Читать книгу Не оставляй ведьму в живых. Цикл романов «Легенды Фонарщика Лун» - Сергей Софрин - Страница 10

В каждой стране мира есть знаковое место, которое обязан посетить любой турист, даже если он совсем ничего не знает о здешних достопримечательностях и не склонен тратить деньги ни на что, кроме дешевых сувенирных поделок, кофе из автоматов и затертого пляжного лежака. Для стесненных в средствах или попросту не очень любознательных граждан этот шаг – что-то типа неизбежного традиционного зла, уносящего силы и время, но зато дарующего потом возможность щегольнуть перед своими знакомыми некоторой культурной просвещенностью. Фраза: «Пирамиды в Гизе… Колоссально… Я был просто поражен случившимся…»; или: «Елисейские поля вечером… Жуткая красота… Я обляпала мороженым все свое новое желтое платье…» – моментально ставит говорящего в один ряд с лучшими представителями элиты рода человеческого. Во всяком случае с той ее частью, что вечно путешествует, открывает, узнает, обляпывает и восхищается, никогда не отличая Тутанхамона от Микеланджело.

В Литве подобным объектом поклонения является каунасская Лайсвес аллея – или аллея Свободы – первая пешеходная улица Советского Союза, возникшая задолго до появления в Москве зацелованного свободными интеллектуалами Старого Арбата. Не бывает нормальных туристов из России, избравших местом своего приятного досуга Литву, и не посидевших тут в уютных кафе, не сфотографировавшихся на фоне Каунасского собора, гостиницы «Метрополь» и Музыкального театра. И заодно не узнавших, что известная сентиментальная песенка в ритме танго советского певца Вадима Козина «Утомленное солнце…» – только слабый, невыразительный вариант улетного шлягера популярного некогда литовского шансонье Даниэлюса Дольскиса «Паскутинис секмаденис» – или «Последнее воскресенье». Кстати, бронзовую фигуру шансонье в полный рост, делающего рукой приглашающий жест своей публике, они находят здесь же, рядом с гостиницей, в ресторане которой пел маэстро – напротив фирменной вывески «Metropolis».

Назначая встречу на Лайсвес аллее, специалист по масонам наверняка преподносил им своеобразный культурный подарок. Ему определенно казалось, что так они увидят его страну с самого выгодного ракурса, в контексте ее самобытного исторического наследия.

Командированным были заказаны двухместные апартаменты в отеле «Alanta», располагавшемся приблизительно в двух километрах от центра Каунаса на тихой улице с легким налетом поэтического сплина и доносившимся сюда откуда-то с юга запахом карамели. Все неоспоримые достоинства этой принадлежавшей симпатичной литовской семье гостиницы смазывала необходимость ночевки в одной комнате и висевшее тут на самом видном месте сине-фиолетовое полотно неизвестного художника. Рядом с ним облаченный в серое нательное белье Барон походил на готовящегося к смерти схимника. Ко всему прочему, он привез с собой кипятильник, галеты, сахар и чай, что лишило Марата удовольствия попить вечерком в гостиничном баре кофе с круассанами за счет узурпированных шефом подорожных.

Проведя в номере достаточно бессонную ночь, напарники неплотно позавтракали и пешком отправились на встречу, по пути стараясь не думать о неминуемом возвращении в отель и отличном бигосе⁷ поваров местных заведений общественного питания. Они напоминали персонажей Диккенса – вынужденно аскетичных, несгибаемо гордых и романтично неприкаянных. Только Марату эта участь сегодня досталась помимо его воли, благодаря архаичной привычке Станислава Георгиевича путешествовать с кипятильником, заваркой и потайным карманом для денег.

В полдень пространство перед Музыкальным театром просто кишело народом. Экскурсоводы подводили группы иностранных туристов к мемориалу Ромаса Каланты⁸, вдоль фасада здания дефилировали утонченные театралы с программками в руках, у газонов стояли вооруженные букетами цветов молодые люди, под деревьями степенными парочками прогуливались граждане, чей период волнительных встреч и расставаний давно миновал. Меж всех выше обозначенных категорий пешеходов нагло выступали сытые, упитанные голуби размером с мясную японскую перепелку. Сразу найти в толпе человека, фотографию которого они загодя хорошо изучили, было весьма непросто. Тот обнаружил себя сам, появившись откуда-то из-за спины Барона, и сразу обратившись к ним по-русски с учтивым приветствием.

– Здравствуйте, господа. – Произнес он глубоким, с велюровой ворсинкой и костяной трещинкой баритоном. – Разрешите представиться: Отто Брунович Кранц. Преподаватель классической философии, религиовед и историк масонского движения. К вашим услугам…

Перед ними возник моложавый подтянутый старичок с тонкими чертами лица и внимательными молодыми глазами – столь голубыми, что их цвет казался искусственным, смоделированным контактными линзами. Седые волосы говорившего целиком соответствовали его удивительным глазам – здоровые, блестящие и мягкие, составлявшие ухоженную шевелюру, какой мог позавидовать семнадцатилетний юноша. Гладко выбритый подбородок и щеки мужчины не имели ни единой мимической морщины, а глянцевый высокий лоб – следов тяжких раздумий.

– Очень приятно. – Немножко официальнее, чем, по мнению Марата, следовало бы, ответил Барон. – Меня зовут Станиславом Георгиевичем, моего спутника – Аристархом Маратовичем. Мы прибыли к вам для консультации по поводу масонского медальона, найденного в коллекции одного усопшего коллекционера его родственниками. Их интересует история и ценность предмета. Они же оплачивают услуги посредников, нашу поездку и ваши хлопоты. При нас находятся несколько качественных фотографий объекта.

– Превосходно.

Их новый знакомый сделал рукой приглашающий жест. Совсем как бронзовый шансонье у «Метрополя».

– Тогда пройдемте на соседнюю улицу, господа. У меня там машина припаркована. Лучше будет, если мы наши проблемы спокойно обсудим дома. Согласны?

Станислав Георгиевич с предложением согласился, и они на светлом «Ауди» достаточно свежего года выпуска, отправились куда-то за город, попутно слушая исторические экскурсы Кранца. Тот минут двадцать повествовал о литовских князьях, рыцарях Тевтонского ордена, замках, борьбе за независимость, революции, Второй мировой, оккупации и опять о борьбе за независимость, но потом вдруг перескочил на масонов и попросил показать ему фотографии медальона.

Барон, немного посомневавшись, со словами: «У вас здесь не очень оживленное движение…», снимки водителю передал, став внимательно наблюдать за дорогой.

– Это медальон магистра масонской ложи «Усердного Литвина», которая была основана в Вильно семнадцатого октября тысяча семьсот восьмидесятого года профессорами Виленского Университета. – Едва бросив взгляд на фотографии, сообщил своим пассажирам Кранц. – Из них же она впоследствии в основном и состояла…. В году тысяча девятьсот восемнадцатом случилось нечто, заставившее ее членов изменить самой идее братства вольных каменщиков, предполагавшей известную закрытость организации и жесткую иерархию кругов посвящения. Они вдруг начали бурно критиковать масонские документы и ритуалы, напрямую обвиняя их в отсталости, театральности и помпезности. Особенно яро отступники отвергали мистическую линию всех орденских таинств. Пытаясь опровергнуть эти, по их мнению, ложные установки, вчерашние классические масоны выдвигали современные научные доводы, принимали в орден всех желающих, а главное – ренегаты замахнулись на основу основ тайного общества – их верхушка отринула божественную миссию Христа и поставила во главу новозаветной истории нечто совсем иное. И более того: в один прекрасный день отступники провели в замке Тракай подобие языческого праздника Майского дерева или Вальпургиевой ночи, апофеозом которого стали всеобщие гуляния ярко выраженного эротического характера. Видите, на медальоне изображены предметы: циркуль, наугольник, пылающее сердце и чаша?

Консультант одной рукой поднял фото к лобовому стеклу и кончиком среднего пальца постучал по картинке в нужном месте.

– Между циркулем и наугольником лежит пространство, в котором, собственно, и существовал Орден. Пылающее сердце – реторта алхимиков со священным огнем, секретный знак тайных таблиц Розенкрейцеров. Чаша – символ Священного Грааля, жизнь вечная и высшее Знание. Чаша появилась на медальоне лишь после тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда ложа пережила вышеупомянутые мной небывалые преобразования. А владельцы медальона не собираются его продавать? Возможно, я знаю в Литве людей готовых частным порядком приобрести эту культурную ценность, чтобы сохранить ее для потомков…

– Я не уполномочен вести переговоры на тему продажи и абсолютно не в силах комментировать место хранения предмета. – С корректной холодностью отозвался Барон.

– Могу я тогда попросить вас передать обладателям реликвии мое предложение и цену?

– Боюсь, что нет. Ваше предложение хозяев раритета не интересует. Они обратились к вам, а не к аукционисту, чтобы узнать его приблизительную стоимость для масонов. Именно для масонов. Сообщив стоимость, вы получите всю оговоренную сумму за консультацию. Так сколько…?

– За медальон, при правильном ведении сделки, дадут около пятидесяти тысяч долларов. Но такого покупателя вам самостоятельно не найти…