Читать книгу Полет в неизвестность - Сергей Трифонов - Страница 7

В сентябре тридцать третьего Доррит стало лучше. Настолько, что она буквально на глазах стала оживать, на лице появился румянец, голос зазвенел с прежней мелодичностью. Она энергично поглощала все, приготовленное кухаркой и мамой. Мы возобновили с ней продолжительные прогулки по берегам озера, а затем каждый раз удлинявшиеся вылазки в Мюнхен, во время которых гуляли по нашим любимым местам, посещали магазины, покупая Доррит самую модную одежду и обувь лучших коллекций Парижа, Милана, Берлина. Мы подолгу сидели на открытых террасах кафе и ресторанов, пили ароматный кофе, говорили и говорили, будто старались наверстать упущенное. Многочисленные прохожие, обращая на нас, светившихся радостью, внимание, мило улыбались и кланялись. Однажды мимо проходил пожилой шарманщик в баварской национальной одежде, в коричневой охотничьей шляпе с фазаньим пером. Он остановился перед нами, встал на одно колено и исполнил народную песню о любви молодого охотника к прекрасной дочери герцога. Я подошел и протянул ему двадцать марок. Денег шарманщик не взял:

– Молодой господин, разве можно измерить деньгами ту радость, которую я получил от искрящихся любовью ваших и вашей прекрасной фрау глаз? Будьте счастливы!

И я был по-настоящему счастлив. Все как бы вернуло меня и Доррит во время расцвета нашей любви. Мы радовались каждой минуте, внезапно отпущенной нам судьбой. Мы по-прежнему любили друг друга.

В тот счастливый сентябрь я налетал миллион километров. Выходило, по экватору я облетел земной шар двадцать пять раз. Честно признаюсь, такого радостного чувства от этого события, как прежде, не было. Я бы, наверно, и не вспомнил об этом, если бы не коллеги, раструбившие о событии во всех германских газетах и по радио. Вновь начались многочисленные поздравления и посыпались подарки. «Люфтганза» одарила меня баснословной премией и специальным золотым нагрудным знаком фирмы в виде стрелки компаса. Фирма Юнкерса вручила карманный «Брегет»[13] из массивного золота.

Как-то вечером позвонил Геринг, сообщив о банкете, организуемом в Мюнхене друзьями и коллегами в мою честь. Доррит разволновалась, не ведая, в каком платье отправиться на банкет. Приехала сестра Мария, и они долго выбирали наряд, о чем-то весело щебеча, заглушая иногда все на свете громким хохотом.

Банкет состоялся в одном из самых дорогих и элитных ресторанов Мюнхена. Прибыло все руководство «Люфтганзы» и имперского министерства транспорта (гражданская авиация находилась под контролем этого министерства), НСДАП в лице Гесса, Бормана, Геббельса, Розенберга, Лееба, Гиммлера, вновь созданного министерства авиации во главе с рейхсминистром Герингом и статс-секретарем Мильхом. Пришли старые однополчане – лучшие летчики Германии, облаченные в новую форму люфтваффе или форму авиации военно-морского флота с боевыми наградами. Удивление вызвало появление в ресторане генеральных консулов в Мюнхене Италии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Финляндии и Японии.

Зал ресторана был полон нарядными мужчинами и прекрасными дамами, сияющими золотом и драгоценными камнями. Но, уверяю вас, никто не мог сравниться с Доррит и Еленой Ганфштенгль, затмившими всех своей красотой, свежестью, изысканными нарядами и со вкусом подобранными украшениями из бриллиантов, сапфиров и изумрудов. Я был горд своей супругой. Я был искренне счастлив.

Гости потоком несли корзины и букеты цветов, предназначавшиеся главным образом Доррит. Дипломаты вручили мне фарфоровые сервизы, статуэтки, бронзовые канделябры, а генконсул Финляндии – серебряный знак пилота ВВС своей страны с почетным дипломом, подписанным Верховным главнокомандующим Густавом Маннергеймом. Друзья-однополчане подарили мозаичное панно, выполненное в виде карты Западного фронта, с указанием рубиновыми стрелками районов, где мне пришлось принимать участие в боевых действиях. Геринг, верный своим охотничьим пристрастиям, торжественно вложил в мои руки карабин с дорогим цейссовским оптическим прицелом. Ну а подарком Мильха, как у него всегда водилось, стал плотный и пухлый пакет с весьма чувствительной суммой в долларах.

Геринг взял в свои руки порядок на банкете и первым произнес тост за одного из лучших пилотов Германии, его боевого товарища и просто замечательного человека, то есть за меня. Затем, строго следуя вложенному в его руки адъютантом списку, он предоставлял слово руководству министерств, «Люфтганзы», однополчанам, дипломатам. Не успел болгарский генконсул, получивший разрешение Геринга, открыть рот, в зале произошло оживленное движение. Вошли адъютанты фюрера Брюкнер и Дитрих, а за ними сам Гитлер, на ходу взмахом руки приветствовавший публику, разом вскочившую с мест в восторженном порыве. Он направился прямо к нашему столу, вручил букет роз Доррит, поцеловал ее руку.

– Вы, как всегда, прелестны, фрау Баур, – прошептал он, наклонившись к уху Доррит.

– Дамы и господа! – Голос фюрера заполнил собой все пространство зала. – Коллеги, друзья, товарищи по партии! Я рад от имени НСДАП и правительства рейха поздравить нашего боевого товарища. Баур – эталон немца, эталон современного летчика, эталон члена партии. Будьте здоровы и счастливы, дорогой товарищ и друг! Пусть ваш небесный путь и далее освещает неугасимая звезда по имени Доррит! Желаю вам многих новых миллионов километров налета во имя рейха, во имя нашей партии!

Гитлер выступал, как говорили в его ближнем окружении, по-семейному. Говорил спокойно, не переходил на крик, но эмоционально. Доррит после комплимента покраснела и еле сдерживала себя, готовая разрыдаться от переполнявших ее чувств.

Гитлер взглянул на Брюкнера и продолжил:

– Дамы и господа! Имею честь сообщить вам о принятом мной решении присвоить капитану Бауру воинское звание майора авиации. Поздравляю вас, Баур. – Гитлер передал мне папку зеленой кожи с приказом о присвоении звания и продолжил: – Хочу также вручить вам символ чести и мужества члена НСДАП, почетное оружие.

Брюкнер передал Гитлеру, а тот торжественно вручил мне почетное оружие СС: изготовленный по особому заказу массивный кинжал с ручкой, украшенной золотом, в черных лакированных ножнах.

Я выпрямился, прижал ладони к бедрам, щелкнул каблуками и резко кивнул головой:

– Благодарю вас, мой фюрер!

Больше я ничего сказать не мог. Волнение стальным кольцом сковало горло. Гитлер похлопал меня по плечу, затем прошел к Герингу, взял его под руку, и они, о чем-то разговаривая, направились к выходу. Вскоре за ними покинули банкет Гесс, Борман, Геббельс, Розенберг и другие партийные боссы. Незаметно исчез Мильх. Но я не обиделся. Мне даже стало как-то легче и свободнее. Гости и мы с Доррит веселились до поздней ночи.

Мы пили шампанское, много танцевали, с удовольствием общались с парой Ганфштенгль. Путци сыпал анекдотами и забавными историями о фюрере, Геринге, лидерах НСДАП, дипломатах и зарубежных журналистах. Мы от всей души смеялись, но я успевал поглядывать по сторонам и замечать, как люди Гиммлера, оставленные им в ресторане, поближе подсаживались к веселившимся и уже изрядно подвыпившим гостям, внимательно прислушиваясь к разговорам. Ганфштенгль тоже заметил агентов. Он обнял меня за плечи и с улыбкой заметил:

– Это Германия, Баур. Это немцы с их неистребимым природным свойством пить, есть за чужой счет и тут же стучать на хозяина, друга, коллегу, партнера. Авось что перепадет с барского плеча. Не нация, а сама святость. Вы не обижайтесь на меня, но этот банкет, как вы, видимо, понимаете, не только в вашу честь. Мне думается, сегодня Гитлер показался публично, в неформальной обстановке уже как полноправный хозяин Германии, и присутствие дипломатов тому свидетельство. А вот Геринг с Мильхом явно праздновали возрождение люфтваффе и создание министерства авиации. – Он налил себе полстакана виски и, не разбавляя, выпил залпом. – Ну а ваши акции, Баур, похоже, растут. Гитлер и Геринг удачно использовали ваше торжество как символ возрождения военно-воздушных сил рейха.

* * *

Доррит очень любила фотографировать и фотографироваться. Да и я слыл неплохим фотографом. Фотокамера всегда была при мне во время полетов. Однажды Гофман, просматривая мои фотографии, сделал мне предложение продать ему право опубликовать лучшие из них. Я отказался, но попросил его взять на себя обработку моих пленок, печатание и увеличение лучших снимков. Он с радостью согласился, и отныне все мои пленки хранились у него. В нашем доме и в доме сестры Марии стены украшали мои лучшие снимки Альп, улочек Берлина, Мюнхена, Парижа, Цюриха, памятников Рима, Венеции, Вены, художественно обработанные и украшенные дорогим багетом в студии главного фотографа НСДАП.

Бывая в Мюнхене, мы часто заглядывали к Гофманам на чашку кофе, не забывая при этом зайти в их студию, располагавшуюся на втором этаже очень приличного дома по улице Амлие. Однажды, не застав Гофманов дома, мы с Доррит заглянули в их студию, которая в этот час оказалась безлюдной. Не найдя никого из сотрудников, мы уже было собрались уходить, когда отворилась дверь, ведшая в лабораторию, и в студию вошла молодая, стройная, очень миловидная, я бы даже сказал, весьма привлекательная девушка в элегантном платье светло-серого цвета, облегавшем ее прекрасную фигуру и подчеркивавшем длинные и стройные ноги.

– Могу я вам чем-то помочь? – спросила она.

Выйдя из оцепенения, которое не могла не заметить Доррит, глядевшая с интересом то на девушку, то на меня, я наконец представился и представил супругу. Я сказал, что зашел за фотографиями, которые должны быть уже готовы. Девушка с неподдельным интересом и милой улыбкой, чуть кокетничая, явно желая подразнить Доррит, произнесла:

– Вы и есть тот самый знаменитый летчик Баур? Рада, очень рада с вами познакомиться. И с вами, фрау Баур. – Она протянула руку вначале мне, а затем Доррит. – Ева, Ева Браун. – Девушка сделала легкий книксен. – Сейчас я проверю.

Она на минуту скрылась в лаборатории и вернулась с плотным пакетом снимков. Разложив их на столе, заметила:

– Это ваша работа? Чудесные снимки, у вас прекрасный вкус, господин Баур.

Я поблагодарил ее и, смущаясь, собрал фотографии и поскорее откланялся. На улице Доррит спросила с плохо скрываемой ревностью, давно ли я знаком с этой красавицей. Я ответил, что впервые ее вижу. Доррит, как мне показалось, не поверила. Так состоялось знакомство с женщиной, разделившей судьбу Гитлера.