Читать книгу Парадигма - Сергей Тягунов - Страница 7

Город-саттелит Юкнимея

Отпив терпкого вина из костяного бокала, он покачнулся, едва не потерял равновесие, но успел опереться локтями на мраморные перила балюстрады. Кажется, это не ускользнуло от взглядов не только охранников и Хжая, но и рабов внизу. Наплевать, он тут господин всего и вся! Имеет право выпить на вечер грядущий. К тому же в этой дыре все равно больше нечего делать, кроме как лакать вино.

– Тгон, может быть, вам стоит присесть, – завел привычную песню Хжай. – Выглядете…

– Паршиво? – спросил Релин, ничуть не злясь на помощника.

– Неустойчиво.

– Пожалуй, постою.

Он гордо выпрямил спину, осмотрел раскинувшийся перед ним городок. Отсюда, с господской открытой террасы второго этажа, всё выглядит презентабельно, даже богато: по обеим сторонам широкой дороги, вымощенной мраморными плитами, возвышаются двух- и трехэтажные здания, на их блестящих стенах нет ни единой трещины. Весь их вид будто говорит: здесь живут привилегированные люди, а не тупоголовая деревенщина. Домики тянутся до самых массивных городских стен, на которых от безделья маются стражники. Двустворчатые врата закрыты. Впрочем, они всегда закрыты – в эти жаркие месяцы в пустыне не стоит ждать торговцев.

Идиллия, обосранные боги!

Вот только стоит свернуть с главной дороги налево или направо, как иллюзия презентабельности и лоска исчезает в мгновение ока. От сотен скособоченных хижин, сделанных из простой глины, защемит в груди, а при виде грязных рабов, коих здесь больше горожан в четыре раза, захочется оказаться за много стадий отсюда. Впрочем, жить в Юкнимее можно, хоть и сложно.

– Тгон, вы не должны отвлекаться. Командир ждет приказа.

– Я без тебя знаю! – бросил Релин, отхлебнув вина.

– В прошлый раз вы тоже так говорили. И заснули, когда рабов стали пороть!

– Я видел это сотню раз – ничего нового. К тому же это не помогает, люди только больше злятся.

Закатив глаза, Хжай сказал:

– Еще бы они не злились, великий тгон! Будь я на вашем месте, то всенепременно бы повесил двух-трех случайных илотов в назидание остальным. А еще лучше бы на глазах всего честного народа снял с них живьем кожу и повесил бы ребрами на крюки!

Релин с ног до головы оглядел мелкого помощника. И откуда столько злости в столь ничтожном лысеющем человечке? Весь такой из себя, щеки надул от напыщенности! Хжай – лишь слуга великого дома Льва, но одевается как господин: зеленый кафтан-халат, украшенный золотыми нитями, льняной тюрбан в тон, вычурные сандалии из тонкой кожи.

Выглядит он точно получше меня. Надо, что ли, рубаху-юбку надеть посвежее? А то на этой уже слишком много пятен от вина и пованивает…

– Мы не варвары, чтобы устраивать столь изощренные пытки илотам, – сказал Ренай.

От количества выпитого всё расплывается и гудит в голове.

– Но они же хотят вас убить, тгон! – повысил голос слуга. – Напомнить, сколько они устраивали покушений за последние несколько месяцев? Четыре! И в последний раз им практически удалось добраться до вас! Если бы я не поднял тревогу, то неизвестно как бы всё обернулось, тгон! Немыслимо! Вы не должны быть столь беспечны! В конце концов, на кону ваша жизнь!

– Избавь меня от подробностей.

Солнечный шар, красный от жара, лениво ползет к закату, слепя глаза. Приходится щуриться, чтобы разглядеть происходящее внизу: на широком плацу, созданном на правой стороне от главного входа в дворец-башню, выстроились личные воины знатного дома. Яркие и броские доспехи полыхают огнем в свете уходящего дня, длинные копья направлены в небо. Солдаты как на подбор – мускулистые, подтянутые.

– И к чему все это представление? – недовольно спросил Релин, почесав кончик носа. – Нельзя было это сделать… хм, менее помпезно?

– Конечно, нет, тгон!

– Мы собираемся просто высечь провинившихся рабов! Это же выглядит смешно!

– Ничуть, – пробурчал слуга, убирая руки за спину.

В центре ряда воинов, в трех шагах впереди, стоит жилистый седой мужчина – боевой капитан. В левой руке у него скрученная черная плеть.

Капитан хмурится. Впрочем, у него всегда такое выражение, будто он командует не жалкой сотней воинов, а всеми аккаратскими фалангами. Релин однажды подслушал, как его личные стражники насмехались над капитаном, говорили, что даже испражняться он ходит с хмурым лицом. Уж шуток капитан точно не понимает, да и задания выполняет грубо, в лоб. Приказано доставить на плац провинившихся рабов – значит будут избиты до полусмерти все, кто попадется на его пути, будут сожжены или разрушены несколько глиняных хибар илотов. Но другого главнокомандующего у меня нет. Хорошо хоть отец расщедрился на такого.

– Тгон, сделайте вид, что вам не противно, – посоветовал слуга.

– Эти люди, скорее всего, ни в чем не виноваты. Так почему они должны отвечать за проступки других?

– Аккаратские законы четко…

– Мы не в Аккарате, – резко перебил Релин.

Слуга бросил на него взгляд, полный укоризны.

– Посмотри на илотов, Хжай. Они истощены и замучены. День и ночь горбят спины на нас, а получают лишь крохи с барского стола. Неудивительно, что они обозлены и хотят убить меня.

В пяти шагах от капитана стоят пятеро полуголых рабов. Выглядят они как братья: жилистые, с широкими плечами, густыми спутанными бородами и с изможденными лицами. Если бы сейчас Релин спустился вниз, то уловил бы тяжелый смрадный запах, исходящий от них.

– Боги определили их судьбу, – высокопарно сказал слуга. – Не нам оспаривать их решения.

Релин ухмыльнулся, отпил из бокала и бросил:

– Давай начинать. Хочу быстрее вернуться в свои покои и спокойно напиться.

Хмыкнув, слуга вскинул над головой красный шелковый платок, тем самым давая знак, что господин полностью переключил внимание на «судебное разбирательство». Капитан тут же вытянулся в струнку, достал из-за пазухи туго скрученную плеть и начал:

– Один из вас, жалких псов, покусился на жизнь великого тгона, сына Нуаса, внука славного Мешатета, потомка самого Мантаса Льва… – Голос главнокомандующего грозно гремит, каждое слово, точно тяжелый булыжник, катится по плацу, отчего рабы вздрагивают и всё более сутулятся. – Когда ваш господин отдыхал на террасе, какой-то жалкий червь бросил камень в него и попытался скрыться!

Релин вспомнил сегодняшний день. Он, как всегда в последние два года, напивался, греясь на солнышке. Лежал на больших воздушных подушках, доставленных с Тошатханского Союза, и наблюдал за облачными барашками, плывшими по синеве неба. Рядом, подливая ему вино в бокал, был только Хжай. Затем, нарушив дневной покой, что-то стремительно влетело на террасу и едва не задело голову Релина. Этим «что-то» оказался небольшой камень. С улицы послышалось ругательство, слуга подбежал к балюстрадам и, по его последующим словам, увидел, как в городские трущобы улепетывал раб. Подняли и бросили в погоню стражу…

Релин тяжело вздохнул. Скорее всего, настоящего преступника не нашли. Схватили первых попавшихся бедняг и притащили сюда. Из-за того, что Хжай не запомнил лица кидавшего камень, было принято решение наказать всех подозреваемых. Не очень-то честно.

– …Именем великого тгона я объявляю наказание: сотня ударов плетью каждому! – закончил речь главнокомандующий, раскручивая кнут.

Релин скептически хмыкнул.

– Не слишком ли много? – спросил он слугу. – Раньше мы обходились двадцатью. У илотов на спинах живого места не останется!

– Не стоит беспокоиться, тгон, – ответил Хжай. – Как я уже говорил, необходимы жесткие меры. Если из рабов кто-то умрет, это даже хорошо. Остальные в следующий раз десять раз подумают прежде, чем решатся на отчаянный поступок.

– Мы лишь настраиваем людей против себя…

– Рабы должны знать свое место.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда разъяренная толпа попытается разорвать тебя.

– До того не дойдет, тгон.

Противно свистя, плеть жалит спину раба. От каждого удара на коже бедняги остаются длинные кровоточащие раны. Капитан не жалеет сил, работает быстро и методично. Лицо красное, точно спелый помидор, но глаза горят яростью и удовольствием.

– Двадцать один… двадцать два… двадцать три… – громко считает Хжай.

Сжав зубы, илот молчит, хотя каждый удар кнутом причиняет невероятную боль. За несколько мгновений его спина превратилась в кровавое месиво. Ноги его подогнулись, и тот распластался на плацу. Но главнокомандующий и не подумал останавливаться, наоборот – принялся бить сильнее.

– …Сто один… сто два…

Вздрогнув, Релин чуть не уронил бокал. Алая жидкость расплескалась, несколько крупных капель попали на тыльную сторону ладони. Надо прекратить, боги их дери! Он поднял руку. Кивнув, капитан перешел к следующему. К раненному илоту подошли двое воинов, схватили его за плечи и потащили к домику лекаря, оставляя за собой кровавую дорожку.

…Вскоре всё закончилось. Последнего раба унесли с плаца. По-военному отсалютовав плетью господину, главнокомандующий вместе с солдатами ушел в казарму. Откланявшись, убрался восвояси и слуга, ссылаясь на срочные дела на складе. Релин отпустил стражу и остался на открытой террасе один. Он попытался сосредоточиться на далекой линии горизонта, на алом солнце, на пустыне, властвующей за городскими стенами, но то и дело взор падает на алые следы на плацу. Кровь уже впиталась в песок – утром её засыпят слуги.

Релин скривился. Почему в этом городе постоянно воняет дерьмом? Куда ни спрячься, мерзкий запах достанет везде. Наверное, я сам уже им весь пропитался. Как и моя душа. Великие боги! Почему я еще не сдох? Почему кочевники не взяли штурмом город и не перерезали всех нас? Почему рабы не подняли бунт? Я так устал…

Релин вышел через покои в коридор и направился в погреб, надеясь сегодня упиться вусмерть. Пусть даже бог-обезьяна, этот любитель пиров и чревоугодник, обзавидуется тому, как умеет развлекаться тгон маленького города-саттелита!

– Великий господин, постойте! – раздался голос за спиной.

Релин обернулся. Перед ним возник рослый детина в легких кожаных доспехах. Массивный, широкоплечий, со сломанным носом и пустыми рыбьими глазами.

– Чего тебе?

– Уважаемый Хжай велел не отпускать вас одного.

– Я что, здесь в тюрьме? – грозно спросил Релин.

Детина удивленно расширил глаза и вскинул руки:

– Нет, конечно, великий господин! Мне просто велели сопровождать вас везде, куда бы вы не пошли. Сами знаете, что так и не удалось поймать мятежников. Поэтому уважаемый Хжай перестраховывается и приставил меня.

– А если я направляюсь в уборную, ты тоже за мной последуешь?

– Да.

Тгон ухмыльнулся. В прохладе коридора ему стало получше, мысли больше не напоминают медлительных слизней. Настроение чуть улучшилось, и потому он не прогнал детину.

– Ладно, следуй за мной. Так даже лучше – будет с кем выпить.

Они пошли в конец коридора. Обычно к вечеру дворец-башня напоминает потревоженный улей: шум, гам, слуги носятся туда-сюда, порой даже не протолкнуться. Но сегодня Релин приказал не тревожить его, и потому на втором этаже царита абсолютная тишина.

Покой и прохлада. О чем еще можно мечтать после тяжелого дня? Возьму кувшин прохладного тошатханского вина, вернусь к себе, сяду за книгу – и все переживания уйдут прочь. По крайней мере, до завтрашнего утра или обеда. Буду валяться в кровати до тех пор, пока не надоест! Хм, а какой фолиант сегодня выбрать? "Диалоги о героях" Агамерля? Или "Закаты и рассветы" Тимелина? Или вообще перечитать "Костяные гимны" Квивата Слепого?

Погруженный в собственные мысли, Релин, продолжая идти, не заметил, как положил правую руку на стену, украшенную древними горельефами. Пальцы заскользили по каменным выемкам и впадинам, улучшая настроение, – как и всегда.

– Тгон, я хотел сказать, что мне запрещено пить.

– Глупости, солдат.

– Командир с меня шкуру спустит, – заметил охранник, бряцая доспехами. – К тому же это запрещено уставом.

– Я разрешаю на один день наплевать на устав. А с командиром разберемся. В конце концов, я здесь главный. Хотя у меня в последнее время ощущение, будто на деле все обстоит иначе.

– Как скажете, великий тгон.

Релин пренебрежительно махнул рукой.

Из-за угла показался слуга. Худой, сгорбленный и низенький. На серой тоге ни единого пятнышка. В руках – незажженная масляная лампа. Больше всего бросается лицо илота – лошадиное, но с умными пронзительными глазами. Релин также подметил седеющие виски и довольно большую плешь.

– Я же приказал не беспокоить… – начал он.

Но договорить не успел.

– Да будь проклят тот день, когда вы явились в наш город! – воскликнул слуга. – Во славу Сеетры!

С этими словами он бросил масляную лампу под ноги и достал из-за пояса короткий нож. Блеснуло в сумраке коридора загнутое лезвие. И в тот же миг бок Релина обожгло. Поначалу ничего не понимая, тгон инстинктивно оттолкнулся от раба, больно ударился в стену и сполз на пол. Затем появился стражник, плечом сшиб плешивого. Выхватил короткий меч из ножен. Раздался крик, быстро сменившийся хлюпающим звуком.

Релин поднес дрожащую ладонь к лицу. Вся в крови. В чьей? Неужели это моя?

Прежде, чем провалиться в черное забытье, он услышал крик стражника:

– Лекаря! Быстрее!

– Как ваше самочувствие? – в сотый раз спросил Хжай, проверив тугую перевязку на животе тгона.

– Да хорошо всё со мной, хорошо!

– Благодарите богов, что лезвие не задело важные органы. Еще бы чуть-чуть – и вас бы ни один лекарь уже не спас.

Усаживаясь поудобнее на кровати, Релин прислонился спиной к стенке, украшенной витеиватой резьбой. В боку стрельнуло.

– Парня-стражника не наказывай, – сказал он. – Это не его вина.

– Он слишком поздно среагировал. Следует…

– Это приказ, – настоял Релин.

– Разумеется.

– И зажги побольше ламп и свечей: здесь темно, как в заднице!

Он закрыл глаза, позволяя всем мышцам расслабиться. Уловил приятный запах старых и новых книг, плотно подогнанных друг к другу на полках шкафов. Библиотека – единственное богатство, которое забрал из дома. Отец, несмотря на знатное положение, с трудом разбирается в иероглифах, поэтому ему фолианты и свитки ни к чему. А здесь, в забытом всеми, кроме редких торговцев, городишке, книги позволяют забыться. Даже "Основы" Стонтаса, в которых собраны самые известные на данный момент теоремы, интересно читать: ведь автор снабдил свитки историями из своей насыщенной жизни путешественника.

– Раб мертв? – спросил Релин.

– Да. Этот дуболом раз десять проткнул его мечом. Идиот! Козий сын! Сколько сведений мы могли вытащить из илота-предателя! Я бы сам лично начал пытки! Выдернул бы ему все ногти и снял кожу на ногах! А после того, как он бы раскололся, влил расплавленный металл в глотку.

– Жаль, конечно. Но повторяю: стражника не трогать. Собственнолично прослежу.

Хжай подал Релину бокал с вином.

– Лекарь разрешил вам пить, – сказал он. – Это притупит боль.

– Услада для моих ушей!

Сделав несколько больших глотков, он обвел взором покои. Вдоль стен стоят шкафы, забитые книгами и свитками, купленными и доставленными в Юкнимею практически со всех стран. Возле окна-бойницы простой, деревянный стол, сделанный руками самого Релина. Несколько шкафов возвышаются по левую сторону от двустворчатых массивных дверей, ведущих на единственную открытую террасу на втором этаже. Всё кажется таким незнакомым и пугающим…

Почему? Дело в покушениях? Или потому, что за все годы он так и не прижился на новом месте?

– Мы должны вернуться к нашему старому разговору, – начал Хжай, облизав губы. – Это неизбежно.

– Только не сейчас. Может, позже…

– Нельзя больше откладывать! – возразил слуга. – Давайте раз и навсегда покончим с мятежниками. И всего-то нужно отправить армию прошерстить трущобы.

– Если ты не заметил, Хжай, вся Юкнимея – трущобы. Ты предлагаешь мне проверить каждую лачугу? Хотя нет… Я задам другой вопрос: сколько солдат, их жен и детей в городе?

Хжай пожал плечами:

– Вы спрашиваете, сколько у нас всего свободных?

– Именно так.

– Сто, великий господин.

– А рабов? – поинтересовался Релин.

– Я понимаю, к чему вы клоните. Четыреста.

Отпив в очередной раз из бокала, тгон хохотнул:

– Один к четырем, Хжай. Если ситуация выйдет из-под контроля, то нам придется туго. Никакие солдаты не помогут против разъяренной толпы. Единственное, что мы сможем: убежать. Но сам понимаешь, эта идея не из лучших. До ближайшего города далеко. Пустыня нас сожрет.

Из открытого окна-бойницы послышался стройный хор мужских и женских голосов. После того, как наступила глубокая ночь, рабы – в основном старики и старухи! – завели песню-молитву. Многие слова знакомы, однако смысл все равно ускользает. Релин копался в книгах, пытаясь понять, к какому народу принадлежат илоты Юкнимеи, но у него ничего не получилось. Наверное, всего понемногу: капля крови нокронговцев, капля аккаратцев и тошатханцев. Может, даже есть что-то от предков, живших в горах Юшмандр.

– Опять поют, – зло бросил Хжай. – Надо запретить. Великая Сеетра видит: жалкие рабы испытывают мое терпение!

– Пусть поют. Это не многое, что у них осталось.

– Может, они в данный момент проклинают вас? В этой белиберде же ничего не понятно!

– Видимо, песнь на местном диалекте.

Со словами молитвы в покои ворвались запахи цветов и еще чего-то сладкого. Ноздри приятно затрепетали, даже боль в боку утихла.

– Господин, нам надо найти мятежников, – вернулся к первоначальной теме слуга. – Иначе до вас доберутся. Я не смогу вернуться к вашему отцу с печальными известиями. Мне придется перерезать себе горло ржавым ножом у вашего хладного тела!

– А если мятежники – все рабы? – спросил Релин. – Вдруг они меня все ненавидят? Что тогда? Казним всех?

– Вот тогда и будем думать, великий господин. Но сейчас нужно действовать!

Тгон мучительно выдохнул:

– Ладно, твоя взяла. Завтра отправлю солдат шерстить городок. Но чтобы ни одна хижина не сгорела! Ты понял?

Слуга часто-часто закивал.

– Конечно-конечно! Вы невероятно мудры, великий господин! Вы не пожалеете о своем решении! Я лично прослежу за ходом поисков! Пусть боги проклянут меня, если с жалких рабов упадет хотя бы один волос!

– Прежде, чем уйдешь, поставь графин с вином так, чтобы я мог до него дотянуться. Я должен был напиться еще вечером, но не сложилось. Не хорошо.

Засмеявшись, Хжай выполнил приказ, легко поднялся с огромной постели и направился к двери, ведущей в коридор. В шаге от неё остановился.

– Чуть не забыл! – воскликнул он. – Два дня назад в город вернулся наш шпион, великий господин. Караван из пяти торговцев движется к нам. Верблюды их столь нагружены тюками с товарами, что едва ноги перебирают! Думаю, можно будет содрать с них большую мзду! Других оазисов в наших окрестностях нет.

– С кого с "них"? – ехидно спросил Релин. – С верблюдов?

– Ваш юмор как всегда проницателен.

– Хорошо, я понял тебя. Встретим как подобает. Я даже натяну на себя одеяния тгона, возьму в руку скипетр власти и буду сидеть, как последний напыщенный дурак, на троне, дабы произвести впечатление на вонючих и глупых торговцев. И даже не напьюсь. Наверное.

Хжай отворил дверь и уже на пороге проронил:

– Мне кажется, ваш отец никогда не мог оценить вас, господин, по достоинству. Но в последний год вы слишком сильно изменились. Пьете так часто, пренебрежительно относитесь к своим обязанностям, распустили рабов… И сами не заметили, как стали походить на того, кого отец видел в вас. Пожалуйста, я взываю к вашему разуму.

– Закрой за собой дверь, – спокойно ответил Релин. – Дует.

Когда по спине пробежала очередная капля пота, он принялся недовольно барабанить пальцами по подлокотнику трона, бросил тихое проклятие в адрес нерасторопных торговцев. Они уже давно должны были войти в город и прошествовать за тгонскими воинами в башню-дворец, чтобы преклонить колени. Но прошло не меньше четверти дня, а он сидит как болван и ждет! Весь в золотых одеждах, украшенных драгоценными камнями, с тяжеленной короной на голове, от которой сводит шею! И практически один в огромном зале за исключением двоих стражников.

Обливаясь потом, Релин со скуки в миллионный раз осмотрел помещение, хотя давно пересчитал все трещины на плитах и даже падающие из окон солнечные лучи. Высокий потолок утопает в сумраке. Чтобы осветить его, понадобится не меньше десяти тысяч свечей. Лишь в очень редких случаях – например, когда приезжает отец Релина или царский сборщик налогов из столицы – слуги взбираются по лестницам наверх, ставят свечи в специальные металлические чашки и поджигают их. Во мраке потолка доносится радостное чириканье – случайное привезенные из Аккарата воробьи давно облюбовали весь первый этаж башни. Их периодически пытаются истребить, но проще реку повернуть вспять, чем выкурить этих тварей.

Взгляд опустился на пузатые колонны. Циклопичные, необъятные – рядом с ними даже самый могучий воин кажется мелким и незначительным, как муравей. На стенах – горельефы, на которых древние герои борются с мерзкими чудовищами. Отрезают мечами когтистые лапы, протыкают копьями чешуйчатые животы и отсекают великанскими топорами кривые конечности. Поначалу, когда Релин только-только приехал в городок, он терпеть не мог горельефы в центральном зале, но после того, как увидел, сколь сильное впечатление они производили на приезжих купчишек, полюбил их всем сердцем: есть некоторое особое удовольствие наблюдать, как напыщенные людишки неуютно вздрагивают и стараются смотреть на мраморные плиты под ногами.

Наконец, двустворчатые врата открылись, в зал вошли пятеро мужчин в окружении воинов-стражников. Релин встрепенулся, едва не скинул корону. Сейчас еще гости будут целую вечность идти к трону.

Теперь я должен гордо сидеть, точно индюк, и бросать на всех надменные взоры, играя роль местного дурака-правителя. Почему нельзя встретить гостей в обычной одежде, в которой не обливаешься потом?

Когда гости остановились в тридцати шагах от трона, Релин заговорил:

– Приветствую вас, путники, в славной Юкнимее! Понимаю, что вы очень устали с долгой дороги…

Кретин! Ты же тгон! Почему же тогда оправдываешься перед грязными торговцами? За долгие годы он так и не научился вести себя как хозяин. И не было ни одной встречи, где он бы не ляпнул какую-нибудь глупость. Обычно рядом с ним Хжай, которому удается скрыть неловкость ситуации, но сегодня верный слуга вместе с пятьюдесятью воинами обыскивает город, чтобы найти изменников.

Повисла недолгая тишина. Релин продолжил будто ничего не случилось:

– Я Релин’тгон, сын Нуаса, внук Мешатета, потомок Мантеса Льва. Согласно всем правилам дам вам кров и еду, но хотел бы узнать, с каких земель вы прибыли, какой товар везете и куда держите путь… Также необходимо обсудить сумму… хм, налога, который должны заплатить, дабы находиться в моей башне под охраной самых лучших бойцов!

Гости опустились на колени и уважительно склонили головы. Все пятеро одеты одинаково: выцветшие кафтаны-халаты, шерстяные накидки и узкие серые штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги. Один из них, седобородый и седовласый, поднялся, его глаза весело заискрились.

– Приветствую, о великий, – сказал купец. – Пусть в вашем доме никогда не кончится еда и вода, пусть боги не отвернутся в трудный миг, пусть годы не будут омрачены злом и болезнями. Долгие века славному роду потомков Мантеса Льва! Я – Жакерас, сын Хеша Одноглазого – простого воина, что верой и правдой служил своему господину до самой славной смерти в бою. Я вместе с братьями прибыл в Юкнимею из Аккарата.

Релин кивнул. Седобородый торговец вовсе не похож на своих спутников. Несмотря на незнатное происхождение, у него тонкие черты лица, как у аристократа. У остальных же морды бандитские, грубые – чего стоит шрам на лбу у того гиганта! И носы сломаны.

– Аккарат большая страна, – заметил Релин, широко улыбаясь. – Откуда вы? С какого города? Или быть может достопочтимый Жакерас живет в собственном особняке, построенном далеко за городом?

– Если быть честным, тгон, то я с братьями много путешествую. Очень много. У нас нет дома. Обстоятельства не позволяют.

Брови Релина поползли вверх.

– Тогда я ничего не понимаю! Как же ты торгуешь, купец? Где хранишь свой товар? Или все, что продаешь, висит на верблюдах?

Седобородый растянул губы в смиренной улыбке, отчего морщины на щеках стали глубже.

– А кто сказал, что я купец, о великий? – вопросом на вопрос ответил он.

– Предупреждаю сразу: не води меня за нос, Жакерас. Если ты сейчас начнешь жаловаться на свою несправедливую жизнь, я не поверю. По нашим местным дорогам ходит лишь торговый люд, чтобы переждать в башне некоторое время и отправиться в Карадеш.

Облизав пересохшие губы, Релин нахмурился. Перед мысленным взором возник графин с вином – ледяной, с капельками конденсата на глиняной поверхности. Горло тут же свело. Похоже, выпить удастся не скоро. Этот худой старик задумал остаться в Юкнимее, не заплатив и медной монетки.

– Я не собирался никого обманывать, о великий, – промолвил Жакерас. – Ваш разведчик, коего мы видели несколько дней назад, что-то напутал. И пусть не смущают вас обвешенные тюками верблюды, ничего ценного у нас нет – ни золотой посуды, ни мечей, ни пряностей, ни заморской одежды. Лишь старое тряпье, еда для долгого путешествия да несколько разваливающихся книг.

– То есть в Юкнимее вы оказались случайно? – ехидно спросил тгон.

– Нет, о многомудрый. Мы пришли сюда, ведомые священной целью…

– И какой же?

– Мы пришли забрать вас.

Последовавшее за этими словами молчание затянулось. Командир дворцовой охраны переглянулся с Релином, его рука легла на эфес сабли, висящей в ножнах на поясе.

– Повтори, – с нескрываемым смешком сказал Релин. – Я что-то плохо расслышал.

– Мы пришли забрать вас, о великий. Вместе нам предстоит тяжелый, опасный путь через пустыню, но истинное просветление иначе не получить – только через боль и страдания.

Релин прислонился боком о подлокотник золотого трона, поинтересовался:

– Ты жрец, Жакерас? И какому богу поклоняешься?

– Только тому, что сейчас стаптывает ноги в кровь в этом мире, чтобы спасти миллионы ни в чем неповинных душ. Тгон, я и мои братья – бессмертные. И вместе мы пришли в Юкнимею, дабы убедить вас отправиться с нами. Как только пройдете все испытания, вы тоже станете жить вечно и войдете в наше братство.

Седобородый так сильно вскинул руки, что четки на его кистях щелкнули.

Подняв указательный палец вверх, тгон дал знак командиру стражи быть начеку. Тон, с которым говорит старик, не предвещает ничего хорошего.

– Ты перегрелся на солнце, Жакерас. Или сошел с ума. Впрочем, одно не мешает другому. И спешу тебя огорчить: твое безумие не избавит тебя от уплаты налога. Или ты отдашь тридцать золотых талантов, или проваливай! В пустыне сейчас как никогда жарко.

– Мы лишь гости, – сказал седобородый, поглядывая на братьев. – И не будем нарушать устоявшиеся правила. Заплатим столько, сколько надо. К тому добавим сверху еще сто золотых талантов.

Релин едва не раскрыл рот от удивления.

– Это… щедрое вознаграждение, старик. И на сколько ты с братьями хочешь у нас остаться?

Седобородый пожал плечами.

– Не знаю, мудрый тгон, – сказал он. – До тех пор, пока вы не согласитесь отправиться вместе с нами.

Релин расхохотался.

– А если я никогда не захочу?

– Боюсь, скоро начнутся события, которые или сметут вас, о великий, или заставят изменить точку зрения.

Не выдержав, командир стражи со звоном высвободил саблю из ножен, молниеносно оказался возле старика и приставил клинок тому к горлу.

– Ты посмел угрожать самому тгону? – спросил он.

Седобородый, продолжая смотреть на Релина и делая вид, что ничего не произошло, сказал:

– В моих словах нет угрозы, о великий. Скоро вы всё сами поймете. Пусть боги испепелят меня сейчас, если я вру! – Он закрыл глаза, устало выдохнул. – Позвольте остаться мне с братьями. Мы многого не попросим: простая еда, крыша над головой. А поселить нас можно в рабских покоях, если места в башне нет совсем.

Релин поерзал, подпер подбородок кулаком. Нужно потянуть время, изобразить, будто размышляет, хотя он все уже решил, когда озвучили сумму налога. Сто тридцать золотых талантов! На эти деньги можно жить безбедно полгода. Никакой сборщик налогов из столицы не страшен! Подумаешь, старик сошел с ума и возомнил себя бессмертным – да пусть хоть Баамона изображает.

– Я принял решение, – начал тгон. – Ты, Жакерас, вместе со своими людьми остаешься в городе. Но с некоторыми условиями. Во-первых, все ваши вещи осмотрят мои стражники: вдруг ты не столь безумен и везешь товары нашим заклятым врагам? Во-вторых, я выделю три комнаты, но все они будут находиться рядом с комнатами моих воинов. Я всё сказал, можете идти.

Еще раз низко поклонившись, седобородый и его «братья» покинули зал. Следом ушли и стражники. Командующий хотел что-то сказать, но, видя сколь хмур тгон, последовал за остальными.

В абсолютной тишине и одиночестве Релин откинулся на спинку трона. Последние слова старика ни на шутку испугали его. Сердце до сих пор гулко стучит, а кишки сжимает невидимая рука. О каких событиях шла речь? Неужели псевдокупец как-то причастен к мятежным илотам? Нет, глупости. Он только прибыл. А если я ошибаюсь? Надо переговорить с Хжаем. Ох, чую, устроит он горячую встречу седобородому! Любо-дорого будет посмотреть!

В конце зала послышался шум, из приоткрытых врат вылетел юноша в легких кожаных доспехах.

– Господин, беда! – закричал он, не жалея глотки. – Беда!

– Говори уже.

– Управляющий Хжай вместе с пятидесятью воинами осматривали рабские лачуги, – затараторил долговязый, смахнув тыльной стороной ладони пот со лба, – когда на них напали. Бунт, господин! Все илоты в городе восстали.

На миг Релин забыл как дышать.

– Что? Я… С Хжаем всё в порядке?

– Никак не знаю, господин. Именно сейчас управляющий с солдатами пытается добраться до нашей башни. Я…

– Отведи меня на открытую террасу.

– Но это небезопасно…

– Живо! И передай командиру: надо начать оборону дворца. Все врата закрыть, кроме центральных, дождаться возвращения Хжая и остальных, но на помощь никого не отправлять. Ты меня понял?

Юноша часто закивал. Я же ему только что приказал сопроводить меня до второго этажа! Болван.

– Отправляйся к командиру и передай ему мои слова. Для охраны я найду другого. Иди уже!

…Стоило выйти из главного зала, как его оглушили тысячи звуков. Солдаты с луками и мечами бегут на второй этаж, чтобы занять позиции у узких окон-бойниц. Громыхают панцирными доспехами, отчего дрожит пол. Пока центральные врата распахнуты, илоты, служившие верой и правдой еще до того, как Релина отправили в ссылку в Юкнимею, пытаются перенести весь ценный скарб с открытой площадки в башню. И выглядят даже спокойнее стражников, словно бунты у них случаются каждый день. Двое главнокомандующих кричат и бранятся на солдат, изредка обрушивая плеть на самых нерадивых.

Расталкивая плечами толпу, Релин поднялся по лестнице на второй этаж, посмотрел в окно. Угол обзора здесь ограниченный, видна лишь маленькая часть улицы.

Илоты, точно бурная и беспокойная река, обрушиваются на армию солдат, отправившихся сегодня в город. Булыжники летят на щиты, отскакивают от них. Хвала богам, что Хжай приказал всем надеть тяжелые доспехи и вооружиться до зубов, иначе бы грязные выродки быстро смели их. Шум и гвалт, на некоторых рабах красуются доспехи – то ли взяли с убитых, то ли украли со складов, – практически у всех есть оружие – сабли, копья, топоры, кинжалы.

В центре боевого построения, Релин разглядел Хжая. Слуга выделяется ярким тюрбаном и шелковым платком. Он что-то кричит, при малейшей опасности прячется под большими прямоугольными щитами.

– Господин, здесь не безопасно! – воскликнул один из воинов.

Проигнорировав его слова, тгон вбежал в свои покои, отворил двери и оказался на открытой террасе. В лицо ударил сухой ветер с крупицами песка, пришлось зажмуриться.

Между тем, солдаты во главе с Хжаем выбрались каким-то чудом из лабиринта глиняных лачуг, застряли на центральной дороге – у элитных двухэтажных особняков. В их сторону полетели камни и стрелы. Один из булыжников угодил в голову воина, тот покачнулся, выронил шлем и упал на колени. Ему помогли подняться, увели в центр построения.

Из окон самого близкого к стене дома повалил густой черный дым, показались языки пламени. Ликуя, грязные оборванцы режут, поджигают и убивают. Если восстание не подавить, к вечеру весь и без того небольшой квартал знати будет разграблен.

– Величайший, вы должны уйти отсюда, – послышался грубый низкий голос.

Рядом с Релином появился командир стражи. На бороде блестят капли пота, лицо злое, не предвещающее ничего хорошего, глаза горят яростью. На черных доспехах видны вмятины, левая рука сжимает костяную рукоять сабли, с кончика клинка на плиты срываются алые капли.

– Величайший, некоторые из слуг залезли во внутренний двор и попытались открыть задние ворота.

– Они мертвы?

– Да.

– Там достаточно людей, чтобы держать оборону?

– Более чем. Врагу не удастся наскоком взять башню.

Релин кивнул.

– Вы здесь легкая мишень, – сказал капитан. – Рано или поздно вас попытаются убить.

– Думаешь, у Хжая и главнокомандующего есть шансы отбиться? – спросил Релин, проигнорировав опасения воина. – Не хотелось бы закрыть центральные ворота раньше времени…

– Всё упирается лишь в то, готовы ли вы рискнуть жизнью.

– Время у нас еще есть.

Рабы, подгоняемые ненавистью, ринулись бурным потоком на стражников. Те мгновенно сомкнули щиты и ощетинились копьями. Первые ряды илотов, видя, что движутся прямиком на убой, попытались остановиться, но поздно – людское течение понесло их на смерть. Послышались вопли. Грязные голодранцы, подстегиваемые запахами крови и криками, бросились на острия копий, неистово замахали ржавыми мечами и топорами по щитам. На какой-то миг показалось: толпа одолеет бывалых вояк, затопчет их, перемелет. Его люди падают, истекая кровью от страшных ран, на их места тут же встают следующие.

На открытой террасе появились стражники, заняли позиции у балюстрады, вскинули луки, готовые по приказу стрелять.

– Где прибывшие торговцы? – спросил Релин. – Не вижу их на улице.

– Я исполнил ваш приказ и поместил их в покоях рядом с нашими. На время боя запер «бессмертных». – На последнем слове командующий саркастически растянул губы в улыбке. – Самостоятельно выбраться они не смогут, даже если попытаются выломать дверь.

В едином порыве воинам на улице удалось откинуть илотов, боевое построение, воспользовавшись моментом, двинулось в сторону распахнутых центральных ворот. У ног солдат корчатся раненые рабы, умоляющее поднимают руки, цепляясь окровавленными пальцами за щиты и доспехи тех, кого несколько мгновений так ненавидели. Точно не они бросались с оружием, желая разорвать, заколоть, исполосовать…

– Приготовиться, – приказал командующий.

Его люди натянули тетивы, вены на их шеях и руках страшно вздулись. Кончики стрел уставились на взбесившихся рабов. Воздух зазвенел от напряжения. Релин ощутил, как нервная дрожь охватила руки.

Капитан и Хжай вырвутся… Еще немного… Еще чуть-чуть. Ну, давайте же! Противник слаб и не обучен.

Как только бойцы под предводительством Хжая приблизились к вратам башни, командующий вскинул окровавленную саблю, заорал во всю мощь глотки:

– Огонь!

Град стрел, пронзительно звеня, устремился вверх и на мгновение тучей закрыл солнце. Два быстрых удара сердца – и воздух разорвали вопли. Десятки рабов, точно подкошенные, рухнули в пыль. Те, кто понял, что бесполезно сейчас штурмовать башню, тут же растворились в переулках. Но многие побежали к вратам.

Предчувствуя скорое спасение в тени массивных двустворчатых врат и подгоняемые проклятиями Хжая, которые без труда можно услышать и на открытой террасе, воины ускорились.

– Огонь!!

И вновь на врага обрушился смертоносный ливень. Стрелы бьют в головы, в лица, с легкостью пронзают кожу, мясо и кости. Раненые инстинктивно прикрываются ладонями, но им это мало помогает. Падают, бьются в конвульсиях, бегущие за ними спотыкаются. Над городом стоит многоголосый крик боли.

Наконец, спасающимся воинам удалось войти в башню. Тяжелые центральные врата мигом за ними закрылись. Релин облегченно перевел дух, будто сам был в страшной заварушке, и направился вниз, поговорить с Хжаем. Слуга, наверное, будет несказанно рад увидеть его – небось, уже с жизнью попрощался.

– Дела у нас, величайший, идут очень хорошо, уж поверьте старому слуге! Оазис обнесен такой стеной – ни одному жалкому рабу не пробраться. А еды на складе так много, что можем держать осаду хоть несколько лет! У илотов же всё гораздо хуже: источников воды у них вообще нет! Дней семь – и приползут на коленях, умоляя пощадить их. И на вашем месте я бы с ними не стал сюсюкаться! Половину бы извел, на крюки повесил, чтобы остальным неповадно было.

Хжай идет чуть впереди, высокомерно вздернув подбородок. За несколько дней, проведенных в башне-дворце, он похудел еще сильнее, под глазами появились черные круги. Но ничего больше в нем не выдает усталости. Удивительно, как быстро он восстановился после случившегося кровопролития в городе, даже закалился, стал жестче и увереннее.

– Острая нужда рано или поздно припрет людей, Хжай, – сказал Релин. – И они попытаются взять дворец штурмом. Справимся ли мы?

– Конечно! Другого варианта и быть не может! Ваша власть – священна и одобрена богами. Высшие силы никогда не позволят случиться страшному. Грязные оборванцы обречены, просто пока не понимают этого, но мы их убедим!

Тгон пожал плечами. Узкий мрачный коридор петляет; в висках стучит и нечем дышать от спертого воздуха.

– А ты знаешь, почему рабы ненавидят меня? – спросил Релин, мельком глянув на догорающую свечу в специальном углублении в стене. – Истинную причину.

– Они не ненавидят вас, – ответил Хжай, понял, что сказал глупость, и сконфузился. – То есть… Я имею ввиду… Ну…

– Илоты просто желают посадить меня на пику на глазах всего честного народа.

Смешок слуги прозвучал неестественно громко, прокатился эхом по коридору.

– Грязные оборванцы глупы, величайший. Им отчего-то взбрело в голову, будто вы не сын своего отца и что вас надо убить, тем самым освободив место для истинного правителя города-сателлита. Боги! Какой вздор! Они не понимают: если отец узнает про вашу смерть, то в Юкнимею пришлют не нового тгона, а отряд карателей. И снимут живьем кожу со всех – с детей, женщин, стариков и мужчин.

– Ты не договариваешь, Хжай. Рабы считают меня приносящим беды. Две мои жены умерли здесь, так и не родив мне наследника. Однажды город чуть не сгорел. Помнишь, как два месяца мы остались фактически без еды?

– Страшный был голод, – согласился слуга. – Но ведь это не ваша вина. Как нет вины и в набегах орд нокронговцев.

Они свернули направо, принялись спускаться по узкой крутой лестнице. Щербатые ступени встретили их черными жирными пятнами и тяжелым гнилостным запахом, от которого защипало в носу. На стенах поблескивает белая плесень.

– Я устал что-то доказывать, – сказал Релин. – Люди не видят моей доброты, а для строгости я не создан – слишком мягок и добросердечен. Ты сам обо всем знаешь! Даже на порках стараюсь поменьше глазеть на плац. Отец послал меня на верную смерть, знал: я погибну здесь, среди песков и жалящего солнца. Правда, не рассчитывал, что протяну так долго.

– Сейчас не время думать об этом, господин. Нуас’тгон находится слишком далеко. И не представляет угрозы. А вот рабы… рабы проблема, с которой необходимо разобраться.

– А ты разговаривал с нашими гостями? – решил сменить тему Релин.

Слуга поправил тюрбан на голове:

– Очень уж подозрительно они явились в тот момент, когда началось восстание. Но пока нет никаких доказательств, можно строить любые догадки. В остальном: всего лишь подозрительные купцы. И странные.

Держась рукой за булыжники на стене и стараясь ступать по лестнице осторожно, Релин сказал:

– Они не купцы.

Хжай махнул рукой.

– Я в это слабо верю, величайший. Иначе бы откуда у них появилось столько золотых талантов? Не-е-ет, наверняка чем-нибудь приторговывают. Возможно, драгоценностями. Или наркотиками. Слышал Малый Коат опять наводнил весь мир какой-то дрянью.

– Верблюдов и тюки обыскивали – и ничего не нашли. Впрочем, меня смущает не их профессия, а то, о чем они говорят, Хжай. Их речи пугают до дрожи.

– Жреческие бредни, господин. Нахватались всяких историй про древнее зло и грядущий конец света от какого-нибудь бродячего проповедника. Тот за несколько золотых монет сказал, что сделал их бессмертными, и отправил исполнять несуществующую волю несуществующего бога – вот и вся история.

Спустившись на первый этаж, они направились в центральный зал. Воины, завидев их, склоняют головы, в обычной ситуации они должны припадать на одно колено, но Релин отказался от ненужных формальностей. Слуги, приехавшие из Аккарата, провожают тгона испуганными взглядами – мало ли казнят за проступки городских рабов. Пытаются всячески угодить: то падают на пол и начинают восхвалять величие владыки башни, то пытаются поцеловать его руку, то и вовсе делают неглубокий разрез на руке, тем самым исполняя древний священный обряд – я хороший, господин, видите, я показываю вам свою кровь и дарю душу!

Избавившись от навязчивого внимания черни, Релин и Хжай вошли в зал. Сегодня здесь мрачно, тьма по углам помещения плотная, вязкая, но центральный путь к трону освещен свечами, вставленными в треножники.

– Совсем обленились бестолочи, – пробурчал Хжай. – Я с них три шкуру спущу. Это же надо: тгонский зал превратили в такое… такое состояние! Ни в какие рамки не лезет. Живи они во дворце вашего отца, им бы уже живьем скормили псам или утопили в коровьем навозе!

– Не вини их, – сказал Релин. – Сейчас и без того хватает забот.

– Позволю не согласиться, величайший. А вдруг враги подошлют к вам убийц? Зал для этого идеальное место. Нет, я определенно зол. В конце концов, я тоже виноват! Недостаточно слежу за этими ленивыми собаками, чей удел слушаться своего господина!

Хохотнув, тгон пошел к трону.

– Постой-ка… – сказал он удивленно. – Неужели глаза меня не обманывают?

Возле дальних колонн и треножника со свечами стоит Жакерас-псевдокупец. Руки сложены в молитве, голова чуть склонена, тюрбан высоко приподнят – из него вывалились несколько белых прядей. Позади седобородого, распевая несложный речитатив, возвышается его «брат». Заинтригованный, Релин переглянулся с управляющим. Все-таки странный этот Жакерас. Неужели не нашел более подходящего места для молитвы? Уединился бы в покоях… За дни осады старик вместе со своими людьми показывался редко, лишь вечерами, по словам Хжая, заходил в общую кухню, брал у слуг миски с самой простой едой и возвращался к себе.

Тем удивительнее его сейчас видеть в зале.

– Уж не пытаешься ли ты, псевдокупец, вызвать злого духа, который убьет меня в ночи? – как можно громче спросил Релин и, пригладив тунику, уселся на трон.

Жакерас перестал молиться, по-отечески улыбнулся. В его глазах ни тени злобы, пальцы спокойно перебирают шарики четок. В дрожащем свете он, кажется, словно принадлежит другой реальности – той, в которой нет места боли, нет жестокости, осад и разгневанных рабов.

– Я, как и все, мудрейший, – начал старик, – пытаюсь возвать к милости великого Баамона, проглотившего наш несовершенный мир. Надеюсь, когда-нибудь я достучусь до сердца верховного бога, и он одарит меня ответами. Пока же ощущаю лишь его незримое присутствие.

Его голос мягок, тягуч, без какой-либо примеси снисходительности или высокомерия. По крайней мере, седобородый не пытается задеть, напомнить о цели своего приезда.

– Ты так говоришь, старик, будто это ты тут тгон, – заметил управляющий. – Предупреждаю: следи за языком, жалкий пёс!

– Хжай, не надо оскорблять нашего гостя, – спокойно сказал Релин.

Старик аккуратно снял с кистей четки, бережно, точно держит только вылупившегося птенца, положил их в широкий карман халата.

– Вы так добры, – вымолвил он. – Вижу, вы сегодня в простой одежде. Добрый знак.

– Почему? – спросил тгон. – Есть какие-то скрытые смыслы в складках моей туники? Или предсказываете будущее по пятнам от вина?

– Вовсе нет. Обыкновенная житейская наблюдательность: вам, о мудрейший, гораздо комфортнее ходить в обычном балахоне, чем щеголять в золотых украшениях.

– Не забывайся, собака! – воскликнул управляющий.

Релин бросил хмурый взор на него, махнул рукой, призывая успокоиться. Затем повернул голову в сторону седобородого.

– Как устроились? – спросил он.

– Хорошо, господин, – ответил Жакерас, продолжая тепло улыбаться. – Жаль лишь наших верблюдов – бедные животные служили нам верой и правдой долгие месяцы. И так бесславно закончили…

– Как только в ближайшие дни бунт подавят, я возмещу потери, – сказал тгон.

– Это очень благородно с вашей стороны, о величайший.

Одна из свечей на ближайшем треножнике погасла, оставила после себя космы седого дыма. Тьма тут же воспользовалась случаем и пожрала часть колонны. В груди Релина разлился холод, схватил ледяными скрюченными пальцами сердце. Чувство ирреальности происходящего усилилось. Будто, кроме главного зала, теперь больше ничего не существует. Стоит только войти во мрак – и всё, навсегда затеряешься. Не нащупаешь двери, не наткнешься на стены, не услышишь шум толпы.

Озноб прокатился по телу.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил седобородый.

– Да… Я… вспомнил кое-что, – соврал тгон. – Из далекого прошлого.

– Я не буду ходить вокруг да около, о величайший: мы с братом не просто так ждали вас здесь. Дело неукоснительной важности. Об этом стоило поговорить еще раньше, но, к сожалению, обстоятельства выше нас.

Хжай сложил руки на груди:

– О чем вы?

– В первую нашу встречу, уважаемый, я сделал довольно громкое заявление, – сказал старик. Серые глаза блеснули, как звезды. – И не подкрепил их доказательствами. Мне кажется, стоит исправить это.

Релин не успел и слово вставить: Жакерас вытащил из-за пазухи длинный кривой кинжал и скользнул острием лезвия по шее «брата». Кровь из широкой раны брызнула тугой мощной струей, испачкала мраморные плиты пола. Великан даже не вздрогнул, вызывающе смотрит на него, губы искривлены в подобие улыбки. Релин вжался в трон, едва удержался от звериного желания убежать как можно подальше от сумасшедших.

– Надеюсь, таких доказательств, о величайший, будет достаточно, – сказал седобородый, вытирая лезвие кинжала платком.

– Что… вы… сделали?.. – спросил управляющий, тяжело дыша.

– Вам не о чем беспокоиться, господа.

Гигант рухнул на колени в лужу крови, лицо стало неестественно бледным, как лист тошатханской бумаги. Но вдруг вырезанный на шее алый рот с хлюпающим звуком начал затягиваться. Релин не поверил глазам, посчитал за игру воображения. Прошло еще немного времени – и рана исчезла, не осталось даже шрама.

– Этого просто не может быть… – прошептал пораженный Хжай.

– Какой-то сложный фокус? – спросил Релин, разлепив сухие губы.

– Нет, величайший. Если вы хотите, можете повторить подобное со мной. Я даже соглашусь на более изощренные, скажем так, пытки. Попробуйте отрубить мне голову или руку – сделайте всё, на что способна ваша безграничная фантазия. И вы поймете: в моих словах нет ни капли безумия. Я и братья – бессмертные.

Натекшая на плиты кровь свернулась. Брызнула яркой белой вспышкой, от которой пришлось зажмуриться. Как только зрение вернулось, Релин хмыкнул: пол и одежда гиганта чисты, ни следа алых пятен.

– Довольно неожиданное… хм… представление, – сказал тгон.

Дальние врата открылись, и в ярком свете коридора показалась фигура капитана.

– Рабы штурмуют башню, повелитель! – пророкотал он густым басом.

Началось…