Читать книгу Право первого хода - Сергей Владимирович Голубев - Страница 3

1

Хотите – верьте, хотите – нет, но в сонме ангелов небесных, любящих потусоваться на кончике иглы, имеется и подразделение ангелов-хранителей. Вряд ли попадают туда по блату, слишком уж нелегкая это работа – возиться с нами, грешными и неразумными, вытаскивая нас из передряг и приключений. Может быть даже, это что-то вроде ихнего дисциплинарного батальона, куда посылают проштрафившихся и согрешивших – исправления ради, воспитания и назидания прочим.

Ну и, естественно, как и во всяком дисбате, контингент там подбирается специфический. Разный там, мягко выражаясь, народ. Есть случайно оступившиеся честные трудяги, а есть и прожженные филоны, сачки и очковтиратели – это уж кому как повезет.

Викиной семье со своим ангелом-хранителем повезло. Ведь вот уже восемь лет прошло, а Лариса Андреевна и Анатолий Иванович все еще нет-нет, да вспомнят, как тогда чудом, ну просто чудом их Мариночка не выскочила за этого уголовника. Ну, тогда-то, конечно, переживали, и Лариса Андреевна вместе с дочерью плакала, когда всего за пять дней до регистрации и свадьбы – а ведь уже и гости были приглашены, и помещение заказано с официантами и музыкой, не говоря уж о свадебном платье и прочих мелочах, – так как же было не переживать, если буквально накануне столь торжественного события жениха сажают в кутузку! Да не за кражонку какую-нибудь, тьфу ты, Господи!.. Не за подтирку документов, каковые казусы порой случаются и в приличных семьях, а за самое настоящее убийство!

Ну, потом-то, конечно, разобрались. Особенно, когда с Александром Моисеевичем прояснилось. То есть поначалу тоже не сразу все было ясно, и ох, сколько, если вспомнить, Мариночке от папы с мамой пришлось всякого выслушать по поводу этого ее романа с женатым мужчиной, да еще настолько старшим ее по возрасту. Но ведь вот, воистину, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. И обернулась та, восьмилетней давности, потеря прекрасным крепким браком, своим домом в Цюрихе, двумя замечательными дочурками трех и пяти лет и, в ближайшей перспективе, переездом самих Ларисы Андреевны и Анатолия Ивановича туда, на тучные швейцарские хлеба, на постоянное место жительства.

А не случись тогда этой, как тогда казалось, неприятности?.. Тип этот, Вадимом его, помнится, звали, все равно себя бы проявил: уголовник, он и есть уголовник. От себя, от натуры своей, не уйдешь, будь ты хоть трижды инженер. Да и что это за профессия такая, прости, Господи, инженер!.. Когда-то, давно уже, еще, может быть… Но теперь-то?! Вон они, все эти инженеры, кандидаты технических и прочих наук – кто с метлой, кто на рынке, а кто и в бандиты подался. Этот-то, Вадим, уж точно… Либо сидел бы сейчас, либо такие же "инженеры" зарезали бы где-нибудь в подворотне.

Недавно объявился. Вышел, значит. Просто удивительно, как сейчас снисходительны стали к подобным типам. Раньше за такое – вплоть до высшей меры, а теперь что?.. семь лет каких-то отсидел у государства на шее, и здрасьте вам!.. Нарисовался, обрадовал. С порога выгнать, как следовало бы, конечно, интеллигентность проклятая помешала. Сидел тут, за столом, чай пил, про Марину расспрашивал. Морда совсем бандитская стала, просто страшно. Но пронесло, слава Богу. Ушел. А ведь мог и ограбить!

Вика тоже запомнила этот вечер, это возникшее вдруг в воздухе гостиной физически ощущавшееся напряжение из-за которого стало трудно дышать, говорить, смотреть прямо перед собой – взгляды метались по углам, как перепуганные лучи прожекторов во время воздушной тревоги.

Внешне Вадим мало изменился с тех пор, как Вика видела его в последний раз. Ссутулился немного, резче стали черты лица. Седины может быть и прибавилось, но в светлых, коротко стриженых волосах это было не заметно.

А вот взгляд у него стал другим. Это был уже не взгляд сильного, уверенного в себе мужчины. И не замерший, отрешенный взгляд идущего на смертельный таран камикадзе – именно такой был у Вадима когда Вика видела его в последний раз, в зале суда, когда оглашали приговор: десять лет. Сейчас это был растерянный и ждущий взгляд – взгляд потерявшейся собаки. Большого, породистого, любимого некогда пса, не понимающего, что случилось, где они, его хозяева и почему его все отовсюду гонят…

Да, любимого когда-то. Любила же его Маринка. Да и сама Вика, несмотря на свой тогда более, чем нежный возраст – сколько ей тогда было?.. двенадцать? Сама Вика, если честно, была тогда в Вадима немного влюблена. Было в нем что-то такое… романтичное, суровое, решительное. Сейчас бы Вика в него не смогла влюбиться. Разве можно влюбиться в человека с глазами потерявшейся собаки? Но разве, чтобы испытывать сострадание, нужна непременно любовь?

И тогда, в тот вечер, когда Вадим, совсем недолго пробыв у них в гостях, одевался в прихожей, Вика шепотом договорилась с Вадимом о встрече на следующий день.

И они, действительно, встретились. Вадим ждал ее в условленном месте неподалеку от университета, и в первую минуту, увидев его поникший силуэт в обтерханном, десятилетней давности пальтишке, силуэт замерзшего на ветру, абсолютно никому не нужного человека, в первую минуту, которой ей же самой потом было стыдно, Вика пожалела, что назначила эту встречу.

– Знаешь, – сказал ей Вадим после первых обязательных и никчемных слов, – я вчера еще хотел тебе сказать, как ты изменилась. Я бы ни за что не узнал тебя, если бы мы встретились где-нибудь на улице. Ты стала красавицей. А может, мы и встречались, – добавил он, подумав. – Вполне. Я тут часто хожу.

– Ты там же живешь? – спросила Вика.

– Нет. Мама умерла пока я… отсутствовал. А квартиру мы как-то так и не приватизировали. В общем там уже давно живут другие люди.

– Господи, прости, Вадим, я не знала.

– Да ничего.

– И где же ты?

– Да в общем, так… – он неопределенно развел руками и смущенно улыбнулся. – Везде понемножку. Когда как, короче.

– Подожди!.. – Вика удивленно и испуганно посмотрела на него. Она видела бомжей, вид их всегда был ужасен. А уж запах… – так что, получается, тебе негде жить?

– Ну, что значит, негде, – попробовал отшутиться Вадим, – наоборот. Мир, знаешь ли, огромен и прекрасен. И в нем есть место не только подвигу.

– Что же делать?

Вадим, удивленный ее реакцией, взглянул на нее внимательней и увидел, во всяком случае ему так показалось, что ей вроде бы действительно… не все равно, что ли. Что это она вдруг? Ерунда какая!..

– Да ладно, Вика. – Вадим небрежно махнул рукой. – Не бери в голову. Как говорил старина Карлсон, дело житейское.

– Нет-нет!.. – возразила Вика, которой пришел очень кстати на память один недавний разговор. – Так нельзя. Потом, зима же… Знаешь, Вадим, боюсь обещать, но кажется, есть один вариант…

И вариант не подвел. Встретившись с Вадимом в следующий раз, Вика не стала терять время на пустые разговоры, а сказав:

– Пошли, – повела его как маленького, держа за руку и ничего больше не говоря.

Повела-повела и привела в шикарную трехкомнатную квартиру с мебелью, книгами, посудой. Хозяева этой квартиры уехали, завербовавшись на три года куда-то то ли в Ливию, то ли в Ливан – в общем куда-то туда… А присмотреть за квартирой, а главное за цветами и аквариумными рыбками, хозяйка попросила свою давнюю приятельницу. Приятельница жила в другом конце города, а посему спихнула эту обязанность на свою дочку. Другая какая-нибудь может даже и обрадовалась бы – возникла сама собой, из ниоткуда шикарная "хата", куда можно водить кавалеров. Но то другая, а эта кавалеров не имела. Она была прыщавая и стеснительная. И как-то тихонько, чуть не шепотом, пожаловалась Вике, с которой училась в одной группе, как достала ее эта квартира, в которую надо ездить чуть не каждый день. Да еще раз в неделю прибирать там, полы мыть, а все же три комнаты, а своя-то квартира тоже никуда не делась и она тоже на ней.

Таким образом Вика поймала сразу двух зайцев: обеспечила Вадима прекрасным жильем и надолго, и спасла приятельницу от тяжкой обузы, поручившись ей, что человек, который там поживет, это очень хороший, порядочный человек, и что он будет поддерживать чистоту и порядок, поливать цветы и кормить рыбок как своих родных.

Единственная проблема была в отсутствии у Вадима прописки. Если настучат соседи и придет участковый с проверкой, будут неприятности. Значит, с соседями Вадиму предстояло дружить и ничем их против себя не настраивать.

И Вика навсегда запомнила то, что случилось, когда они пришли в эту квартиру и когда Вадим понял, что, собственно говоря, произошло и КУДА они пришли. Вика увидела то, во что никогда не верила, хотя сто раз и видела в кино: у этого сурового, мрачного мужика с тяжелым, словно запыленным лицом и большими кулаками вдруг из глаз потекли слезы. Вадим стоял посреди комнаты – посреди всей этой совершенно немыслимой, навсегда потерянной и забытой роскоши: мягкий кожаный диван, кресла, книжные шкафы, палас на полу, – посреди этой теплой, уютной комнаты и молча плакал, не только не всхлипывая, но даже не меняя все того же каменного выражения на лице. Словно ледяные глаза его, попав в тепло, начали тихонько таять.

А потом он сказал – негромко, глухо и совсем не торжественно, а словно проталкивая слова через комок, застрявший в горле:

– Вика, я твой должник. Если что-нибудь… Когда угодно, – он откашлялся, – В общем…ты понимаешь. Я для тебя сделаю все, что смогу. И даже если не смогу – все равно сделаю.

Вот о нем-то, о Вадиме, Вика и вспомнила, стоя у запертых дверей своего дома.

2

Все знают так называемый "закон бутерброда", ошибочно относя его к числу законов природы, регулирующих везенье и невезенье. На самом деле тот факт, что пресловутый бутерброд непременно шлепнется маслом вниз, объясняется всего-навсего элементарной механикой с такими простыми понятиями, как центр тяжести и момент вращения. А вот другой закон – закон четности, или, как его еще называют: "закон зебры", известен гораздо меньше, хотя он-то как раз к везенью, равно как и к невезенью имеет самое прямое отношение.

В вольном изложении закон этот выглядит примерно так. Не может быть двух везений или двух невезений подряд. Везенье и невезенье всегда составляют пару. Это очень хороший, справедливый закон, поскольку любая неудача, случившаяся с вами, всегда компенсируется следующей удачей. Беда одна: как "везенье", так и, соответственно, "невезенье" – понятия сугубо качественные. Их количественное выражение данным законом не регулируется.

К примеру, вы можете, опаздывая на работу, в последний момент догнать уже трогающийся от остановки автобус. Это будет везенье. Но, вовремя приехав на службу, вы узнаете, что из всего вашего отдела именно вас включили в список лиц, подлежащих сокращению в рамках проводящейся кампании борьбы за повышение эффективности. Это будет невезение. Парность соблюдена, но, боюсь, вы этого не заметите, поскольку услышанная вами новость напрочь вытеснит из головы память о том, как вам повезло утром на остановке.

В полном соответствии с этим законом Вадиму повезло, и остановленная им на дороге попутка быстро довезла его до самого дома.

Больше всего на свете Вадиму сейчас хотелось выпить грамм сто и лечь спать. Выпить, правда, это он знал точно, было нечего. Не было даже воды. Воду у них по ночам отключали. Пива тоже не осталось, его еще днем выпил Макс. Была оставшаяся от хозяев уксусная эссенция, но это было не совсем то, что сейчас нужно было Вадиму. Впрочем, войдя в подъезд и поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж, Вадим вдруг ощутил такую чугунную усталость, что у него возникла надежда, что удастся уснуть и без спасительных ста грамм.

Однако, человек предполагает… Неумолимый закон чередования удач и неудач действовал четко и стабильно, как механизм кремлевских курантов.

Еще не поднявшись на свою площадку, еще преодолевая последний оставшийся лестничный пролет, Вадим увидел, что дверь в его квартиру завалена чем-то, что издали и в полумраке напоминало большую груду мусора. Помнится, когда Вадим впервые столкнулся с этим явлением, он так и подумал, что это соседи выгребли свой скопившийся по сусекам хлам, да и свалили, почему-то не найдя лучшего места, у него под дверью. Сейчас, прожив тут не один месяц, Вадим точно знал, что это такое. Если это и можно было назвать хламом, то с натяжкой. По крайней мере пока.

Это был сосед из девяносто пятой квартиры, расположенной этажом выше. Сосед был пьян, выгнан по этой причине супругой из дому и пришел, как это уже не раз бывало, к Вадиму в поисках ночлега и утешения. Сейчас он спал, сидя на полу и подпирая входную дверь. Позиция была выбрана стратегически безошибочно. Миновать его было невозможно.

– Гена, – потряс Вадим его за плечо, – подъем. Приехали.

Гена, однако, спал крепко и просыпаться не хотел.

Вадим познакомился с ним еще в самые первые дни после своего вселения. В ту пору он внимательно присматривался к своим соседям, стараясь по возможности запомнить их в лицо, чтобы здороваться, встречая не только на лестнице, но и во дворе, и в ближайшем гастрономе, и на остановке. Люди это любят, а Вадиму никак нельзя было настраивать против себя аборигенов своего подъезда.

Пил Гена уже тогда, и пил, честно говоря, крепко. Не раз Вадим оказывался свидетелем того, как двое-трое дюжих парней бесчувственным мешком втаскивали его по лестнице. Лифта в их шестиэтажке не было и работа, надо сказать, была не из легких. Но от дома и супружеской спальни Гену тогда еще не отлучали. Да и у какой жены, если она в здравом уме, поднимется на это рука, если муж – пусть и бревно-бревном, но приезжает, однако, на новенькой "БМВ" и влекут под белы рученьки его не случайные забулдыги-собутыльники, а охрана. Его, заметьте, собственная охрана во главе с его же собственным водителем.

Короче, в первые дни их соседства Гена был еще крут. Но и падение его с заоблачных вершин проходило по столь же крутой траектории. И первой точкой на этой нисходящей кривой, отмеченной Вадимом, стала первая Генина ночевка в его квартире.

В тот вечер Вадим вышел на лестницу, привлеченный шумом скандала (хотя и понимал, конечно, что лучше бы сидеть ему тихо и не рыпаться), вышел, поднялся немного вверх и увидел сидящего на ступеньках мужика в расстегнутом пальто и с основательно растрепанной прической на неприкрытой ничем голове. Богатая меховая шапка комком грязной ветоши валялась на площадке между этажами. Скандал уже стих, спорящие стороны разошлись и теперь одна из них сидела на лестнице перед Вадимом, слегка покачиваясь взад-вперед и зажимая ладонью расцарапанную кровоточащую щеку.

– Вот, – сказал Вадиму мужик, в котором тот признал, несмотря на потрепанный вид, своего соседа. – Вот так!.. – продолжил тот, и в его тоне были обида и укоризна, будто он уже неоднократно о чем-то таком предупреждал Вадима, а тот… – Видишь, выгнала, сучка. – И качнулся при этом так сильно, что чуть не потерял равновесия. – Ну, и куда мне?..

Вадим постоял, посмотрел, подумал, а потом протянул руку соседу, чтобы помочь тому подняться, и сказал:

– Пошли.

Уложив нечаянного гостя спать на диван, чему тот, надо сказать, не слишком сопротивлялся, Вадим внимательно изучил содержимое его карманов и бумажника. Из паспорта он узнал, что того зовут Геннадий Васильевич Щукин, что ему сорок три года, что женат он первым браком, детей не имеет, а прописан там же, где и проживает, то есть в девяносто пятой квартире дома номер шестнадцать по улице Пионеров. Эта информация Вадима заинтересовала очень мало. Гораздо интереснее было то, что этот богатенький Буратино был просто-таки набит купюрами разнообразного достоинства. Они толстой пачкой лежали в бумажнике, скомканные и мятые валялись по всем карманам, а несколько пожамканных сторублевок выпали у него из-за пазухи когда Вадим снимал с него рубашку.

Вадим как раз последние несколько дней сидел без денег. То есть буквально у него не осталось ни копейки, и никаких поступлений в ближайшем будущем не предвиделось. Уже был доеден последний батон и Вадим просто не счел себя вправе отталкивать руку спасительного провидения. Конечно, он не стал брать все. Он честно оставил хозяину даже большую половину обнаруженной суммы, резонно полагая, что тот никогда не сможет вспомнить когда, где и сколько он спустил.

Того, что он тогда взял ему хватило на полтора месяца. А там как раз дела начали поправляться.

С тех пор этот самый Геннадий Васильевич, а для Вадима просто Гена, не раз и не два пользовался его гостеприимством. Денег, правда, Вадим у него больше не брал. Да и денег у Гены становилось все меньше и меньше.

И вот он снова сидел под дверью, спал, утомленный солнцем, изрядной дозой спиртного, по большей части в последнее время очень низкого качества, а также ожиданием его, Вадима, появления. Спал и не желал просыпаться.

Если так дальше пойдет, – подумал Вадим, – скоро он насовсем у меня поселится.

Очень похоже, что к этому все и шло.

Если человек не умер, а всего-навсего спит, пусть даже и очень крепко, его всегда можно разбудить, было бы желание. Есть много проверенных способов сделать это без членовредительства. Можно дать понюхать нашатырь, можно облить холодной водой, да много чего можно сделать… Вадим обхватил ладонями уши соседа и с силой начал их растирать, в результате чего тот открыл глаза, взглянул на Вадима и довольно внятно произнес:

– Убью ее, тварь!..

Попав, наконец, в квартиру и обнаружив, что выпить нету решительно ничего, а бежать в ночной магазин за бутылкой Вадим не хочет, Гена снова пал духом и окончательно разуверился в разумности всего сущего. Жизнь вновь оборачивалась к нему своей кошмарной изнанкой, и спасение было только в одном – немедленно лечь спать.

Что он и сделал.

Прошло еще совсем немного времени и сам Вадим начал погружаться в сон. Уже Макс настойчиво и неотвязно тянул его куда-то, куда Вадиму идти совсем не хотелось, но куда, он откуда-то знал это, идти все равно придется. А Макс, голосом почему-то соседа Гены, все уговаривал:

– Пойдем. Надо зарыть эту тварь…

Ах, да!.. Они же были на зоне, в мастерской. И как раз конец работы. Все правильно. Вот и звонок звенит. Так что, значит, на построение?..

А звонок все звенел и звенел, чтоб им сдохнуть!.. Да слышу я, слышу… Сейчас, только инструмент приберу.

Вадим открыл глаза. Снова зазвонили. Вот черт, кто бы это мог быть? Вадим натянул брюки и, пошатываясь со сна, побрел в прихожую.

3

Массивную железную дверь, ведущую в подъезд, украшал кодовый замок. Подобные замки, в ряду прочего, давно стали приметой нашего времени – времени войны с террором, так же как бумажные полоски крест-накрест на окнах – времени другой войны, Отечественной. Да и толку, честно говоря, что от того, что от другого… Впрочем, речь не об этом.

В данном случае замок был чистой фикцией. Он был сломан, сломан давно, и Вика об этом прекрасно знала. Поэтому она просто потянула тяжелую дверь на себя. Дверь нехотя открылась.

Вадим, конечно же, уже спал. Звонить пришлось долго. Наконец, он открыл, босой и голый по пояс, и долго смотрел на нее, похоже не узнавая спросонья.

Наконец он тряхнул головой, отгоняя остатки сна и, сказав: – Проходи, – отошел от двери, пропуская ее в прихожую.

– Так… – сказал Вадим, заперев за ней дверь, – Тут у меня, – он кивнул головой в сторону одной из дверей, – человек спит. Соседа пьяного жена выгнала, – счел он необходимым пояснить сказанное. – Пойдем на кухню. Там вроде в чайнике вода оставалась. Сейчас вскипячу, кофейку выпьем. А то я что-то никак не проснусь.

На кухне он посадил Вику к столу и, проверив предварительно наличие воды в чайнике, поставил его на конфорку. Вскоре чайник уютно зашумел. Воды там видать, и вправду оставалось немного.

– Рассказывай, – сказал Вадим, сев, наконец, напротив.

– Ужасная история, Вадим, – начала Вика. – Меня сегодня, то есть вчера уже, конечно, – поправилась она, – меня пригласили на день рождения. Я там была с одним своим знакомым, его Славик зовут…

Вика рассказывала спокойно, стараясь не путаться, не торопиться и не повторяться. Она репетировала этот рассказ пока шла сюда от своего дома. Поэтому заняло все это совсем немного времени. Даже слегка обидно: все, что с ней произошло за последние три часа, уложилось в трехминутное повествование.

Но Вадиму, похоже, этого было достаточно.

– Так, ясно, – сказал он, когда Вика закончила. – Посиди тут минутку. Пей пока кофе. Я сейчас.

И вышел из кухни.

– Значит, так: – сказал он, вернувшись, – я сейчас вызвал такси. Будет где-то минут через пять-десять. Поедем.

– Ага… – несколько растерянно произнесла Вика. Она пока что только успела рассказать о том, что произошло. Попросить Вадима она еще ни о чем не успела, и, пока он уходил, как раз прикидывала, в какой форме удобнее всего приступить к этому.

– Скажи-ка мне пока, – попросил ее Вадим, снова усаживаясь напротив, – Славик этот, это кто такой?

– Ну, его фамилия Ордынцев, – начала Вика. – Мы с ним в школе в одном классе учились. Он сын того самого Ордынцева…

– Какого – того самого?

– Ну как, какого?.. Ты что, не здешний, что ли? На улице плакаты видел? Листовки всякие предвыборные?..

– А-а!.. Ну, да… Вроде припоминаю. Так он в губернаторы лезет, что ли, этот Ордынцев?

– Ну, в общем, можно сказать и так. – Вику несколько покоробил тон Вадима. К Ордынцеву она относилась неплохо, и не только потому, что он был отцом Славика. Такого ректора еще поискать, да и вообще…

– Ясно, – закрыл тему Вадим. – А день рождения-то у кого был? Кто такая эта подруга?

– Светка Полонская. Мы с ней в одной группе…

– Понял, – перебил ее Олег. – А ее приятель?

– Я его не знаю. Первый раз видела. Здоровый такой парень. Виктор его зовут, а фамилию я не знаю.

– Значит, они как ушли, так и с концами?

– Ну да. Я, знаешь, подумала, что Славика могли убить, спутав с этим самым Виктором. Никто же не знал, что мы туда поедем.

– Возможно, – согласился Олег. И тут же воскликнул, вскакивая: – Ага! Это за нами.

Из комнаты доносилась трель телефонного звонка.

Дорогу Вика, как ни странно, запомнила и они доехали довольно быстро, ни разу не заплутав в темноте. Такси отпустили не доезжая до дома. Во двор вошли пешком.

– Так, значит, ты где-нибудь здесь посиди неподалеку, чтоб сама входную дверь видела, а тебя было незаметно, – инструктировал Вику Вадим. – Эх, жаль, телефонов нет, ни у тебя, ни у меня. А то могла бы позвонить в случае чего. Ладно, так прорвемся. Держи-ка вот, – он протянул Вике ключи.

– Что это? Зачем?

– Так, на всякий случай. Там же у меня человек заперт остался. Ты уж его, если что, выпусти, не забудь. Ну и вообще, рыбки там, в общем, сама знаешь… Ладно. Пошел.

И он пошел, сутулясь и не оборачиваясь.

– Господи, помоги, Господи, помоги… – шептала Вика ему вслед.

Та-а-ак… Ну и ну!.. Надо же так искромсать человека. Родная мать, поди, сейчас не узнает. Вадим стоял, сокрушенно покачивая головой, над изуродованным телом Славика, лежащим в начавшей уже подсыхать луже крови.

– Да-а!.. Ну что же, однако… произнес он вслух. – Пора, однако, за дело.

Он прошел в ванную и нашел там сиротливо болтавшееся на гвоздике полотенце.

– Сойдет, – одобрил он.

Нож он нашел быстро. Большой раскладной нож с выбрасывающимся лезвием, довольно тупым, кстати, и стопором. Вадим аккуратно вытер его полотенцем и бросил на кровать.

Теперь – сумочку.

Сумочки нигде не было. Ее не было ни в гостиной, где Вадим обшарил и шкаф, и стенку, благо они были практически пусты, снял сиденье с дивана и долго шарил под ним самим, пачкаясь в пыли. Не было сумочки и на кухне, как не оказалось ее ни в ванной, ни в туалете, ни в прихожей. Ту комнату, где произошло убийство и где лежал труп, Вадим оставил напоследок, надеясь найти эту проклятую сумочку где-нибудь в другом месте. Не вышло.

В той комнате – видимо, спальне, стояла большая кровать, и, поскольку никакой швабры и никакого веника в квартире не обнаружилось, пришлось опять ложиться на пол и протискиваться под нее самому. И тщетно. Сумочки там тоже не было. Вадим снял с постели смятое покрывало под которым не обнаружил ничего, кроме голого матраса. Там не было не только сумочки, там не было ни простыни, ни одеял, как будто на ней никто и не собирался спать, как будто это была бутафория. Вадим вспомнил, что он вообще нигде никакого белья не обнаружил.

– Ах, да!.. – произнес он вслух. – Ее же только что купили. Еще не обжились. Понятно.

Однако, это все было пустое. Главного это не меняло и не отменяло: сумочку надо было найти во что бы то ни стало, а ее проклятой, нигде не было.

В тумбочках, стоявших в почетном карауле с обеих сторон изголовья, причем одна из них, пострадав во время драки, лежала на боку и была вся измазана кровью, в тумбочках сумочки тоже не оказалось.

Наконец, осталось одно место, одно-единственное, где Вадим еще не успел посмотреть, и куда заглядывать ему совсем, честно говоря, не хотелось. Предстояло обшарить сам труп и место на полу под ним. Он, конечно, вполне мог лежать на этой самой сумочке. Да, судя по всему, так оно и было. Раз больше ее нигде не было. А ведь где-то же она должна была быть. Ну, правда, разве что… Разве что ее прихватили с собой убийцы. Или убийца. Но Вадиму почему-то казалось, что тут был не один человек. Он и сам не знал, почему. Казалось, и все.

– Но зачем она им могла понадобиться? – рассуждал про себя Вадим, стараясь не столько докопаться до истины, сколько отвлечься от того, что ему предстояло сделать. – Гораздо проще было вынуть то, что там лежало – ну, деньги там, ключи, паспорт, телефон, чем забирать саму сумочку. – Ему пришлось встать в скользкую лужу, иначе к трупу было просто не подобраться. – Вот, – ворчал он тихонько, – теперь туфли придется мыть.

Он ухватил тело покрепче за плечи и рывком перевернул на бок. Черт! Там было пусто.

– Ладно-ладно!.. Попробуем с другого бока, ну-ка!..

Увидев подъехавшую к подъезду машину, Вика не сразу сообразила, что произошло. Это были обычные "Жигули", и подъехали они тихо, скромно, без сирены и мигалки. И только когда двое человек вышли из машины и шагнули в круг света, образованный лампочкой, свисавшей с козырька, Вика увидела, что они в милицейской форме.

Вика почувствовала холодок на спине и тошную слабость. Она зажмурилась и закрыла лицо руками. Это было – все…

Это была катастрофа, и она уже ровным счетом ничего не могла сделать, чтобы хоть как-то помешать случиться тому, что сейчас должно было произойти.

– Стоять! Не двигаться! Руки за голову.

Вадим как раз, стоя в луже крови, с кряхтеньем переворачивал тяжелое тело Славика на другой бок. Видимо шум крови в ушах, прилившей к голове из-за неудобной позы, и собственное дыхание заглушили звук осторожных шагов в прихожей. Неожиданный крик взорвал напряженную тишину. Вадим вздрогнул и выпустил плечи Славика. Тело упало, негромко стукнувшись головой об пол.

– Твою же репу!.. – сквозь зубы выдохнул Вадим, не торопясь разгибаться.

Медленно повернув голову в ту сторону, откуда кричали и где была дверь в комнату, он, глядя снизу вверх, увидел двоих в форме. В руках у обоих были пистолеты, и направлены они были в его сторону.

Вот так, и сумочку не нашел, и сам влип, как последний…

Медленно, оставляя кровавые следы, он подошел к этим двоим и протянул руки.

Когда его вывели на крыльцо, Вадим знал, что Вика его сейчас видит. Он не догадывался, что столь же внимательно за ним наблюдают еще две пары глаз.

– Ну все-таки, черт возьми, интересно, где же эта дурацкая сумочка? – думал Вадим, садясь в милицейскую машину.

4

Где находится Викина сумочка хорошо знала Света. В тот самый момент, когда Вадим безуспешно ломал себе голову над этим вопросом, сумочка мирно висела на вешалке в прихожей квартиры Виктора, Светкиного приятеля, известного в определенных кругах под кличкой Удав.

Как-то на днях, когда Света и Виктор мирно отдыхали после утомительных и бурных минут любовных утех, Виктор спросил:

– Слушай, Свет, ты же такую, Шубину, знаешь?

– Шубину? Постой, это Вику, что ли?

– Кажется, да.

– Ну, мы же с ней вместе учимся.

– Ты с ней дружишь?

– Ну, так… – неопределенно пожала плечами Света. – А что?

– Не хочешь ее на свой хэппи бездей пригласить?

– Ну, вообще-то я не планировала. И вообще, мы же с тобой договаривались… Или ты забыл?

– Да, я помню, интимный ужин при свечах, и все такое… – Виктор помолчал. – Тут такая штука… В сентябре мы с тобой смотаемся на Багамы.

– Куда? – перебила его Света. – На Канары, ты хотел сказать?

– Да нет, что – Канары? Канары дешевка. Туда сейчас всякая рвань ездит. Багамы – это класс. Мне один рассказывал…

– Подожди, у меня же занятия начнутся.

– Да ладно, пропустишь недельку, что с тобой случится? Я-то вообще хотел сейчас, но сейчас не получается. Чуть попозже. Вот там у нас с тобой будет все, что хочешь. И интим, и свечи… Ну что, съездим?

– Ну-у, дава-а-ай!.. – протянула Света, томно потягиваясь и обнимая большое, сильное тело Виктора.

– Ну вот, – продолжил тот, не отвлекаясь на ласку, – а сейчас мы твой день варенья организуем в "Ассоли"…

– В этой дыре?! – возмутилась Света. – Не хочу.

– Ну, не такая уж и дыра, – обиделся Виктор. – Зато там будет полный порядок. Там же народ весь свой. А ты пригласи эту свою Шубину.

– Зачем? Мне вовсе не хочется…

– А на Багамы?.. – вкрадчиво спросил Виктор.

– На Багамы хочется.

– Значит, давай договоримся так, – Виктор сел и посмотрел на нее сверху вниз. В голосе его появилась строгость и непреклонность. – Сейчас ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, а на Багамах все будет так, как захочешь ты. Ну, договорились?

– Ну вот еще… – по инерции продолжила было капризничать Света, но, взглянув на приятеля, осеклась. – Ну, ладно, ладно!

– Вот и ладушки, – улыбнулся Виктор. – И вот еще что. У этой Вики Шубиной есть приятель, Слава. Когда будешь эту Вику приглашать, обязательно скажи ей, чтобы она вместе с ним приходила. Понятно?

– Ни капельки! Тебе кто нужен, Вика или этот ее Слава?

– Слушай, ну что ты пристала? – возмутился Виктор. – Договорились же. Ну ладно, – помолчав продолжил он, снова ложась рядом со Светой и ласково обнимая ее. – Тут такая история. Любовь-морковь… Короче, этот самый Слава запал на эту твою Вику, просто подыхает от любви. Того гляди руки на себя наложит.

– Да ладно, – протянула недоверчиво Света, – сказки все это. Кто сейчас…

– Как это, ладно?! – возмутился Виктор. – Что значит, сказки? А мы с тобой?..

– Ой, да бросьте, щас умру! Тоже мне, Ромео, – она поцеловала Виктора. – Ну, давай-давай, продолжай. Не отвлекайся. Мне же интересно. Люблю, когда про любовь!..

– Так вот, слушай, – сам начиная увлекаться, фантазировал Виктор, – я-то этого Славу не знаю, не имею, так сказать, чести быть знаком лично… да… Ну есть, короче, у него близкий друг. Вот он этому близкому другу и пожаловался, что жизни, мол, нету ему от этой любви. А Вика эта, сучка… ну, короче, она целку из себя строит. Ну, типа, недоступная вся из себя такая. Ну, ты понимаешь, да?

– М-мм, угу… – промурлыкала Света.

– Во-от… Ну, этот друг, значит, меня и попросил помочь.

– Это как же? Ноги ей подержать, что ли?

– Да нет, ну, ты скажешь, тоже… Просто устроить надо, чтобы они в подходящей обстановке остались вдвоем. Ну, и чтобы им никто не мешал. И все будет тип-топ. А если не будет, то значит, сам виноват. И пускай тогда с собой кончает на здоровье. Верно? Таким и вовсе на свет рождаться не надо, которые… ну, короче, тогда тут уже ничем не поможешь.

– Та-ак, ну и что же?..

– А вот, слушай…

Все получилось, как было задумано. Света вприпрыжку выскочила из подъезда, радостно улыбаясь и размахивая Викиной сумочкой. Виктор ждал ее, стоя у машины.

– А это что? – спросил он у нее, указывая на сумочку.

– А!.. это… это я прихватила, так, на всякий случай. Чтоб она в случае чего не убежала. Не пойдет же она без нее.

Света хихикнула и бросила сумочку своему кавалеру.

– Держи. Завтра подбросим. Она ни о чем и не догадается.

– Ага… – растерянно согласился Виктор. Он не знал, как отнестись к этому поступку своей подруги. Может, конечно, оно и ничего… А с другой стороны, это вроде как не предусматривалось. Но ведь всего и не предусмотришь, верно? В любом случае, что сделано, то сделано. Не идти же теперь обратно, чтобы вернуть эту злополучную сумочку. – Ладно! – решил он. – Сойдет. Какая, к черту, разница?

Ни в какое кафе они, конечно, не поехали. Да там их и не ждали. Поехали они к Виктору. Квартирка у него была не чета той, в которой вдвоем с бабушкой проживала Света, и уж, конечно, ни в какое сравнение не шла с этой трущобой, где они оставили эту пару голубков. Вот так-то, милая Вика, не все же тебе в девушках ходить. Ничего, еще спасибо мне скажешь!

Виктор, правда, был какой-то смурной, чем-то озабоченный и на Светкины заигрывания никак не реагировал. Он поглядывал на часы, на телефон, который положил на журнальный столик, и то ходил по комнате, то садился в кресло перед этим самым столиком, на котором кроме телефона стояла большая початая бутылка виски, и наливал себе в пузатый бокал по чуть-чуть янтарного напитка.

Быстро поняв, что Виктору не до нее, Света забралась с ногами на диван и включила телик. Найдя музыкальную передачу она успокоилась и расслабилась. Пусть себе нервничает, ее-то какое дело. Она свое сделала.

Несколько раз просыпался, издавая приятную мелодию, телефон. Виктор хватал его, но по нему видно было, что это все не те звонки. Отвечал он всякий раз односложно:

– Нет еще пока. Жду.

И снова клал телефон на место.

Наконец, где-то через час, позвонил и тот, кого он ждал.

– Так, – сказал Виктор, – ну наконец-то. Ну, и что?

Он послушал, что ему ответили и, похоже, остался доволен.

– Ладно, молодцы! С меня премия. Значит, завтра, как условились. Все, пока.

После этого он сам позвонил кому-то.

– Это я. Ну, все. Порядок, – помолчав и послушав, что ему там говорил невидимый собеседник, он добавил: – Да нет, не думаю. С чего бы? Все нормально. Да. До завтра.

Он отключился. Со вздохом облегчения швырнул телефон обратно на столик, и, наконец, обратил свое благосклонное внимание на Свету.

Ну вот!.. Сделано. Отпустило, наконец. Теперь можно и расслабиться!

– Ну, Светик ты мой, дорогой, – проговорил он, задыхаясь, между поцелуями, – ну, я тебя сегодня замучаю.

Светка счастливо засмеялась, обнимая его за шею.

И он таки сдержал свое слово.

Под утро, оба измочаленные, уставшие, опустошенные, опорожнившие между делом, ту самую бутылку, что стояла прежде на столике, а теперь валялась, такая же пустая, как и они сами, где-то в углу комнаты, они не то, чтобы спали, а так, тихо дремали, не выпуская друг друга из объятий. И тут снова проснулся этот чертов телефон.

Виктор, вскочив, схватил трубку.

– Ага, ясно! Ну, вот и замечательно. Запомнили его? Ах, даже сфотографировали? Ну, вообще молодцы. Значит, не перепутаете, потому что я-то там светиться не буду. Ну ладно, вы люди надежные, сами справитесь. Все, ни пуха!..

– Ну, вот и все. Наше с тобой дело сделано. Теперь за работу возьмутся другие, – сказал он, обращаясь к Свете.

– Какое дело? – не поняла она. – А когда мы к Вике поедем?

– Радость ты моя! Никуда мы не поедем. И вообще, забудь про Вику. И про то, что сегодня вечером было, тоже забудь. Поняла? Мы с тобой, если что, отвезли их, куда они попросили, и все. Ясно? Дорогу ты не помнишь. Ее этот, Слава, показывал. Отвезли и уехали. И все. И больше ничего мы с тобой не знаем. Ты поняла меня, радость моя? – настойчиво спросил он. – Ничего не напутаешь?

– Я ничего не поняла, – тихо и испуганно сказала Света. – Что с Викой?

– А ничего. Все!.. Кранты. Нету больше этой Вики. Одной Викой на свете стало меньше. Но мы же не будем по ней плакать, правда?

– Подожди. – Света отстранилась и села. – О чем ты?.. Ты что?.. Что ты с ней сделал?

– Я?! – возмущенно повысил голос Виктор. – Как я мог с ней что-нибудь сделать, если я был тут, с тобой? Или ты забыла? Ну, давай повторим.

Он сделал попытку обнять Свету, но она выскользнула из его рук и, поднявшись с дивана, отошла в другой угол комнаты.

– Что с Викой? – голос ее напряженно дрожал.

– Ну что, скончалась Вика. Мир ее праху, и все такое…

– Ее убили?

– Слушай, ну какая тебе разница? Она что, подруга твоя лучшая? Ты, вон, ее даже и приглашать-то не хотела.

– Ага!.. Ты меня уговорил. Ты все врал мне, да? Насчет их любви и все такое…

– Насчет любви – нисколько. Славка этот точно втюрился в нее по самые уши. И рад был, конечно, до усрачки, когда мы их там оставили. Может, даже, и правда воспользовался случаем…

– Ничего не понимаю! – в отчаянии закричала Света. – Ну и что?!.

– Да ничего. Попользовался и убил. И все дела.

– Но этого не может быть.

– Почему? Завтра весь город только об этом и говорить будет. Сама услышишь. Вот негодяй какой! Зарезал такую хорошую девушку по пьянке. А еще сын кандидата в губернаторы!

– Так вот оно что, – медленно и очень тихо проговорила Света. – Это значит, из-за этого все, да?

– Ну, понятно, что не просто так. Если эта гнида Ордынцев победит на выборах, он Папу по стенке размажет. И нам всем мало не покажется.

– Какого Папу?

– А, ну ты же не знаешь… Зуева. Я же у него в команде. Теперь, считай, все! Теперь он как по рельсам… Этот Ордынцев теперь хрен когда отмажется. А кто ему эту беду устроил? Считай, что мы с тобой. Поняла? Нам теперь с тобой… – он махнул рукой, блаженно улыбнулся и прикрыл глаза. – У нас теперь… что там – Багамы-хуямы всякие, икру ложками жрать будем, в шампанском купаться! Хочешь унитаз золотой? Будет!..

– Значит, мы с тобой теперь убийцы? Так получается?

– Да Бог с тобой! – замахал руками на нее Виктор. – Ты что, глупая, что ли? Русского языка не понимаешь? Я же тебе говорю, это Славка ее того… кончил, короче. Ясно?

– Сволочь, – тихо и очень внятно произнесла Света. – Какая же ты сволочь. Господи, что же я наделала!

Она опустила голову и закрыла лицо руками. Виктор шагнул к ней, взял за плечи. Она яростным движением стряхнула с себя его руки, на миг замерла, пристально глядя в эти серые, большие, еще час, да какой час! еще десять минут назад такие любимые глаза, потом вдруг развернулась и молча, сильно ударила его по щеке.

Виктор не успел среагировать. Не ожидал. Удар получился хлесткий. Он схватил ее за руку, притянул к себе. Правой рукой обхватил ее горло. Надавил.

– Ты что это, сука? С ума сошла? Я же тебя просто придавлю сейчас, ты и не вякнешь.

Он еще сильнее стиснул пальцы. Света задергалась, вырываясь, но безуспешно.

– Ну, будешь еще рыпаться?

Он толкнул ее и она упала на пол.

– Ты учти, – тихо, почти задушевно, проговорил Виктор, глядя на нее с высоты своего роста, – ты или с нами, или против нас. Если с нами, все будет, как я сказал. Если против… Ну, тогда с тобой будет то же самое, что и с этой твоей Викой. Ты меня поняла?

Света приподнялась. Теперь она сидела на полу, опираясь на руки и глядя куда-то мимо Виктора.

– Ты поняла?! – громче спросил он.

Она все молчала.

– Ладно, подумай. Я сейчас уйду. Мне надо… А ты подумай. И учти на всякий случай: ты в этом деле по самые уши. Если что…

6

Ошибался Виктор, ох, как ошибался – несчастная жертва недобросовестности и дезинформации. Жива была Вика. Как говорится, живее всех живых. И хотя спасло ее исключительно слепое стечение обстоятельств, ни радости, ни благодарности судьбе она не испытывала. Напротив.

То, что сейчас случилось, подкосило ее едва ли не больше, чем случившееся перед этим. Там она была просто жертвой, пассажиром сошедшего с рельс поезда, сейчас же она послала Вадима, из-за нее он оказался там, а значит из-за нее… Никто не усомнится в его виновности, что бы он там не говорил в свое оправдание. А что он может сказать? Что это не он убил Славика? И все? И все. Про нее, Вика была в этом уверена, он не скажет ни слова. И значит опять ему придется отвечать за чужой грех. В том числе и за ее. Как она могла забыть сумочку? Если бы не это… Ах, если бы не это!

Опять она брела по пустым еще предутренним улицам. Брела, механически переставляя ноги; старческой походкой, всей поникшей фигурой она напоминала в потемках одну из тех нищенок, что как раз в эту пору обычно выползают из своих тараканьих щелей и обходят дозором мусорные баки.

Но Вика возле контейнеров с отходами не останавливалась, не трогали ее и пустые пивные бутылки на газонах, несобранный урожай которых еще дожидался чьих-нибудь хозяйских рук и верного глаза. Вика брела к дому.

Впрочем, к какому дому? Не было у нее больше дома. Теперь он превратился в западню. Сумочка, проклятая сумочка! Ведь Вадим так и не вынес ее. Не сумел найти? Ну, эти-то сумеют…

И, может быть, тогда она сумеет все же доказать, что Вадим тут не при чем. Может быть, сумеет… А может, тогда уж и не стоит ждать, пока придут за ней? Какой смысл? Самой… Самой прийти и все рассказать, как было. Может быть, все же удастся уговорить, заставить их искать настоящего убийцу. А с другой стороны, зачем им?.. Зачем, когда все и так ясно. Вот Вадим, которого взяли прямо возле трупа, вот она, чей паспорт отчего-то валяется где-то там же. Сама пришла?.. Ну, так и что? Понятное дело, видит, что все равно деваться некуда, вот и решила… Что? Ну как, что? Обмануть следствие, направить его по ложному пути.

А она все шла и шла, и мысли мешались у нее в голове, и невозможно было прийти к какому-то выводу. Ясно было только одно: жизнь – прежняя, привычная, счастливая и спокойная, эта жизнь кончилась. Начиналась борьба за существование. И первым шагом в этой борьбе было – уйти из дома, где оставаться стало опасно. Это самое первое. Все остальное – потом.

Потом все-таки ведь что-то должно же проясниться, казалось Вике. Впрочем, она понимала, что наверное ошибается.

Легко сказать – уйти из дома. А как это сделать? То есть, именно практически: как обставить этот свой уход? Сказать родителям, что ей нужно уйти? Господи, да тут такое начнется! Нет-нет! Это совершенно невозможно. Придется тайком, тихонько, не прощаясь. Нужно будет записку оставить, чтобы не искали. А главное, нужно будет взять денег. У нее же нет ни копейки.

Дома ее встретили в общем нормально. Спросили про ключи. Сказала, что забыла, что сегодня заберет. Потом, сославшись на усталость, ушла в свою комнату. Где-то через час мать должна уйти на работу. Потом отец закроется у себя в кабинете – что он там делает: учит немецкий, читает какой-нибудь детектив или просто спит, Вика не знала. Главное, она сможет беспрепятственно войти в их спальню, где в бельевом шкафу хранятся их скромные сбережения.

Что она и сделала через полтора часа. Пять тысяч рублей теперь лежали в ее старой сумочке. Туда же она положила ключи, что передал ей при расставании Вадим, туда же перекочевал и запасной комплект ключей от их квартиры после того, как она тихонько закрыла ими входную дверь. Оставалось только одеться соответствующим образом: джинсы, фланелевая рубашка, кроссовки. Все, обратной дороги не было, а пути вперед она не видела и не знала.

Впереди был туман, и где-то там была пропасть в этом тумане.

7

Света была девушка темпераментная. Среди ее предков, правда по материнской линии, были и горячие кавказские горцы, каковым обстоятельством Света даже немного и гордилась. Именно у таких людей от любви до ненависти один шаг. И похоже было, что Светой этот шаг пройден.

Честно говоря, она не знала, да и не задумывалась, что именно страшнее всего поразило ее – убийство Вики Шубиной, с которой она вот только вчера вечером сидела за одним столом, или то, что любимый человек просто-напросто использовал ее как безмозглого червяка в качестве наживки. То, что он и раньше мог так же всего лишь использовать ее для удовлетворения своих естественных физиологических потребностей, в качестве, грубо говоря, не более, чем сосуда для избытка спермы – это ей никогда не приходило в голову. Да и потом, еще неизвестно, кто и кого использовал. Света, как уже было сказано, была девушкой темпераментной.

Некоторое время Света стояла, яростно сжав кулаки и молча смотрела в сторону двери, ведущей в прихожую, откуда только что донесся звук запираемого замка. Это ушел куда-то Виктор. Что ж, ей здесь тоже больше нечего делать. Тут она обнаружила вдруг, что стоит почти голая и кинулась собирать разбросанные по всей комнате вещи. Надо было быстро одеться и уходить. О том, что она будет делать дальше, Света пока не задумывалась. Как и Скарлетт О"Хара она резонно считала, что об этом она может подумать и завтра.

Света подошла к зеркалу. Боже! Ну и видок после весело проведенной ночи. Надо привести себя в порядок. Все, что нужно лежало тут же, под зеркалом. Все это было ее, все эти кремы, тушь, помада, лосьоны и еще множество всего – маленькая походная лаборатория алхимика. Все необходимое для превращения такого вот кусочка дерьма, – подумалось ей, – в сверкающий золотой самородок. И все это придется оставить тут. Этому козлу на память. Можно было бы забрать, нечего всяких посторонних шлюх баловать, да жаль, положить не во что. Она-то сюда явилась с пустыми руками. Впрочем, подождите-ка, почему – с пустыми? Что-то у нее в руках было…

– Ах, ну да!.. – Света выглянула в прихожую. Вот же она висит, Викина сумочка. Это же она сама утащила ее, чтобы… Господи!.. Надо же, вот дрянь хитрожопая! Ну, так что ж теперь?.. Может, взять ее? Вике она вроде, уже…

Света протянула руку, и тут же отдернула ее, словно обжегшись. Нет! Пусть висит. И вообще, хватит. И это добро пусть остается. Что она, мелочевка такая, чтобы все эти тюбики, баночки, помады как сорока к себе тащить? Ничего, дома у нее достаточно…

А этим пусть этот козел пользуется. Пусть, сволочь, губы себе красит!

Она снова подошла к зеркалу. Так, плевать! Сойдет до дома добраться. Сейчас губы накрашу…

Закончив с этой процедурой, Света повертела в руках помаду и решительно, поперек всего зеркала, крупными, корявыми ярко-красными буквами написала: КОЗЕЛ!!!

Совершив этот акт, она размахнулась и со всей силы бросила цилиндрик с помадой в стену. На светлых тисненых обоях осталось небольшое красное пятно. Хотелось сделать что-нибудь еще, в ней начал просыпаться инстинкт разрушения. Хотелось подобно Маргарите бить люстры и громить рояли, хотелось с упоением рвать в клочки эти простыни, хранящие запах ее пота, крушить мебель, слышать восхитительный звон сыплющихся стекол… Света тяжело вздохнула. Разрушительный инстинкт боролся в ней с инстинктом самосохранения, и последний победил.

Да, что поделаешь! Ей-то не светит улететь отсюда ко всем чертям подобно той же Маргарите, и никакой Воланд не поможет ей, когда придет за ней Виктор, страшный в гневе.

И Света спокойно пошла в прихожую.

Минут через десять, устав бессмысленно бегать по комнатам в поисках неизвестно чего, Света села на стул и попыталась успокоиться и взять себя в руки.

Да! Она оказалась в западне. Входная дверь была заперта. И заперта на ОБА замка. Верхний можно было открыть изнутри, да и закрывался он без ключа, достаточно просто захлопнуть дверь, а вот нижний… И не выломаешь, дверь железная.

И что же делать? Позвонить куда-нибудь… Так не с чего! Въехав в эту квартиру, Виктор не стал ставить городской телефон. К чему, когда есть мобильник? И ведь это она сама – сама! – посоветовала ему… Боже! Какая дура!.. Еще и словцо нашла в качестве аргумента, "анахронизм", хорошее слово, умное, сразу видно университетское образование… Идиотка!

Ну ладно, ладно… Делать-то что-то надо! Кричать? Откуда? С балкона? Она вышла на лоджию. С высоты десятого этажа хорошо просматривалось пустое в этот ранний час шоссе, пустырь за ним, краны новостроек на краю пустыря. Прохожих было не видно. Выйти в прихожую и орать там, пока соседи не сбегутся? И что она им скажет? Они еще милицию вызовут. Нет, пожалуй, милицию сейчас не надо. Значит, не надо и соседей.

А что тогда?

Значит, придется сидеть тут, на что и рассчитывал Виктор, запирая ее – куда, мол, денется?.. А когда придет? Притворятся, что она все поняла, просить прощения, целовать его?.. А как же тогда вот это? Света взглянула на испорченное зеркало. Ну, что ж… Она сбегала в ванну, схватила там какое-то полотенце и принялась лихорадочно оттирать написанное. Жирная помада размазывалась по стеклу и ни черта не желала оттираться.

На глазах у нее выступили слезы. Она отшвырнула полотенце. Нет, как угодно, но здесь оставаться она не намерена. Звериный инстинкт гнал ее из ловушки.

Остается одно, решила Света, попробовать спуститься на нижний этаж. В принципе не так уж и трудно. Вот только высоты она боится. Но, пожалуй, дожидаться тут Виктора еще страшнее.

Ну что же, раз другого выхода нет…

Она снова вышла на лоджию. Глянула вниз. Ой, мамочки!.. Голова начала кружиться при одной мысли, что придется сейчас перелезать через ограждение и висеть над этой бездонной пустотой.

– Ой, нет, не смогу! – пробормотала Света и закрыла лицо руками. Она же не скалолаз. Это они умеют, это у них есть всякие специальные приспособления – пояса там, карабины, канаты специальные… А у этого козла, Виктора, она уверена и простой веревки не найдется. Зачем она ему? Повеситься, разве что.

Веревки и в самом деле не нашлось. Был какой-то капроновый шнур, но для ее целей он решительно не подходил, и Света не колеблясь забраковала его.

И тут ей пришла в голову одна мысль, безусловно навеянная читанными когда-то в детстве приключенческими книжками. Простыни! Да-да!.. Те самые простыни, которые только что ей так хотелось разодрать в клочки. Если связать две-три простыни, то их длины вполне хватит, чтобы слезть по ним на один этаж. Простыни хорошие, крепкие, новые, если их скрутить жгутом – выйдет отличный канат. И не грубый к тому же. А посредине навязать несколько узлов, чтобы было за что цепляться. Кажется, ей пришла в голову отличная идея!

Так!.. Сперва посмотрим, сколько их вообще есть. Всего обнаружилось четыре простыни. Одна была постелена на кровати, одна, скомканная, лежала в корзине для грязного белья в ванной, и еще две, чистые и отглаженные, нашлись в ящике комода. Отлично! Ту, грязную, можно пока оставить. Этих вот, трех, наверное, хватит.

Свою лоджию Виктор еще не остеклил, а вот нижняя, похоже, была уже благоустроена. Но сейчас, в такую жару, вряд ли ее держали закрытой.

В бетонном ограждении Света обнаружила крюк из толстой арматурной проволоки. Наверное, за него цепляли, когда поднимали эту панель во время строительства. Крюк этот словно специально был оставлен для нее, и Света, скрутив потуже жгутом простыню стала просовывать ее словно нитку в игольное ушко.

Ура!.. Пролезла! Теперь завязать ее покрепче, да не одним узлом. Та-ак!.. Отлично. Света подергала за простыню, рванула всем своим весом – держит! Ну, вот и хорошо. Теперь – пару узлов посредине, и можно привязывать вторую.

Получилось даже лучше, чем она ожидала. Кто угодно мог теперь слезть по этой замечательной веревке так же запросто, как спуститься по лестнице. Кто угодно, только не она!..

Она подошла вплотную к ограждению и заставила себя посмотреть вниз. Нет, не туда, не на землю, до которой было так далеко, нет – сюда, на ту, наружную сторону этой плиты. Да, так она и думала. Та сторона была совершенно гладкой.

Когда-то, давным-давно, в детстве, когда она жила еще с папой и мамой, на втором этаже их маленького двухэтажного домика на Первомайской, они с приятелями иногда развлекались тем, что перелезали через балконное ограждение и расхаживали вдоль всего балкона – туда-сюда, цепляясь за удобные деревянные перила и ставя ноги на балконную плиту, просовывая их сквозь железные прутья. Это было так здорово! Чуть-чуть страшно, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было считать себя смелыми и отважными, под балконом росла сирень, и до нее было рукой подать… И вообще, она тогда совсем не боялась высоты.

Высоты она стала бояться после того случая с Толиком Пеньковым. Она тогда училась в восьмом классе, а этот дурак – уже в Политехе. Можно сказать, это была ее первая настоящая, серьезная любовь, и этот самый Толик несомненно добился бы от нее того, чего хотел, если бы однажды, под Новый год, он не вывалился из окна, с седьмого этажа своей общаги. Они были на вечеринке у одного из его друзей, и вышли на лестницу покурить, да и вообще… целоваться там можно было без помех. Но Толику этого было мало, Толик был обкуренный, да и выпили они достаточно. Толику захотелось выяснения отношений, в нем проснулись амбиции и взыграла ревность. Он распахнул окошко и, вскарабкавшись на подоконник, начал, с трудом удерживая равновесие, качать права и ставить ей какие-то ультиматумы, наверное, он угрожал ей тем, что покончит с собой – Света не помнила. Она вообще его не слушала. Ей было смешно. Ей самой дали тогда пару раз затянуться и ее разбирал хохотунчик. Этот Толик был ужасно мил, он так уморительно размахивал руками, а потом вдруг негромко вскрикнул и исчез в туманной от клубящегося морозного пара дыре окна.

А потом, когда до нее дошло… И еще чуть погодя, когда она вместе с другими, спустившись вниз, увидела его тело – такое мертвое, и такое непохожее на то, что еще пять минут назад ходило, говорило, смеялось, могло так сладко поцеловать…

С тех пор Света стала бояться высоты.

И все же, надо было решаться. Самое главное, не смотреть вниз. И не думать ни о чем, кроме того, что делаешь вот сейчас, в эту самую минуту.

Света сбросила белый длинный хвост своего импровизированного каната наружу. Так, что дальше?.. Она подошла вплотную к плите ограждения, встала к ней правым боком и, склонившись к ней, прижавшись грудью к неровной, бугристой поверхности ее верхнего торца, глядя влево, на пыльный пол лоджии, а правой рукой судорожно ухватившись за свой канат, стала медленно перебрасывать правую ногу через ограждение, царапая свою нежную кожу и не обращая на это не малейшего внимания.

Наконец, это получилось. Ухитрившись не потерять равновесия, она перебросила ногу, и теперь сидела верхом на этой бетонной плите, как всадник на лошади. Да нет, скорее уж, – подумала она, – как собака на заборе.

Еще не поздно было вернуться назад. Упасть кульком на грязный бетонный пол. И ей, правда, вдруг так захотелось туда, ощутить эту твердую основу под ногами, сесть прямо на пол и заплакать. Господи!.. да ей же ничего больше не надо. Просто жить! Просто…

Ладно, хватит соплей! Света стиснула зубы. Сейчас ей предстояло самое трудное, самое опасное. Потом, когда она уже будет висеть, вцепившись в эти вот простыни, будет легче: всего только потихоньку опускаться, перебирая руками и тормозя на узлах. А вот сейчас!..

Она стала потихоньку переносить тяжесть своего тела направо, туда, наружу – в сторону этой засасывающей бездонной пропасти. Согнутой в колене левой ногой она мертво держалась за обдирающую в кровь, холодную, жесткую поверхность ограждения. Правая нога лихорадочно искала, за что зацепиться. Кожаная подошва ее туфельки скользила по гладкому бетону. Нет, так не получится. А если попробовать опереться на узел?

Узел был вот тут, рядом. Света видела его, краем глаза заглядывая в ту сторону, заглядывая буквально на долю секунды, боясь поймать в поле зрения все то чудовищное пространство, от которого ее уже ничто не отделяло. Тут он был, сволочь, тут, родной, ну, вот же… Она чувствовала его ногой, но он, такой легкий, невесомый совсем – он ускользал от нее, не давался. Его можно было зажать, ухватить только обеими ногами, но вторая была занята, она держала ее на весу, и если она освободит ее, она тогда повиснет на руках, и тогда…

А вот что будет тогда – Света не знала. Выдержит ли она? Сумеет ли, держась только на одних руках, поймать не глядя эту проклятую простыню и уцепиться за нее ногами достаточно прочно, чтобы потом можно было освободить на секунду левую руку, отцепиться от бетона и ухватиться ею за ее импровизированный канат.

А рука эта, между тем, начинала уставать. И нога уже вроде как затекала. И главное, чем дольше она висела, тем тяжелее становилась. Еще немного, и она просто не удержит саму себя.

– М-м-м… Не могу!.. – простонала Света в полном отчаянии и еще немного съехала набок. Потом – еще чуть-чуть. Висеть стало совсем неудобно и стало казаться, что обратно, в случае чего, она уже не поднимется. Просто не хватит сил. От этого стало совсем уж страшно. Паника начинала разъедать остатки воли и сознания.

Известно, что именно страх и его родная дочь – паника – являются основной причиной гибели людей, попавших в трудную ситуацию. Но об этом легко рассуждать, сидя на диване, Свете же, каплей свисавшей с балконного ограждения, и так же, как эта капля, готовой вот-вот сорваться с тридцатиметровой высоты, было не до того. Дыхание ее, незаметно для нее самой, участилось, и каждый выдох ее теперь напоминал стон. Да это и был стон, готовый каждую минуту сорваться в вопль. Она сделала попытку подтянуться назад и это ей не удалось. Руки ее дрожали, и только побелевшие пальцы еще мертвой хваткой держали то, во что они вцепились.

– Ой! Ой, боже мой!.. Что это?!. – женский вопль разорвал тишину и Света чуть не сорвалась от неожиданности. Но все-таки удержалась. Тело уже само, помимо ее воли боролось за жизнь. И пока еще ему это удавалось.

Это кричали внизу, на той самой лоджии, куда она хотела залезть. Видимо там уже проснулись хозяева и неожиданное зрелище в виде женской ноги, свисающей сверху, привело их в ужас. И тут вдруг раздался голос, громкий, но более спокойный. Мужской голос:

– Эй, там!.. Держишься? Еще чуть-чуть подержись. Сейчас я тебе помогу!

Послышалось какое-то движение, стук, возня и тот же голос произнес:

– Слушай, я тут стою под тобой. Не бойся. Поставь ногу мне на плечо. Только спокойно.

Света покосилась вниз и увидела под собой фигуру человека, высунувшегося наполовину наружу. Кажется он стоял на ограждении. И, главное, она, кажется, действительно, могла достать до него этой своей правой, болтающейся ногой.

Она осторожно двинула ее в ту сторону и нащупала, наконец, ощутила то, чего ей так не хватало все эти последние, такие длинные минуты – опору.

Снова из груди у нее вырвался стон, но это был уже стон облегчения. Сказать что-нибудь она сейчас не могла. Челюсти были сведены и не разжимались

– Так, встала? Давай, вторую ногу спускай. Смелее…

И она потянула ее, эту вторую ногу, ставшую словно бы чужой, непослушной и бессильной. Туфелька зацепилась за борт ограждения, но Свете было уже не до того. Она потянула еще и туфелька сползла с ноги и полетела вниз, туда, куда полетела бы, без всякого сомнения и сама Света, если бы не эта, неожиданно пришедшая помощь.

Теперь она вся была снаружи. И теперь ей ясно было, что ни за что не удержалась бы она, если бы по-прежнему висела сама.

– Ну, хватайся другой рукой за свою веревку, – подсказал ей голос снизу.

И она, с трудом разжав пальцы левой руки, тут же вцепилась в простыню.

– Ну, вот! Молодец. Теперь держись, а я потихоньку буду опускаться.