Читать книгу Пустое место - Сергей Учаев - Страница 12
8 сентября
ОглавлениеВ отличие от вчерашнего, этот день начался с неприятностей. Секретарша Даша, возраст молодой, глупа, но исполнительна, поймав меня на перемене, когда я шагал побалакать к Светлане Викторовне, передала, что меня просят зайти к Сигизмундовичу. Не могу сказать, что это такое уж радостное известие. Но прятаться смысла нет. Напротив, надо скорее встретить опасность с открытым забралом. Все отталкивающее и отвратительное надо прокручивать как можно быстрее, именно потому, что оно не несет радостей. Проглатывать быстро и зажмурив глаза, наподобие горькой микстуры. Ну, вы знаете, примерно так, как на картинках рисуют в детских книжках.
Я хотел зайти к Сигизмундовичу на большой перемене. Очень удобно. Не придется оставаться после уроков, разговор будет кратким и по существу, не превратится в растянутую пытку.
Я спустился на второй этаж. Кабинет самого великого завуча из всех существующих в мире завучей находился рядом с кабинетом директора. Но дверь оказалась закрыта. Пошел, наверное, в столовую, обедать. Можно было, конечно, спуститься и туда. Но я не чувствовал себя настолько уверенным, чтобы заставить руководство посреди собственной священной трапезы заниматься моей персоной, поэтому повернулся и решил забежать на следующей перемене. Еще лучше, перемена короче, общение насыщеннее и информативнее. Однако стоило мне сунуться в кабинет через урок, как он, едва увидев меня, замахал руками: после, после, зайдите потом, сейчас страшно занят. Жалко, конечно, но и это хороший знак. Если он не хватает меня за шкирку, то это значит, что дело не такое уж срочное и важное. Черт бы побрал это начальство, которое вечно нагоняет завесу таинственности! Сказал бы, о чем будет идти разговор, я бы знал, насколько это серьезно и стоит ли опасаться неприятностей или каких-то подвохов.
Но о чем это я, подвохов надо ждать всегда.
Я подождал еще один урок. Впрочем, вру, томиться от скуки, в тоске поглядывая на медленно сменяющиеся циферки часов, мне не пришлось. Девятый класс был не слишком настроен на работу, поэтому пришлось приложить максимум усилий для того, чтобы навести порядок, дабы удержать аудиторию от окончательного распада. Путем окриков и недвусмысленных угроз мне это все-таки сделать удалось, и они к середине урока сникли, превратившись в аморфную пассивную массу. Даже Тубельников – вечный двоешник вдруг угомонился, заинтересовавшись чем-то во взятом у соседки Гужеевой смартфоне. В обычное время я бы обязательно сделал замечание, но тут урок был последним, я подустал от предыдущих классов и ожидания разговора с Сигизмундовичем, поэтому махнул на происходящее на моих глазах нарушение дисциплины рукой. Пусть себе сидит, смотрит. Главное, что Гужеева ничего ему не говорит. Видимо, сама отдала ему. Мы ухитрились, несмотря на задержку, сделать за оставшееся время два упражнения, и я вышел из кабинета вполне довольный.
Сейчас бы бежать домой без оглядки, как вон та началка за окном, с улюлюканьем, аж здесь отчетливо слышно, размахивающая ранцами и рюкзачками. Но раз приказано явиться пред светлые очи начальства, надо выполнять.
Несмотря на то, что я не слишком мешкал после звонка, к Сигизмундычу кто-то уже успел прошмыгнуть вперед моей персоны. Я чуть приоткрыл дверь из любопытства, и увидел, кто там у него сидит. Это, насколько я смог определить при секундном осмотре, Лариса Александровна – другой завуч.
Оставалось слоняться перед дверью снаружи. Я начал прохаживаться по коридору между кабинетами Палыча и Сигизмундовича, задумавшись о своем вчерашнем разговоре с отцом.
Юдин. Как он теперь по отношению ко мне настроен? В принципе, мы с ним так и не поругались. Да и из-за чего следовало выяснять отношения? Если он и был виноват передо мной, то скорее в бездействии, чем действии. Мне не нужно даже было это подтверждать фактами. Слишком уж хорошо я его знал.
Мои раздумья прервал Палыч. Мы едва не столкнулись, настолько я отключился от всего происходящего вокруг. Вот он передо мной. Большой рослый, бородатый как дед Мороз, только волосы в бороде каштановые, а не белые. В руке целлофановый пакетик с пирожками, купил в столовой, сейчас отправится с ними чай у себя гонять. А секретарша будет как мух отгонять посетителей. «Геннадий Павлович сейчас занят»
– Вы ко мне, Николай Петрович?
– Нет, я к Анатолию Сигизмундовичу.
– А да, он хотел вас видеть и всех остальных учителей-словесников.
Не ко мне, тогда свободен! И потопал к себе жрать пирожки. Сейчас ему Дашенька-секретутка мигом все наведет. Сядет Палыч за свой необъятный монитор, оргтехнику он любил и требовал, чтоб все по высшему разряду, откроет «Одноклассников», и рабочий день потечет дальше. Хорошо быть директором!
Я еще тупо побродил некоторое время вокруг кабинетов руководства, мысли о Юдине отскочили при виде пирожковых трофеев Палыча, вдруг захотелось есть, прям до урчания в животе. Ну что они там копаются? Быстрее!
Как только Лариса Александровна вышла от Сигизмундыча, я метеором ворвался к нему.
У завуча, как обычно, в кабинете царил полумрак. В стиле Победоносцева. Все холодное, серое и сумрачное. Крыла Сигизмундыча всей России не охватывали, и совиного в нем было не так уж много. Но бюрократически-подмораживающее начало было ощутимо. Такая мини-версия, локальный вариант. Победоносцев-лайт.
Внутри, в отличие от Палыча – вполне себе спартанская обстановка. К своему кабинету Сигизмундыч точно не относился как к последнему пристанищу, поэтому, окружающее ему было безразлично. Он освободил себе полочку для литературы по педагогике. Ну как же, ученый муж, теоретик, Ян Амос Коменский современности, не чета нам грешным. А все остальное, включая пятидесятипятитомное собрание Ленина, оставшееся еще с незапамятных времен, оставил в кабинете нетронутым. Так, по всей видимости, труды великого вождя и перейдут к тому, кто придет на место Сигизмундыча, когда наш великий завуч вновь пойдет на повышение. Вообще есть в этом что-то символичное. Менялись люди и эпохи, перекрашивался и неоднократно ремонтировался кабинет, даже мебель, судя по всему, обновили в 90-е, а Ильич неизменно занимал свое место на полках. Каждый приходящий на место завуча наверняка выбрасывал брошюрки, остававшиеся после своего предшественника, и при этом бережно сохранял нетронутыми темно-синие томики. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» Характерная примета нашей школы, а может быть и многих других школ. Выкидывали многое из старой литературы. В прошлом году, Нине Александровне из библиотеки пришлось даже списать старые книжки по физике и биологии, советские, от которых веяло стойким запахом кондовой научности и правильной популярности. А Ленин стоит. В библиотеке, кстати, тоже. «Ленин всегда с тобой, Ленин всегда живой!» У Ольги Геннадьевны в стенном шкафу советская идеология также оставила свой след, пусть и не в виде ПСС, а в качестве десяти томиков из ленинианы – издание в духе «Ленин в воспоминаниях современников» или «Рассказы о Ленине». Надо уточнить. Серые, толстые, выпущенные на самом закате советской власти. Теперь раритет.
А так, больше ничего примечательного в кабинете Сигизмундыча для меня нет. Два типовых стола поставленных буквой «Т», несколько стульев из набора дешевой офисной мебели, комп, как у Палыча, только с монитором меньшего размера, шкафы, в том числе с этим самым Лениным по бокам – вот и все.
– Здравствуйте, Анатолий Сигизмундович! Хотели меня видеть?
– Да, хотел, – тон деловой, отстраненный, нейтральный.
Мы с ним уже столько раз цапались за прошлый год, что он решил в итоге полностью перейти со мной на сухое и отстраненное общение. Нервы бережет. Впрочем, меня это вполне устраивает. Все эти объятия и душевности порядком поднадоели. Он ко мне липнул первое время в надежде на то, чтобы приобщиться к высокому научному бомонду, но потом понял, что ни в какие высокие круги на мне далеко не заедешь, и начал потихоньку гадить. То «окно» поставит в расписание, то к программам придираться начнет. Административный восторг. Так по мелочам продолжалось до того момента, когда я начал скидывать с себя 6 «В». После долгого противостояния я своего добился, и именно этой маленькой победы мне Сигизмундыч не простил. Однако вот уже неделя прошла, и пока недружественных действий и актов агрессии я с его стороны не наблюдал.
– Дело вот какое… – продолжил он.
Я тут же вспомнил хозяина квартиры из рассказа Леонида Андреева «У окна», который выпимши всегда начинал искать две копейки: «Дело, видишь ли, вот в чем…». Искал настойчиво, занудно. Смешно.
– Мы с Геннадием Павловичем ознакомились с опытом работы школ района и обратили внимание на то, что в сравнении с ними у нас очень плохо поставленная внеклассная работа с учащимися. Вы, наверное, знаете, Николай Петрович, что Министерство рекомендует нам расширять возможности предоставления ученикам как можно большего пространства для кружковой деятельности в рамках школы. Принята соответствующая программа.
«Так, ничего хорошего не жди», – смекнул я сразу.
– Вот мы и подумали, – он перевел дыхание. – Почему бы нам не организовать кружки при школе, которые помогли бы нам работать над развитием творческих способностей учащихся с одной стороны и заниматься попутно закреплением и расширением знаний полученных на уроке – с другой?
Он отвел взгляд от монитора, и посмотрел из-под очков на меня. Я продолжал молчать.
– Секцию по шахматам мы уже организовали. Кружок по домоводству и углубленному изучению иностранных языков также. Даже библиотекарь Нина Александровна взялась за проведение своего рода факультатива по детской литературе для пятиклассников. Мне представляется, что вам надо также что-нибудь предложить школе в этом направлении.
– Мне?
– Ну не конкретно только вам, а вообще всем учителям-словесникам. Но, если хотите, то можете и конкретно вы что-нибудь предложить. Выдвинуть какой-нибудь проект.
Я прям задумался. Резко входить в клинч с самого начала учебного года с Сигизмундычем не хотелось, но и во взваливании на себя кружка я также не видел особого смысла.
Сигизмундыч расценил мое молчание как повод для того, чтобы продолжить свои разглагольствования:
– Я тут подумал, да и мне один из учителей посоветовал: почему бы вам не организовать что-то вроде поэтической студии? Вышло бы неплохо, на мой взгляд: поэзия это всегда прекрасно, любовь к слову, да и возраст у них такой, что многие к поэзии сами тянутся.
«Что за бред?» – подумал я. – «К какой они там поэзии могут тянуться? Им бы болтаться день и ночь где-нибудь».
А вслух уточнил:
– Мне организовать?
– Николай Петрович! – Сигизмундыч начал проявлять признаки раздражения. – Ну почему же обязательно только вам? Всем словесникам, я говорю, или вы меня не слушаете?
– Нет, я слушаю, но…
– А раз слушаете, зачем дурацкие вопросы задаете?
Я пропустил этот невольный выпад. Надо же, «дурацкие». Умник тут нашелся.
– Они писать-то еле-еле могут без ошибок, а вы им поэтическую студию. Зачем это? – не стал я ходить вокруг да около.
– Мне показалось это оптимальный вариант.
– Для кого? Для них? Это им вовсе не нужно.
– Так надо их заинтересовать, привлечь. Разве не ради этого мы с Вами, Николай Петрович, здесь работаем?
Спорить смысла не было, но я все равно не смог сдержаться:
– Мы работаем, чтобы их хоть мало-мальски читать-писать научить, а не чтобы из них поэтических гениев делать.
– А почему нет? Почему вы так низко оцениваете наши методические возможности?
– Я методические возможности никак не оцениваю. Я о них говорю, об учениках, не о нас. Неспособны они. Не-спо-соб-ны. И я не вижу причин тащить на аркане туда тех, кто не хочет этим заниматься.
– Вы неправы. Заинтересованные дети всегда найдутся.
– Хорошо, положим, найдутся. И что вы думаете, какой уровень им по силам? «Сидели два матроса, курили папиросу. Один не докурил, другому подарил?»
– Зачем же с таким скепсисом. Все когда-то с чего-то начинают. От вас же не требуют пушкиных.
– Это не скепсис. Это жизнь такая. Наши ученики ничего не читают. Чтобы писать стихи надо тягу к этому иметь, иметь представление о том, что это не просто рифмовка «учебник-волшебник», а создание образов. Ну, какие у них могут быть образы? Они же в своей жизни ничего, кроме своего двора и компьютера не видели. Стихи о «Варкрафте»? Для поэзии чувства нужды, а у меня такое впечатление, что они без чувств вовсе родились. И это даже не Домби и сын. У диккенсовского мальчика задумчивое молчание и взгляд были полны чем-то, а эти совсем пустые.
– Так вот вы их и наполните. Нет, даже так: их надо зажечь, а не наполнить.
«Господи, боже мой! Пошлость-то какая» – меня чуть не стошнило. Но я сдержался:
– Их не подожжешь. Хотя и не горели. Они изначально из негорючего материала.
– И все же надо попробовать, Николай Петрович. Мы разве здесь не для этого?
– Ладно, вижу вас мои аргументы по существу вопроса, не впечатляют. Спрошу по-другому. А за чей счет это будет делаться?
– В смысле за чей счет? – Сигизмундыч все отлично понял.
«А теперь, мой дорогой друг, поговорим о деньгах».
– Ну, это же вид работы, он ведь должен быть оплачен.
Сигизмундыч замялся. Вопрос денег – это серьезный вопрос. Это тебе не про факелы рассуждать дешевыми избитыми словами. Здесь духовитым туманом не отделаешься.
– В общем, вы правы, – начал петлять он, после короткой паузы. – Но, как таковых, прямых средств у нас на это нет. Мы решили, что эту деятельность нужно проводить в качестве той, что охватывается стимулирующими выплатами. Будете вести занятия, вам за это станут начислять баллы, а они в свою очередь потом переведутся в определенные суммы.
– Ну, мне кажется, вам мое отношение к этим выплатам известно.
Я за баллами не гонялся. Я не тюлень на цирковой арене, который за рыбкой прыгает выше и выше, сколько бы ее не подкидывал вверх дрессировщик. Деньги зарабатывать надо на рынке, торгуя колубникой, а в «Веселых стартах», я еще сызмальства участвовать отказался.
– Но вы подумайте, – в заключение сказал Сигизмундыч.
Я ничего не ответил на это, просто откланялся и побрел восвояси, на свободу.