Котаколон обернулся к комиту архонтопулов Радомиру и произнес небрежно:

– Какая жалкая участь. Какая гримаса судьбы.

– Все там будем, – холодно заметил комит. – По крайней мере, пали они с честью. Мир их праху.

– Будем надеяться, что Господь позаботится о них, – примирительно заметил дука Мануил Вутумит. – Ведь они так стремились попасть в рай.