Читать книгу Георг де Вилар. Серебряная рота - Сергей Виктрович Воронин - Страница 2

– Простите, сударь!

Я обернулся к кузнецу. Мне вновь показалось, что на его лице лежит печать некоей глубокой скорби.

– За что?! – воскликнул я.

Мне было хорошо. Последние слова герцога показались мне добрым знамением – Жоржем звала меня матушка. Хотя мне больше нравилось, как называл меня дядя на английский манер. Вообще, всё так славно закончилось. А ненависть гасконца – это пустое, легкомысленно думал я. Возможно, придётся победить его ещё раз. Когда он вылечится. Да сколько угодно раз! Ведь я же действительно его победил! Ах, спасибо дядюшке за науку!

Пока гасконца перевязывали, на меня нахлынуло сильнейшее нервное возбуждение, от которого даже начали мелко постукивать зубы и которое я совершенно не испытывал во время схватки. А сейчас оно превратилось в воодушевление. Я радовался и готов был осыпать щедротами своей радости всех вокруг.

– Месье! – сказал я, шагнув к кузнецу и положив руку на его покатое сильное плечо. – Я вам искренне благодарен! Вы, вероятно, спасли мне жизнь! Нет! Наверняка спасли! – моё великодушие не желало границ. – Чем я могу отплатить вам?

– Можете, сударь, – с мрачным видом кивнул кузнец. – Помогите мне, как я помог вам! Спасите моего сына!

– Сына? – с недоумением спросил я. – А при чём тут…

– Господин!!!

От кузни ко мне бежала женщина. Тяжёлая деревенская жизнь ещё не до конца исказила миловидность, присущую ей в юности.

– Помогите нам, ваша светлость! – взмолилась она, подбежав вплотную.

– Но я не светлость… – попытался протестовать я.

– Помогите! – продолжала она молить не слушая. – Наш мальчик! Наш Поль! Он забрал его себе! Он его забрал! Спасите нашего мальчика! Вы храбрый, вы ловкий, вы благородный! Помогите нам, умоляем!.. Жанна, проси!

Она упала передо мной на колени, молитвенно сложа руки. Из кузни выскочила простоволосая девушка с заплаканным лицом и тоже упала передо мной на колени.

– Подождите! – смешался я. – Встаньте! Не нужно этого! Конечно, я помогу вам! Только объясните, я не понимаю! Кто забрал? Кто Он?

– Наш сеньор, – глухим голосом ответил кузнец.

– Но… У него ведь нет на это права? – неуверенно спросил я.

Меньше всего мне бы хотелось участвовать в разбирательствах крестьян с их сеньором.

– Нет, сударь, нет! – вскричала жена кузнеца. – Спасите его! Поль ещё совсем ребёнок, ему всего девять! Он делает с людьми ужасные вещи! Его все боятся! Все! Потому что он делает невозможное! Понимаете, сударь?! Он творит невероятное!

– Подождите, – начал догадываться я. – Вы хотите сказать, что у вашего сеньора есть Вера?

– Есть, – мрачно подтвердил кузнец. – Но не в Господа нашего.

– И что же? Его Вера сильна?

– Сильна, сударь.

Дядя рассказывал мне, какие страшные чудеса именем Господа совершал над вражескими солдатами исполненный Веры преподобный отец Иаков на поле боя. Правда, у испанцев, как рассказывал дядя, был свой преподобный судя по его рассказам, обладавший не меньшей Верой. Ходили слухи и о вероотступниках. И о силе их Веры.

Я вдруг почувствовал, что мне зябко. Захотелось накинуть плащ. Я машинально погладил рукой грудь, нащупав висевший под камзолом нательный крест.

– А как же Святая инквизиция? – спросил я.

– Ах, сударь! – воскликнула жена кузнеца. – Ей теперь не до нас! Её больше заботят протестанты!

– Встаньте, – сказал я. – Прошу вас. Конечно, я вам помогу, я ведь обещал. Тем более…

Но не клялся! – тут же всколыхнулся внутренний голос. Лучше было напороться на кинжал слуги гасконца! В этом случае хотя бы был шанс выжить!

– И как Он забрал мальчика? Когда? – спросил я, с усилием отогнав недостойные мысли.

– Утром мы заметили, что Поль куда-то пропал, – ответила жена кузнеца, поднимаясь с колен. – А недавно нам сказали, что видели, как он входит в замок.

– Так он сам туда пошёл? Может, тогда…

– Нет, сударь. Он делает так, что люди сами к нему приходят. И больше их никто никогда не видит. Ах, Поль, мальчик мой! – она снова шумно всхлипнула, спрятав лицо в ладонях.

Кузнец, придвинувшись, обнял её. Глядя на его могучие плечи, так жалко сгорбившиеся в неловкой попытке утешить жену, я внезапно почувствовал гнев. Негодяй, издевающийся над беззащитными людьми, должен быть наказан! Тем более, если он действительно служит Врагу рода человеческого.

– Как же лучше действовать? – спросил я кузнеца. – Замок большой? В нём много слуг?

– Замок небольшой, сударь, – обстоятельно начала объяснять за кузнеца его жена. – Это просто дом. Слугу видят только одного, он порой выходит в деревню, и он совсем старик. Всё, что положено, люди просто оставляют у ворот. Люди боятся заходить за них.

– И давно Он у вас такой? – осторожно поинтересовался я.

– Не очень, сударь. Как жена его преставилась. И две дочки. От оспы они померли. Семь лет прошло, да? – подняла она глаза на мужа.

– Мы пойдём вместе, – сказал кузнец. – Я и вы. У меня припрятана аркебуза. Дам её вам, вы, небось, лучше меня с ней управитесь… А я топор возьму.

В голосе его звучало обречённое спокойствие.

– Аркебуза, это хорошо, – похвалил я. – У меня ещё есть пистоль. Новейшей конструкции, кремнёвый.

Пистолем своим я гордился. Он довольно дорого обошёлся нашей небогатой семье. Я не желал таких трат, но матушка настояла, чтобы оружие было самым лучшим. Вспомнив о матушке, я почувствовал лёгкий укол грусти. Наверняка волнуется сейчас обо мне.

Кузнец ушёл собираться. Я накинул плащ, надел берет и подошёл к Одиссею. Тот задвигал ноздрями и шумно фыркнул.

– Подкрепись пока, братец, – сказал я ему. – Побегаешь ещё немного без подковы. А зачем терял?

Повесил ему на морду мешок с остатками корма и вытащил пистоль из седельной сумки. Снова полюбовался на него и проверил заряд. Я взял за правило каждое утро менять затравку и сегодняшним утром тоже менял, но всё равно на всякий случай выскреб с полки порох и насыпал свежего. Проверил, не сбился ли кремень в зажиме.

Тем временем подошёл кузнец, ведя в поводу неказистого, но крепкого на вид конька. К седлу был приторочен здоровенный топор, в руке кузнец принёс аркебузу. Аркебуза была совсем старой, ещё с открытой полкой, но выглядела вполне исправной. У нас дома была поновее. Я не стал её забирать или покупать себе другую, потому что не знал точно, что мне понадобится на войне и предполагал обзавестись необходимым на месте. Если меня причислят к мушкетёрам, то надобен будет только мушкет, если в лёгкую кавалерию, то короткая аркебуза и палаш, ну а в тяжёлую кавалерию я и не мечтал попасть, простую кирасу, шлем и латы я ещё мог кое-как осилить, но хороший рыцарский конь стоил как половина нашего поместья.

Дядюшка ворчал, что тяжёлую кавалерию надобно бы уже совсем отменить, что мушкеты учат всех, учат, да никак не выучат. Я был головой согласен с ним, но и поскакать навстречу врагу в сверкающих доспехах мне тоже представлялось весьма привлекательным.

Аркебузу кузнеца я решил зарядить картечью из обрезков гвоздей, коих у него оказалось в достатке. На случай если слуг будет больше, и они попытаются на нас напасть. Такой выстрел способен поранить и распугать сразу несколько незащищённых и неопытных в бою людей.

Снял торбу с морды Одиссея, ободряюще потрепал его за ухо и вскочил в седло.

Кузнец прощался с женой. Затем обнял дочь и нежно погладил её по голове своей большой мозолистой лапой. Слёзы на её щеках высохли, и я вдруг заметил, что она очень даже хорошенькая. И с такой надеждой смотрит на меня василькового цвета глазами. Я вскинул подбородок, легонько ткнул Одиссея шпорами и заставил беднягу покрутиться на месте. Дочка кузнеца ласково улыбнулась мне. Захотелось крикнуть что-нибудь ободряющее, но я не смог придумать никаких подходящих слов и просто помахал рукой.

…

Долгое время мы скакали молча. Я вспоминал рассказы дяди, пытаясь представить, что может меня ожидать, пока не понял, что подобные воспоминания только угнетают и вряд ли пригодятся сейчас в практическом плане.

Дядя как-то сказал, что для того, чтобы получить истинную Веру, человек должен полностью отречься от себя. Я не понял, что значат эти его слова, но растолковывать их он мне не стал, сказав, что несведущ богословии.

Меня что-то беспокоило в словах жены кузнеца, какая-то неправильность, но я не мог сообразить какая. И ещё я только сейчас понял, что до сих пор не знаю имени человека, с которым, возможно, скачу бок о бок на верную смерть. В ответ на мой вопрос кузнец сказал, что зовут его Жан.

– Вон там замок, – вытянул он руку. – На холме в роще.

Мне показалось, что я вижу очертания крыши сквозь безлистные деревья.

– Знаете, сударь, – сказал негромко кузнец. – Ведь это он сам тогда заразу в свой дом принёс… Привёз откуда-то.

– Кто? – не понял я.

– Он… Сильно вначале казнился, сказывают… А теперь вот зверем стал.

Насчёт "зверя" я всё же сомневался. Деревенские горазды байки сочинять. У нас в Провансе так очень любили.

…

Усадьба местного сеньора напоминала нашу собственную – двухэтажный каменный дом под черепичной кровлей. Но только в этом доме с первого же взгляда были заметны следы запущенности и неухоженности. Наш матушка содержала в образцовом порядке. И на входной арке штукатурка вся потрескалась и местами осыпалась. От арки к входной двери вела узкая дорожка из каменных плит, продираясь сквозь густой многолетний бурьян, в который превратилась лужайка перед домом.

Общее ощущение уныния усиливал мелкий дождь, вновь зарядивший, пока мы ехали. Дождь был некстати, добавлял сложности в обращении с фитильной аркебузой. Впрочем, пока стрелять было не по кому – мы спешились, привязали лошадей к коновязи возле арки, вооружились на виду слепых окон, но усадьба всё равно безмолвствовала и не подавала никаких признаков жизни. Только в одном окне на втором этаже мне почудился мерцающий отблеск свечи.

– Ну что же? Пойдём, Жан, выручать твоего сына! – громко сказал я, чтобы взбодриться.

Кузнец кивнул, прижимая к груди топор и аркебузу. Несмотря на свою решимость, он был бледен, а когда проходил сквозь арку, то даже зажмурился. Я посетовал про себя на косность и дремучесть деревенских жителей, хотя и сам чувствовал некий наползающий морок, будто источаемый этим домом.

Кроме перевязи со шпагой и кинжалом на мне под плащом был пояс, за который я заткнул пистоль. Пояс непростой. На него были нашиты небольшие кармашки, в которых хранились отмеренные заряды для пистоля, вместе с пулей завёрнутые в промасленные бумажки. Сия конструкция не была изобретением дядюшки, он приметил подобную в одном из своих путешествий. Бумагу следовало надорвать зубами, насыпать немного пороха на полку, остальной высыпать в ствол, придерживая пулю, затем отправить следом и её, затолкать поверх оставшуюся бумагу вместо пыжа и забить потуже шомполом. Скорострельность увеличивалась значительно. Как-то на спор с дядей я успел за минуту выпустить целых восемь пуль, правда, практически не прицеливаясь.

Дядюшка любил заключать со мной подобные пари. По неизвестной мне причине он не захотел заводить собственную семью, предпочитая проживать в доме у своей сестры, моей матушки, и лишь изредка посещал собственное небольшое поместье. С юных лет он заменил мне отца, прилежно воспитывая во мне любовь к чтению и воинским искусствам. Я порой размышлял о причинах, побудивших его не жениться. На мой взгляд, вряд ли его увечье могло служить подобной причиной, даже с костылём дядюшка выглядел очень мужественно и представительно. Спросить его об этом напрямую я так и не смог решиться, будто боясь, что подобным вопросом могу что-то изменить в этом положении. А я не хотел ничего менять.

Тем временем мы с кузнецом подошли к тяжёлой дубовой двери, закрывавшей вход в дом. Никакого колокольчика возле неё не обнаружилось. Встретившись взглядом с кузнецом, я решительно взялся за ручку. Дверь оказалась заперта.

Дядя учил, что поступки следует совершать решительно, но благоразумно. И стараться просчитывать их возможные последствия.

Я пожал плечами, взял у кузнеца топор и громко постучал в дверь его рукоятью. Пока что я не имел возможности просчитать последствия. Выждав немного, постучал ещё, затем ещё. Оглянувшись на кузнеца, я оценивающе прикинул, что с его силой и топором он вполне может довольно быстро устранить данную преграду. Да и медлить, очевидно, не стоило, возможно, несчастный ребёнок прямо сейчас подвергался мучениям. Если, конечно, дело обстояло именно так. Всё же у меня имелись некоторые сомнения.

Я было решил отдать кузнецу соответствующую команду, но тут дверь уже теперь довольно неожиданно распахнулась и мои сомнения практически исчезли. Этому поспособствовал вид человека, открывшего дверь и замершего на пороге. На нём была ветхая ливрея, что выдавало в нём простого слугу, но меня смутило выражение его лица, совершенно несвойственное слугам. Вернее, неподвижно застывшие глаза на этом лице, глядящие будто далеко сквозь меня. В остальном оно было неподвижным, пожилым и обросшим длинной седой щетиной. Сквозь открытую дверь изнутри потянуло затхлостью и сладковатым запахом тления. Этот запах в сочетании со стеклянными глазами слуги произвёл на меня самое неприятное и пугающее впечатление.

– Меня зовут Георг де Вилар! – громко сказал я, преодолевая нахлынувшую робость. – У меня есть дело к твоему хозяину! Доложи!

Слуга продолжал неподвижно пялиться сквозь меня, но только я раскрыл рот, чтобы прикрикнуть на него, как он, отступив на шаг, согнулся в поклоне и показал рукой на деревянную широкую лестницу, начинавшуюся недалеко от входа. Я приглашающе кивнул кузнецу, сунул ему в руки топор и прошёл внутрь. Запах усилился. Он не был особенно неприятным, просто беспокоил и настораживал.

– Побудь пока здесь, – шепнул я кузнецу на ухо. – Присмотри за этим.

Жан понимающе кивнул, снял аркебузу с плеча, прислонил её к стене и застыл у входа, перехватив топор поудобнее. Я прислушался – в доме было очень тихо. Как-то слишком тихо. Я вырос в похожем доме и такой тишины в нём не бывало даже ночью, когда все спали. Громко скрипнула входная дверь, заставив меня вздрогнуть. Захлопнувший её слуга замер у стены напротив кузнеца, вперив в него свой неподвижный взгляд.

Не желая показывать слабость, я не стал медлить и направился к лестнице, стараясь производить побольше грохота своими сапогами. На лестничной площадке висел средних размеров поясной портрет рыцаря в латах и шлеме с поднятым забралом. Лицо его плохо различалось, так как портрет был весь в пыли и паутине. Очевидно, хозяин этого места не очень бережно относился к памяти о предках. Дом был похож на мой не только снаружи – у нас тоже висел почти такой же портрет, но не на лестнице, а в гостиной. На нём был изображён мой прапрадед, в похожих в доспехах, но только без шлема. Видимо, в ту эпоху иметь подобный портрет считалось обязательным, чему, вероятно, не могли не нарадоваться рисовальщики.

Глядя на скрытое паутиной лицо, я внезапно понял, что неправильного было в словах жены кузнеца. Она рассказывала о том, что люди приходили сюда и пропадали. Но как крестьяне могли узнать о том, что у их сеньора есть Вера? Мало ли кто куда ходит и там пропадает? Что тут невероятного? Они мне явно чего-то не рассказали. Почему?

Но возвращаться сейчас и требовать у кузнеца объяснений мне показалось трусостью. Вместо этого я скинул плащ, повесил его на перила и проверил, насколько легко вынимается из-за пояса пистоль. Засунув руку в разрез камзола, я сжал крест и мысленно пробормотал короткую молитву.

Конец лестницы упирался в коридор, тянувшийся на две стороны. Все двери, выходившие в него, оказались закрыты, из-за чего там царил полумрак. Открытой была только дальняя дверь и в проёме действительно мерцал свет свечи, смешиваясь с рассеянным дневным светом. На пороге этой комнаты неподвижно сидел большой лохматый зверь.

Увидев его, я схватился за пистоль, затем, приглядевшись, понял, что это просто собака. Руку с пистоля, однако, я не убрал, поскольку собака была довольно значительных размеров. Но всё равно я испытывал облегчение – в первый миг мне отчего-то показалось, что это какое-то неизвестное чудище.

– Эй, сударь! – крикнул я в сторону комнаты и собаки. – Меня зовут Георг де Вилар и у меня есть к вам дело!

Как только стих звук моего голоса, собака встала на все четыре лапы и направилась в мою сторону. Я выхватил пистоль, одновременно взведя курок. Этот приём дядюшка меня заставлял повторять многократно, утверждая, что однажды он может спасти мне жизнь. Однако сейчас прямой угрозы всё же не наблюдалось – собака подбегала ко мне медленно, неторопливо, её когти размеренно цокали по доскам. Я был уверен, что успею выстрелить, если она на меня кинется.