Читать книгу Павлиний глаз - Сергей Смирнов - Страница 4

– Почему ты так долго?! – воскликнула Серафима, крепко сжав ладонями плечи дочери.

– Ты переставила баночку с мёдом, чтобы я её не нашла, – обиженно ответила Варенька, пытаясь выскользнуть из рук матери.

– Я сделала это, потому что у нас много варенья, а мёда всего одна баночка.

С этими словами Серафима отпустила девочку и присела рядом с ней на корточки.

– Когда мёд закончится, Тарас Наумович принесёт нам новую баночку, – продолжила негодовать Варенька.

– Я же говорила тебе, что немцы заняли город. Рынок сейчас закрыт, и эта баночка мёда у нас последняя.

– Прости, я забыла про немцев.

Девочка смутилась и вернула мёд на полку, после чего сунула погасший огарок свечи в кармашек своего платья.

В попытке подобрать нужные слова, чтобы рассказать дочери о нависшей над ними угрозе, Серафима прокручивала в своей голове последние пять минут с момента ухода Вареньки из кухни. Женщина сидела возле девочки в тёмной кладовке и видела перед собой обеденный стол с лежащими на скатерти орехами. Она не успела очистить их и выложить на остывающую в тарелках кашу, поскольку почувствовала неладное и немедля выбежала из кухни. Когда Серафима добежала до укрытого виноградником крыльца дома, то обнаружила за его калиткой грузовик с выстроившейся позади него шеренгой немецких солдат. Испуганно перепрыгивая через бетонные ступеньки крыльца, женщина распахнула входную дверь мазанки, заперла её и оказалась в кладовке.

– Нам нужно немедленно уходить из дома, – попыталась как можно спокойнее произнести Серафима, чувствуя свою вину за то, что отправила дочь в кладовку за мёдом.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Варенька.

– На улице немцы. Я возьму наши документы и сразу вернусь.

С этими словами женщина поднялась с корточек и вывела девочку в прихожую.

– Я хочу с тобой, – промолвила Варенька, боясь оставаться одной, словно мама могла покинуть её навсегда и уже не вернуться.

– Жди меня здесь! – наказала Серафима и зашла в молельную комнату, после чего скрылась в расположенной за ней спальней.

– Но почему мы не можем остаться в доме? – негодующе спросила девочка, желая продолжать слышать голос матери.

– Оставаться в доме слишком опасно.

Последние слова матери заставили Вареньку испуганно смолкнуть, после чего она обернулась к входной двери мазанки и осторожно отодвинула край закрывающей левое окно занавески. Убедившись, что на видимой части крыльца дома никого нет, девочка подошла к правому окну, в желании отодвинуть его занавеску, но внезапно одёрнулась, увидев опустившуюся ручку входной двери. Кто-то за дверью потянул ручку на себя, но запертая на ключ дверь осталась неподвижна. Затем «кто-то» дёрнул ручку с такой силой, что внутренности дверного замка истошно взмолились о пощаде, а стрельчатые окна у входной двери отчаянно задребезжали.

Застигнутая врасплох Варенька раскрыла рот, чтобы закричать, но неожиданно почувствовала запечатавшую её уста ладонь матери. Серафима развернула к себе перепуганную дочь и показала ей приставленный к губам палец. Варенька тут же крепко вцепилась в маму и зажмурилась, пытаясь обрести утраченное чувство защищённости. Женщина слышала, как трепещет в груди сердце испуганной девочки, и обняла её в ответ.

В следующую секунду на встретившем незваного гостя крыльце дома послышался мужской голос, которому спустя мгновение что-то ответил голос другого мужчины. Застывшие в объятиях друг друга мать и дитя ощутили, как по их коже пронеслись мурашки, и в оцепеневшем сознании Серафимы и Вареньки незримо отпечаталось лишь одно страшное слово – «Немцы», от которых женщину и ребёнка отделяла лишь не внушающая никакой уверенности деревянная дверь.

Голос второго мужчины вновь обратился к первому, после чего тот чиркнул по крыльцу чем-то металлическим и направился к курятнику, пока второй мужчина последовал в сторону хлева и летней кухни.

С выпрыгивающим из груди сердцем Серафима слышала, как мужчины удаляются осматривать территорию дома, и гадала, сколько времени солдатам Вермахта понадобится на то, чтобы погрузить в свой грузовик кур и поросёнка, вернуться обратно на крыльцо и взломать двери мазанки в поиске хозяев тарелок с остывающей на кухне гречневой кашей.

– Доченька, я знаю, тебе очень страшно, – обратилась к Вареньке дрожащим голосом мать. – Мне тоже страшно, но мы должны выбраться из дома и спрятаться за его пределами, чтобы плохие дяди нас не нашли.

Намертво вцепившаяся в Серафиму девочка помотала головой, не имея ни малейшего желания куда-либо выбираться из кажущегося ей вполне безопасным по сравнению с улицей дома.

– Когда плохие дяди вернутся к грузовику, мы с тобой выйдем во двор, – начала объяснять дочери свой план женщина. – Затем мы добежим до кухни, выберемся на её крышу и спрыгнем на лужайку тёти Мирославы, спрятавшись в её коровнике, пока немцы не уедут.

– Но я боюсь высоты, – промычала в ответ в живот матери Варенька.

– Я спрыгну первой и поймаю тебя на руки, – пообещала Серафима и поцеловала дочь в макушку.

Продуманный план побега, дающий матери и ребёнку надежду на благополучный исход, внезапно утонул в донёсшемся из птичьего загона кудахтанье.

– Что плохие дяди делают с моими курочками?! – испуганно воскликнула девочка.

– Забирают, – обречённо промолвила мать.

– Их надо остановить! – решительно заявила Варенька и попыталась освободиться из маминых объятий.

«Ты должна сказать ей правду!» – пронеслось в голове Серафимы, с трудом удерживающей в руках изворотливую дочь. – «Какой бы болезненной она ни была для Вареньки, это единственный шанс привести её в чувства и выбраться из дома живыми».

– Плохие дяди забирают наших курочек, чтобы убить их и съесть, а если мы помешаем им, то они убьют и меня, а затем увезут тебя, чтобы забрать твою кровь, после чего ты тоже умрёшь.

Ошеломлённая словами матери девочка внезапно замерла и беспомощно повисла на руках женщины.

«Лучше так, чем выдать немцам наше присутствие в доме», – думала Серафима, успокаивающе поглаживая дочь по голове.

Затем женщина взяла более не противящуюся её воле Вареньку за руку и отвела в молельную, дабы скрыть от девочки пугающие крики птиц.

«Один охраняет калитку, второй курит у грузовика, а третий сидит в машине», – рассматривала солдат на улице Серафима. – «Если попробуем вылезти из окон первых трёх комнат, нас тут же заметят. Остаётся окно четвёртой комнаты, выходящее на курятник».

С этими мыслями женщина с тревогой сжала губы и отвела дочь из молельной в спальню, заметив через её окно ещё пару немцев, снующих во дворе соседского дома.

«Только бы Тарас Наумович успел увести своих внуков», – подумала мать и вошла с Варенькой в комнату ребёнка, из окна которой была видна летняя кухня соседа, забор его дома и часть просторного луга, на котором паслись коровы тётушки Мирославы.

Когда фашисты заняли город, Мирослава подкармливала соседей молочными продуктами домашнего производства, а соседи в благодарность делились с женщиной тем, что имели сами. Кто-то давал яблоки или делился картошкой. Серафима же отдавала соседке куриные яйца и консервированные овощи, которые закатывала в кажущейся ей теперь бесконечно далёкой мирной жизни.

– Плохие дяди заберут коровок тёти Мирославы так же, как наших курочек? – спросила девочка, указав пальцем на щиплющих траву бурёнок.

– Может, заберут, а может, будут приезжать к тёте Мирославе за молочными продуктами, – ответила мать. – В любом случае соседской сметанки и творожка нам больше не видать.

– Какие жадины, эти немцы! – с неприязнью заметила Варенька. – Мы ведь тоже хотим есть. Почему они не могут оставить нам немного еды?

– Потому что немцы – это злые серые волки, пожирающие всё вокруг.

– Если немцы – это волки, значит, мы с тобой – бедные овечки?

– Получается, что так.

Женщина тяжело вздохнула и отвела дочь в последнюю, четвёртую комнату дома, служившую Серафиме мастерской, в которой она занималась портняжным делом, беря на дом в свободное от работы фабричной швеёй время заказы по пошиву женских платьев и мужских костюмов.

Варенька подошла к длинной вешалке и провела рукой по висящей на ней одежде, пока Серафима молча стояла у стола со швейной машинкой и впивалась пальцами в изогнутую спинку стула. Наполненные отчаянием глаза женщины словно пытались прожечь дыру в резных ставнях, наглухо запертых на засов с обратной стороны окна. Единственный путь на летнюю кухню через курятник, незаметный от стоящих за калиткой дома солдат, был полностью отрезан.

«Не отправь я дочь за мёдом, мы бы уже прятались в коровнике Мирославы», – корила себя мать, едва сдерживаясь, чтобы не запустить стулом в запертое ставнями окно.

– Нам нужно вернуться в молельную, – сказала девочке Серафима, с трудом взяв себя в руки. – Через окно молельной мы увидим возвращение немцев к грузовику и сможем тогда открыть дверь, чтобы добежать до кухни.

С этими словами женщина повернулась к Вареньке, взяла её за руку и отвела обратно в молельную комнату, где чего зажгла в алтарном подсвечнике новую свечу и прочла перед образами Спасителя и Богородицы молитву.

– Как увидишь солдат, идущих от крыльца к калитке, сразу зови меня, – наказала дочери мать. – Я буду смотреть за улицей из окна спальни.

– Только не закрывай двери между комнатами, чтобы я могла тебя видеть, – попросила девочка.

– Хорошо, – погладила ребёнка по голове женщина, вышла из молельной и подошла к окну спальни, увидев через него распахнутую дверь соседского дома отставного комбрига Тараса Наумовича.

Улицу с немецкими солдатами и грузовиком из своей спальни Серафима видеть не могла, обманув Вареньку, чтобы остаться в комнате одной. Женщина подошла к стоящему у занавешенного окна столу, развернула хлопчатобумажную ткань и коснулась пальцами холодной рукояти семизарядного револьвер системы «Наган».