Читать книгу Право первого хода - Сергей Владимирович Голубев - Страница 1

Ах, господа, право же, хватит!

К чертям собачьим это осточертевшее еще при большевиках брюзжанье. Давайте же, наконец, соберемся с духом, возьмемся за руки, напряжемся и всем миром дружно скажем: "Cheese!", что, как известно, на языке бывшего вероятного противника означает "сыр". И не надо сразу думать о мышеловке. Мы не крысы, а сыр не всегда бывает бесплатным, зайдите в ближайший универсам и убедитесь в этом.

Вспомним же, наконец, что всякая палка о двух концах и во всякой бочке дегтя всегда есть своя ложка меда. Взглянем же вокруг себя непредвзятым и независтливым оком. Как преобразились и похорошели наши города и веси, какие коттеджи украшают некогда унылые пригороды, какой причудливой архитектуры здания возносят к небесам свои этажи на предусмотрительно оставленных градостроителями пустырях, в каких экзотических местах отдыхают ныне наши с вами сограждане, и уже не понятно, над чем, собственно, смеялся Жванецкий, произнося: "В Париж, срочно, по делу!..". Да, в Париж, да, по делу на три дня. Ну, и что?

А какие автомобили проезжают мимо вас, когда вы стоите на трамвайной остановке! Взгляните, почувствуйте, вспомните как годы и годы назад вы листали случайно попавший вам в руки журнал, истрепанный и закапанный слезами, с текстом на непонятном и ненужном языке и с яркими фото блестящих и стремительных авто. Вспомните, вспомните ваши вздохи по поводу того, что никогда, никогда!.. никогда не увидеть их вам вживе, не ощутить, не прикоснуться к их лоснящейся поверхности. Воистину, никогда не говори "никогда". Вот они стоят перед вами на тротуарах, и вам приходится идти по проезжей части, мешая проехать другим, еще не припарковавшимся. Вот они мчатся мимо вас, орошая ваши брюки дождевой влагой из неизбежных отечественных колдобин. И не надо ругаться, ведь колдобины эти – это как раз то самое, родное, наше, и если мы еще и от них откажемся…

И вот вы стоите на своей трамвайной остановке и тихим ласковым словом поминаете с благодарностью тех, кто дал вам возможность жить в это замечательное время, наслаждаться всеми этими некогда почти инопланетными зрелищами, тех, кто едет сейчас за темными стеклами этих ртутно поблескивающих, по-самолетному обтекаемых колесниц, и думаете: хорошо ли им там? Догадываясь, впрочем, что хорошо.

1

Да, хорошо! Вика поняла это еще в тот самый миг, когда перед ней только отворилась дверца длинного, блестящего и гладкого как обсосанный леденец лимузина.

Да нет же, замечательно, осознала Вика свою ошибку опустив свои 56 кг на чуть скрипнувшие подушки заднего сиденья. И подушки эти приняли ее тело ласково, даже нежно и вместе с тем с явным чувством собственного достоинства, исключающим даже намек на слишком податливое лакейство, свойственное сиденьям более дешевых марок. Это сиденье умело относится с уважением к вашему заду, но не допускало фамильярности. Оно знало себе цену.

Восхитительно! Еще раз поправилась Вика. Понимание этого вошло в нее с первым вдохом восхитительно прохладного после уличной жары воздуха. Воздух был свеж, слегка припахивал кожей и еще какими-то ароматами, чьи оттенки, смешиваясь в соответствующих пропорциях, создавали в салоне негромкую, но очень приятную обонятельную симфонию.

Дверца захлопнулась с тихим, но внушительным звуком. Можно было быть уверенным, что эта дверца не откроется сама по себе и не будет дребезжать во время езды.

Кайф!

Открыв другую дверцу рядом сел Славик. Сиденье под ним скрипнуло чуть громче, чем только что под Викой. Словно бы поздоровалось с хозяином. Славик чуть подпрыгнул, умащиваясь поудобнее и всем телом повернулся к Вике. Улыбка, присущая его физиономии, как чьей-нибудь другой усы или борода, стала как будто еще шире. Его слегка выпуклые, большие карие глаза блестели, благодаря им Славик чуточку смахивал на какого-то давно виденного Викой индийского киноактера. Вика тихо вздохнула и села чуть аккуратнее, машинально поправив юбку. Как все-таки жаль, что она не любит Славика. А ведь когда-то, давным-давно, была влюблена.

Следом за Славиком сел куривший на улице водитель – здоровый, белобрысый, почти наголо стриженый мужик, своим мрачным видом являвший разительный контраст по-жениховски сияющему Славику. Видно было, что необходимость обслуживать эту шантрапу уязвляет его чувство собственного достоинства.

– Ну, что? – не оборачиваясь густым басом спросил он.

– Как окошко открывается? – тихим шепотом спросила Вика Славика.

– Минуточку, – сказал Славик спине водителя. – Вот на эту кнопочку… – уже тише, интимнее – Вике.

Стекло поползло вниз. Вика высунулась, задрала голову и, увидев на балконе третьего этажа свою мать, помахала ей рукой. Та, улыбаясь едва ли не так же радостно, как Славик, помахала в ответ.

Викиной маме Славик нравился очень. Смущало ее только то, что они с Викой ровесники. Браки среди ровесников, знала опытная Викина мама, зачастую не выдерживают, как она говорила, испытания временем. Женщина в сорок лет далеко уже не тот лакомый кусочек, способный соблазнить и раздразнить сорокалетнего мужчину. А вокруг так много значительно более молодых и привлекательных.

Но если не заглядывать слишком далеко вперед, то Славик с его папой-ректором и без пяти минут губернатором, с его МГИМО, в котором он, похоже, совсем не плохо учится, с его обаянием и внешностью в конце концов, был, разумеется, самой лучшей партией из всех возможных вариантов. К тому же он влюблен в Вику, и если она все же окажется чуть поумнее и перестанет валять дурака, то есть, в данном случае, дуру…

Со старшей, Мариной, ведь как хорошо все получилось. Там, правда, муж – Александр Моисеевич (язык не поворачивается называть его Сашей), так вот, он-то как раз старше Мариночки на пятнадцать лет. И души в ней не чает. Развелся ради нее, и трое его отпрысков бродят где-то тут, и во многом из-за этого пришлось им уехать в Швейцарию. Ну, так и что? И прекрасно они там живут. Вот пристроить бы так же удачно еще и Вику, так и самим можно было бы туда же. Как шутит муж, по Ленинским местам. Шутить-то шутит, а немецкий учит. Надо бы и ей тоже заняться, вздохнула Викина мама, и, еще раз махнув рукой вслед выезжающей со двора машине, пошла в комнату.

2

Если вам уже за сорок, причем уже далеко за сорок, так что с мачты вашего корабля, выражаясь высоким штилем, можно уже разглядеть смутные контуры пятидесяти; если карьера ваша не сложилась, а работа давным-давно потеряла всякую привлекательность, не став взамен ни легче, ни проще; если у вас нет никакого хобби, поскольку работа эта проклятая отнимает слишком много времени и сил; если вы, тем ни менее, сохранили-таки изрядную толику здоровья и куража, когда-то щедрой рукой отмеренных вам природой; если вы не урод, не калека, а напротив, имеете в активе неплохую фигуру и не потерявшие, как ни странно, со временем привлекательности черты лица…

Вот, попробуйте, суммируйте все это и прикиньте, что там у вас получится в итоге. Подбейте бабки и скажите ради бога, чем жить, и зачем, и во имя чего?

А лучше ничего не говорите. И так все ясно. Нет у такой жизни никакого смысла, и искать его нехрена. Надо просто жить не заглядывая ни высоко, ни глубоко, а трезво, ясно и спокойно глядя вокруг себя и себе же под ноги. Жить, как говорится, сегодняшним днем. Ни о чем не мечтать, ни на что не надеяться, но того, что само идет в руки не упускать. И пусть какой-нибудь умник скажет, что это не жизнь, а всего лишь форма существования белкового тела, капитану милиции Аркадию Хватову, сорока семи лет, старшему следователю Центрального ОВД города Добрынинска от всей души насрать и на этого умника и на его высокоученое мнение.

Проклятая жара не спадала, несмотря на предвечернее время. Можно было бы уйти – повод найти не проблема, но на улице было еще жарче, а тут все-таки работал вентилятор и окошко кабинета выходило на восток и, залитая с утра солнцем, к вечеру комната успевала немного остыть. Делать ничего не хотелось. Полдня Хватов провел на улице, на самом солнцепеке, разбирая подробности несчастного случая на стройке. Криминала, как ни верти, не усматривалось. Обычное пьяное разгильдяйство и нарушения техники безопасности, про которую в последние годы как-то все забыли. Как ни жался капитан, норовя уйти в тень, причем в самом прямом смысле, августовское солнце все-таки достало его, превратив мозги в какую-то пластилиновую кашу.

Теперь он сидел в своем вертячем креслице (досталось по жребию после покупки в кабинет начальника райотдела новой офисной мебели) вытянув ноги, и с отрешенным лицом смотрел на экран монитора компьютера, на котором любой зашедший в кабинет без спроса (а чего не зайти, если замок второй день, как сломался и все никак не поставят), так вот, любой вошедший увидел бы на экране тривиальнейший пасьянс "косынка", не требующий ни ума, ни сообразительности, ни памяти. Ничего не требующий, за что всеми и любимый.

Вскоре дверь и правда без стука отворилась.

– Отдыхаем? – спросил, правильно оценив обстановку, вошедший.

Звали вошедшего Константин, фамилия его была Безродных. Происходил Безродных из сахалинских каторжников, каковым обстоятельством очень гордился. Был он невысок ростом, широк в плечах и прихрамывал на левую ногу. В чинах он с Хватовым ходил одинаковых, но был на семь лет моложе и, уже хотя бы в силу этого, перспективнее. Они считались друзьями насколько это возможно между двумя не первой молодости милицейскими чинами, то есть иногда вместе выпивали и могли вот так запросто прийти в свободную минуту потрепаться.

– Так с устатку, – ответил вошедшему Хватов не оборачиваясь. Приятеля он узнал по голосу.

– И не емши? – в тон ему посочувствовал Безродных.

– Где это тебя сегодня носит? – вопросом на вопрос отозвался Хватов.

Он, отчего-то тяжело вздохнув, выключил игру и повернулся к гостю.

– Садись, чего стоишь! – он кивнул на совсем какое-то беспородное, обтянутое порыжевшей от времени, местами драной материей кресло, зажатое между стеной и книжным шкафом. В кабинете был еще и стул, но сажать друга на него Хватов счел бы неприличным. На этом стуле сидели допрашиваемые.

Безродных сел, вытирая платком влажное лицо и тоже вытянув ноги.

– Воздуху дай чуток.

Хватов вздохнул и повернул вентилятор в сторону гостя. Лицу сразу же стало жарко и он почувствовал как в порах на лбу стала скапливаться влага.

– Ездили сейчас в Стрелецкий район. 70 километров в одну сторону. Из них 20 по такой дорожке, что я тебе дам!.. Хорошо дождя не было, а то совсем бы застряли.

– Повезло, – согласился Хватов, – а чего это вас туда понесло? Не по грибы ли часом?

– Да нет, какие сейчас грибы, – не понял юмора Безродных, – тут у нас стручок один раскололся… Помнишь гоп-стопы на Лермонтова? Вот он нам в порядке активного сотрудничества их лежку указал. Ну, мы не стали местных оповещать, так, на всякий случай… Просто взяли да и мотнули как снег на голову.

– Ну, и?.. – подбодрил замолчавшего приятеля Хватов.

– Да что?.. Давно свалили они оттуда. Ну, ничего, теперь-то им недолго гулять. Имена знаем, фамилию одного. Пробили – есть на него материал. Наш человек, две ходки. Теперь в розыск, найдем, а там и остальных повяжем.

– Всего и делов. – согласился Хватов.

– В общем-то, конечно, день зря профукали, если бы с местным участковым связались, можно было бы и не ездить. Но у них там, видишь, связь нарушилась. Какой-то идиот на комбайне за самогоном поехал, провод оборвал. А через район действовать не решились. Мало ли что? Самим-то надежнее. Машину в лесочке замаскировали неподалеку. Сами пешочком – вроде как гуляем по природе, блин… Хорошо еще хату не обложили, решил я все же к участковому для начала, диспозицию так сказать уточнить, ну и все такое. А он эту компанию отлично знал, оказывается. Но в селе они не шалили, а один из них свой, местный – вот его-то мы фамилию теперь и знаем.

– Ну, ладно, чего Бога гневить. Все живы, здоровы. В такую жару, да на природу… Искупались хоть?

– Да так, окунулись. Там у них прудик, да больно грязный.

– Ну хоть самогону-то местного отведали?

– Да этот, участковый, угощал, – скривился Безродных, – да в такую жару… Ну, грамм по сто приняли, а больше как-то, знаешь…

Помолчали. Из открытого окошка тянуло несвежим духом позднего городского лета и доносился надоедливый звук гоняемого автомобильного движка.

– Как тебе эта, новенькая? – спросил Безродных.

– Это практикантка, что ли? – уточнил Хватов. – Наташа, по-моему?..

– Ну…

– Да вроде ничего. На вид. Как на ощупь еще не пробовал.

– Ты, Аркадий, с ней, знаешь, поаккуратней. – почему-то оглянувшись, будто опасаясь увидеть за спиной соглядатая, и понизив голос сказал Безродных. – В смысле насчет на ощупь.

– А что, у нее там заминировано? – удивился Хватов.

– Почти что. Суслик ее сюда пристроил. Он у них, ты знаешь, курс ведет, так вот, говорят, он на нее глаз положил и всячески фалует.

– Кто говорит-то?

– Девки в канцелярии.

– Ну, эти-то знают, – согласился Хватов.

– И Верка намекала.

– Яс-с-но! – вздохнул потянувшись всем телом, закинув руки за голову Хватов. – Спасибо за предупреждение, – улыбнулся он. – Кто предупрежден, тот вооружен. Буду ходить по другой улице.

Они взглянули друг на друга и неожиданно расхохотались, почувствовав как спало напряжение. Разговор этот был неприятен обоим, но он, слава богу, закончился и закончился вполне благополучно.

– Ладно, – сказал, вставая с кресла Безродных. – Конец рабочего дня. Много у тебя еще на сегодня?

– Да нет, отчет вот… Сейчас соберусь с духом.

– По этим, с рынка?

– Ну да. Кончать надо.

– Ладно, – повторил Безродных, – творческих успехов. Кто у нас сегодня дежурит, не Петруха?

– Петруха.

– Пойду, навещу боевого товарища.

– Вот-вот, правильно, поддержи человека в трудную минуту.

Безродных вышел. Хватов послушал удаляющийся звук его шагов в пустом коридоре, встал, подошел к окну. Если не отвлекаться – работы где-то на час. И домой. Хороший дом, – вспомнилось ему, – хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?

– Вот именно. – согласился Хватов, садясь за стол. – Какого черта мне еще нужно?

3

В тот самый миг, когда капитан Хватов, хмуря брови на посуровевшем челе, садился за окончание своего отчета, в тот самый миг, когда улыбающийся Славик вводил Вику в гостеприимно распахнутые двери кафе "Ассоль", в этот самый миг в дверь квартиры, где временно обитал Вадим Шмидт постучали.

Вошедший был значительно моложе сорокалетнего Вадима, но выглядел лет на сорок пять, если не больше. Звали его Макс, фамилии его Вадим не знал. Сомнительно было, помнил ли ее сам ее обладатель. Но фамилия Макса Вадиму была не нужна, как не нужна она была никому, включая самого Макса, как не нужен был никому и он сам, его небритая, в ранних морщинах физиономия, немытые свалявшиеся патлы, свисающие до плеч, весь он – унылый, длинный, костлявый, взирающий из-под набрякших век на этот поганый мир взглядом протухшей рыбы.

– Заходи, садись вон на диван. Пить хочешь?

Холодное, из холодильника, пиво как вода в песок жаркой пустыни уходило в Максову утробу. Он пил жадно, торопясь, захлебываясь, руки у него заметно дрожали и часть живительной влаги стекала по щетинистому подбородку, смачивая перекатывавшийся под кожей кадык. Левая ладонь его была замотана грязной марлей.

– Что с рукой? – поинтересовался Вадим когда гость, наконец, отпал от бутылки, оставив там гораздо меньше половины.

– А-а, ерунда! Обжегся вчера. Химку с ребятами вчера варили, ну вот и… Да мне, знаешь, это фуфло!.. Что я, пацан, что ли? Мне бы ширнуться по-настоящему. Гера, падла, в долг не дает, га-а-ндон!..

Макс в возбуждении вскочил с дивана. Его шатнуло, но он не обратил на это внимания, тряхнул головой и яростно стал скрести всей пятерней затылок. Ему было худо.

Вадим спокойно смотрел на своего визитера. Все это он уже видел, и не раз. Он знал, что будет дальше и теперь заранее прикидывал, как ему поступить.

Вадим был из давно обрусевших поволжских немцев, людей спокойных, рассудительных, порядочных и работящих. Когда-то их семью выселили в Казахстан, но они давно уже покинули негостеприимные степи и перебрались сюда, в Добрынинск. Теперь от всей их семьи остался только он. Ну где-то были, конечно, какие-то дальние родственники, но Вадим не знал их, а значит их как бы и не было. На всей этой земле он был совершенно один. И сейчас он был один. Макс был не в счет. Решать он все равно будет сам, и полагаться, как всегда, будет только на себя.

– Может, займешь на дозу? Я ж отдам, ты знаешь.

– Знаю, что не отдашь.

Диалог этот был совершенно не обязателен. Макс прекрасно знал, что Вадим денег не даст, немчура сучья. Последний раз ему удалось выпросить некую, сейчас уже забытую сумму где-то с полгода назад, и, конечно, он ее не отдал, как не отдавал никому и никогда. Но не попросить тоже было нельзя, это был как бы уже ритуал, да и потом вечно живая надежда все же теплилась: а вдруг все-таки даст?!

Сам Вадим наркотики не употреблял. Мало того, он не пил ничего крепче пива, а попав на зону даже бросил курить. С куревом там была вечная напряженка и чтобы не уподобляться многим, унижающимся ради чужого бычка, Вадим просто отказался от этой заразы и с тех пор уже больше не начинал. Никаких дружеских чувств к Максу и ему подобным Вадим не испытывал и не был ему ничем обязан. Он просто терпеливо и спокойно сносил его, как неизбежное зло, вернее как неотъемлемую часть того мира, к которому он, Вадим, теперь принадлежал. Да, теперь это был его мир, поскольку другой мир, в котором он жил с детства, в котором жили его родители, друзья, все кого он когда-то любил и уважал, тот мир отверг его, выплюнул, исторг из себя, не оставив надежды на возвращение.

– Значит, не дашь? – продолжал нудить Макс, неприкаянно болтаясь по комнате. – Агафон, сука, мне еще с прошлого месяца должен. Дождется, гад, я на него Митюху с кодланом натравлю. Денег нет, говорит. Тачку себе новую купил, денег у него нет! Крыса! Мои же бабки зажал, скрысятничал, падла, денег нет!.. У тебя тоже, что ли нет?

– Почему нет? Есть немного. Шамать не хочешь?

– Да пошел ты!.. Какой там, шамать!

Макс безнадежно махнул рукой, – Ну что ж, хозяин-барин. Захочешь когда пожрать, приходи. Накормлю. А на дурь не дам.

– Гнида ты немецкая. Гестапо сраное. Гитлер капут!! – вдруг заорал, разворачиваясь и замахиваясь мосластым кулаком Макс.

Вадим, чуть отстранившись и подставив локоть, отвел удар и, в свою очередь, тыльной стороной ладони несильно ткнул гостя в подбородок. Тот плюхнулся на диван, тут же сгорбился и замер, спрятав лицо в ладонях.

Вадим сел на стул напротив, глядя как Макс, тихо скуля, раскачивается из стороны в сторону. Такие типы безопасны, если только не поворачиваться к ним спиной. У того же Макса где-то в кармане прячется выкидной ножик и в момент приступа ярости он вполне может им воспользоваться. Пырнет от души. Потом, конечно, будет каяться, соплями изойдет, но сначала зарежет. Так что лучше всего держать его в поле зрения. Особенно, когда он на взводе, вот как сейчас.

Тихо текли минуты. В растворенную настежь балконную дверь доносилась какофония звуков большого города. Макс поднял голову и Вадим увидел на его лице некое подобие улыбки.

– Ладно, – сказал Макс. – тогда сегодня в курятник?

Вадим прекрасно понимал, что, собственно говоря, он за этим и пришел. Все остальное было неизбежной прелюдией. Просто у Макса свои понятия о правилах хорошего тона и он считает, что западло сразу обращаться с такого рода просьбой. Вначале надо доказать и себе и, главное, собеседнику, что все альтернативные варианты исчерпаны и, что ж поделаешь, ничего другого не остается…

И отвертеться не удастся. Это Вадим понимал тоже очень хорошо. Если еще и в этом мире он перестанет быть своим, то ему просто не выжить. А оставаться своим можно, только поступая по понятиям этого мира. И по этим понятиям отказаться он не мог.

– Живет же такая тварь… божья. И не сдохнет никак. – подумал Вадим, а вслух спросил: – Что, сильно прижало?

– У-у-у! – взвыл, скрипнув зубами, Макс. – Подыхаю. Подыхаю, понял?

И снова принялся раскачиваться, обхватив голову руками.

– Ладно, пойдем, хрен с тобой, только попозже. Сегодня будет дивная ночь. Ночь, просто созданная для любви. Так что, я думаю, поднимемся неплохо.

– А чего ждать? – не поднимая головы возразил Макс. – Чего ждать-то, уже и так вечер, пока доберемся – стемнеет. Сейчас уже рано темнеет, – слова его доходили до Вадима комком невнятных звуков, бормотаньем, ничего не значащим шумом.

– Ладно, через полчаса пойдем. Все ближе к ночи, да и попрохладней.

– Ага… Когда придет блудница ночь и сладострастно вздрогнут гробы…

– Что? – Вадиму показалось, что он ослышался. – Что ты сказал?

– Ничего, отвали.

– Гробы?.. – Вадим пристально взглянул на сидящую перед ним фигуру. – … Я к прелестям твоей особы подкрасться в сумраке не прочь.

Он замолчал. Затих и Макс. Надо же, кто бы мог подумать! Этот урод наизусть цитирует Бодлера. Откуда? Кто вы, мистер… Макс?

Через полчаса они вышли из дома. Уже и вправду начинало смеркаться.

– Время охоты, – подумал Вадим, – самое оно…

4

Застолье уже миновало ту первую, самую тягостную фазу, когда в большинстве своем посторонние друг другу, удручающе трезвые люди, исподтишка поглядывая по сторонам, с преувеличенной вежливостью угощают соседей по столу стоящими рядом с ними салатиками. Скованность, смущение, неловкие движения и еще большее смущение из-за этой своей неуклюжести, все это, слава богу, ушло в прошлое. Кануло в лету и забылось. Как забылись имена большинства гостей, с которыми Света, как хозяйка вечера знакомила Вику.

Да и на что ей их имена? Расстанемся и не вспомним друг друга. Завтра в толпе я не узнаю ни одного – думала Вика.

Странно, почему из всех однокурсников Светка пригласила только ее? А эти все кто? Откуда? Порой Вике казалось, что это все вовсе и не Светкины друзья-приятельницы, скорее уж ее этого Виктора, кто он там ей – жених? Так, бой-френд? Ей-то, Вике, в принципе какая разница?

Этот Виктор присутствовал здесь как бы виртуально. Место у него было, правда, почему-то не рядом с хозяйкой, а чуть ли не на другом конце длинного стола, и он иногда появлялся на этом месте, чего-то быстро проглатывал, выкрикивал какой-нибудь тост вроде: "Ну, будем толстенькими!" или "Ну, ладно, чтобы у всех и всегда!..", залпом выпивал, и убегал, на ходу зажевывая.

Сперва Вика подумала, что Виктор хозяин, или, по крайней мере директор этого кафе, но Света сказала, что нет, просто у него здесь друзья и вообще "все схвачено". Это обстоятельство объясняло выбор заведения, наверняка не лучшего в городе (хотя Вика и не могла считать себя в этом вопросе знатоком, но кое-где она все же успела побывать, особенно сейчас, с приездом Славика). Да и находилась эта "Ассоль" у черта на куличках, в двенадцатом микрорайоне, где Вика и не бывала-то никогда.

Вообще все это мероприятие свалилось на нее как снег на голову. Никогда они с этой Светкой Полонской особо не дружили. У каждой из них был свой кружок, и интересы их как-то не пересекались. Светка – высокая, шумная, резкая, любила экстравагантные наряды, первая украсила себя модной татуировкой и пирсингом. Вокруг нее всегда было много народу, – она любила быть в центре, и в основном народ был все приезжий, из разных мест области. Светка, видимо, представала перед ними эдаким воплощением столичного духа.

Но дурой она не была. Училась легко, хорошо, а по некоторым предметам так и вовсе блестяще. Это обстоятельство их сближало. Несколько раз они готовились вместе к рефератам. Сблизило их, как будущих историков и совместное увлечение допетровской эпохой, загадкой личности Самозванца, драматичностью судьбы Марины Мнишек. Но личные жизни их лежали совершенно в разных плоскостях.

А вчера вдруг Светлана позвонила и, как будто это было в порядке вещей, пригласила Вику на свой день рождения. Конечно, это можно было объяснить каникулярным временем. Все поразъехались, приходится довольствоваться тем, что есть. Но вот, к примеру, Верка Топтыгина – одна из постоянных Светкиных спутниц, она точно дома. Вика встретила ее на днях и та жаловалась, что приходится торчать здесь, в этом пекле, а все потому, что у родного папочки опять случился облом с деньгами. Веркин папа был предприниматель и все время качался на финансовых качелях: то вдруг лопается от денег, а то бедной Верке не на что в буфет сходить. Ну, и где же эта Верка?

Нет Верки, и спросить об этом Светку как-то неудобно: может, они поссорились. Тогда зачем наступать на больную мозоль. И еще Светка просила непременно привести Славика. Это тоже было странно. Славик, конечно, не иголка, фигура в городе заметная – все же сын одного из самых известных в городе людей, кстати ректора их со Светкой университета. Но откуда она узнала, что Славик и Вика…

Да, собственно, если что и было когда-то, – господи, еще в десятом классе! – если что и было, так это было давно и неправда, чтобы там Славик ни думал по этому поводу. Про школьные дела Светка знать никак не могла, они жили в разных районах города и, соответственно, учились в разных школах. Никому из их общих знакомых Вика про Славика не рассказывала. Два года его не было, она про него и думать забыла. Теперь вот приехал из этой своей Москвы, и всю эту неделю просто покою от него не было. Буря и натиск. Вика, если честно признаться, устала от него и поэтому, услышав Светкино приглашение, даже обрадовалась: может быть эта красавица сумеет переключить на себя внимание ее кавалера.

И вот только сейчас она вдруг задумалась обо всех этих странностях. К тому же Светка никак не демонстрировала, что хотела бы завладеть вниманием Славика. Да и Виктор этот, несмотря на свое постоянное отсутствие, тем ни менее все-таки был здесь, мелькал. А он, похоже, парень серьезный. Как сейчас принято говорить "из крутых". Вряд ли он слишком спокойно отнесся бы к ухаживанию Славика за его подругой. Но Славик и сам не очень обращал на Свету свое благосклонное внимание.

Славику было не до того. Славик, привычно сияя своей неотразимо-белозубой улыбкой, купался в лучах славы. Неизвестно, кем он там был в этом своем МГИМО, провинциал несчастный, может тихо и скромно сидел в уголочке и не рыпался, но здесь он был безусловно гвоздем программы и кумиром почтеннейшей публики.

Славик был нарасхват. Одних, преимущественно девчонок Викиного возраста и моложе интересовали подробности столичной жизни, особенно личной жизни московского бомонда, других – перипетии предвыборной борьбы и послевыборные перспективы в их родном городе. Вперемешку со звоном бокалов и заздравными выкриками раздавалось со всех сторон:

– Слава, – а правда, говорят, что Киркоров сказал, что не будет больше выступать?

– А что, в Москве действительно памятник Цою поставили? А вы видели?..

И только Славик оборачивался, чтобы доложить, что памятник Цою действительно установили на Арбате, хотя и гипсовый, как с другой стороны уже доносилось:

– А правда, что Татьяна Дьяченко развелась с Юмашевым?

– Вячеслав Сергеевич, а вот ваш отец заявил на днях на собрании в Погорелом…

– Славик, а вы видели Максима Галкина? А что, он правда сейчас на "Бентли" ездит?

– А скажите, как вы считаете, Кензо…

– А мне лично Борселино больше нравится.

– Борселино на последнем показе, конечно… Но Кензо все равно круче. А вам как?..

– У Аллегровой, говорят, роман с Шуфутинским…

– А что, у Нагиева…

И Вика решила, что Славика пора выручать.

– Потанцуем? – шепнула она ему на ухо.

5

Бог есть любовь. Любовь правит миром. "Делайте любовь, а не войну" – такой лозунг бросили человечеству хиппи еще в шестидесятых. Войн с тех пор, правда, не стало меньше, но "делать любовь" научились везде, даже в платонической Стране Советов. Что уж говорить про нас, живущих в веселую эпоху перемен. С усердием неофитов и кроличьей торопливостью кинулись мы осваивать заповедную некогда камасутру, и если бы не климат и не контрацептивы, то приростом населения мы далеко переплюнули бы пресловутых китайцев.

Да, именно климат! И не зря я поставил его на первое место. А что же вы хотите, если огромный процент "делателей любви" (мы настолько цивилизовались, что теперь называем их красивым американским словом "fucker"), так вот, так уж получается, что большинство самых активных "факеров" делают эту самую любовь, не ограничивая себя рамками устаревших институтов семьи и брака. А значит и не дома. Потому, что дома жена. Или папа с мамой. Потому что юный "факер" с отдельной квартирой явление пока что скорее уникальное, чем повсеместное. Значит, возникает проблема "где?", где заняться практическим освоением той самой камасутры, если, в отличие от родины ее авторов, у нас на дворе большую часть года то дождь, то снег, то грязь после них. Вот и приходится ловить счастливые мгновенья в случайно и ненадолго освободившихся квартирах, антисанитарных чердаках или заниматься петтингом по подъездам.

И только наше короткое, как секс во время обеденного перерыва, лето, только эти несчастные полтора-два месяца освобождают нас от суетных забот о бренном и зовут в объятия вечной и чистой любви.

Ах, какая это поэзия, господа, оказаться вдвоем с любимым существом под гостеприимным пологом ближайшего пригородного лесопарка. Интимный мрак, таинственный шорох ветвей, тепло нагретой солнцем земли… Запах трав мешается с запахом новейшего средства от пота фирмы Лореаль. У вас кружится голова, сердце бьется в унисон с сердцем вашей избранницы, вы тонете в ее губах, ее груди, ее волосах, ее…

И вдруг яркий свет. И вдруг громкий глумливый смех. И вдруг чей-то грязный ботинок касается вашего обнаженного, беззащитного тела!

Прямо скажем: подглядывать из кустов за брачными играми свих сограждан – это занятие не для джентльменов. Но Вадим с Максом себя к таковым и не относили.

– Так, запиши-ка номер машины! – громко командовал Вадим не имеющему ни ручки, ни бумаги Максу.

Сам он в это время щелкал фотовспышкой, активно перемещаясь вокруг легковой машины, в которой в ужасе застыла застигнутая на месте преступления парочка.

– Документы! Документы приготовьте! – это уже мужику, чья бледная физиономия маячила в глубине салона.

Девица, видимо приходя в себя, начала что-то блеять и дергаться, пытаясь выбраться из-под партнера, все еще находящегося в состоянии ступора. Макс хихикал, стоя позади Вадима. Все протекало штатно.

Они называли это "ходить в курятник" или "щупать курочек". Бог его знает, почему именно так. Промысел этот был сугубо сезонным, но достаточно прибыльным и безопасным. К тому же они не нарушали никаких статей уголовного кодекса. Хотя, конечно, черт его знает, там столько всего понаписано. Во всяком случае, кажется, никому еще не пришло в голову жаловаться на них в милицию. Лучше уж отделаться легким штрафом, чем вытащить на всеобщее обозрение свои маленькие интимные тайны.

– Ну, так что? – продолжал ковать горячее железо Вадим. – Могу я посмотреть ваши документы? И вашей спутницы, кстати, тоже.

– Развели тут, понимаешь, порнографию, – высказал свое справедливое возмущение Макс, – а тут дети ходят. Езжайте вон, в Голландию, и можете себе трахаться там под каждым красным фонарем.

–Хм… – неодобрительно отозвался на эту отсебятину Макс. Он старался держаться строго и официально, видимо изображая из себя некое подобие полиции нравов, которой у нас, по правде говоря, пока еще, как ни странно нет. Нравы есть, а полиции почему-то… – Я долго тут возле вас стоять должен? Штаны бы хоть надели, гражданин. Смотреть же стыдно. Да и не на что, – добавил он вполголоса, обернувшись к Максу.

Тот одобрительно заржал было, но, получив удар локтем в район селезенки, закашлялся.

Мужик лихорадочно задвигался. Видимо сообразил, как нелепо и некрасиво он выглядит. Практика показывает, что надевать на себя брюки, сидя в тесном салоне малолитражки гораздо труднее, чем снимать их.

– Вы бы вышли, – доброжелательно-строгим, почти отеческим тоном посоветовал Вадим страдальцу. – Тут бы вам удобнее было.

Мужик, однако, на предложение никак не отреагировал, видимо из-за природной стеснительности, только усерднее стал брыкать ногами, пытаясь уловить перекрученную штанину. Его подруга даже не пыталась одеться, видимо понимая тщетность этих потуг, и только все натягивала на себя какой-то то ли плед, то ли чехол – в темноте было не разглядеть.

Макс и Вадим стояли рядом и, скрестив руки, с выражением сокрушенной добродетели на лицах в упор разглядывали сцену падения нравов.

Ситуация противостояния порока и добродетели разрешилась мирно и вполне предсказуемо. Незадачливый Дон-Жуан, экипировавшись, наконец, достаточно для продолжения переговоров, вылез из машины и теребя в руках права, которые, впрочем, не спешил отдавать, тоном жалобщика в приемной у прокурора, произнес:

– Может, не надо, а?.. Может так, а?..

Добровольные блюстители порядка на общественных началах сурово молчали, как бы не понимая делаемых им нехороших намеков. Их выдержке позавидовал бы любой лейтенант ГИБДД.

– Я же понимаю, – продолжал делать пассы в их сторону герой-любовник, – я же не отказываюсь. Ну, я же заплачу в конце концов! – перешел он на открытый текст, устав от твердолобости стражей общественной нравственности.

Вадим изобразил на своем лице ироническую усмешку.

– Вот даже как? И сколько же?

Мужик, обрадованный тем, что разговор, наконец, свернул на деловые рельсы, засунул права в карман, а вместо них извлек на свет божий бумажник.

– Вот, все!.. Все, что есть с собой. – замахал он зажатой в руке пачкой денег.

– Все не надо, – усмехнулся Вадим, забирая наличность. – Мелочь оставьте себе. На трамвай.

– Ну, так что, ладно?.. Все? Я поехал?

Вадим милостиво махнул рукой.

Потом, когда машина, завывая на первой передаче, шарахнулась на проселок, ведущий к шоссе, приятели при свете фонарика сосчитали полученный выкуп. Бумажек было много, но все они в основном были мелкого достоинства и вся выручка не дотянула даже до пятисот рублей.

– Вот, блин, зараза!.. Гнида паскудная, – отругал укатившего ловеласа Макс. – Все, гады, на халяву норовят! Ну, кто же с такими деньгами…

– Ладно, – перебил его Вадим. – Не гоношись. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Слушай, ну ты дай их мне, а?.. – заканючил Макс. – Мне бы как раз, а?.. А то, может, больше никто и не подвернется.

– На, заткнись. – Вадим сунул Максу пачку в руку. – Не гунди только. А то других спугнем.

6

Благими намерениями известно, куда дорога вымощена. Ведь предупреждали же добрые люди капитана Хватова: не лезь к ней, не надо. Да и сам он ведь честно собирался домой, к семейному уюту и телевизору. Как же: "Хороший дом. Хорошая жена!".. И что?..

А то, что вот она, сидит рядом, сверкая коленками в темноте салона, а его правая рука как бы сама собой, непроизвольно, не сказавшись левой, так и кочует с рукоятки рычага переключения передач на эти самые коленки. Потом обратно. А потом снова туда же…

А она, сучка, не возражает.

На окончание отчета Хватову, как он и предполагал, потребовался час. И он уже встал из-за стола, довольно потирая руки и разгибая согбенную спину – все, баста! На свободу с чистой совестью. Оставалось только убрать все бумаги и запереть их в сейф во избежание происков вражеской разведки, но тут его незапирающаяся дверь отворилась и в комнату ворвался сержант Махаев или Махно, как тут его все звали за чересчур веселый нрав и склонность к вольному толкованию священных строк УПК.

– Аркадий Валентиныч! Вот хорошо, что вы еще не ушли. Загляните на минутку в пятнадцатый. Шмелев просит.

И черт понес его в пятнадцатый, где кроме Шмелева сидело еще человек пять, в том числе и эта, стажерка, Наташа с такими приятными на ощупь коленками. Там, в пятнадцатом, его встретили как родного и попросили помочь в процедуре опознания. То есть его просили побыть подсадным. Конечно, это не принято, но нужно сейчас, срочно, а где еще они найдут такого подходящего типажа, подходящего и одеждой, и ростом и статью.

Чувствуя себя идиотом, Хватов сел на пустой стул у стены, рядом с двумя похожими на него мужиками, мрачно смотревшими по сторонам.

Ввели потерпевшую, высокую, полную, загорелую бабу лет тридцати с длинным хвостиком – явно рыночную торговку. Шмелев, ласково приобняв бабу за плечи, пошептал ей на ушко, объясняя процедуру, дал расписаться и, сияя как именинник в предвкушении эффектного конца, предъявил ей всех троих.

Наверное не надо было Хватову так нагло пялиться на потерпевшую. Слишком пристальный взгляд раздражает человека и привлекает к себе его внимание. Короче, баба эта, пристально осмотрев всех троих, скорчила злобную рожу и, сделав шаг в их сторону и протянув указующий перст в сторону головы Хватова, возопила:

– Вот он! Вот этот, товарищ милиционер! Он это! Я его, гада, хорошо запомнила. Это он у меня сережки вырывал.

Левой рукой она схватила себя за ухо, видимо до сих пор болевшее после упомянутой процедуры. И хорошо, что Шмелев догадался подойти к ней поближе и придержать за талию, потому что следующее ее движение с головой выдавало желание вцепиться в его, Хватова, волосы. Вероятно в качестве симметричного ответа на разорванное ухо.

Да-а! Если и попадал Хватов когда-нибудь в более идиотское положение, то сейчас он этого не помнил. Он продолжал сидеть, дурак-дураком, переводя растерянный взгляд с разъяренной бабы на Шмелева и обратно. Парни, сидевшие рядом, разом поднялись, как по команде и шарахнулись от него как от оголенного провода.

– Куда, куда?.. – залопотал расстроенный Шмелев. – Махаев, никого не отпускать до моего распоряжения.

– Как же, гражданин начальник, – обиженно забасил один из опознаваемых. Она ж меня не признала, могу идти!

– Сидеть! – заорал Шмелев.

Оба, обиженно бубня, снова заняли свои места рядом с Хватовым.

И вдруг в этом бардаке раздался звонкий и искренне веселый смех. Это та самая стажерка, Наташа, единственная из всех присутствующих, сумела по достоинству оценить юмор ситуации.

– Послушайте, гражданочка, как вас… Елена Васильевна, – начал вносить ясность Шмелев. – Вот этот, которого вы сейчас опознали как бандита, ограбившего вас в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа, это наш сотрудник. Капитан милиции.

– Ну и что?! – обиженно вскинулась потерпевшая. – Как будто уж…

– А то, что в эту ночь опознанный вами гражданин находился на дежурстве. Понимаете? – заорал он, выплескивая на дуру-потерпевшую вполне понятную досаду и не менее объяснимое разочарование. – Он всю ночь тут был. На рабочем месте. Есть соответствующая запись в журнале и свидетели.

– Ну, я не знаю, – пошла та на попятную. – Вам, конечно, виднее. А похож… – с сожалением добавила она. – И пиджак вот тоже…

– Ладно, посмотрите еще раз. Повнимательнее. Нету – ли – тут – Шмелев говорил громко, будто разговаривая с глухой и ударением выделял каждое слово, – кого – ни будь – кого – вы – видели!?

– Нет уж! – не менее громким голосом сказала Елена Васильевна. – Хватит. Вы тут будете надо мной издеваться!..

В воздухе явственно запахло приближающейся грозой, слезами и истерикой.

– О, господи! – с тоской подумал Хватов. – Ну что б мне кончить этот долбаный отчет на пять минут раньше? Ну, в крайнем случае, завтра бы закончил.

Потом, полчаса спустя, когда страсти улеглись и все посторонние были отпущены по домам, Шмелев счел необходимым загладить свой промах и выставил бутылку "Губернаторской". Махно принес откуда-то соленых огурцов, потом его еще сгоняли в гастроном за хлебом, колбасой и банкой рыбных консервов, а Наташа очень красиво сервировала все это на аккуратно постеленной свежей газете.

– Икэбана! – восхитился Шмелев. – Могем же, когда хочем.

Нет, долго они не сидели. Да и Хватов, которому предстояло сесть за руль своей "пятерки", выпил как законопослушный водитель не больше ста, – ну, ста пятидесяти грамм. Так что был вполне трезв и адекватно реагировал на внешние раздражители.

Под самый конец импровизированного застолья, когда уже все дружно ликвидировали следы и наводили порядок, Наташа, близко подойдя к Хватову и в упор глядя своими большими, наивными голубыми глазами, спросила:

– Вы же подвезете меня, Аркадий Валентиныч?

Сумерки опускались на город, пряча в своей тени его мелкие детали и некрасивые подробности. Мимо проплывали башни Комсомольского проспекта, спереди надвигался в ореоле искусственного света торговый комплекс "Европа" – там было людно, шумно и суетно. Миновали его, миновали парк…

– А куда мы едем?

– Ну, ты же сама сказала, что хочешь покататься.

– И куда же мы едем кататься? – теперь это уже не был голос наивной девочки с распахнутыми доверчиво глазами. Она говорила негромко, чуть лениво растягивая слова, но в этой обманчивой расслабленности чувствовалось чуткое напряжение охотника. – Куда нибудь, или так, куда глаза глядят?

– Ага, – согласился Хватов, – куда нибудь туда, куда глаза глядят. А тебя интересует что-нибудь конкретное?

– Да нет, просто я подумала – чем так по городу кружить, может, мы за город прокатимся?

– Хорошая мысль, – согласился Хватов, вспоминая, остались еще у него в бардачке презервативы или нет.

И первый раз тогда его рука, соскользнув как бы случайно, попала на ее колено.

– А скажите, правда у вас Павла Николаевича Сусликом называют? – спросила Наташа некоторое время спустя.

– Хм-м!.. – запершило в горле Хватова от столь неожиданной темы. И воодушевление как-то сразу пропало. Вспомнились слова Кости Безродных. Ох, беда-а!.. – Ну, во первых, может, мы уже на ты перейдем? По крайней мере в нерабочей обстановке… А насчет Павла Николаевича – ну-у… Вообще-то, да. Только это его старинное погоняло. Еще до моего прихода было, так что я не знаю, откуда оно пошло. Может еще со студенческих лет. Так бывает, знаешь…

– А вас… тебя, то есть, извини… Ты в курсе, как тебя называют? Хватом!

– Это я знаю. Ну, это просто – по фамилии.

– Да-а? – протянула Наташа. – А мне показалось, не только.

– А вот интересно, – спросила она чуть погодя, – если бы ты не дежурил тогда?..

– Что? – не понял Хватов. – Когда?

– Ну, когда эту тетку, сегодняшнюю, ограбили. Которая на тебя показала.

– Так я и не дежурил.

– А Шмелев же…

– Ну и что? Что, эта дура кинется журнал дежурств изучать? Или свидетелей допрашивать?

– Так значит, нет у тебя алиби?

– Нет. Кроме жены никто не может подтвердить, что я всю ночь дрых и никуда не выходил.

– Так может?.. – Наташа изобразила на лице страх и отодвинулась от него к дверце.

– Ага! Догадалась? Значит, придется тебя…

Хватов убрал руку с Наташиного колена и, сунув ее за пазуху, вытащил оттуда свой табельный "Макаров", который в спешке забыл убрать в сейф.

– О-о! – протянула Наташа, принимая игру. – Дяденька, не надо. Я больше не буду! И сама все отдам. – добавила она тише, поглядев на Хватова снизу вверх.

– Открой бардачок, пожалуйста.

Они уже выехали за город. Приближался железнодорожный мост. Сразу за ним начинался лесной массив.

Наташа откинулась на сиденье и прикрыла глаза. На губах ее блуждала легкая улыбка. Колено обнимала ладонь Хватова. И ладонь эта двигалась все выше, выше…

7

В любом деле, начиная от спланированного обрушения чьей-нибудь национальной валюты и до мытья полов в казарменном сортире нужен организатор. Именно от него в огромной степени зависит успех мероприятия. Это истина, не нуждающаяся в доказательствах, поскольку и без них известна каждому. Как и то, что если не все, то подавляющее большинство дееспособных граждан предпочитают быть именно организаторами. И, в большинстве своем, к сожалению, совершенно напрасно.

Стать хорошим организатором невозможно. Так же, как, к примеру, стать экстрасенсом. Им нужно родиться. Это талант. Именно поэтому далеко не всякое дело заканчивается удачно. Именно поэтому держатся еще некоторые национальные валюты, а что до сортиров, то, наверное, любой из нас признает, что встречал таковые и с плохо помытыми полами.

Хороший организатор, вопреки распространенному заблуждению, это вовсе не тот, кто носится как угорелый, у кого непрерывно звонит телефонный аппарат и которому некогда не то, что поспать, но даже почистить зубы. Хороший организатор – это в первую очередь педагог, воспитатель кадров, дрессировщик, если хотите. У него всегда нужные люди на нужных местах. И ему достаточно просто приказать, распорядиться, попросить – и все будет сделано, будьте уверены!

Витя-Удав был никудышным организатором. А поскольку дело было поручено именно ему, то, значит, и те, кто поставил его на это место, были не лучше.

Все с самого утра шло сегодня у Вити через пень-колоду. Все валилось из рук и утекало сквозь пальцы. Самая заурядная посиделка в кафе, которое он лично крышевал, до самого последнего момента находилась под угрозой срыва. Утром там прорвало канализацию. Свой человек в СЭС был в отпуске и потому недосягаем. В последний момент успел заглянуть в квартиру. И хорошо, что заглянул. Туда забыли завезти мебель. Ну-у, козлы! И опять пришлось выкручиваться.

Когда Витя узнал, что у машины, которая должна была забрать Шкета с Блохой после дела, полетело сцепление, он только плюнул. Хрен с ними. Пешком доберутся, никуда не денутся. Тем более, что возникла новая проблема: пропали куда-то сами Шкет и Блоха.

И только Светка не подвела. Умница девочка! А это было самое главное. Со всем остальным можно разобраться. И разбирался, ведь! В конце-концов и трубу починили, и дерьмо убрали, и СЭС заткнули, и мебель, пусть и какую попало, но привезли же!.. А что до этих двоих…

Больше всего Удав боялся, что Шкет с Блохой сейчас где-нибудь нюхают клей. Раньше это было их любимым делом. Взяв в бригаду пришлось их от этого дела отучать. И вроде бы ведь отучил: дал пару раз хорошенько, чтобы проняло и пообещал, что если узнает еще когда – на хор поставит и выкинет вон. С тех пор, кажется, перестали, но сейчас, перед тем, что им предстоит, вполне могли и снова взяться за старое. Чтобы снять стресс. Стресс-то они снимут, но окажутся ли дееспособны после этого?

Может быть надо было послать кого-нибудь поопытней? Понадежней? И люди ведь есть. Но жалко. Исполнителей потом придется убрать, и пусть лучше это будут эти никчемные сопляки, чем люди, действительно на что-то способные. А что до дела, то, если все пойдет по плану, то дело у них будет настолько простое, что даже они не смогут его запороть. Лишь бы объявились, наконец. Где их черти носят!?

Занятый решением всех этих проблем, Витя-Удав, тем ни менее, старался не упускать из виду и все, происходящее в кафе. Конечно, ничего особенного произойти там просто не могло. Все, кто находился за праздничным столом, по крайней мере вся мужская половина за исключением самого этого папенькина сынка – Славика, были его, Удава, люди. И сегодня у них была не пьянка. Сегодня у них была работа. Да и внешняя охрана работала на совесть дабы ничто не омрачило день рожденья его Светика.

Нет, в самом деле, надо же, как все удачно получилось! Тьфу-тьфу, конечно, но все же… И, главное, и день рожденья-то ведь настоящий, не фуфловый. И как здорово, что Светка с этой в одной группе учатся.

– Так, сколько там? Ого, уже десять! В принципе уже можно бы и двигать. Где же эти козлы?

Подошел Олег – вышибала, и – тихонько, на ухо:

– К вам там пришли.

Ну, наконец-то! Вот они, шестерки прыщавые. Ну что, на вид вроде не унюханные, не обкуренные. И то слава богу. Так, слегка пивом потягивает, это ничего. Ладно.

– Так, пацаны, вот адрес, – Удав протянул сложенную бумажку. – Берите тачку и дуйте туда. Тачку отпустите, подождете там где-нибудь рядом, на лавочке. Дальше – по плану. Ясно?

– Ага. Денег на тачку дай.

– Что, обнищали? Пропили все? Своих нет? Держите. – И он протянул им бумажку в пятьсот рублей. – Все. Валите. До встречи.

Честно говоря Вике давно уже надоел весь этот праздник. Все было хорошо, прилично, благопристойно даже. Никто пока не напился, никто не лез ни к кому выяснять отношения. Оркестр играл неплохо, правда все больше заезженные шлягеры. Но танцевать было можно. На Славика никто из девиц, включая и Светку, не покушался. Все были по парам, так что Славик, несколько раскрепостившийся после выпитого, беззастенчиво пользовался своим правом монополиста.

А Вике хотелось домой. Она все поглядывала по сторонам в ожидании, когда кто-нибудь начнет собираться и прощаться. Ей было неловко уходить первой. А вот второй или третьей – это ничего.

Но все сидели, как пришитые.

После очередного танца к ним подошла Света.

– Как вы тут? Не скучаете? Пойдемте на крылечко, перекурим.

– Я же не курю, ты знаешь.

– Ничего, за компанию воздухом подышишь. Там уже попрохладней стало.

Вышли. Света и Славик достали сигареты. Закурили.

– Слушайте, – сказала Света после первых затяжек, – у меня к вам предложение. Витя мне квартирку подарил на день рождения. Вот только-только, я там и сама еще можно сказать, почти и не была. Давайте съездим, посмотрим. Может, чего посоветуете. Заодно чуть-чуть и новоселье отпразднуем? А?.. Как вы? А Витя вас потом по домам развезет.