Читать книгу Самодержцы московские: Иван III. Василий III - Сергей Соловьев, Василий Ключевский - Страница 12

Сын Василия Иван, и без того уже управлявший государством, остался единым великим князем. Начало его единовластия не представляло в сущности никакого нового поворота против прежних лет. Ивану оставалось идти по прежнему пути и продолжать то, что было им уже сделано при жизни отца. Печальные события с его отцом внушили ему с детства непримиримую ненависть ко всем остаткам старой удельновечевой свободы и сделали его поборником единодержавия.

Это был человек крутого нрава, холодный, рассудительный, с черствым сердцем, властолюбивый, непреклонный в преследовании избранной цели, скрытный, чрезвычайно осторожный; во всех его действиях видна постепенность, даже медлительность; он не отличался ни отвагою, ни храбростью, зато умел превосходно пользоваться обстоятельствами; он никогда не увлекался, зато поступал решительно, когда видел, что дело созрело до того, что успех несомненен. Забирание земель и возможно прочное присоединение их к московскому государству было заветною целью его политической деятельности; следуя в этом деле за своими прародителями, он превзошел всех их и оставил пример подражания потомкам на долгие времена.

Рядом с расширением государства Иван хотел дать этому государству строго самодержавный строй, подавить в нем древние признаки земской раздельности и свободы, как политической, так и частной, поставить власть монарха единым самостоятельным двигателем всех сил государства и обратить всех подвластных в своих рабов, начиная от близких родственников до последнего земледельца. И в этом Иван Васильевич положил твердые основы; его преемникам оставалось дополнять и вести дальше его дело.

Брак Василия совершился 4 сентября 1505 года; сам митрополит Симон венчал его в Успенском соборе, а 27 октября умер Иван Васильевич на шестьдесят седьмом году своей жизни, прогосударствовавши 43 года и 7 месяцев. Тело его погребено было в каменной церкви Михаила Архангела, которую он в последние годы своего царствования построил на месте прежней.

Русские историки называют Ивана Великим. Действительно, нельзя не удивляться его уму, сметливости, устойчивости, с какою он умел преследовать избранные цели, его уменью кстати пользоваться благоприятными обстоятельствами и выбирать надлежащие средства для достижения своих целей; но не следует, однако, упускать из вида, при суждении о заслугах Ивана Васильевича, того, что истинное величие исторических лиц в том положении, которое занимал Иван Васильевич, должно измеряться степенью благотворного стремления доставить своему народу возможно большее благосостояние и способствовать его духовному развитию: с этой стороны государствование Ивана Васильевича представляет мало данных.

Надгробия великих князей Василия III, Ивана III и Василия II в Архангельском соборе Московского Кремля

Иван III Васильевич. Гравюра из книги Андре Теве «Всеобщая космография», изданной в Париже в 1575 году

Он умел расширять пределы своего государства и скреплять его части под своею единою властью, жертвуя даже своими отеческими чувствами, умел наполнять свою великокняжескую сокровищницу всеми правдами и неправдами, но эпоха его мало оказала хорошего влияния на благоустроение подвластной ему страны. Сила его власти переходила в азиатский деспотизм, превращающий всех подчиненных в боязливых и безгласных рабов. Такой строй политической жизни завещал он сыну и дальнейшим потомкам.

Его варварские казни развивали в народе жестокость и грубость. Его безмерная алчность способствовала не обогащению, а обнищанию русского края. Покоренный им Новгород был ограблен точно так, как будто его завоевала разбойничья орда, вместо того, чтобы, с приобретением спокойствия под властью могучего государя, ему получить новые средства к увеличению своих экономических богатств. Поступки Ивана Васильевича с немецкими купцами, как и с иноземцами, приглашаемыми в Москву, могли только отстранять от сношений с Русью и от прилива в нее полезных людей, в которых она так нуждалась.

Ни малейшего шага не было сделано Иваном ко введению просвещения в каком бы то ни было виде, и если в последних годах XV и в первой четверти XVI века замечается некоторого рода оживленная умственная и литературная деятельность в религиозной сфере, то это вызвано было не им. На народную нравственность Иван своим примером мог оказывать скорее зловредное, чем благодетельное влияние.

Был единственный случай в его жизни, когда он мог показать собою пример неустрашимости, твердости и готовности жертвовать жизнью за отечество; но тут он явился трусом и себялюбцем: он отправил прежде всего в безопасное место свою семью и казну, а столицу и всю окрестную страну готов был отдать на расхищение неприятелю, покинул войско, с которым должен был защищать отечество, думал унизительным миром купить себе безопасность, и за то сам вытерпел нравственное унижение, выслушивая резкие замечания Вассиана.

До какой степени он понимал честные отношения между людьми и какой пример мог подавать своим подданным в их взаимных делах – показывает его проделка с представителем венецианской республики, когда, давши ему 70 рублей, приказал сказать пославшему его государству, что дал 700 – плутовство, достойное мелкого торгаша.

Бесчисленные случаи его грабительства прикрывались разными благовидными предлогами, но современники очень хорошо понимали настоящую цель их.

Поступки государя распространяли в нравах подданных пороки хищничества, обмана и насилия над слабейшим.

Возвышая единовластие, Иван не укреплял его чувством законности. По произволу заключил он сначала в тюрьму сына, венчал на царство внука, потом заточил внука и объявил наследником сына: этим поступком он создал правило, что престол на будущее время зависит не от какого-нибудь права, а от своенравия лица, управляющего в данное время государством, правило, сродное самому деспотическому строю и вовсе не представлявшее прочного залога государственного благоустройства и безопасности. При таких порядках мог господствовать бессмысленный рабский страх перед силою, а не сознательное уважение к законной власти.

Можно было бы поставить в похвалу ему то, что он, как пишут иностранцы, хотел уменьшить пьянство в народе; но этот факт неясен, так как из сообщающих его иностранцев один говорит, что Иван совсем запретил частным лицам варить пиво и мед с хмелем, а другой – что он дозволял это не всем.

Мы знаем, что впоследствии в московской земле продажа хмельных напитков производилась от казны, а в виде исключения дозволялось разным лицам и при разных случаях варить их в частных домах; это дает нам повод предположить, что и при Иване стеснительные меры, по отношению к производству горячих напитков, вероятно, предпринимались более в видах обогащения казны, чем с целью улучшения народной нравственности. Да и самое известие о господствовавшем тогда пьянстве едва ли не преувеличено, так как в то время еще не было распространено хлебное вино, которое впоследствии споило русский народ.

Истинно великие люди познаются тем, что опережают свое общество и ведут его за собою; созданное ими имеет прочные задатки не только внешней крепости, но духовного саморазвития. Иван в области умственных потребностей ничем не стал выше своей среды; он создал государство, завел дипломатические сношения, но это государство, без задатков самоулучшения, без способов и твердого стремления к прочному народному благосостоянию, не могло двигаться вперед на поприще культуры, простояло два века, верное образцу, созданному Иваном, хотя и дополняемое новыми формами в том же духе, но застылое и закаменелое в своих главных основаниях, представлявших смесь азиатского деспотизма с византийскими, выжившими свое время, преданиями.

И ничего не могло произвести оно, пока могучий ум истинно великого человека – Петра, не начал пересоздавать его в новое государство уже на иных культурных началах.

* * *

В первые годы своего единовластия Иван Васильевич не только уклонялся от резких проявлений своей главной цели полного объединения Руси, но оказывал при всяком случае видимое уважение к правам князей и земель, представлял себя ревнителем старины, и в то же время заставлял чувствовать как силу тех прав, какие уже давала ему старина, так и ту степень значения, какую ему сообщал его великокняжеский сан. У Ивана Васильевича, как показывают его поступки, было правилом прикрывать все личиною правды и законности, казаться противником насильственного введения новизны; он вел дела свои так, что полезная для него новизна вызывалась не им самим, а другими.

Решительный и смелый, он был до крайности осторожен там, где возможно было какое-нибудь противодействие его предприятиям. Он не затруднился вскоре после смерти отца, в 1463 году, покончить с ярославским княжением, потому что там не могло быть никакого сопротивления. До тех пор Ярославль со своею волостью находился во власти особых князей, хотя уже давно подручных московскому великому князю.

Князья эти происходили из рода Федора Ростиславича, князя племени смоленских князей, жившего в XIII веке и причисленного к лику святых; в описываемое нами время род их разделился на многие княжеские фамилии, как-то: Курбские, Засекины, Прозоровские, Львовы, Шехонские, Сонцевы, Щетинины, Сицкие, Шаховские, Кубенские, Троекуровы, Шастуновы, Юхотские и пр.

Все владения их составляли ярославскую землю, и над всеми ими, точно как в других землях, например в тверской или в рязанской, был из их рода главный старейший князь, носивший титул великого: ему принадлежал Ярославль. Таким великим князем ярославской земли был в то время князь Александр Федорович. Этот великий князь ярославский был столько же бессилен, как и его многочисленные подручники. Иван Васильевич приобрел Ярославль со всей землею старанием дьяка Алексея Полуэктова; неизвестно, все ли князья ярославской земли подчинились московскому государю добровольно: мы не знаем обстоятельств этого события; само собой разумеется, что волей-неволей эти князья должны были делать все, чего хотел от них сильный властитель, и все они поступили в число его слуг.

* * *

Возникло у Ивана дело со Псковом; и тут-то Иван столько же показал наружного уважения к старине, сколько и заставил псковичей уважать свою власть и значение своего сана.

В 1463 году псковичи прогнали от себя присланного к ним против их воли великокняжеского наместника и отправили к Ивану послов просить другого. Иван Васильевич гневался, три дня не пускал к себе на глаза псковских послов; наконец на четвертый день как бы смиловался и, допустивши их, сначала пригрозил им, а потом сказал: «Я хочу жаловать отчину Псков по старине: какого князя хотите, такого вам и дам!» И отдал им тогда того самого (звенигородского) князя, которого псковичи сами желали. Иван Васильевич в этом случае, хотя и сделал угодное псковичам, по обычаям старины, однако вместе с тем внушил им, что они обязаны этим соблюдением их старинных прав единственно его воле и милости, а если б он захотел, то могло быть и иначе.

Сделавши псковичам угодное как бы из уважения к старине, он потом поступил и против их желания, также из уважения к старине. Псковичи, недовольные новгородским владыкой, затевали отложиться от этого владыки и просили себе особого епископа. Иван Васильевич, опираясь на старину, отказал им в их просьбе вместе с митрополитом Феодосием, заступившим место Ионы.

Икона «Богородица Псково-Покровская» с изображением древнего Пскова. Конец XVI века

Не в видах московской политики было вооружать против московского великого князя высшую новгородскую духовную власть, которая, напротив, склоняясь, в силу своих интересов, к Москве, могла обессиливать новгородские стремления, противодействовавшие московскому единовластию. Псковичи в этом деле принуждены были сообразоваться с волею великого князя и отказались от своих планов именно потому, что в Москве решили так великий князь и митрополит. Но не давал московский государь по этому делу слишком зазнаться и Новгороду. Когда Новгород попросил у него воевод, чтобы действовать оружием против Пскова, за то, что Псков не повинуется новгородскому владыке, Иван Васильевич сделал новгородцам выговор за такую просьбу.

* * *

В 1467 году наступило тяжелое время для Руси. Открылась повальная болезнь, так называемая в те времена «железа» (чума); она свирепствовала в новгородской и псковской земле, захватила зимою и московскую землю: множество людей умирало и по городам, и по селам, и по дорогам. На умы нашло уныние и страх. Толковали о близком конце мира; говорили, что скоро окончится шестая тысяча лет существования мира и тогда настанет страшный суд; рассказывали о чудных явлениях в природе, предзнаменующих что-то роковое: ростовское озеро две недели выло ночью, не давая спать людям, а потом был слышен в нем странный стук.

Среди этой всеобщей тревоги и уныния умерла жена Ивана, тверская княжна Мария. Говорили, что она была отравлена. Смерть этой княгини остается темным событием: она развязала Ивана и дала ему скоро возможность вступить в другой брак, важный по своим последствиям.

Был у Ивана в то время какой-то итальянец; его называют в современных летописях Иван Фрязин; он занимал при дворе московского великого князя должность денежника (т. е. чеканщика монет). По всем вероятиям, ему принадлежала первая мысль сочетать великого князя с греческою царевною, и он дал знать в свое отечество, что московский государь овдовел.

Через два года, в 1469, явилось в Москву посольство от римского кардинала Виссариона. Кардинал этот, природный грек, был прежде митрополитом никейским и на Флорентийском соборе вместе с русским митрополитом Исидором принял унию. Тогда как товарищ его Исидор воротился в отечество и пал, сражаясь против турок, в роковой день взятия Константинополя, Виссарион остался в чести в Риме. От него в посольстве приехал грек именем Юрий и два итальянца: один Карл, старший брат денежника Ивана, а другой их племянник, по имени Антоний.

Угорский дукат Ивана III

Великая княгиня Московская София Палеолог

Они от имени своего кардинала сообщали великому князю, что в Риме проживает племянница последнего греческого императора Константина Палеолога, дочь его брата Фомы, который, державшись несколько времени в Пелопоннесе со званием деспота морейского, был принужден, наконец, по примеру многих своих соотечественников, искать убежища в чужой земле, перешел в Италию с двумя сыновьями Андреем и Мануилом и умер в Риме.