Читать книгу «Создать невыносимые условия для оккупантов»: движение сопротивления в Крыму в годы Великой Отечественной войны - Сергей Ткаченко - Страница 5

Стратегическое значение Крымского полуострова как для СССР, так и для Германии, обусловило особую ожесточенность борьбы за обладание им. Советские сухопутные войска во взаимодействии с авиацией, Черноморским флотом и Азовской военной флотилией в течение двух лет и восьми месяцев провели четыре фронтовые операции: Крымскую оборонительную (октябрь – ноябрь 1941 г.), Севастопольскую оборонительную (ноябрь 1941 г. – июль 1942 г.), Керченскую оборонительную (май 1942 г.), Керченско-Эльтигенскую десантную (октябрь – декабрь 1943 г.), и две стратегические: Керченско-Феодосийскую десантную (декабрь 1941 г. – январь 1942 г.) и Крымскую наступательную (апрель – май 1944 г.)[113]. В ходе этих операций и в промежутках между ними на полуострове вели борьбу с немецко-румынскими оккупантами и коллаборационистами из местного населения подпольные организации и группы, отряды, районы и соединения крымских партизан. В ходе вышеперечисленных боевых действий только с советской стороны принимало участие свыше полутора миллиона человек (в том числе более 12 тысяч партизан и 2500 подпольщиков), а людские потери (безвозвратные и санитарные) составили более 820 тысяч человек (в том числе около 5000 партизан и 700 подпольщиков)[114].

Хотя партизанская война в Крыму в 1941–1944 гг. была составной и неотъемлемой частью всего партизанского движения на оккупированной территории CCCP и имела общие черты (например, общее руководство cо стороны партийных органов; принцип добровольности при комплектовании партизанских формирований; многонациональный характер и т. д.), тем не менее, существовали и особенности, позволяющие говорить о ее внутреннем характере. Прежде всего, это само географическое положение полуострова, что предопределяло его полную изолированность от «Большой земли» – территории, занятой советскими войсками, в случае полного захвата полуострова немецко-румынскими оккупантами. В связи с этим сразу возникали серьезные проблемы с организацией связи, снабжения и руководства партизанским движением cо стороны военных и партийных структур, оказавшихся за пределами Крыма.

Однако оторванности – прежде всего морально-психологической – от всей страны у крымчан в тылу врага не было. Неоднократно о партизанской войне рассказывали центральные газеты – «Правда», «Известия», «Красная звезда» и другие. Региональная пресса также повсеместно публикует сводки Совинформбюро, в т. ч. о действиях партизан на полуострове. Благодаря сводкам Совинформбюро даже в сибирских газетах уже в ноябре 1941 г. узнали о борьбе крымских партизан. «В Крыму партизанский отряд тов. Э. атаковал конный обоз немцев с продовольствием и уничтожил 22 повозки. Несколько других отрядов крымских партизан в течение одного дня перебили до 100 немецких солдат, сожгли 11 автомашин и уничтожили три станковых пулемета»[115]. Сообщали о крымчанах-партизанах и специальные статьи[116]. Да и в последующем в тех же сибирских[117] и забайкальских газетах отмечалась партизанская война в Крыму, причем не только в сводках. Например, заметка о положении румынских войск на полуострове со ссылками на зарубежную прессу «Крымские партизаны бьют фашистских оккупантов»[118] или статья «Боевые дела крымских партизан»[119].

В этом контексте следует отметить, что, несмотря на все трудности и невзгоды, в ряды крымских партизан стремились добровольцы фактически со всей страны. Так, только в августе 1943 года на имя начальника Крымского ШПД поступили письма из разных мест Советского Союза с просьбой зачислить в партизанские отряды[120].:

«Тов. Булатову! Я решил написать Вам письмо с просьбой за-числить меня в Ваш отряд, т. к. я, будучи на фронте действовал в разведке, приходилось действовать в тылах противника, знаком с радио. На флоте служу по 3‑му году, комсомолец с 1939 г. Даю Вам обещание, что буду выполнять все указания и приказания, которые мне будут поручены. – Федотов А.В. Полевая почта 72166 «А».

«Тов. Булатову! Прошу зачислить меня в число бойцов партизанских отрядов, действующих в Крыму. О себе: в период гражданской войны работала в подполье в Севастополе (март-апрель 1919 г.). Была на фронте – Южный и Юго-Западный – политруком и бойцом. При Советской власти работала в Крыму – в Севастополе и Ялте – в 1921–1929 гг. Потом выехала в Москву, окончила машиностроительный факультет Московского инженерно-экономического института. Работала инженером‑методистом, инженером-диспетчером. Мой муж, – Б.А. Руман-Поляков, член партии с 1918 года – в рядах Красной Армии. Сын – А.Б. Поляков сражался под Севастополем. Считаю, что мое знание Крыма и опыт прошлой борьбы будут полезны в общей нашей борьбе по разгрому немецко-фашистских бандитов. Голембовская Надежда Петровна, член партии с 1917 г. Г. Москва, ул. Чернышевского, дом 3/7, кв. 5, ком. 5».

«Булатову B.C. Прошу направить меня в один из партизанских отрядов Крыма. Этим самым Вы дадите мне возможность отомстить за своих родных, за поругание и истребление представителей моей национальности, за разрушения и смерти, принесенные немецко-фашистской сволочью всей Советской стране, дадите возможность выполнить свой долг перед Родиной. Я работал на Симферопольском мотороремонтном заводе начальником спеццеха. Во время эвакуации был начальником эшелона по переброске всего оборудования завода, который доставлен в полной исправности на место и сейчас работает. Я не могу спокойно сидеть в тылу, когда мои младшие братья, не щадя жизни, бьются с врагом: один погиб в боях с белофиннами, один пропал без вести на Перекопе, один бьется под Сталинградом, четвертый – Леша Вихман, лейтенант Военно‑морского флота, командует спецгруппой при командующем крымскими отрядами партизан. З А. Вихман, начальник производства бывшего Симферопольского мотороремонтного завода».

Географические и естественные факторы.

Вся площадь полуострова составляет 25000 км². По своему рельефу Крым разделяется на две неравные части: северную – равнинную и южную – горную, причем горная часть составляет только 20 % общей площади Крыма. Сложность рельефа, своеобразие геологического строения, разнящиеся климатические условия, многообразные растительные группировки – вот основные естественные факторы Горного Крыма.

Рельеф горного Крыма можно представить в виде трех, а в восточной части в виде двух параллельных дугообразных хребтов, постепенно повышающихся к центру и к югу и разделенных двумя продольными долинами, идущими в западной части на юго-запад, а в восточной – почти на восток. Более широкие отроги первой (или Главной) горной гряды и низкие хребты второй и третьей гряд выделяются как предгорья. Высота Главной гряды в среднем равна 1200 м. Наиболее высокими ее точками являются г. Кемал-Эгерек (1531 м), Демир-Капу (1540 м), Роман-кош (1545 м) – самая высокая вершина всего кряжа и Зейтин-кош (1534 м). На Чатырдаге высшей точкой является г. Эклизи-бурун (1523 м). На южных склонах Крымских гор имеются большей частью крутые паденья, покрытые редкой растительностью, которые не могли накопить сколько-нибудь значительного количества почвы. Преобладание здесь каменистых пространств объясняется очень сильной эрозией. Наиболее возвышенные части крымского Главного горного хребта – яйлы – безлесны, что позволяет использовать их отдельные участки под посадочные площадки для авиации.

Средняя, или Внутренняя, гряда гор намного ниже южной; ее высшая точка достигает 766 м над уровнем моря. Северная (Внешняя) гряда еще ниже – от 150 до 342 м. Южные склоны всех трех гряд крутые, обрывистые, северные – пологие. Для партизанской войны эти хребты использоватся не планировались из-за малой облесенности в довоенное время и легкодоступность (но впоследствиии эти районы горного Крыма использовались для боевого маневрирования и временного базирования отрядов или групп партизан). На небольшом пространстве Крымских гор ярко выражены разнообразные ландшафты. Особенно характерен карстовый ландшафт вершинной поверхности яйл с каррами, воронками и другими формами голого карста, с естественными шахтами и пещерами. Однако на период войны (до 1958 г.) науке в Горном Крыму было известно 14 пещер, 14 шахт и 4 грота[121]; на Караби-яйле, например, было только пять легкодоступных пещер. Партизанами в течении всего периода сопротивления некоторые пещеры использовались лишь для кратковременных целей – переждать непогоду, при ожидании перелёта самолета, хранения грузов при переброске. Все пещеры были известны местному населению, и, естественно, противнику, который держал их под наблюдением и периодически проверял. Поэтому весьма спорным видится утверждение о базировании и боевой деятельности крымских партизан в Красных пещерах вблизи с. Ангара (Перевальное), а существующая информация об этом в классической истории войны[122] – по крайней мере странной (особенно химическая война против партизан в этих подземельях). С крымскими пещерами связано множество сведений, в которых факты тесно переплетены с вымыслом; бытовали былички и «партизанские сказки», прямо связанные с Красными пещерами[123].

Леса Крымской АССР в общем принадлежали к категории лесов защитных, водоохранных или курортных. Лесная площадь республики на 1930 г.[124] определялась в 244,0 га, из них удобной 218,4 га, при лесистости в 8 %. Леса местного значения составляли приблизительно 1/6 всех лесов. Покрытая площадь по господствующим породам распределялась: дубовых – 94,0 тыс. га, прочих лиственных (граб, бук и пр.) – 70,1 тыс. га; остальные 10.000 были заняты хвойными насаждениями. По возрасту спелых насаждений в довоенное время считали 22 %, средне-возрастных – 28 %, и молодых 50 %.

Леса в горно-лесистой части Крыма на 1941 г. занимали площадь в 257 тыс. га или около 10 % всей территории полуострова с преобладанием в них дуба (56 %), граба (15 %), бука (12 %)[125]. В лесах преобладают насаждения твердолиственных пород, которые занимают возле 90 % площади покрытых лесной растительностью земель. Всего в лесах Горного Крыма насчитывается до 150 древесных пород.

Местность, хотя сильно пересечённая и покрытая лесом, в действительности не представляла надёжного укрытия, будучи небольшой по площади (около 2000 кв. км (100–135 км на 20–30 км)) и насквозь прорезанной дорогами (что обеспечивало доступ подвижным подразделениям и воинским частям оккупантов практически в любой уголок горных массивов).

Крым расположен в полосе умеренного климата, но влияние окружающих полуостров Черного и Азовского морей, а также горный характер местности создают, в частности в лесных районах, много отдельных мест, резко отличающихся по своему климату. В результате этого воздействия климат Крыма не только на Южном берегу, но и в остальной части полуострова, теплее, чем в средних частях СССР на соответственных широтах. На Южном берегу Крыма климат типично средиземноморский, в то время как средняя годовая температура высших точек горной гряды приближается к температуре примерно Московской области. Наибольшая изменчивость климатических условий Крыма наблюдается в горных лесных районах. По мере поднятия на 100 м н. ур. м. средняя годовая температура падает на 0,55°, а среднее годовое количество осадков увеличивается на 100 мм. Климат Горного Крыма[126], особенно юго-западной части, является переходным от степного континентального к средиземноморскому, с теплым летом (средняя температура июля +24 °C), мягкой зимой (средняя температура января +4°). Осадков выпадает за год в западной части гор 1000–1200 мм, а на востоке – 500–700 мм. В отдельные годы температура воздуха зимой может понижаться до -28, -31°, летом повышаться до +34, +37°. Например, именно зима 1941–1942 годов была одной из самых холодных и снежных за все время наблюдений[127]. Годовая сумма осадков в лесной зоне Главной гряды гор 600–800 мм. Довольно много осадков – 160–200 мм выпадает в виде снега зимой. При этом образуется снежный покров высотой 30 см и более.

Речная сеть полуострова невелика: всего около 120 ручьев, речек и рек, самая большая из которых – Салгир – имеет длину 232 км. Главным водоразделом служат Крымские горы. Салгир и некоторые другие реки северного склона гор текут к Сивашу, все остальные – в Черное море. Многоводные и бурные во время таяния снега и после сильных ливней в горах, они летом почти пересыхают, особенно в нижнем течении. Реки Горного Крыма имеют малую длину и небольшие площади бассейнов. Летний период также характерен пересыханием большинства источников и в горнолесной части, что заставляет искать постоянно действующие родники и сковывают партизанские маневры. В горном Крыму уже после войны произведен детальный учет источников и таковых насчитали 2605 с общим дебитом 10350 л/с, но большинство источников маловодны[128].

Еще сложнее условия для партизанской борьбы – в районах Керченского полуострова. Партизанское движение в Керчи и на Керченском полуострове имело свои традиции и особенности, связанные с физико-географическими условиями местности: Керченский полуостров представляет собой слегка волнистую равнину с отсутствием лесных массивов. Единственными базами для возможного укрытия отрядов являлись только каменоломни – подземные выработки камня-ракушечника. Партизанское движение в каменоломнях начало формироваться еще в годы Гражданской войны. В 1919 году в Аджимушкайских и Старокарантинских каменоломнях города Керчи действовали два партизанских отряда. Уже тогда выявились все недостатки базирования партизан в каменоломнях: отсутствие оперативного простора для ведения боевых действий и поддержки извне ввиду полного блокирования противником района подземных выработок. Трагический опыт керченских отрядов, разгромленных белогвардейцами в 1919 году, не был учтен в 1941 г., когда перед партийными органами встал вопрос о заблаговременной подготовке партизанской войны в тылу врага в случае оккупации Крыма. Не всегда адекватно учитывался опыт гражданской войны и в горнолесной части Крыма. В 1919–1920 гг. «зеленых» и «красных» партизан поддерживало местное население[129]. Однако к 1941 году ситуация изменилась.

Обществено-политическая и экономическая обстановка в Крыму до войны и накануне подготовки к сопротивлению.

Крымская ACCР в составе РСФСР создана 18 октября 1921 г. В ноябре 1921 г. состоялся I съезд Советов Крыма, принявший Конституцию республики и сформировавший высшие органы власти. Экономические успехи 1930-х гг. нашли своё юридическое закрепление во второй Конституции Крымской АССР, утверждённой Чрезвычайным 9‑м Всекрымским съездом советов 4 июня 1937 года. Статья 4-я Конституции гласила: «Экономическую основу Крымской АССР составляют социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, утвердившиеся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства, отмены частной собственности на орудия и средства производства и уничтожения эксплуатации человека человеком»[130].

К 1940 году промышленность давала почти 80 % всей валовой продукции народного хозяйства Крыма. В 1940 г. 90 % промышленной продукции давали 45 фабрик и заводов, построенные или реконструированные за годы Советской власти: Керченский металлургический завод им. Войкова, Камыш-Бурунский железорудный комбинат, авторемонтный, пищевого машиностроения, моторемонтный и тракторный, химические бромный и коксобензольный заводы, 5 консервных фабрик, кожевеннообувной комбинат, обувная трикотажная фабрика и др. Обновление основных фондов позволило увеличить выпуск промышленной продукции по сравнению с уровнем 1921 г. в 24 раза и по сравнению с дореволюционным временем – в 11 раз. Ведущее место заняли отрасли по добыче и переработке местных полезных ископаемых (40 % удельного веса всей промышленности). Доля предприятий, перерабатывающих сельскохозяйственную продукцию, составляла 34 %[131]. К 1936 г. металлургический цикл (железорудная промышленность, черная металлургия с обслуживающей ее коксовой промышленностью) давали около 40 % валовой промышленной продукции. Создание энергоемких производств стимулировало интенсивное развитие энергетики. Выработка электроэнергии в Крымской АССР в 1940 г. по сравнению о уровнем 1917 г. увеличилась более, чем в 17 раз. За годы индустриализации были построены Крым-I, Севастопольская северная электростанция, электростанции на государственном металлургическом заводе и Камыш-Бурунском железорудном комбинате, а такие ряд более мелких станций. Однако создание энергетической базы ограничивалось незначительными водными ресурсами и отсутствием на территории республики месторождений топлива. В структуре крымской промышленности сохранялся высокий удельный вес кустарных промыслов. К 1940 г. предприятия промкооперации производили более трети валовой промышленной продукции. Промартели работали не только на основе местного сельскохозяйственного сырья, но и отходов местной государственной промышленности. Всего на территории полуострова в 1941 г. были размещены и давали продукцию 10 предприятий оборонного значения, подчинявшихся руководству шести Наркоматов СССР (судостроительной, авиационной, морского транспорта, обороны, путей сообщения), 144 промышленных предприятия республиканского и местного подчинения (на них работали 27955 мужчин и 17762 женщины и 220 мастерских различного направления[132].

Бурный рост промышленности в период социалистической индустриализации привел к коренным сдвигам в социальном и профессиональном составе рабочего класса республики. Численность рабочих и служащих возросла с 84 тыс. чел. в 1926–1927 г. до 198 тыс. в 1935 г., в том числе в крупной промышленности – с 11,8 до 57,7 тыс. чел.[133]. Рабочий класс Крымской АССР формировался преимущественно за счет русских и украинцев, в его состав недостаточно активно вовлекалось население татарской национальности. Процент татар, нанятых в промышленности, строительстве и но транспорте, был значительно ниже их удельного веса среди населения республики. В целом по всей промышленности он составлял 8,8 %[134].

На полуострове находилось 13 городов и 3 посёлков городского типа и 7 курортных поселков, 26 районов, 430 сельских советов[135]. Село насчитывало 1194 колхоза со 163 тысячами членов артелей, обрабатывавших 1,6 млн. гектар земли с помощью 47 МТС. На полях работало 2706 тракторов, 1157 комбайнов, 1965 тракторных сеялок и 2791 тракторный плуг. В 26 совхозах работало 976 тракторов, 516 комбайнов, 1045 тракторных сеялок, 1203 тракторных плуга. Общая площадь пашни в колхозах составляла около 1 млн. гектар, из которых под урожай 1940 года было засеяно 767 тысяч гектар, в том числе зерновыми – 456 тысяч гектар. Плодовые сады в колхозах составляли 12,3 тысяч гектар, виноградников – 8,9 тысяч гектар. Поголовье скота на 1 января 1941 года в колхозах составило 105 тысяч, в том числе коров – 26,4 тысячи, свиней – 39,4 тысячи, овец и коз – 543 тысячи, лошадей – 81 тысяча, птицы – 354,5 тысяч[136]. Одними из наиболее богатых были колхозы Южнобережного, горных и предгорных экономических районов, специализировавшихся на выращивании технических культур, прежде всего крымскотатарские.

В 1940 году в Крыму находилось 165 санаториев и домов отдыха Наркомата здравоохранения СССР и ВЦСПС, располагавшие 28258 койками и 30 ведомственных учреждений, где отдыхало ежегодно более 210 тысяч советских граждан[137]. С таким потенциалом Крымская АССР подошла к Великой Отечественной войне.

Партийное строительство также шло в общем, принятом ЦК ВКП(б) и государством, направлении. На XXI областной партийной конференции (март 1940 г.), делегаты которой представляли почти 26000 коммунистов Крыма, первым секретарем обкома партии был избран В.С. Булатов[138].

Численность населения Крымской АССР на 1 января 1940 г. составляла 1169000 человек, в т. ч. 627000 – в городах (54 %) и 542000 сельского населения (46 %)[139]. Партийная прослойка была не столь внушительной, но постоянно шел рост рядов коммунистов и комсомольцев. В феврале 1939 г. на учете состояло 49895 комсомольцев и 93222 пионера[140]. Рост рядов союзной молодежи был стремительным, например, только в Симферопольской городской организации ВЛКСМ за год и три месяца к январю 1939 г. количество членов выросло на 2732 человека, из которых 1310 женщин. В сентябре 1940 г. в Крыму насчитывалось 62590 комсомольцев в 2658 первичных организациях[141]. На начало 1940 г. в Крыму было 25748 коммунистов, на первое января 1941 г их стало 28014. За это время сеть первичных партийных организацийвозросла с 1588 до 1859, в т. ч. в колхозах с 202 до 324 [142].

На конец 1940 г. в Крымской АССР насчитывалось 57 совхозов (15 овцеводческих, 3 птицеводческих, 33 плодово-виноградных, 6 эфирномасленичных) и 1216 колхозов, в т. ч. 22 рыболовецких)[143]. Колхозная деревня быстро менялась как в экономическом, так и социокультурном плане. Приобрело большой размах движение за достижение передовых результатов в земледелии и животноводстве. Многие труженики были удостоены правительственных наград.

В 1939 г. в Крыму работало 1225 школ с 197349 учащимися, 9 рабфаков, 41 техникум с 8727 учащимися, пять ВУЗов с 3000 студентов[144]. Несомненно, был потенциал в росте численности партийных рядов, и вообще социально ориентированных граждан. Это прямо влияло на формирование замыла партизанского и подпольного движения, передовым отрядом которого предполагались именно партийные кадры. Определенная ставка делалась на рабочий класс и передовых колхозников, а также сознательную молодежь.

Говоря о мобилизационном ресурсе, следует иметь в виду и то, что из общего числа мужчин в республике, в возрасте от 18 до 45 лет было 238000 человек (43,89 %). Это дает нам право считать, что именно из этого количества, на воинский учет к 22 июня 1941 года в горрайвоенкоматах Крымской АССР было поставлено 74240 (31,19 %) военнообязанных запаса 13 возрастов. Но в период с июня по октябрь 1941 года по разным причинам (национальная избирательность и не призыв представителей 14 национальностей (немцы, поляки, болгары, греки и пр.), участие в строительстве оборонительных сооружений, бойцы истребительных батальонов НКВД и спасательных команд в промышленности) не подлежали мобилизации в Действующую армию около 50–55 тысяч человек (21–23 % от 238 тысяч мужчин)[145].

Социально-демографическая структура Крыма в период перед оккупацией и во время оккупации.

По данным переписи 1939 г., население Крымской АССР составляло 1 126 385 человек, из которых примерно половина проживала в городах, половина – в сельских населенных пунктах[146]. Национальный состав отличался этнической и религиозной пестротой и включал представителей более 70 наций и народностей. Наиболее многочисленными были: русские и украинцы (до 60 %), крымские татары (около 20 %), евреи, немцы, греки, болгары и армяне. В пределах горного и предгорного Крыма, составлявшего около 10 % от всей площади полуострова, располагались 10 из 26 административных районов Крымской АССР, в том числе семь из них национальных татарских: Алуштинский, Балаклавский, Бахчисарайский, Карасубазарский, Куйбышевский (Албатский), Судакский и Ялтинский. Всего в 882 населённых пунктах и двух городах республиканского подчинения (Симферополь и Ялта) этой зоны числилось 471 343 жителя, в том числе русских и украинцев – 247 024 (52 %) и крымских татар – 145 139 (31 %) человек, представлявших основные группы населения. При этом в семи национальных районах количество татар достигало в среднем 56 % [147].

После выселения с полуострова в августе 1941 г. крымских немцев (51 299 человек), проведённой частичной эвакуации населения в восточные районы страны (более 270 тысяч человек), призыва в Красную Армию и на флот до 93 тысяч человек, из числа которых не менее 40–45 тысяч оказались погибшими и раненными в боях, а также вывезенными вместе с отступающими советским войсками за пределы Крыма, общее количество населения уменьшилось более чем на 366 тысяч человек (32 %) [148]. Татары проживали, в основном в сельской местности и, не проявляя желания выезжать в восточные районы страны, остались в местах постоянного проживания, в связи с чем соотношение татар в горном и предгорном Крыму с другими этническими группами населения увеличилось и к началу оккупации составило 63–65 % [149]. Таким образом, партизанская зона, охватывающая горнолесную часть Крыма, вынужденно оказалась в окружении населенных пунктов, в большинстве которых проживали преимущественно татары. После начала оккупации усилия командования германской 11‑й армии и карательных органов в вопросах использования пособников из местного населения в борьбе с партизанами, естественно, сразу стали приобретать татарскую направленность, о чем свидетельствуют современные исследования[150].

После окончания гражданской войны на полуострове осело значительное число граждан бывшей Российской империи, не успевших выехать в ноябре 1920 г. вместе с остатками Русской армии и Черноморского флота в сопредельные страны и не питавших симпатий к существовавшему строю. Крайне непопулярные в Крыму мероприятия по переселению сюда в середине 1920-х еврейского населения усугублялись политикой насилия при форсированном создании колхозов, в решении национального вопроса, в отношении к религии (как христианству, так и исламу), духовенству, местной интеллигенции. В общем, в то время недовольных советской властью было немало. Предвоенные годы были отмечены, несмотря на жесткое законодательство, ежегодным ростом растрат и хищений денежных средств. Динамика такова: на 1 октября 1937 г. – 2 млн 897 тыс. руб., на 1 января 1938 г. 3 млн 280 тыс. руб., на 1 января 1939 г. – 4 млн 118 тыс руб[151]. В период эвакуации 1941 года материальных ценностей, в т. ч. денежных средств, это явление продолжилось и видимо усилилось. Однако страх наказания все же был и как мотив, этот фактор подтолкнул часть местных казнокрадов поддержать оккупантов.

Уже после оккупации территории Крыма, на основании имевшихся тогда статистических документов, в Симферопольской городской управе были оценены людские ресурсы полуострова. На 1 января 1941 г. городского и сельского населения насчитывалось 621,5 и 547,7 тысяч соответственно, всего 1 169 200 человек[152]. На 1 ноября 1941 г. эта численность составляла в сельской местности 432 800 чел. (при этом мобилизовано и призвано 67600 чел., эвакуировано 43220 немцев, 9580 евреев и 5480 других), в городах и поселках городского типа – 469000 (при этом мобилизовано и призвано 91900 чел., эвакуировано 11340 немцев, 29440 евреев и 32007 других)[153]. Пенсионеров в Крыму до оккупации насчитывалось приблизительно 20000 чел. или 1,7 % от всего населения[154]. В апреле 1943 г. население было подсчитано в нескольких городах и сельских общинах, и составляло: г. Севастополь – 15000 чел., Карасубазар – 8000, общины Карасубазарского района – 23500, Саки – 5069, общины Сакского района – 21469, г. Евпатория -19302 (на июль)[155]. По данным германских статистических органов на 1943 год сельского населения насчитывалось 427100, городского – 234900, итого 662000 крымчан, а оценка на 1.05.1944 г. гражданского сельского населения – 421400 чел., гражданского городского – 183800, всего в Крыму 605200 чел[156]. Итого убыль населения по сравнению с началом оккупации (более 900000) составила почти 300000 человек.

Национальные и социальные противоречия.

Ещё одним исключительно важным фактором, осложнившим деятельность партизан, стало внезапно проявившееся и не прогнозированное ранее отношение части местного населения к оккупантам, и это касалось не только отдельных лиц, но целых групп этого населения[157]. В частности Манштейн в своих воспоминаниях отмечал следующее: «Татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи. Ко мне прибыла татарская депутация, принесшая фрукты и красивые ткани ручной работы для освободителя татар «Адольфа Эффенди»»[158]. Такие дружественные встречи имели место по всему Крыму. Например, командир Судакского партизанского отряда Э.Юсуфов, сам крымский татарин, в своём донесении сообщал: «При оккупации немецкой армией Крыма, в частности, Судакского района, по данным разведки в дер. Ай-Серез, Ворон, Шелен, Кутлак, в особенности в Отузах со стороны большинства населения была организована специальная встреча немцам. Встреча совершалась букетами винограда, угощением фруктами, вином и т. д. В это число деревень можно отнести и дер. Капсихор...»; об этом же сообщали и другие партизанские руководители[159].

Манштейн, как и другие немецкие источники, изображает дело таким образом, что местные деятели из числа крымских татар сделали первый шаг навстречу «освободителям». Однако, судя по всему, этому предшествовала определённая агентурная работа сторонников германской ориентации и в крымскотатарской среде, и в эмиграции [160]. При этом необходимо отметить, что такого рода профессиональные усилия органов абвера 11-ой армии и Айнзатцгруппы-D оказались достаточно эффективными и серьезно затруднили становление партизанского движения, так как подтолкнули значительную часть партизан, особенно жителей предгорных и горных населенных пунктов, к самовольному оставлению отрядов.

Кроме того, с другой стороны, не спровоцированное в первые дни оккупации никакими недружелюбными действиями партизан по отношению к местному населению стихийное и безнаказанное расхищение жителями прилесных сел продовольствия и имущества на перевальных пунктах и базах некоторых отрядов, создало прецедент, с помощью которого оккупационные власти и их высокопоставленные пособники толкнули значительную часть антисоветски настроенного населения деревень, окружавших партизанскую зону, на настоящий грабеж продовольственных и материальных баз остальных отрядов, что в конечном итоге привело и население этих деревень, и партизан к самым тяжелым последствиям.

Существенным недостатком оказалось игнорирование Крымским ОК ВКП(б) и НКВД Крымской АССР изменений, происшедших в национальном и численном составе республики, связанных с эвакуацией населения, мобилизацией в действующую армию и выселением крымских немцев в августе 1941 г., а также недооценка возможных масштабов политического, религиозного, экономического и военного коллаборационизма, внешние признаки которого в достаточной степени стали очевидными уже с первых ней войны.

Благодушие и близорукость руководства обкома ВКП(б) привели к тому, что в состав командования партизанским движениям не был введен ни один из секретарей обкома и ни один крымский татарин, а первые секретари Судакского, Алуштинского и Ялтинского райкомов ВКП(б) – татары по национальности – не прибыли в лес для исполнения обязанностей комиссаров партизанских районов, что не позволило избежать впоследствии многих сложностей, возникших в отношениях партизан с жителями деревень, окружавших партизанскую зону. С первых же дней организационного этапа сложности и недоразумения породили взаимные претензии и недоверие, подогревавшиеся спецслужбами оккупантов и лидерами местных пособников.

Некоторые организаторы партизанского движения еще до оккупации видели сложность морально-политической обстановки и понимали, что это может проявится в период возможной оккупации. Так, И.Г. Генов отмечал[161]: «Во время своих поездок в эти дни по горам и лесам, я встретился с людьми, которые вызывают большое подозрение, с прошлым. Это люди раскулаченные, репрессированные советской властью. И вообще это антисоветские люди, которые поустраивались одни в колхозы, другие в лесничества – чабаны, лесничие, счетоводы и т. д., и т. п. Если немец придет, они верой и правдой будут ему служить…». «29 сентября. За последние дни вражеские агенты из антисоветских элементов усилили свою антисоветскую, пораженческую агитацию и пропаганду. Беда в том, что они не бездействуют, проводят эту свою зловредную работу по дезорганизации нашего тыла. Настаиваю перед Кадыевым изъять наиболее активных из них. Говорит, что он не имеет права на эти санкции. Странно!». «Хочу записать один возмутительный факт, который имел место вчера в Улу-Узене. Несколько лет тому назад один кулак по фамилии Абдураимов Смаил был раскулачен, а затем за антисоветские дела нашими органами был выслан за пределы Крыма. Прошел срок. Он вернулся. Год тому назад его приняли в к-з «3‑й Интернационал». Видимо, считали, что он уже готов «врасти в социализм». За это время он показал «образцы» работы. Но вот наступила война. Фронт приблизился к Крыму, и она начинает показывать свое настоящее лицо. Когда вчера пришел бригадир колхозников снимать фрукты, он выгнал из сада, заявляя, что это все его, и что он никого сюда больше не пустит. Угрожает всем, что когда придут немцы, он потребует, чтобы ему за 10 лет пользования этим садом уплатили. И вернули ему 300 овец с приплодом, какой был бы за все это время. После того, как он выгнал колхозников из сада, он пошел в конюшню и забрал 2-х лучших лошадей. На глазах наших людей происходит развал и распад колхоза, и никто никаких мер не принимает. Наоборот, они перед этими антисоветскими элементами даже заискивают…». «18 октября. Предгорные деревни не только не очищаются от антисоветских и особо опасных элементов, все больше и больше засоряются ими. Сегодня в Ускуте я встретил Факула, а в Сартане Александра Босова. Эти и подобные им очень опасные типы. Они имеют влияние на часть населения, и хорошо знают лес. Они в будущем могут нагадить..»..

Ресурсы.

В организационный период областной комитет ВКП(б), НКВД и советские органы Крымской АССР приступили к подготовке подполья и партизанского движения, опираясь в основном на местные ресурсы, оставшиеся после нескольких мобилизаций и эвакуаций остатки людских резервов и опыт старых партизан – участников гражданской войны. Кроме того, необходимо учесть, что перед ОК ВКП(б) и советскими органами, кроме подготовки партизанского движения и подполья, стояли другие, не менее важные задачи: проведение мобилизации; эвакуация населения, промышленности, культурных ценностей; обеспечение участия населения в оборонительных работах; формирование народного ополчения, истребительных батальонов; организация ремонта и производства боевой техники; уборка урожая и транспортировка сельскохозяйственной техники, излишков продовольствия и крупного рогатого скота в восточные районы страны; организация сети госпиталей на базе санаториев Южного берега Крыма и т. д.[162]. В отдельных районах партизанские отряды обеспечивались по остаточному принципу, что неизбежно сказалось на качественных и количественных показателях.

Организация обеспечения партизан и базирование всего выделенного требовало строгой дисциплины, смекалки и явных организационных способностей. Ситуация была нестандартной. И.Г. Генов отмечал: «18 сентября … окончательно составил и довел план до районов для завоза и закладки баз всего необходимого для жизни и боевой деятельности партизан. Дело идет к зиме, а она предъявит к нам целый ряд новых дополнительных трудностей. Летом каждый кустик ночевать пустит, а зима? Она потребует от нас зарыться в землю, и строить зимние лагеря, по-зимнему одеть и обуть людей. Кроме того, нужно будет иметь много и разнообразной пищи (продуктов), оружия и боепитания. В номенклатуре и ассортименте завозимых пищепродуктов, орудия и боепитания, вещевого довольствия, шанцевого инструмента, медикаментов, и прочих предметов, потребных для нужд партизан. Всего в списке насчитывается до 150–160 разных наименований!! Здесь входит: мука, пшеница, овес, крупы, фасоль, картофель, соль, лук, чеснок, сахар, мед, чай, брынза, сало, масло, мясо, овощи, соление, фрукты, спирт, вино, табак, спички, трубки, кресало и нитки, и т. д. Котлы, казаны, кружки, миски, ложки, чайники, ведра, плиты, корыта, мешки, брезенты, канат, проволока, фонари, бензин, керосин, топоры, кирки, лопаты, пилы, ломы, и др., сапоги, постолы, фуфайки, брюки, ушанки, белье и т. д. Винтовок, патрон, гранат, пулеметов, автоматов и др., и т. д., и т. п. Составил и довел этот я план, конечно, не по тем уменьшенным и заниженным нормам, какие мне дали Смирнов и Яблонский. Я уверен, что если все это будет завезено в лес и забазировано, мы никогда ни в чем недостатка испытывать не будем. Запас нам не помешает. А излишки мы всегда можем вывезти из леса…»[163].

Недостатки организационного периода не позволили избежать впоследствии многих проблем, возникших в отношениях партизан с жителями деревень, окружавших партизанскую зону. С первых же дней деятельности партизан сложности и недоразумения породили взаимные претензии и недоверие, подогревавшиеся спецслужбами оккупантов и лидерами местных пособников. Крымские партизаны и районы их базирования оказались окружены населенными пунктами с враждебным населением, и эта ситуация продолжала существовать очень долго, фактически до осени 1943 года.

Одиночные случаи нерегулярного снабжения партизан со стороны части местного населения, конечно, имели место, но не играли решающей роли. Усилия партизан по проведению продовольственных операций были более эффективными. С осени 1942 г. они стали приравниваться к боевым операциям, что подчеркивает их подчас ожесточенный характер и значение. В ходе их проведения у наиболее активных пособников оккупантов (старост, полицаев, добровольцев, дезертиров) реквизировали скот и продовольствие. Очень редко продовольствие удавалось отбить у оккупантов.

Необходимо отметить, что претензии партизан на часть скота были вполне законны, т. к. большое количество коров, овец и лошадей было оставлено у местных жителей прилесных деревень с целью снабжения партизанских отрядов в дальнейшем. Аналогично было и с частью запасов продовольствия, причем большое количество продуктов попало в закрома местных жителей из разграбленных партизанских баз. Вместе с этим случаи мародерства со стороны некоторых партизан по отношению к местному населению жестоко пресекались со стороны командования вплоть до расстрела виновных[164].

Постановлением СНК Крымской АССР на нужды партизанского движения было выделено свыше 2 млн. рублей, которые получили А.В. Мокроусов, И.К. Сметанин и начальник финансовой части штаба Я.Я. Казакевич. Каждому району было выделено по 109 тысяч. 13 декабря 1941 года, во время первого крупного прочесывания, ШГР бросил на стоянке мешок с деньгами в сумме 459913 рублей и продовольствие[165]. Утрата денежных средств самым негативным образом сказалась на финансовых возможностях в снабжении партизан продовольствием, организации другой работы (финансовая поддержка подполья, подкуп чиновников оккупационных структур и проч.).

Впоследствии, исходя из названных выше факторов, а также из-за практически постоянного нахождения партийных и хозяйственных органов Крымской АССР за пределами полуострова (Кавказ, Краснодарский край), акцент в материальном обеспечении партизан сместился на ресурсы местного (продовольствие, средства МТО) и союзного (вооружение, средства связи и т. п.) уровней. Это дополнительно изменило и в итоге повысило роль взаимодействия крымских структур с местными – партийными, хозяйственными, военными.

Начиная с весны 1942 г. успех развития партизанской войны во многом зависел от постоянной связи с руководящими центрами партизанского движения. Благодаря решению высших органов обороны и созданию ЦШПД определялись правовое и материальное положение партизан в системе вооруженных сил СССР. Центральный и другие штабы, а позже – и Крымский ШПД, были включены в систему обеспечения НКО. Так, Главное артиллерийское управление Красной Армии обязывалось обеспечивать партизан оружием и боеприпасами; Народный комиссариат торговли, Главное интендантское управление КА, Народный комиссариат внешней торговли СССР – вещевым имуществом. Главное управление продовольственного обеспечения КА – продовольствием; Главное управление связи КА – средствами связи; Главное медицинские управление, Красный Крест СССР – медимуществом, разные виды помощи поступали через подарочный фонд.

Оружие и боеприпасы в первой половине 1943 г. для крымских партизан получали через заявки прямо на имя командующего войсками ЧГВ ЗКФ генерал-лейтенанта И.Е. Петрова[166]. Продовольствие посредством заявок истребовалось из Черноморской группы войск, а затем после переформирования – от тыловых структур Северо-Кавказского фронта[167]. Медикаменты получали через заявки непосредственно на начальника эвакогоспиталя № 44.[168] Заявки на обмундирование партизан направлялись на тыловые вещевые службы фронта через командующего[169]. А вот средства десантирования грузов изыскивались в течение 1943 г. везде, где было возможно – и в 4‑й ВА, и в ЮШПД[170]. Также изыскивались и другие материальные средства – бензин и резина для автомобилей обслуживания (перевозили грузы и эвакуируемых с аэродромов в госпиталя), вагоны для перевозки продовольствия и т. п.[171]

Однако такое положение порой порождало непонимание и конфликты с обеих сторон. В докладной заместителю председателя СНК СССР А. Микояну от председателя Совнаркома Крыма «О снабжении продовольствием партизан Крымской АССР» идет речь об отказе командования СКФ в отгрузке продовольствия и обмундирования (нескольких тонн продуктов и 400 комплектов обмундирования) в апреле 1943 г.[172]

С началом оперативного подчинения КШПД Военному совету Отдельной Приморской армии (с 20.11.1943 г. штаб партизан находился при ВС ОПА) материально-техническое снабжение стало проходить через систему заявок от партизанского штаба к командованию армии. Так, уже 21 января 1944 г. были поданы заявки на получение 500 комплектов обмундирования, на 400 тыс. шт. винтовочных патронов, 1.5 млн. автоматных патронов и 1000 ручных гранат, на санитарные палатки, на выделение новых двух автомобилей повышенной проходимости «студебеккер» для перевозок грузов на аэродром, и продовольствие (500 банок консервов, 400 кг концентратов, 50 кг яичного порошка, 200 кг сахара и 200 л спирта)[173].

Поставки боеприпасов в период пополнения рядов партизан и разворачивания новых отрядов покрывали потребности частично, и несколько специфично – только патроны к ручному стрелковому оружию и гранаты. С 1.01.1944 г. по 31.03.1944 г. крымским партизанам воздушным путем было перевезено более 998 тыс. пистолетных патронов, более 210 тыс. шт. автоматных патронов, 100 тыс. патронов к немецким винтовкам, 150 автоматов ППС. Однако ещё требовалось 1000 патронов к противотанковым ружьям, 3000 гранат, 100 автоматов[174].

Наличие продовольствия и других материальных средств для партизанских отрядов Крыма на складах периодически проверялось. Однако, наряду с фиксацией остатков, постоянно выявлялись недостатки. Так, начальником тыла СКФ 19.06.1942 г. были проверены склады парашютно-десантной службы отдельного батальона разведотдела фронта, на которых хранились и откуда поставлялись на аэродромы материальные средства для партизан Крыма. Выяснено, что с фронтового склада № 236 было завезено 10008 банок мясных консервов, 2100 кг колбасы полукопченой, 59 кг чая, около 20 тыс. книжек курительной бумаги, 900 кг табака, 600 кг хозяйственного мыла и более 2500 мешков для упаковки. На 16.06.1942 г. остатки были, но выявлено, что учет продовольствия находится в неудовлетворительном состоянии, ежедневные сведения о движении продовольствия отсутствуют, отсутствуют даже ответственные лица по приемке, хранению и расходованию материальных средств. Начальнику отделения разведотдела штаба СКФ майору И. Хаткевичу направлено предписание о немедленном устранении недостатков[175].

Вместе с тем, существовала градация грузов. К спецгрузам относились (перечень по степени важности): деньги и шифры, письма командования и общая корреспонденция, радиопитание для радиостанций, шоколад и сахар, концентраты и рис. При отправке спецгрузов обязательно указывался их вес[176]. Все грузы, отправляемые для сбросок имели вложенную опись и обязательно опломбировались еще на складе (что, впрочем, не всегда спасало от мелких хищений).

Исходя из анализа приходно-расходных списков по грузам, доставленным партизанам Крыма, можно привести полный перечень материальных средств. Из продовольствия: мука, сухари, соль, мясо (консервированное, вяленое, копченое, сухое, освежеванные туши), картофель, свекла, лук, колбаса (в т. ч. высших сортов: польская, минская, краковская), концентраты каш, крупы разные, масло сливочное и подсолнечное, спирт, водка, сахар, сало, консервы мясные и рыбные, рыба (солёная и маринованная), брынза, варенье, овощи сухие, яичный порошок, чай, а также табак, махорка, папиросы, спички, курительная бумага. Из гигиенических средств – мыло, порошок против вшей, газеты (в т. ч. старые для курения). Активно сбрасывались лекарства, перевязочный материал, наборы медицинских инструментов; редко для различных нужд сбрасывали нефть. Из номенклатуры вооружения – ручное стрелковое оружие, патроны, ручные гранаты, мины различные, взрывчатые вещества, ружейное масло[177].

Необходимо отметить, что не все получаемые грузы отправляли партизанам своевременно и в полном объеме. Нельзя исключить и фактор растранжиривания средств, о чем неоднократно упоминалось в отчетах проверочных комиссий и приказах командования о результатах ревизий финансово-хозяйственной деятельности[178].

Были и случаи откровенных хищений, но результаты их расследования неизвестны. Так, в конце апреля 1943 г. Комиссар 1‑го партизанского сектора Мустафаев в письме В. Булатову просил разобраться «почему: 1. Кукурузную муку сбросили с самолета смешанную с песком.; 2. В накладной указывается, что в гондолу заложен сахар, но его там не оказалось.; 3. Из 45 указанных консервных банок, сбросили только 20.; 4. В накладной пишется о 70 кг муки, на самом деле партизаны собрали после сброски только 30–40 котелков (в котелке 1500–1600 граммов), всего 45–48 кг. 5.Сброшенный спирт смешан с бензином»[179].

Похожие ситуации отмечают и партизаны в своих воспоминаниях: «… Не всегда содержимое того, что сбрасывали, оказывалось пригодным для использования: то гондолы окажутся какими-то свечами, совершенно ненужными забиты, то старые шапки пришлют, то заплесневелые, негодные продукты. Уже через много лет, когда я сумел ознакомиться е документами о снабжении крымских партизан, меня поразила одна накладная, если ей верить, то нам, оказывается, было сброшено… две тонны спирта! Куда дели этот спирт, могли бы сказать только сочинские «интенданты», во всяком случае, мы его точно даже не нюхали…»[180].

Несколько раз партизаны делали заявки на обеспечение их обмундированием, но не всегда их удовлетворяли. В частности, в январе 1944 г. были поданы списки старшего и среднего командного состава партизан Крыма в 192 человека на их обмундирование теплыми вещами. На это начальник тыла ОПА 11.02.1944 г. ответил телеграммой, что выполнить выдачу невозможно, т. к. указанный состав не состоит на офицерском учете в отделе кадров ОПА[181]. Также была проигнорирована заявка на 2 тыс. пар обуви для всех партизан[182].

Сложности становления.

Выход партизанских отрядов на сборные пункты, а с них – на свои участки боевого предназначения начался только с введением в Крыму осадного положения с 28 октября 1941 г. В результате основная масса личного состава, особенно из отрядов, формировавшихся в степной части полуострова, до начала боевых действий не успела ознакомиться с местностью в зонах своих партизанских районов и установить необходимые связи с жителями ближайших населенных пунктов, а недостаточное знание местности, имеющей сложный рельеф, поставило отряды в чрезмерную зависимость от проводников.

Значительная часть личного состава, отобранного райкомами и горкомами партии и отделами НКВД, по своим физическим и деловым качествам оказалась неподготовленной к жизни и ведению боевых действий в экстремальных условиях. Весьма странно вели себя некоторые партаппаратчики из обкома, явно перестраховываясь. «11 октября… в райкоме партии (Каразубаз.) провели всех секретарей райкомов и начальников райотделений НКВД. Присутствовали Мокроусов и Мартынов. Заслушали информацию районов. …Во время нашего совещания позвонил из обкома Лещинер. Он спрашивал у Мартынова, кто разрешил это совещание? Вот скоты, если сами ничего не делают – хотя бы не мешали!».

Очень неодинаково проявляли себя будущие командиры и комиссары отрядов, которым была поставлена задача организовать и обеспечить свои формирования. Так, И.Г. Генов отмечал: «Наметили места для организации лагерей Зуйского отряда и точки для закладки баз. Луговой получил подробный инструктаж, что ему делать. Он берется за дело очень активно и, видимо, искренне. Из Мухина ничего не выйдет, бездельник и болтун…»[183]. Бюрократы из местной партийной номенклатуры слабо представляли себе реалии партизанской борьбы: «22 сентября. Вчера и сегодня ездил с джанкойцами: Удовицкий, Давыдкин, Паршин. В Айлянме Джанкойский отряд решил дислоцироваться в т. н. Айлянминском лесу. Так как приехали все «ужасно» ответственные и «страшно» занятые лица, они, конечно, не могли углубиться далеко в лес и посмотреть, где же, в конце концов должен дислоцироваться отряд. Верхи на лошадях, и тем более, пешком которым ходить «они» не могли. А на машине там не проехать. Почему решили, что они поедут к себе и пошлют других. Которые будут всеми практическими делами заниматься. Жаль, что нельзя партизанить на «эмке»… 24 сентября с колайцами. Ив. Ник. Губаревым, Кадыевым и Тимохиным объездили р-н лесного массива, где должен дислоцироваться Колайский отряд. Решено, что отряд будет дислоцироваться в т. н. Молбайском лесу. Но… начальство не изволило даже явиться и посмотреть, где же будет дислоцироваться отряд, они думают, что это их не касается. Возможно, думаю не оставаться здесь, а тоже эвакуироваться. Вот будет номер. Чем больше еду с Кадыевым, тем больше я убеждаюсь, какой же это глупец…»[184]. «5 октября. Наконец-то сегодня изволил приехать «сам» Пузакин. И то лишь после того, как на него пришлось нажать. Из Карасубазара мы поехали в Баксан, оттуда на Караби-яйлу. …Пузакин испортил себе настроение на весь день. Жалеет, что поехал сюда на «эмке» а не на «газике». Он, видимо, думает, партизанить только сидя на машине или не партизанить, а уехать на машине, поэтому он всю дорогу только об этом и говорил. Все же я по дороге хотя и с машины, но сумел ему как будущему командиру отряда показать, где будет дислоцироваться отряд…»[185].

Очень разными были и люди, отобранные партизанить. Впрочем, здесь также проявились недальновидность и начетничество местного начальства. «28 сентября. Вчера к концу дня приехали джанкойцы во главе с Рюмшиным. Приехало их 44 человека. 16-ть из них я из Карасубазара вернул обратно. Оказывается, с ними лично никто не говорил о том, куда, зачем и почему они едут в лес, их личного согласия насчет того, что им придется партизанить, никто не спрашивал. И когда я им рассказал о предстоящей жизни и боевом долге партизан, предстоящих трудностях, то только 28 человек после этого все же ждали свое согласие на это. А оставшиеся 16 оказались «больными», потому они начали просить их пустить обратно. Ясно, что мы не можем допускать в лес таких, которые идут только в качестве рабочей силы или потому, что ему приказали идти туда и делать то-то. Такие люди, как только наступит первая трудность, сбегут. И врага на базы и в лагерь к нам приведут…»[186]. «На метеостанции застали группу сейтлерцев в 12 человек во главе с Пшеничным. Все они, кроме пьянства, ничем более не занимаются. До сих пор (5 октября) ни одна база не заложена…»[187] [для Сейтлерского отряда – Т.С.].

Как вспоминал известный крымский партизан Н.И. Дементьев, от первого до последнего дня провоевавший в лесу: «3‑й Симферопольский отряд состоял исключительно из городских жителей, среди которых преобладали руководящие партийно-советские кадры Симферопольского района. В лес они пришли с чемоданами, баулами, чувствовалось, что они принесли в лес золотишко и периодически его перепрятывали. Всё это выглядело очень забавно. И настроение в отряде было совсем не боевое – переждать в лесу месяц-другой, а там наша армия разобьёт всех врагов, и можно будет возвращаться на свои высокие должности…»[188].

В ходе организационного этапа выявилось большое количество морально неустойчивых бойцов, трусов, паникеров и даже романтиков, в первые две недели ноября самовольно оставивших партизанские отряды.

Эта особенность вытекала из многих факторов организационного периода; по подсчетам современных исследователей[189], в пяти партизанских районах и группе керченских отрядов до 15–20 ноября 1941 г. самовольно оставили отряды 901 партизан (28 % от числа первоначально вышедших в лес и каменоломни), что в основном соответствует партизанским данным за ноябрь-декабрь 1941 г. по этому вопросу. В докладе А.В. Мокроусова командующему Северо-Кавказским фронтом и секретарю Крымского ОК ВКП(б) от 20.07. 1942 г. отмечалось: «В ноябре-декабре дезертирство приняло угрожающий характер: дезертировало 1200 человек… Причины – нестойкость, резкий переход татарского населения к фашистам, стремление некоторых соединиться с войсками Красной Армии»[190]. При этом необходимо учесть, что некоторые партизаны, особенно из военнослужащих, покидали отряды, чтобы пробиться в Севастополь, что в то время было неправильно квалифицировано командованием партизанского движения Крыма как дезертирство. Иногда дезертирами оказывались довольно высокопоставленные партизанские руководители, например начштаба 5‑го района Иваненко, начальник комендантского взвода центрального штаба Лукин, председатель трибунала Верещагин, начштаба Бахчисарайского отряда Достмамбетов, командир группы 2‑го Симферопольского отряда Сайдашев, комиссар Судакского отряда А.Измаилов, комиссар Балаклавского отряда Беткелиев и некоторые другие[191]. Известны случаи ухода из мест расположения целыми отрядами. Так, в Севастополь после первого боевого столкновения с противником ушел Сакский партизанский отряд, Тельмановский отряд в дни занятия Крыма немцами отправился из места дислокации (и подорвав свои базы) в Ялту во главе с комиссаром Гринбергом[192].

Сложности ведения партизанской войны в Крыму и особенно экстремальные условия выживания, а порой и репрессивные меры командования, приводили к случаям дезертирства и в последующем, но оно не носило массовый характер, как в начальный период.

Но не только из-за дезертирства или самовольных действий партизанское движение в Крыму уже на этапе формирования лишилось более 1000 человек личного состава с запасами оружия, боеприпасов, продовольствия и средств МТО, что составило 33 % от всего партизанского движения Крыма[193]. Стремительный прорыв немцами перекопских укреплений привел к тому, что из 29 отрядов четыре вообще не вышли к местам дислокации (Красноперекопский, Лариндорфский, Фрайдорфский и отряд работников НКВД, из которого явился только штабной комендантский взвод). Не появился в лесу ни один из трех созданных И.Г. Геновым из жителей южнобережных крымскотатарских сёл отрядов в зоне 2‑го района. Не пришли и некоторые из партизанских руководителей, в частности комиссар 4‑го района М.Селимов, отозванный в последний момент в распоряжение обкома[194].

Неожиданным низким оказался уровень организаторской работы ОК ВКП(б) и несоответствие личных партийных и общечеловеческих качеств значительной части партийных функционеров районного масштаба требованиям военного времени, в результате чего из шести комиссаров основных партизанских формирований (пяти районов и керченской группы отрядов), утвержденных на эти должности обкомом партии и заблаговременно готовившихся к осуществлению партийного руководства боевой деятельностью районов и отрядов, только один – секретарь Симферопольского ГК ВКП(б) В. И. Никаноров, назначенный комиссаром 3‑го района, своевременно прибыл в лес и в полной мере участвовал в становлении отрядов и организации с первых дней оккупации вооруженного отпора захватчикам. Остальные партизанские районы весь сложный организационный этап (некоторые – и до конца 1941 г.) оставались без квалифицированного партийного руководства. Также оказалась не соответствующей требованиям военного времени значительная часть командиров и комиссаров партизанских отрядов, назначенных из состава районной партийно-советской номенклатуры, что причинило огромный урон делу становления партизанского движения в Крыму в целом.

А ведь идея была, и один из основных организаторов всего движения И.Г. Генов ее четко обозначил: «Партизан – это доброволец. Это человек, который добровольно, сознательно, по своим идейно-патриотическим убеждениям пришел в лес и стал под славное знамя партизанской борьбы. Он шел сюда и заранее знает, что здесь его ждет холод и голод, тяжелая и неравная борьба. Но он шел, хотя и знал, что жизнь партизанская тяжелая, а профессия опасная. Он оставил дома семью, имущество и дом свой родной, но шел сюда, чтобы отсюда мстить и всеми доступными средствами вести борьбу с ненавистным врагом. Немецко-фашистскими оккупантами. И выполнить призыв Сталина»[195].

Пополнение военнослужащими.

Последствия указанного «выхода в лес» удалось компенсировать за счет военнослужащих из состава 51‑й (в основном), Приморской армий и Черноморского флота, пограничных войск, оказавшихся в окружении и пожелавших присоединиться к партизанам – всего было принято более 1300 бойцов, в том числе 438 человек командного и политсостава, что позволило пополнить малочисленные отряды, укрепить командование районов и некоторых отрядов и к 17 ноября 1941 г. сформировать дополнительно три красноармейских партизанских отряда. Численность пограничников, пополнивших партизанские отряды, оценивается примерно в 280 человек.

Впоследствии в лес попали несколько сотен военнослужащих после боев под Феодосией и Судаком (участников соответственно Керченско-Феодосийского и Судакских десантов). Из состава Феодосийской высадки в лес к 24 января 1942 г. вышла сводная группа красноармейцев в основном из 818‑го полка 236‑й стрелковой дивизии, возглавляемая Н. К. Котельниковым (общим количеством в 19 человек)[196]. Некоторое время они стояли на г. Сарытлык южнее Старого Крыма, подлечивая раны и обмороженные ноги. Затем в начале марта отправились на поиски партизан и 9 марта в районе развалин монастыря Сурб-Хач встретились с Старокрымским отрядом[197]. Тогда же в этот партизанский отряд попали и несколько бойцов-грузин из частей, сражавшихся под Феодосией.

Наиболее массовое пополнение партизанских отрядов произошло в феврале 1942 года как раз и военнослужащих, высадившихся в районе Судака в январе. Однако действия Судакского десанта в отрыве от основных сил на сложном плацдарме и события на фронте в районе Феодосии, не позволили решить поставленные задачи. Плацдарм был ликвидирован немецко-румынскими частями и отрядами коллаборационистов, десантники понесли потери, однако около 500 человек сумели уйти в лесную часть юго-востока Крымских гор. В местах дислокации отрядов 1‑го и 2‑го партизанских районов оказались остатки 554‑го и 226‑го горнострелковых полков (гсп) под командой майора Н. Г. Селихова и группа морских пехотинцев ЧФ лейтенанта Ф. С. Лукина, обеспечивавших высадку Судакского десанта. В целом, Селихов и 124 бойца из его 226‑го полка остались в месте дислокации штаба 1‑го партизанского района, 1 февраля в штаб 2‑го района лейтенант Виноградов и техник-интендант 2‑го ранга Агеев привели 110 десантников из состава 226‑го гсп. Позже сюда же командир 554‑го гсп майор Забродоцкий, его комиссар Кузнецов привели 64 человека – остатки своего полка. Партизаны распределили всех компактно по отрядам, накормили, обули, одели, кого надо – вооружили, и помогли обустроить быт. О положении десантников Генов подробно информировал штаб фронта и просил командующего Крмского фронта из-за нехватки продовольствия разрешить распределить всех десантников по отрядам[198]