Читать книгу Старец Горы - Сергей Шведов - Страница 4

Боэмунд сдержал слово и прихватил расторопного портного с собой. У графа Антиохийского были на армянина свои виды, и он не замедлил их обнародовать, бросив мимоходом, что не позволит столь даровитому человеку зарывать в землю свой талант.

– В конце концов, что такое барон для хитреца недавно спихнувшего с престола патриарха.

– Ты себя имеешь в виду, благородный Боэмунд?

– Нет, Андроник, – тебя, – усмехнулся граф. – Мне кажется, что прелюбодеяние грех не менее тяжелый, чем содомия.

– Найдется немало людей, благородный Боэмунд, которые оспорят твои слова, но среди них не будет скромного портного Андроника. Моя недостойная супруга сбежала с византийским лохагом десять лет тому назад, и с тех самых пор меня не оставляет надежда, что эта парочка рано или поздно будет гореть в аду.

– Ты злопамятный человек, армянин.

– Мой папа был сирийцем, а у сирийцев очень горячая кровь.

– К счастью, я никогда не был женат, – усмехнулся граф. – Но власть порой бывает не менее ревнива, чем любовь.

– И как зовут человека, к которому благородный Боэмунд ревнует красавицу Антиохию?

– Браво, Андроник, – засмеялся нурман. – Ты схватываешь мои мысли на лету. Его зовут барон Глеб де Руси. Ты с ним знаком?

– Серьезный соперник, – согласился Андроник. – Я видел благородного Глеба в Иерусалиме и даже был вхож в его дом. С черного входа, естественно. Портных не сажают за стол с благородными людьми.

– В рыцари я тебя посвящать не буду, армянин, но каноником при храме Святого Петра сделаю. Если, конечно, ты сумеешь мне угодить.

– Я выполню любой твой приказ, благородный Боэмунд. Однако моих скромных сил вряд ли хватит, чтобы одолеть могущественного барона.

– Не волнуйся, Андроник, – успокоил преданного слугу нурман. – Я не собираюсь убивать Глеба. Достаточно будет и того, что патриарх Даимберт отлучит его от церкви.

– Ты снял камень с моей души, граф. Я готов служить тебе верой и правдой.

– Мне нужен виконт Леон де Менг, – сказал негромко Боэмунд, склоняясь к портному. – По слухам, он скрывается в Константинополе. Виконта преследуют кредиторы. И защитить его кроме меня некому. Церковь отвернулась от человека, нарушившего обет, данный Богу, и бежавшего из Антиохии в трудный для воинов Христа час.

– Я найду виконта, – с готовностью кивнул Андроник. – Я много лет прожил в Константинополе, и для меня в этом городе нет тайн.

Антиохия тяжело перенесла две осады и штурм, число ее жителей сократилось на четверть, но жизнь брала свое, и город постепенно залечивал раны, нанесенные войной. Нурманы хоть и прибрали город к рукам, отобрав у законных хозяев лучшие дворцы и дома, однако не смогли изменить образ жизни, складывающийся веками. Справедливости ради надо сказать, что благородный Боэмунд покровительствовал ремесленникам и торговцам, железной рукой пресекая насилия, чинимые пришлыми франками. Да и сами крестоносцы потихоньку осознавали, что война уже закончилась и теперь им неизбежно придется встраиваться в мирную жизнь и находить общий язык со своими соседями. В городе, возведенном еще во времена Римской империи, царила атмосфера, чем-то неуловимо напоминавшая константинопольскую. Византийцы хоть и потеряли город несколько десятилетий тому назад, но оставили здесь неизгладимый след в виде храмов, общественных зданий и роскошных дворцов, принадлежавших некогда гордым патрикиям. Трактиры в Антиохии тоже были. И хотя сельджуки, принявшие ислам, осуждали потребление вина, это не мешало не только нукерам, но и знатным бекам время от времени посещать злачные места. Возможно, в силу этой причины вино в антиохийских трактирах продавали даже по ночам, чего никогда не делали в Константинополе. В столице Византии действовал строгий закон, запрещавший трактирщикам продавать горячительные напитки после восьми часов вечера. Конечно, закон обходили, но в случае оплошки виновнику грозило суровое наказание.

Этот трактир, расположенный в сотне шагов от храма Святого Петра, был едва ли не самым любимым местом отдохновения почтенного Андроника еще в ту пору, когда он был учеником портного Велизария, сурового фракийца, умевшего однако ладить с сильными мира сего. Именно от Велизария Андроник получил свои первые уроки и не только в портняжном мастерстве.

Андронику недолго пришлось скучать в одиночестве. Не успел он еще осушить первой кружки, как к нему подсел худощавый человек небольшого роста и малого достатка, если судить по одежке, изношенной до неприличия. Простодушный обыватель счел бы почтенного Никодима бродягой, но Андроник был на его счет куда более лестного мнения.

– Рад, что дождался тебя, рафик, – проговорил неожиданно низким голосом Никодим. – По-моему, ты слишком задержался в Иерусалиме.

– К сожалению, человек не всегда волен в своих поступках, – вздохнул Андроник. – Со смертью даиса Хусейна оборвались многие связи, и их следовало восстановить.

– Шейх Гассан, надо полагать, оценит твои старания, рафик, но протовестиарий Михаил тобою недоволен.

– Сожалею, что не смог угодить сиятельному мужу и приложу все усилия, чтобы заслужить его прощение.

Андроник знал Никодима вот уже около десятка лет. Этот невзрачный по виду человек был одним из самых даровитых сотрудников высокородного Афрания, комита схолы агентов достославного императора Алексея Комнина. За Никодимом числилось много сомнительных дел, но в его преданности басилевсу и протовестиарию Михаилу можно было не сомневаться.

– Константинополю мешает Боэмунд, – холодно произнес Никодим, – пока этот человек правит Антиохией, власть империи не сможет утвердиться не только в Северной Сирии, но и в Киликии.

Дело было, конечно, не только в благородном Боэмунде, но и в такаворе Малой Армении Татуле, человеке хитром и удачливом. Этот достойный представитель династии Рубекидов, изгнанных с Кавказа турками, сумел не только утвердиться в Сизе и Тарсе, но и прибрать к рукам значительную часть Киликии и Кападокии, некогда процветающих провинций Византийской империи, позднее попавших в руки сельджуков. Естественно в Константинополе спали и видели, как бы вернуть под императорскую длань если не Каппадокию, то хотя бы Киликию, благо главные враги басилевса, сельджуки, были уже изгнаны оттуда стараниями крестоносцев и такавора Татула. К сожалению, ни сам Татул, ни армянские князья отнюдь не торопились в объятия Алексея Комнина, предпочитая независимость отеческой заботе византийцев.

– По моим сведениям, такавор Армении уже успел установить дружеские отношения с бароном де Руси, чей замок находится на границе Северной Сирии и Киликии.

– Хороший замок? – полюбопытствовал Андроник.

– Арабы умеют строить, – криво усмехнулся Никодим. – К сожалению, сельджукский бек не проявил твердости и сдал приграничную твердыню крестоносцам, убоявшись голода и осады. Теперь этот замок называется Раш-Русильон, а его гарнизон составляют, по меньшей мере, полторы сотни человек.

– Скала льва русов, – перевел название замка Андроник. – Звучит многообещающе.

– Барон де Руси прибрал к рукам еще несколько замков и подчинил себе окрестные городки.

– Я это знаю, Никодим, – кивнул Андроник. – Успехи барона де Руси беспокоят не только Византию, но и нурмана Боэмунда. Он собирается устранить его руками иерусалимского патриарха Даимберта, обвинив в прелюбодеянии. Граф поручил мне найти Леона де Менга, который скрывается где-то в Константинополе, и я очень надеюсь на твою помощь, дорогой друг.

– Если Леон де Менг находится в Византии, то мы его найдем, – уверенно отозвался Никодим, – но это не решит всех наших проблем, Андроник.

– Боюсь, что их не решит и смерть Боэмунда, если ты на это намекаешь, нотарий. У нурманов появится новый вождь, который продолжит дело предшественника. Танкред ничем не лучше своего дяди.

– Императору Алексею Боэмунд нужен живым. Ты должен заманить графа Антиохийского в ловушку, и тогда у нурмана не останется иного выхода, как принять условия, продиктованные ему басилевсом.

– И как ты себе это представляешь?! – всплеснул руками Андроник. – У Боэмунда четыре сотни рыцарей и пять тысяч пеших и конных сержантов. Или император Алексей собирается направить в Северную Сирию целую армию?

– К сожалению, у нас нет под рукой достаточно сил, чтобы одолеть нурманов в битве, – вздохнул Никодим. – А из Европы в Константинополь хлынули тысячи новых авантюристов, узнавших об удаче первых крестоносцев. Открытое столкновение с франками в такой ситуации чревато гибелью.

– У империи, выходит, нет сил, чтобы одолеть Боэмунда, а у меня они есть, – горько усмехнулся Андроник. – Я что, по-твоему, командую армией?

– Протовестиарий Михаил полагал, что после смерти Хусейна Кахини именно ты станешь даисом Сирии.

– Шанс у меня есть, – не стал скрывать Андроник, – но мне предстоит сделать нелегкий выбор между халифом аль-Мустали и шейхом Гассаном, ибо былого единства среди исмаилитов уже нет.

– Зато ты всегда можешь рассчитывать на покровительство императора Алексея и его протовестиария, – заверил хитроумного рафика Никодим.

– Спасибо на добром слове, друг, – отсалютовал нотарию полной кружкой Андроник. – Передай сиятельному Михаилу, что я приложу все свои скромные силы для торжества правого дела.

– Я передам, рафик, можешь не сомневаться, – кивнул Никодим. – И помни – твои заслуги перед империей будут по достоинству оценены.

В щедрости византийского императора Андроник не сомневался. Но в данной ситуации его куда больше заботило мнение шейха Гассана о своей скромной персоне. Ибо если бывшему портному и суждено было назваться даисом, то только по слову Старца Горы, ставшего фактическим главой исмаилитов. Пока Гассан ибн Сулейман не заявлял о своем окончательном разрыве с каирским халифом, но все понимали, что рано или поздно это случится. Бузург-Умид не рискнул свидеться с Андроником в Антиохии, где хозяйничали нурманы. Латтакия, контролируемая провансальцами и византийцами, показалась ему более подходящим местом для тайного свидания. В последние годы бывший федави, руки которого были в крови по самые локти, стал побаиваться за свою жизнь. И к этому у него имелись серьезные основания. Впрочем, исмаилиты давно и прочно обосновались в портовом городе и имели здесь целую сеть своих агентов и просто доброжелателей. Во всяком случае, Бузург-Умид пригласил Андроника не в таверну, а в довольно приличный по местным меркам дом, принадлежавший сирийскому купцу, числившемуся пока что лазиком исмаилитов, но в будущем рассчитывающим, видимо, на куда более солидное положение. Иначе с чего бы это он окружил воистину царской заботой почтенного Бузург-Умида. Стол, к которому пригласили Андроника, ломился от блюд, хотя перс никогда не слыл обжорой.

– Шейх Гассан поручил мне духовное руководство орденом в Сирии, Палестине и Ливане, – начал с главного Бузург-Умид. – Он назначил меня кади этих земель.

– Да продлятся вечно дни сиятельного сына Сулеймана, – молитвенно сложил руки на груди Андроник, – он сделал правильный выбор.

Бузург-Умид был недоволен положением дел в Палестине и не скрыл этого от рафика. По его мнению, Андроник проводил время в постыдной праздности и не сумел объединить вокруг себя растерявшихся после оглушительного поражения исмаилитов.

– Воля твоя, кади, – обиженно проговорил рафик, – но наши дела в Палестине не так уж плохи. Нам с Русланом удалось прибрать к рукам часть пристани в порту Яффы и почти целый квартал в городе. Кроме того, мы контролируем замок, расположенный между портом и Иерусалимом. По-твоему, этого мало?

– Тогда почему ты не продолжил столь удачно начатое дело? – нахмурился Бузург-Умид.

– Во-первых, у меня появилась твердая уверенность, что Ролан де Бове справиться в Палестине и без меня, а во-вторых, я не мог упустить возможности поправить наши дела здесь, в Северной Сирии.

– Боюсь, ты переоценил свои силы, почтенный Андроник, вряд ли нурманы позволят тебе вволю порезвиться на землях, которые они уже считают своими.

– Боэмунд – крупная фигура, – согласился рафик с Бузург-Умидом. – Но он не вечен.

– Ты собираешься его устранить? – насмешливо прищурился кади.

– Мои замыслы идут дальше, почтенный Бузург-Умид, но мне нужна твоя помощь, ибо сам я всего лишь песчинка на ступнях Аллаха, бессильная и безгласная.

– Не прибедняйся, Андроник, – засмеялся кади. – Я ведь знаю, что ты метишь на место Кахини.

– Не мне судить о своих достоинствах, почтенный Бузург-Умид, – печально вздохнул рафик. – Но я готов служить шейху Гассану не только в ранге даиса, но даже в ранге осла. Если на то будет его и твоя воля.

– Ближе к делу, Андроник, в твоей преданности нашему общему делу никто не сомневается.

Бывший портной излагал свой план подробно и обстоятельно, сумев-таки заинтересовать самоуверенного Бузург-Умида. Подручный шейха Гассана, то и дело поглаживал холеную бородку и время от времени даже крякал от удовольствия.

– Вряд ли нам удастся прибрать к рукам Антиохию, но два приграничных замка это тоже не плохо, – задумчиво проговорил Бузург-Умид. – Как они называются?

– Раш-Русильон и Ульбаш, – с готовностью подсказал.

– Если мне не изменяет память, Ульбаш стережет дорогу, ведущую к Халебу?

– Ты как всегда прав, кади, – склонил голову Андроник. – Было бы совсем неплохо, если бы эмир Ридван потревожил его обитателей. Барон де Руси не оставит бесчинств халебцев без внимания, чем значительно облегчит нашу задачу.

– А ты уверен, что сумеешь справиться с бароном, даже после гибели или пленения Боэмунда?

– Возможно, у барона де Руси нет врагов среди крестоносцев, зато завистников в избытке. Как только Леон де Менг появится в Иерусалиме, участь Глеба будет решена. Поверь мне на слово, кади. Патриарх Даимберт не выпустит столь ценную добычу из своих рук. Вот тогда и пробьет час Ролана де Бове, который предложит помощь попавшему в беду барону. Мы получим два замка, не пролив ни капли крови, причем нурманам даже в голову не придет, что границы их графства контролируют исмаилиты.

– Мне нравится твой замысел, Андроник, – усмехнулся Бузург-Умид. – И если тебе удастся его осуществить, то быть тебе даисом Сирии по воле шейха Гассана.

Замок Раш-Русильон производил впечатление даже на искушенного человека. Построившие его арабские мастера сполна использовали выгоды местности, употребив для своей цели небольшое горное озеро с удивительно прохладной и чистой водой. Трудно сказать, каким образом им удалось возвести столь грандиозное сооружение на небольшом островке. Не исключено, что они сначала построили замок в котловине, а уж потом заполнили ее водой. Внешние стены Русильона были сложены из обтесанных камней и в высоту достигали пятнадцати метров, четыре башни располагались по углам, а пятая, приворотная, к которой вел подъемный мост, чуть выступала вперед, утопая в воде. Над внешней стеной возвышалась внутренняя, достигавшая по прикидкам наблюдателей двадцати метров. И уже за этой искусственной преградой громоздился четырехугольный донжон, царапавший небо своей плоской крышей. Замок Раш-Русильон стерег дорогу, ведущую к городу Марашу, расположенному в Киликии, и в силу этой причины благородный Боэмунд не мог его миновать. Дабы не вызывать подозрения у хозяина в недобрых намерениях, граф Антиохийский направился в замок с небольшой свитой в двадцать человек, состоящей в основном из рыцарей и сержантов. Единственным гражданским лицом в окружении благородного Боэмунда был почтенный Андроник, которого нурман представил хозяину замка как портного и толмача.

– К сожалению, я не знаю ни слова по-гречески, – развел руками, затянутыми в кожаные перчатки, Боэмунд, – не говоря уже об армянском и тюркском. Не все обладают твоими талантами, благородный Глеб.

Изнутри замок выглядел не менее внушительно, чем снаружи. На довольно обширном пространстве между внутренней и внешней стеной размещались хозяйственные постройки – конюшни на добрую сотню лошадей и хлев, тоже не пустующий. Запах здесь был соответствующий, но Боэмунд, с интересом разглядывающий галерею, бруствер и зубцы на стене, не обратил на это никакого внимания.

– А сено для лошадей ты где берешь? – спросил он Глеба.

– В долине, – пожал плечами Лузарш. – Здесь удивительно сочная трава.

Проход во внутренней стене перегораживали две стальных решетки. Их, разумеется, подняли, дабы пропустить гостей. Но во внутренний двор Боэмунд и его свита вступили уже пешими. Кроме огромного донжона, здесь располагалось внушительных размеров трехэтажное здание, чем-то напоминающее римское палаццо. Окна палаццо были забраны стеклом, причем не маленькими кругляшками, как это принято в Италии, а довольно большими прямоугольниками, пропускающими внутрь, надо полагать, массу солнечного света. В донжоне, как сразу же сообразил Боэмунд, располагались сержанты и слуги, а палаццо предназначалось для барона и его семьи, поскольку именно туда благородный Глеб повел своих гостей.

– Нечто подобное я видел на Сицилии, – задумчиво проговорил граф Антиохийский, разглядывая украшенные мозаикой стены. – Арабские князья умеют устраиваться в жизни, куда лучше нас европейцев.

– Ты еще не видел мой бассейн с проточной водой, благородный Боэмунд, – усмехнулся Глеб.

– И чем же знаменит твой бассейн, барон?

– Тем, что излечил от подагры каноника Фрумольда и помог зарубцеваться ране Этьена де Гранье.

Бассейн занимал почти половину первого этажа палаццо. Боэмунд с опаской смотрел на бурлящую воду, не рискуя прикоснуться к ней рукой. Замешательства графа вызвало улыбку на губах барона де Руси:

– Вода в бассейне действительно горячая, но до точки кипения ей далеко. А бурлит она из-за фонтанчиков, которые бьют на дне. Вы можете смыть с себя дорожную пыль, благородные шевалье, пока мои слуги готовят для вас ужин.

Первым в горячую воду вошел почтенный Андроник и даже взвизгнул от удовольствия, насмешив до икоты благородного Боэмунда. Впрочем, граф не замедлил воспользоваться любезным предложением хозяина и прыгнул в воду прямо с бортика. Бассейн был довольно глубок, во всяком случае, нурман не понес никакого ущерба. А вода действительно была горячей, как и предупреждал барон.

– Мне приходилось прежде слышать о целебных свойствах горных источников, – сказал Андроник, подплывая к Боэмунду, – но пользуюсь я ими впервые в жизни. Это даже лучше, чем серные бани Багдада.

– А тебе случалось бывать в Багдаде, почтенный Андроник, – прищурился в его сторону Боэмунд.

– Я объехал полмира вместе с Самвелом, – вздохнул армянин. – Боже, какие красавицы ублажали нас в Каире. Черные, как сама ночь.

– Шутишь? – не поверил благородный Ричард Ле Гуин, дальний родственник и близкий друг Боэмунда.

– Мы возлежали на роскошных ложах, запах цветов кружил нам головы, а руки красавиц ласкали наши тела. Ты видел танец живота, шевалье?

– Ты хочешь сказать, что живот пляшет отдельно от тела? – удивился Ричард.

– Нет, шевалье, танцует женщина, прекрасная как вечерняя заря, а ее движения способны разбудить безумную страсть даже в одряхлевшем от старости мужчине.

– Ты разбудил мое любопытство, Андроник, – засмеялся Ричард. – Каир отныне станет моей путеводной звездой.

Перед ужином гостей приветствовала хозяйка. Во всяком случае, именно так назвал Адель де Менг благородный Боэмунд, вызвав тем самым некоторое замешательство среди шевалье. С другой стороны, как еще мог назвать граф Антиохийский женщину, родившую барону де Руси сына? К слову сказать, младенца, довольно крупного и крепкого на вид, благородная Адель держала на руках. По всем законам этот малый был бастардом, но если Лузарш признал его законным сыном, то значит быть по сему.

– И как зовут твоего сына, благородный Глеб?

– Владислав, я назвал его в честь своего отца.

Ужин прошел в непринужденной обстановке. Гвидо де Шамбли рассказал нурманам несколько забавных охотничьих историй, вывезенных им из далекой Франции. Больше всех над его рассказами смеялся почтенный Андроник, которого все-таки пригласили к ужину, хотя и усадили в самом конце стола среди сержантов. Рафик с удивлением обнаружил, что в дружине барона большинство составляют отнюдь не франки, а русы, выходцы из далекого Константинополя. Все они участвовали в освобождении Гроба Господня, но в их приверженности христианской вере у Андроника были большие сомнения.

– Русы почитают Христа, хотя и своих богов не забывают, – спокойно отозвался на его вопрос сержант с вполне христианским именем Василий.

– Выходит, ты не веришь в божественную природу Иисуса? – уточнил настырный рафик.

– Не мне судить, почтенный, – пожал плечами светловолосый и синеглазый рус. – А зовут меня не Василий, а Вузлев, впрочем, это, кажется, одно и тоже.

Андронику и прежде приходилось сталкиваться с русами, но в основном это были торговцы, люди степенные и слов на ветер не бросающие. Вузлев принадлежал к другой породе людей, его отец был варангом, дед витязем, служившим Тьмутараканским князьям.

– А зачем ты отправился в крестовый поход?

– Захотелось мир посмотреть и себя показать, – пожал широкими плечами Вузлев-Василий.

Андронику ничего другого не оставалось, как только руками развести. Все они, в сущности, были искателями добычи и приключений – и франки, и русы, и нурманы. А потому не будет в Сирии, Палестине и Кападокии покоя, пока эти люди топчут родную для Андроника землю.

Барону де Руси не понравился замысел Болдуина в отношении Мараша. По его мнению, нурманам не следовало затевать войну с христианской Арменией, ибо такавор Талак готов заключить союз с крестоносцами против сельджуков. Разговор этот происходил в покоях барона сразу после ужина и присутствовал при нем только почтенный Андроник. Зачем Боэмунд привел с собой этого кругленького и скользкого человечка, Глеб не понял, но возражать против причуды гостя не стал. Пока что Андроник тихо сидел в углу и с интересом разглядывал стены, обшитые ливанским кедром.

– Мне не нужен Мараш, но об истинной цели моего похода объявлять еще рано, – прояснил свою позицию Боэмунд и протянул барону свернутый в трубку кусок пергамента: – Прочти вот это.

Письмо было написано по-гречески, так что Глеб без труда разобрался в его содержании. Христиане Милитены молили благородного Боэмунда о помощи, обещая ему поддержку и живой силой и продовольствием в борьбе с эмиром Гази Гюлюштекином.

– Если нам удастся закрепиться на Анатолийском плато, то не багдадский халиф будет грозить нам войною, а мы ему.

– А сил у тебя хватит, благородный Боэмунд?

– Против эмира Гази хватит, – твердо произнес нурман, – но если к нему на помощь придет эмир Ридван, то у нас возникнут большие трудности. Именно поэтому, благородный Глеб, я прошу тебя о помощи. Ты разоришь окрестности Халеба и тем самым отвлечешь на себя внимание Ридвана.

– Риск, – покачал головой Лузарш, пристально при этом глядя на Андроника.

– У тебя за спиной будет замок Ульбаш, – напомнил Боэмунд. – Ты всегда сможешь укрыться за его стенами.

– Я не о себе говорю, а о тебе, благородный Боэмунд. Почему бы тебе не заручиться поддержкой Болдуина Эдесского?

– Нет, барон, – засмеялся нурман, – я и с тобой не хочу делиться своей удачей, а уж тем более с Бульонскими. Старший из них прибирает к рукам город за городом в Палестине и, по слухам, собирается жениться на византийской принцессе, дабы оспаривать власть у самого басилевса, а младший того и гляди захватит Багдад и объявит себя султаном.

– О какой принцессе идет речь? – насторожился Глеб.

– О правнучке Константина Монамаха, – пояснил услужливый Андроник, – той самой, что была замужем за Львом Диогеном. По слухам, в Константинополе очень озабочены планами благородного Готфрида.

– Интересно знать, – усмехнулся Лузарш, – откуда портной и толмач так хорошо осведомлен о константинопольских делах?

– Андроник был близким другом почтенного Самвела, оказавшего мне лично немало услуг, – пояснил Боэмунд.

– Я видел тебя в Иерусалиме, – вспомнил вдруг Глеб.

– Это правда, – подтвердил охотно Андроник. – Я шил котту и пелисон для благородной Марьицы по просьбе Ролана де Бове.

– Ты искусный портной, – кивнул барон.

– Я всегда к твоим услугам, благородный Глеб, – склонился в низком поклоне Андроник.

– Так мы договорились, барон? – спросил нетерпеливый Боэмунд.

– Мне потребуется неделя, чтобы собрать своих людей и перебросить их в замок Ульбаш.

– Хорошо, – кивнул головой нурман. – А через двадцать дней я возьму Милитену. Как зовут наглого эмира, решившего оспаривать у меня власть над Анатолией?

– Гази Гюлюштекин, – с готовностью откликнулся Андроник.

– Тем хуже для него, – надменно бросил нурман и решительно поднялся с места. – Желаю тебе удачи, благородный Глеб.

Гонец догнал Боэмунда у стен Мараша, одного из самых больших и богатых городов Киликии. У графа Антиохийского появился соблазн взять город, благо правитель Мараша не выказал доблести и готов был заплатить любую сумму, только бы избавить обывателей от ужасов войны. Будь у Боэмунда в запасе хотя бы месяц, он прибрал бы к рукам Мараш, не готовый к долгой осаде. К сожалению, времени у нурмана не было. Барон де Руси уже покинул берега Оронта и вторгся в Южную Сирию, разоряя городки подвластные Ридвану. Если верить гонцу, то благородный Глеб наголову разбил двухтысячный отряд сельджуков, высланный ему навстречу, и теперь уверенно продвигался к Халебу.

– Чего доброго барон возьмет логово Ридвана раньше, чем мы подойдем к стенам Милитены, – пошутил Боэмунд. – Очень даровитый человек.

– Однако не лишенный недостатков, – напомнил нурману Андроник.

– Ты нашел Леона де Менга? – строго глянул на словоохотливого портного граф.

– Это нетрудно было сделать, благородный Боэмунд, – немедленно откликнулся портной. – Виконта видели в свите графа Тулузского, собирающегося возглавить новый крестовый поход.

– Какой еще поход? – удивился нурман.

– Европа потрясена вашими успехами, граф, тысячи и тысячи доблестных рыцарей, возмечтав о славе и добыче, волной хлынули в Константинополь. Император Алексей сделает все от него зависящее, чтобы как можно скорее переправить их через Босфор, дабы нетерпеливые воины Христовы не привели в запустение его земли.

Весть была неприятной, с какой стороны не посмотри. На протяжении всех этих лет в Сирию и Палестину прибыло немало паломников, но это были в основном одиночки, неспособные повлиять на расклад сил, сложившийся на Востоке. В данном же случае речь шла о новом походе, во главе которого стояли амбициозные люди, жаждущие не только добычи, но и новых земель. И уж конечно благородный Раймунд не упустит случая, чтобы направить усилия новых воинов Христа в нужную для себя сторону. Сен-Жилль грезит о большом королевстве, включающем в себя Ливан и Северную Сирию, и ради достижения этой цели он пойдет на сделку не только с дьяволом, но и с византийским басилевсом. Благородному Боэмунду следует поторопиться с захватом Милитены, в противном случае его просто выметут не только с Анатолийского плато, но и из долины Оронта.

Боэмунд взял с собой в поход четыреста пятьдесят рыцарей, три тысячи конных сержантов и две тысячи пеших туркополов, набранных из местных жителей и выполнявших в его войске вспомогательные функции. Христиане Милитены обещали прислать ему в помощь тысячу конных и три тысячи пеших воинов. Имея под рукой такую силу Боэмунд, по словам Андроника, вполне мог рассчитывать на скорую и оглушительную победу. Ибо под началом у эмира Гази Гюлюштекина имелось не более шести тысяч воинов, из которых только пятую часть составляли тяжелые кавалеристы, облаченные в кольчуги и панцири, а остальные либо вообще обходились без защитного снаряжения, либо носили кожаные нагрудники, лишь местами покрытые стальными пластинами. Как правило, легкие кавалеристы не выдерживали удара рыцарской конницы и рассыпались при первом же натиске. Если верить Андронику, то до появления крестоносцев сельджукские и арабские эмиры обходились тысячью редко двумя тысячами вооруженных гвардейцев, служивших за плату. Это были хорошо обученные бойцы, для которых служба эмирам и бекам являлась источником существования. Любой богатый и знатный сельджук мог набрать дружину и навязать приглянувшемуся городу свои условия. Бывали, конечно, случаи, когда горожане, недовольные правлением эмира, прогоняли его прочь, но тут же на его месте появлялся другой, еще более жестокий и жадный. Заставить эмиров объединиться могла только воля султана или внешняя угроза. До прихода крестоносцев такой угрозой для сирийских сельджуков был фатимидский Египет. Мамелюки каирского халифа частенько брали верх над объединенным войском сельджукских эмиров, пока те не догадались привлекать на свою сторону кочевые племена. Правда, если битва принимала тяжелый и кровопролитный характер, туркмены обычно разворачивали коней и уходили в родные кочевья. Ибо на войне их интересовала только добыча, а подчинялись они только своим вождям и старейшинам. Именно туркмены наряду с сирийцами и составляли легкую конницу, быструю, мобильную, но, к сожалению для эмиров, не слишком стойкую в битве.

Боэмунд с большим интересом слушал осведомленного Андроника, благо свободного времени у них было более чем достаточно. Пока никто не потревожил нурманов, стремительно продвигавшихся от Мараша к Милитене. Андроник, утверждавший, что знает Анатолийское плато как свои пять пальцев, ни разу не дал повода Боэмунду усомниться в своих способностях проводника. Нурманы за время этого беспримерного похода не испытывали ни голода, ни жажды. Боэмунд уже жалел, что взял с собой обоз и пехоту, которые сильно тормозили движение его армии. Андроник посоветовал ему посадить пехоту на телеги, а продовольствие или раздать конникам, или выбросить благо до Милитены осталось не более двух переходов. Граф Антиохийский последовал разумному совету, что позволило нурманам значительно увеличить скорость передвижения. Неприятность случилось, когда до города было рукой подать. Благородный Ричард Ле Гуин, обладавший острым зрением, уверял, что видит стены Милитены, проступающие сквозь утреннюю дымку, но как раз в этот момент на нурманов, только что выбравшихся из ущелья, обрушилась стена дождя. Ливень был такой силы, что в двух шагах ничего не было видно. Крестоносцы пришпорили коней и бесформенной лавиной ринулись к ближайшему лесу, мечтая укрыться под его сенью от потоков льющейся с неба воды. Напрасно Боэмунд криком пытался удержать своих людей от опрометчивого шага, за раскатами грома его никто не услышал. Сельджуки, практически невидимые сквозь серую пелену дождя, атаковали нурманов, рассыпавшихся по равнине, со всех сторон. Стрелы падали на крестоносцев вперемешку с градом, и те далеко не сразу сообразили, что их атакуют. Боэмунд приказал герольдам трубить сбор и тем спас свою армию от окончательного разгрома. Потерявшие направление рыцари и сержанты, прикрываясь щитами от летящей смерти, сумели все-таки построиться в каре. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, а вместе с дождем исчезли и сарацины на быстрых как ветер конях. Нурманы в этой внезапной и нелепой битве среди потоков воды потеряли обоз и практически всех пехотинцев. Пятьдесят рыцарей и триста сержантов навсегда утонули в анатолийской грязи.

– Нам надо торопиться, – сказал Андроник впавшему в ярость Боэмунду. – Мы должны подойти к Милитене раньше, чем эмир Гази успеет перестроить свои ряды.

Боэмунд оставил две сотни сержантов во главе с шевалье Ле Гуином, дабы те позаботились о раненных и павших, а сам, во главе уцелевших нурманов, двинулся к городу, чьи крепкие стены теперь уже совершенно отчетливо виднелись у горизонта. Нурманам все-таки удалось опередить сельджуков. Эмир Сиваса Гази Гюлюштекин замешкался на подступах к Милитене, что позволило Боэмунду развернуть своих рыцарей и сержантов прямо перед городскими воротами, спиной ко рву. Позиция была удобной, и позволяла нурманам в случае неудачи укрыться за городской стеной, благо ворота Милитены уже распахнулись, а со стен города доносились до крестоносцев приветственные крики.

– Успели! – облегченно вздохнул Андроник. – Теперь город твой, благородный Боэмунд, а вмести с ним ты получишь контроль над Анатолийским плато.

– Я еще не одержал победу, – процедил сквозь зубы озабоченный нурман. – Сдается мне, что у эмира Гази сил больше, чем мы полагали.

– Так ведь и к тебе идет подмога, граф, – кивнул Андроник на городские ворота, из которых выезжали облаченные в кольчуги всадники. – Надо отдать должное милитенцам, они держат слово.

Нурманы переходили в атаку неспеша, медленно разгоняя своих тяжелых коней. Навстречу им с визгом ринулись туркмены эмира Гази, прежде, видимо, никогда не встречавшиеся в битве с крестоносцами. Сам Боэмунд в атаке не участвовал, он собирался дождаться милитенцев, чтобы с их помощью решить исход этого важного во всех отношениях сражения. Нурманы, как и предполагал граф Антиохийский, легко смяли туркменов, но их продвижение сразу же замедлилось, как только они уперлись в гвардейцев эмира Гази.

– Пора! – сказал Боэмунд, оборачиваясь к Андронику.

– Действительно пора, – согласился тот и огрел хлыстом резвого коня.

Град стрел обрушился на Боэмунда и его немногочисленную свиту. Рыцари падали один за другим, а потрясенный граф никак не мог взять в толк, откуда свалилась на него эта напасть. И только соприкоснувшись с землей, Боэмунд вдруг отчетливо осознал, что его предали. В нурманов стреляли милитенцы, которых граф в безумном ослеплении принял за своих союзников. Боэмунд попытался подняться с земли, но не сумел высвободить ногу из-под туши убитого коня. Взбесившегося графа скрутили раньше, чем он успел обнажить меч. Потом Боэмунда приподняли и посадили на коня, дабы он мог видеть, как гибнет нурманская слава, под свист сельджукских мечей. Крестоносцы были окружены турками со всех сторон, шансов на спасение у них практически не осталось. Однако опьяненные грядущей победой турки прозевали неожиданный удар двухсот сержантов Ричарда Ле Гуина, которые прорвали железное кольцо, душившее их товарищей, что позволило последним уйти от неминуемой смерти. Боэмунд усмехнулся и повернул голову в сторону почтенного Андроника, явно огорченного приключившейся с сельджуками неудачей:

– Ну что, портной, партия продолжается?

– Возможно, – невозмутимо отозвался тот. – Вот только играть ее нурманам предстоит без своего короля.