Читать книгу Тихие прикосновения - Сергей Валентинович Каштальянов - Страница 6

Этим вечером было очень тихо. Ветра не было, не шуршали осенними тихими сплетнями сухие осенние листья на тропинках, с залива не приносились крики птиц. Тишь была обволакивающей, она как подушкой плотно покрывала и останавливала все. Казалось, что вечный ветер с моря, надорвавшись с натуги, не мог продуть плотную тишину, а птицы без ветра не смогли прилететь с залива, и легли переспать это не полетное время. Погода как будто накопила остатки жары в плотную вату покоя в ожидании сезонных шумных пронизывающих холодных ветров подкрадывающейся зимы. Люди тоже стали меньше бегать по улицам и больше сидеть перед каминами и батареями отопления и на кухнях за горячим чаем. Со стороны дороги не свистели и не сигналили при обгонах, вечно спешащие беспилотные доставщики, везущие продукты в большой город, а стада личковушек не везли перегретых суетой города людей в тихие пригородные прохладные места на выходные, остывать от суеты вечно спешащего города. Безветренная немая тишина сгустилась до осязания, впитала все тепло и звуки, поглотила всю округу обморочной глухотой до самых дальних покрытых ранним снегом гор. В пригороде она уже поглощенная ею, все стихло и став оглушительно тихой закатными вечерами. С каждым вечером прохладное закатное солнце, тихо растворялось в мареве горизонта, все сильнее и сильнее засыпая до весны.

Они с Вари сидели на балкончике второго этажа и ожидали когда приедут родители из местного магазина. Они им сказали, что привезут торт, если они немного спокойно посидят на веранде. Они немного «посиживали». Вари рассказывала Мету, что она узнала о воспитательнице в садике. Мет с Вари теперь стал встречаться только вечером, после его школы и ее садика. А тут ещё родители переселили Вари в детскую на первом этаже, поставив для нее там кровать и перенеся туда все ее игрушки, и освободив Мету на втором этаже место для его школьного стола и тумбочек.

Вари рассказывала, что от воспитательницы "пахло" грустью и застарелой неприятной кисло-тусклой болью. Вари было болезненно это ощущать, и она решила «посмотреть», что так мучает добрую тетеньку. Воспитательница была хорошей с Вари и поэтому она решила ей помочь. Вари села в уголке на стульчик и закрыв глаза, она «вошла по лунной дорожке» внутрь воспитательницы и .. раз! … оказалась как у нее дома. Она не была физически у нее дома, но осознавала присутствие своего внимания именно в ее доме и задала себе вопрос – откуда ее грусть и как ответ, вошла в пространство квартиры, где стояла воспитательница и плакала, смотря на разбросанные вещи вокруг валяющегося на полу мужчины в грязной одежде. Плакала она от безысходности и усталости, так жить и нужно что-то делать, но ее сковывал непознаваемый ужас из ее далёкого прошлого, как будто ее увидит и осудит другая женщина из прошлого. Ужас выскакивал, оживая из черной глубины, безвозвратно прошедшего и пугал ее до дрожи и спазмов. Там внутри прошлого, она всегда была маленькой, скрючившейся от страха девочкой, на которую орал пьяный отец, размахивая огромным ремнем. Он не просто лупил ее, он ее лупил и запугивал ее, что выгонит ее из дома, до описывания. А потом снова лупил ее вонючим ремнем, приговаривая, что писать в одежду нельзя. И этот сковывающий безвыходностью парализующий ужас, и истерическое желание бежать, куда глаза глядят, растягивало ее на части, не давая что либо делать. Она теряла силы и снова замирала в своем бессилии от безволия, оставаясь пригвожденной этим ужасом на месте как умирающая бабочка пришпиленная булавками в коллекции. Но она не умирала, а вечно жила этом мучении и ужасе.

Вари вошла еще дальше в ее прошлое, и этот ужас оказался ещё древнее. Вари отшатнулась от орущего отца и углубилась по черному следу гадюкой выползающей из мглы прошлого и пошла глубже по лунной тропе света в черноте, к ее бабке и дальше к ее прапрабабкам. Шла и видела, протискиваясь сквозь их ощущения, как ее мать тоже жила с пьяницей, но и это было только частью ее несчастий и трудностей. Вари углубилась в дальнее прошлое этого рода, ища первопричину к седьмому колену женщин ее рода. Она дошла через ее бабушку к первой женщине. Та, седьмая прабабка боялась, что и второй ее мужчина будет уведен у нее другой, как увели ее первого любимого в юности и она останется одна посреди страшной жизни, одной без любви. Это горе, остаться в голоде и опасности в еще детском бессознательном возрасте, впитали ее дочери. Взрослея, она их подучивала, из благих намерений, не страдать как она, и не описываться от страха, а уметь наложит отпугивающий наговор на разлучницу и приворотный заговор на мужчину, так, чтобы под волшбвой, он не смог уйти от нее.

Седьмая прабабка ходила к сильной ведунье, что предложила ей учиться, самой заговаривать на верность своего мужчину. Учиться заговаривать так сильно, чтобы другая никогда не смогла распутать своими наговорами узоры ее «приворотной любви». Страх и желание толкали ее учиться. Она научилась сильным заговорам. А потом научила этому своих дочерей, но страх жил в ней и она его передала не вербально, им вместе с силой своей магии. Дочери впитали и силу умения, и ужас неизбежной потери и позже передали это своим дочерям как необходимость. А они все эти умения и страхи, усиливая, передавали дальше женщинам их рода. Вот так и стали женщины в их роду уметь и заговаривать и разговаривать чужие наговоры, а потом болезни и ситуации в жизни.

Вари поняла, что это именно и стало первопричиной их горестей и бед. Возвращаясь их глубины прошлого воспитательницы, Вари обнаружила, что у воспитательницы есть сестра. А у сестер, были еще живы дедушка с бабушкой, умеющие заговаривать у приносимых к ним детям цыган, болезни по православному молитвослову. Сестры боялись учиться у них. Впервые в их роду они теми, кто умение заговаривать не свил, а старинный ужас развил в себе. Сестры, впервые оказались бессильны перед ужасом их рода. Вари попыталась нашептывать им желания, научится по книге дедов, но ужас в них заблокировал уже это. Ужас правил их жизнями как хотел. Дорожка, по которой шли сестры, виделся в пугающем месте, заполненном огнем и стонами.

Из-за туч вышла Луна и проложила жёлтую светящую дорожку бликов через озеро к их дому. Вари замолчала, любуясь живым мерцанием лунного света на воде.

Мет спросил ее:

– А почему они не стали учится заговорам? Ведь это их дедушка и бабушка?

– Они только боялись и боялись, и от страха перестали жить для себя своей жизнью. А что с ними делать, я не знаю. Я маленькая. Я шептала ей про книгу, но она только дрожит и боится.

–А сестра ее? Она вроде не боится. – спросил Мет, посмотрев через дорожку Вари с воспитательницы на ее сестру.

– Сестра не любила дедушку, за то, что тот ее поучал жить правильно и по-божески, пугая чертями. А теперь она не хочет вспоминать его и он не сможет ей помочь оттуда … ну куда все уходят.

Мет стал ей объяснить как дедушка учил, про переходный мир, где возможно встретится с уже ушедшим дедушкой или попробовать воспитательнице это нашептать и сводить ее поговорить с дедами.

С дороги сверкнули фары машины. Это приехали родители, и они тут же побежали их встречать, наперегонки кто быстрее. Потом был торт и чай, и им было хорошо и легко, и Мету подумалость:

–«Какие у нас хорошие родители! И дедушка! А что его заставило учиться и учить их?! Надо потом сходить и узнать все!»

Через неделю примерно, Вари позвала Мета на балкон:

– Пошли. Что расскажу …

Они уселись на балкончике, и Вари шёпотом рассказала Мету, что воспитательница и один мальчик заболели. Их увезла скорая помощь, в больницу.

– Чем они заболели?

– Ни чем …

– Как это ничем?!

И Вари начала выкладывать все по порядку, а не как обычно, когда из нее нужно вытягивать все по очереди. Вари рассказывала, что после ужина ей внезапно стало холодно, как будто с окна на веранду садика подуло зимой. Вари подошла и закрыла створки окна и увидела за окном, что у забора садика стоит длинный худой дедушка в чёрном. Черный дедушка стоит и смотрит на мальчика их группы, что выбежал на улицу без спроса, на прогулку их еще не отпускали.

– «Злюканский чернай дедуска звал мальчика! А потом шмотрит каак малчик плачет …» –рассказывала сбивчиво Варя.

Мальчик увалился на скамейку, чуть не упав с нее на землю. Выбежала воспитательница и что-то закричала черному деду-злюке. Дед глянул на нее один раз и резко отвернулся и пошагал вниз по переулку. А воспитательница схватилась за грудь и стала по телефону звонить. Приехала скорая помощь и мальчика положив на носилки, занесли в машину. Воспитательницу тоже под руки завели в «скорую», и уехали в больницу. Сразу стало теплее, а скоро и мама с папой приехали и забрали ее, но руки у нее до сих пор были холодные.

– «Потогай!» – она сунула ему свои ладошки. Действительно они оказались холодные как появляющийся по утрам лед по берегу озера и в лужах. Мет растирал и грел ее руки своими. Что делать с этим пугающим новым и как злюкинский дед мог так пить людей, что их сразу увозят в больницу, он пока боялся думать и не понимал, как сопротивляться этому.

Они чувствовали своим внутренним пониманием, что злой-дед приходил за ними, а мальчик и воспитательница просто попались ему «под руку» первыми. Они были отчего-то уверенны, что этот злюкин дед- это старший брат той тетки-злючки заморозившей половину их берега, тогда ночью и которую они растопили в доме-корабле. Он пришел мстить им!

К ним на балкончик поднялась мама, обеспокоенная затишьем в доме. Потрогав руки Вари и ойкнув, обхватила своими теплыми ладонями их с Метом руки, стала тоже греть и дуть на них. Согрев немного, она повела их в низ, пить горячий чай с тортом. Попивши чаю, они были отпущены спать.

– " Ну мама!!!"… еще маленько посмотреть на лунную дорожку». – поклянчили они и им разрешили «еще пять минут и все!».

Сидя «пять минут» и разглядывая золотистые ломкие переливы лунной дорожки на льдинках озера, они договорились разделить сложную задачу на две менее сложные между собой и спросить дедушку как помочь мальчику и воспитательнице, и что делать со злюкиным дедом.

Мет не стал сразу ложиться спать, а сел на кровать, закрыв глаза, стал идти к образу злюкинского деда, промелькнувшего у его в мыслях, когда Вари рассказывала, как увидела его у забора садика. Войдя в его ментальный образ, ему открылись текущие внутри злюки желто-серые, «пахнущие» гноем потоки энергии. Обычно гной в ранах был такого цвета и вонял также, пока мама их не обнаруживала и ругая Мета обрабатывала и заклеивала регенеративными пластырями.

На свой первый вопрос к злюке: "Откуда это в нем и что это?", Мет увидел ответ во вспышках картинок, где дед-злюка привык еще в детстве пить энергию людей, пугая их или эмоционально доводя их до злости и раздражительности. Вместе с энергией боли он пил из них и их ужас разложения в страхе и страданиях. Он питался их страданиями, как привык с детства пить мучения своих сестер, специально пугая или подставляя под гнев измученной беспросветной жизнью матери. Он бы и хотел попить чистой энергии радости и света, но вокруг него с самого его детства, были только страдания и он привык к такой ядовитой отравляющей диете. Он подпитывал себя и свою жажду любви и внимания, выпиванием чужой жизненной энергии мук и страданий. Недавно он стал, чувствовать, что ему скоро умирать и как израненная крыса стал нападать на всех подряд, даже на собственного внука и попавшуюся под руку воспитательницу прямо на улице, где его могли увидеть и застать. А тут ему хотелось отомстить за сестру к которой он может и не испытывал никаких добрых чувств, но месть в его глазах видоизменяла его жажду на оправдание якобы благородной цели. За всю его жизнь никто не замечал, как он питается жизненными силами окружающих людей. Все воспринимали внезапно наступающие болезни и слабость после общения с ним, как нормальность жизни и эта их позиция ему позволяла жить, не очень изощряясь маскировкой своих действий.

Мет задал себе следующий вопрос – "Как исправить этот вред мальчику и воспитательнице?"– и Мету показались картинки, как энергия течет к злюкинскому деду ручейками в пространстве от тех, кого он уже пил и продолжает пить, по необходимости просто вспоминая о них. Ручейки энергии от этих людей текли к злюке деду, скручиваясь и извиваясь как струи воды в невесомости.

Следующими картинками Мету показали, как отвести струйки энергии от тела деда и перенаправить их назад к мальчику и другим людям, которых он пил. Струй было много и эта работа затянулась. Мет работал долго, устал и заснул, а проснулся только утром от папиного голоса, зовущего мыться и завтракать. Он не мог вспомнить, когда лег в кровать. Теперь он несясь вниз к умывальнику, стараясь прибежать к нему раньше Вари, вспомнил, что во сне к ним на помощь приходил их дедушка Сергей и очень быстро отсекал своим мечом по несколько ручейков-присосок от людей и закрывал их стенами огня и зеркал. У деда Сергея это получалось быстро и споро и Мет успокоившись, заснул.

– Папа, а дедушка Сергей скоро к нам приедет в гости?! – спросил он отца, выходя из ванны утром.

–Ээээ.... наверное, следующим летом. А что ты соскучился уже? Вы же с ним ругались все время. Ты говорил, что он злой? Что все время тебя учит и вредничает? Уже нет?

– Не … ааа, мы просто так …

– Ну тогда хорошо. Завтракать, и поедем в школу.

В школе было хорошо и дома вечером они с Вари, не сговариваясь, оделись в куртки и отпросились погулять вокруг озера до леса и обратно. Лес от холода уже все свои красивые листья сбросил, они, желтые и красные лежали кучами. Голые деревья, черными концами веток печально чертили на ветру прощальные письма ушедшему лету.

Вари рассказывала свои брожения по лунным тропам. Говорила, что мальчик был очень слаб и казался там, на лунной дороге, серым и спящим, а врачи его не могли разбудить. На вопрос как это, она только развела руками. Рассказала, как дышала в него наполняя энергией, как учил дедушка-Сергей с права на лево и шептала ему что пора вставать. Мальчик стал просыпаться, розоветь, но не открывал глаза специально, сказав ей, что боится черного злюкинского деда. Она стала ему шептать, что сейчас его нет. Ну и злюкинский чернодед и появился! Как позвала она его! Вари испугалась и уже хотела позвать Мета на помощь, но злюкиного деда загородил их родной дедушка. Деда-Сергей сильно топнул ногой и крикнул грозно злюкодеду:

– Мы тебе ничего не дадим! Верни все что взял!! – и снова так топнул ногой, что всё встряхнул, а чернодед провалился куда-то вниз под землю в огонь. Потом дедушка-Сергей показал ей как лучше надышать мальчика энергией и мальчик проснулся. Она видела, как забегали врачи, и мама мальчика плакала от радости. Дедушка-Сергей поцеловал Вари, сказав, что пошел помогать Мету, исчез. Вари помогла еще и воспитательнице. И когда та стала живее, решила нашептать ей, что ей нужно продолжить заговоры, помогать себе и людям, как все ее прадеды и прабабки до седьмого колена и через это к ней снова притечет энергия ее рода, наполняя ее жизнь удачей и счастьем.

Вари посмотрела на Мета и сказала:

– Ну вот! Теперь и я рассказала!

Они уже дошли до дальнего края леса. Все там было завалено желтыми и красными листьями, и они до одури кидались ими в друг дружку, пока не услышали звяканье корабельной «рынды» на веранде их дома и папин крик, зовущий идти пить чай и чтобы они набрали красивых больших листьев маме в подарок. Они быстро насобирали самых ярких и красивых листьев и в двух охапках наперегонки понесли их к маме. Мама смеялась, рассыпая листья по кухне, а ее глаза светились. После ужина и составления букета из листьев, уже укладывая их спать, она их поцеловала по три раза.

Вся последующая неделя была теплой и прошла хорошо. В выходные с залива пришел циклон с дождями. В один из пасмурных дней в машине по дороге домой, Мет заметил, что мама сидит в машине грустная и усталая. Он взялся за руку Вари, кивнув ей головой на маму, закрыл глаза, зная, что она тоже сейчас начнет помогать маме.

Они представили мамин образ и размытыми лунными дорожками вопросов и ответов вошли в него. Внутри они быстро вышли к картинке, где с мамой говорил человек в ее агентстве, а мама вздыхала, грустно прикрывая рот руками. Человек болезненно кривясь и даже с радостью, рассказывал маме раздражающие и пугающие ее вещи и … Мет увидел ручеек энергии утекающей от мамы к этому злоулыбчивому дядьке. Ручеек был красивым с мягким золотистым свечением и играя бликами на переливах полностью втекал в злоулыбателя. Он первый раз видел такое. Увиденный понятый им ответ был, что это особая энергия мамы как женщины, что она тщательно копила в себе и тратила на свое творчество для людей и для семьи. Это было мамин творчество в придумывании прекрасных проектов на работе и выпечке необычного и вкуснейшего печенья для их семьи.

Злоулыбатель пил ее радость творчества! Кривоулыбатель не был черным, но был каким-то противно-сладенько притворным. Мет понял, что сладенький умильно кривляющийся дяденька крал у мамы ее энергию творчества, которую та подолгу накапливала. Мама копила ее собирая из всего в ее жизни. Она откладывала ее из радости общения в семье, она собирала впечатления и прекрасные эмоции из красивых пейзажей залива, много брала от любви к ним и к папе, вдыхала от ветра с моря и от цветов на лугах за озером. Все что она получала с удовлетворенностью своей жизнью и еще от очень многого прекрасного в ее жизни, все сладко-злобный дядька крал у нее сейчас, забирая ее радость жизни и саму жизнь! Злобный дядька умильно пугая ее страшными и грустными новостями вызывал у нее эмоциональные выплески накопленных светлых положительных эмоций и творческой энергии.

Мет спросил себя: – Что делать и вспомнил как их дедушка делал отрезание связей и защиту огнем и зеркалами. Вспомнил и сразу стал знать, что нужно делать и стал аккуратно все это повторять. Сделав, он стукнул ногой утвердительно и грозно как дед-прапрапредок провозгласил:

– Ты ничего не получишь! Верни, все что взял!!!

Сказал и увидел, как противный дядька, запищав как мокрица, на которую наступили ногой, быстро убегает по коридорам, бросив маму в недоумении.

– Мет! Ты что стучишь? – раздался голос мамы.

Мет всплыл от лунной тропы, распахнул глаза и увидел на лице мамы улыбку и как ее глаза снрова светятся снова радостью и весельем.

– Да вы тут уже спите моя малышня! Да, сейчас быстро стало темнеть. – воскликнула мама и стала их тискать с переднего сиденья под бока, а они только радостно смеялись, увертываясь от нее в ответ, и притворно хватали ее с заднего сидения за одежду. Так они и приехали домой, смеясь всей семьей и играя.

Дома Вари сказала, что подсмотрела, что он делал, пройдя на тропинке Мета и попросила его не смотреть на причины противного дядьки сделавшие того гаденько несчастным, но Мет конечно уже в кровати, сходил через этого противного дядьку в его прошлое и увидел там страшное. Отчим бьет его маму на кухне обухом топорика по голове. Она падает, а дядька-мальчик от ужаса теряет сознание и падает под стол, за которым он упоенно рисовал свою маму с цветами в руках. Отчим потом соврал приехавшим врачам, что это его мама спьяну уронила его, а падая, разбила и себе сама голову. Отчима вызывала полиция, но он и там врал, а потом сбежал от них, украв деньги и вещи. С тех пор красивые картины и людей, умеющих красиво рисовать их, ненавидел, каменея от боли и одновременно болезненно жаждал насладится красотой их работ, но только для себя.

Он в припадке опустошенности ненавидел и выпивал из этих людей их прекрасный дар творческого полета в горний мир идей. Он ненавидел их и пил, пока ему не становилось спокойно. Пока его не отпускало из тисков ужаса сцен из детства, которые он никогда не мог забыть ни на день. Его мало интересовало, что потом случалось с этими людьми, а он после таких припадков, насытившись, долго пребывал в благожелательном состоянии и мог даже сделать пару профессиональных картин, в основном об адских ужасах и истязаниях невинных в крови с сексуальными извращениями. Это помогало ему переживать свою неспособность к нормальной человеческой семейной жизни. Он считал, что люди хуже и гаже его. Это помогало немного временно. Имея опыт «семейной жизни» его отца и матери, он пугался до дрожи и леденящих спазмов, обычной семейной жизни и подменяя ее, себе казался выше всей этой пошлости и кривляния жалких недалеких людишек неспособных к сложному и изящному. Пытался, но не никогда избавлялся от своего ужаса до конца и тот снова и снова прорастал в нем все более сильными разрывающими его душу переживаниями. Выпивая энергию людей, ему удавалось как-то срастить куски души в целое, но его снова его рвало проростками ужаса детства на части по живому. Он не мог это контролировать, и ужас, прорастая, снова и снова забирал его жизнь. Он очень страдал, но ничего не мог сделать с этим. И не хотел делать, а просто пил радость жизни других.

И Мет вспоминал, как учил их дед-Сергей, нашептывал ему, что все эти ужасы ему приснились в кошмарах и пора забыть их. Только повторив несколько раз, заменяя образы кошмаров, Мету удалось расслабить его, и серый расплывчатый образ его потускнел и исчез из поля его видения. У него появилось ощущение, что больше никогда он ничего не сделает их маме.