Читать книгу Шпионский детектив (по следам Юлиана Семёнова…). Часть 1 - Сергей Юрчик - Страница 10

Клауса Кристмана поднял рано утром «зов природы». Посетив роскошный, выложенный мрамором, сияющий зеркалами, эмалью и фаянсом сортир, он вернулся в спальню номера 71 «люкс» отеля «Эксельсиор». За тюлевой занавеской и стёклами широченного окна меж слегка раздвинутыми бархатными шторами чернела предрассветная темнота. Слышалось шарканье метлы дворника-марокканца. Кристман в очередной раз вспомнил неприличный бородатый анекдот о том, как медленные звуки метлы сбивают с ритма весь квартал, и, усмехаясь, снова полез в уютную постель. До звонка будильника ещё оставалось немало времени чтобы вкусить сладость утреннего сна.

Он встал в обычный час. День предстоял весьма напряжённый, но он привык рассчитывать время так, чтобы с утра иногда оставалось хотя бы полчаса спокойно посидеть в кафе на бульваре, прочесть новости в газетах, выпить кофе с круассаном и каким-нибудь ароматным камамбером, слегка помечтать о том о сём… Оберштурмбаннфюрер СС, исполняющий обязанности резидента «СД-заграница» в Париже под прикрытием легальной должности второго секретаря германского посольства, Кристман с некоторых пор не считал для себя зазорным помечтать. В конце концов, живя в этом городе, не мечтать невозможно. Парижская атмосфера слегка размягчает даже стойкий нордический характер.

Осенью 1936-го Кристман был переведён сюда из мадридской дипломатической резидентуры СД по наущению полковника фон Штубе из армейской разведки. С благословения фюрера Абвер после начала испанской войны постепенно подмял под себя все германские разведслужбы на территории Испании, Марокко, Португалии и Франции – и СД, и «Третий отдел» МИДа, и «Иностранный отдел» министерства пропаганды, и «Внешнеполитическое бюро» Розенберга – и объединил руководство ими в руках Штубе. Бравый полковник тоже вынужден был отбыть из Мадрида сначала в Лиссабон, а потом перебрался в Париж и сидел теперь неподалёку от центра событий подобно пауку, держа в руках многочисленные нити, набирая карьерные очки и планируя вскоре переехать в Саламанку под крыло каудильо. Кристмана сперва бесило его присутствие, но потом он рассудил, что ввиду надвигающихся важных дел глупо тратить нервы по пустякам. В конце концов, каждому своё – кому Испания, раз так решил фюрер, а ему и во Франции применение найдётся. Тем более, он уже частично взял реванш блестящей вербовкой, утерев полковнику нос. Всё-таки маркиза Изабель настоящий клад, не зря он с ней связался… С ней и её хозяевами… И потом – Париж, Париж! Если они, истинные арийцы, германцы и англосаксы, займут этот прекрасный город, а лягушатники станут только лишь прислуживать им, мир обретёт куда более логичное устройство.

Он неторопливо брился перед огромным зеркалом, попутно разглядывая себя в очередной раз. Немного выше среднего роста, худой, мускулистый. Продолговатое костистое лицо, большие хрящеватые уши, водянисто-голубые глаза чуть навыкате. Измерения черепа подтверждали: он – ариец. Недостаток роста к сожалению снижал степень расовой чистоты с нордической до преобладающе нордической. Но даже эсэсманы с безукоризненными размерами и пропорциями тел и черепов не были избавлены от изнурительной процедуры доказательства арийской принадлежности предков. Для рядовых и шарфюреров начиная с 1800 года, для штурм-, штурмбанн-, штандартен-, бригаден- и группенфюреров – с 1750 года. Приказ рейхсфюрера! Первая его редакция была подписана ещё при Веймарской республике и в дальнейшем только расширялась и ужесточалась. В конце концов даже ветераны движения были поставлены перед жёсткой дилеммой – найти породистых пращуров либо выйти из рядов «чёрного ордена». По городам и весям Рейха люди в чёрных мундирах с дубовыми листьями, кубиками и зиг-рунами в петлицах, чихая от архивной пыли, разворачивали древние пергаменты и листали церковноприходские книги. Нотариусам прибавилось работы, они заверяли выписки из архивных документов. В поисках корней генеалогических древ часто приходилось заглядывать даже на кладбища. Мало кто решался на вскрытие могилы с последующими обмерами черепа, но вот нотариально заверенные фотографии надписей с надгробных плит и памятников нередко фигурировали в объёмистых справках.

Многим, чтобы не вылететь со службы, приходилось идти на подлог и давать взятки должностным лицам.

Под бдительным надзором ведомства по расовым вопросам СС прошлое смыкалось с будущим. Все вышеописанные процедуры распространялись на жён и невест членов ордена. Эсэсманы, желающие вступить в брак, могли сделать это только с разрешения ведомства, утверждённого самим рейхсфюрером. Но это, слава всем богам Валгаллы, пока не касалось Кристмана. Жениться он не собирался.

Вежливым стуком в дверь оповестил о себе посыльный, доставивший пакет с бельём из прачечной отеля. Кристман надел свежевыстиранную тщательно отглаженную сорочку. Приятные мелочи сервиса бальзамом капали на душу бывшего младшего партнёра второразрядной адвокатской фирмы в Кёльне, благодаря национал-социализму круто поднявшемуся в своём общественном положении. Тут ещё играло роль то обстоятельство, что контрольный пакет акций компании, владевшей отелем «Эксельсиор», год назад приобрёл некий гражданин Французской республики, этнический немец, занявший кругленькую сумму у некоего гражданина Рейха, который в свою очередь получил валюту через штаб заместителя фюрера по партии – «канцелярию» НСДАП. Теперь вексель и расписка лежали в сейфе партийного казначея Ксавера Шварца, а прибыль от эксплуатации отеля и прочего имущества компании регулярно поступала на один из счетов, подконтрольных «Фольксдойче миттельштелле» – Центральному бюро зарубежных немцев Рудольфа Гесса, партийного заместителя фюрера, назначенного им к тому же куратором всей зарубежной разведки. Благодаря таким вот петлистым ходам дирекция «Эксельсиора» никак не мог отказать в самом широком гостеприимстве чинам Рейхсминистерства иностранных дел и прочим важным персонам.

Кристман повязал галстук, обулся в изящные мягкие туфли, надел пиджак с партийным значком на лацкане, плащ и шляпу. Насвистывая марш «Эрика», бегом спустился по широкой лестнице в вестибюль отеля, бросил ключ на стойку портье, проигнорировал входивший в стоимость номера завтрак в фешенебельном ресторане и сквозь крутящуюся зеркальную дверь вышел на улицу. Неприметный «Рено» был запаркован на стоянке неподалёку. Кристман купил газеты в киоске и поехал в одно из своих любимых мест – кафе «Ля Мезон» на бульваре Монпарнас. По дороге он наблюдал с помощью зеркала заднего вида, не следует ли за ним неотрывно какой-нибудь автомобиль. Деятельность Второго бюро «Сюртэ насьональ» подробно освещалась надёжным информатором, и Кристман был уверен, что французская контрразведка пока ещё проявляет к нему не больше интереса, чем к другим дипломатам, но мало ли что, обстановка могла круто измениться в любой момент.

В кафе он занял место за столиком на обширной застеклённой веранде. Здесь обычно сидели курящие посетители. Попивая кофе со сливками, приготовленный истинными мастерами своего дела, Кристман совмещал приятное с полезным. Во-первых, пользуясь малолюдностью места и открывавшимся отсюда отличным обзором, продолжил проверяться нет ли подозрительного сопровождения. Во-вторых, просмотрел купленные «Фёлькише беобахтер», «Гренгуар», «Нью-Йорк Геральд трибюн», лондонскую «Таймс» и «Фигаро».

В Париже давно попахивало порохом. Гражданская война, казалось, была на пороге. Столица и вся страна постепенно погружались в вязкую атмосферу ненависти и страха. Таким как Кристман дышалось в ней легко и свободно, в то время как мирный обыватель уже начинал ощущать удушье.

«Полиция Народного фронта стреляет в народ!» – большими буквами кричала передовица «Фигаро». Понятно, вчерашняя бойня в Клиши была в центре внимания публики и прессы. Социалисты и коммунисты постарались сорвать показ фильма «Битва», который консервативная Французская Социальная партия полковника де ля Рока устроила для ветеранов мировой войны. Район Клиши был традиционным бастионом левых, и по призыву мэра-социалиста и его заместителя-коммуниста огромная толпа осадила кинозал «Олимпия». В срочно прибывших полицейских полетели камни, бутылки и прочие предметы, а когда протестующие перешли в атаку и всё смешалось в схватке, некоторые из полицейских с перепугу открыли огонь. «В рядах демонстрантов насчитывается около ста раненых, по неподтверждённым пока данным четверо убиты. Префектура парижской полиции заявила о более чем двухстах раненых полицейских…» Разумеется, ситуация уже вызвала жуткий политический скандал. «Возможен раскол в парламентском большинстве и правительстве Народного фронта…» Чёрт, подумал Кристман, не исключено, что события начнут развиваться слишком быстро.

Правая французская «Гренгуар», естественно, обвиняла во всём левых.

Заголовки «Нью Йорк Геральд трибюн» и «Таймс» повествовали ещё об одной сенсации – наметившемся поражении итальянского Добровольческого корпуса под Гвадалахарой. «Итальянское наступление захлебнулось». «Генерал Роатта ввёл в бой последний резерв». «Огнемётные танкетки „Ансальдо“ терпят поражение от пушечных танков республики». Ну и прочее в том же духе. На первой полосе «Геральда» Кристман машинально отметил знакомое имя – «Пол Ньюмен, наш собкор в Мадриде»… «Фёлькише беобахтер» и «Гренгуар» комментировали происходящее гораздо более сдержанно и не на первых своих страницах. В тоне одной из статей «Беобахтера» проскальзывали однако злорадные нотки, которых Кристман не мог не одобрить. Хорошо, что всё же красные осадили заносчивых макаронников, посмевших путаться под ногами фюрера в большой европейской политике. Кристман по долгу службы прекрасно был извещён, что и здесь, в Париже, итальянская агентура с прошлой весны проявляет неуместную активность, раздавая французским газетам и правым организациям миллионы франков. Бестолковая раскачка ситуации явно преждевременна и только может насторожить находящихся у власти деятелей красного Народного фронта. И это тем более досадно, что в последние дни СД удалось нащупать во французской столице группу решительных людей, готовых не больше не меньше как на государственный переворот. Как раз сегодня предстоит очередная важная встреча. К сожалению, они тоже не брезгуют итальянскими деньгами. Ах, если бы Гейдриху и Гиммлеру удалось убедить фюрера оказать им всестороннюю поддержку! Да ещё британцев бы вовлечь в русло политики Рейха… Латинские же народы, безнадёжно испорченные масонами, вольтерьянцами и евреями, должны знать своё место и подчиняться арийцам.

Газетные страницы шелестели в руках. Само собой, пресса продолжала обсасывать сенсационные подробности недавнего судебного процесса и очередные громкие аресты в Москве. Большевики продолжают резать друг дружку. Кристман подумал, что на месте руководства постарался бы как-нибудь подлить масла в огонь красного террора, чтобы тому подольше не затухать на пользу Германии. Оторвавшись от газет, он вновь обвёл помещение и городской пейзаж за стеклом притворно задумчивым, как бы отсутствующим взглядом. За время работы в разведке привычка осматриваться успела уже стать своего рода условным рефлексом, второй натурой. Только что появившийся один из здешних завсегдатаев, старичок в экстравагантном клетчатом костюме и золотых очках, раскуривая неизменную гаванскую сигару, приветливо ему улыбнулся. Кристман кивнул в ответ с притворной рассеянностью и продолжил знакомиться с прессой.

Североамериканские Соединённые штаты. Бесспорные успехи нового курса Франклина Делано Рузвельта. Силами сформированного из бывших безработных «Гражданского строительного корпуса» построено и продолжает строится невиданное количество общественно значимых объектов – автомагистралей, плотин, школ, больниц. Вот злокозненный плутократ! Настолько злокозненный, что стремится обуздать других плутократов для их же пользы. Надо признать, предвосхитил фюрера с его гениальной идеей трудовых лагерей для безработных, одной из многих идей, позволивших сплотить германский народ.

Дальний восток. В Китае продолжаются бои между повстанцами-коммунистами и войсками генералиссимуса Чан-Кай-Ши. За происходящим плотоядно наблюдают японцы, выжидая наиболее удобный момент, чтобы продолжить завоевание жизненного пространства для своей ублюдочной нации. Что ж, и тут одни жёлтые унтерменши режут других жёлтых унтерменшей, что тоже на руку германскому Рейху. Впрочем, кажется, фюрер говорил что-то хорошее о японцах, не зря же он заключил с ними пакт…

Раздел светской хроники «Фигаро» как всегда оставил тягостное впечатление. Опять склоки между старой королевской аристократией и молодой имперской, наполеоновских времён, мужиковатой и напористой. Штаб-квартирой и тех, и других являлся фешенебельный Жокей-клуб. И те, и другие за исключением немногих динозавров давно уже считали честью для себя породниться с семействами промышленников и финансистов, даже еврейских. Громкие титулы и не менее громкие фамилии становились рекламой для банков и промышленных предприятий. Ханжество, лицемерие и чванство были реакцией и старой, и новой аристократии на успехи других классов общества. Дело доходило до боязни лишний раз улыбнуться из страха уронить своё достоинство. Вот чёрт, и на этих людей местами приходится опираться!

Допив кофе, Кристман перешёл к новостям богемной жизни французской столицы, которая текла себе независимо от политики. Как обычно, жизнь эта сверкала и переливалась всеми цветами, словно крутящийся шар под потолком танцевального зала. Вернисажи, выставки, театральные премьеры, концерты знаменитых шансонье. Страницы пестрели россыпью гипнотизирующих публику имён и названий. Цирк «Медрано», концертный зал «Бобино», театр «ABC»… Шарль Трене, Морис Шевалье, Мистенгетт, Мари Дюба… А, вот и она, восходящая пока ещё звёздочка, Эдит Гассьон-Пиаф. Надо отдать должное чарующей силе голоса и удивительной внятности и чёткости произношения. «Возможно, малышка Пиаф со временем станет символом Франции…» Смелое, однако, заявление! Кристман был наслышан о подробностях биографии этой пташки, выпорхнувшей из мрачных трущоб в окрестностях пляс Пигаль. Поначалу воспитывалась своей бабкой-бандершей и её весёлыми девочками, нянчившими малышку в промежутках между обслуживанием клиентов. Врач-венеролог, пользовавший девиц, вылечил её от внезапно развившейся слепоты. Было это где-то в Нормандии, что ли. Вернувшийся с фронта папа – уличный акробат – забрал девочку в Париж и вскоре она своим пением начала аккомпанировать его номерам. Затем вместе со сводной сестрой стали вечерами петь на улицах самостоятельно. Ночи принадлежали любви… Потом неудачное замужество, смерть ребёнка. Эдит покатилась бы по наклонной, если бы её не заметил хозяин кабаре «Жернис» на Елисейских полях, как его… В общем, в кабаре бывал «весь Париж», и девчонка стала популярной. Затем хозяина кабаре не то зарезали, не то застрелили не то в турецкой бане, не то на собственной квартире, Кристман не помнил. Кажется, этот человек был гомосексуалистом. Малышку подобрал некий Ассо, поэт и ветеран Иностранного легиона. На пару с какой-то малоизвестной композиторшей они продолжили лепить из неё звезду, и надо сказать, весьма удачно. На днях выходит очередная пластинка. Да, хорош будущий символ Франции – шлюшка, да ещё на пару с легионером. Впрочем, какая страна, такие и символы.

Кристман быстро прикончил остатки завтрака, жестом подозвал гарсона в длинном белом фартуке, расплатился, взял с вешалки плащ и шляпу и вышел, оставив газеты на сиденье стула. В машине снял с пиджака значок со свастикой, положил его в маленький бархатный кисетик, бережно спрятал в карман. Завёл мотор и покатил по бульвару Монпарнас в сторону Инвалидов, пересек Сену, свернул на авеню Елисейские поля. На пляс Этуаль повернул направо, далее поехал по бульварам Карусель, Батиньоль, Клиши… Он катил бесцельно, продвигаясь иногда в автомобильном месиве с черепашьей скоростью, иногда вырываясь на простор и придавливая педаль газа, и всё время поглядывал в зеркальце заднего вида. Потом оставил машину на стоянке и нырнул в метро. Некоторое время переходил с линии на линию, с поезда на поезд, заходя в последний вагон перед самым закрытием дверей, или внезапно останавливался перед ними, пропускал поезд и ожидал следующего. Вновь поднялся на поверхность на станции Клуни ля Сорбон. Довольно долго бродил по улочкам Латинского квартала, заходил в сувенирные и книжные лавки, купил в одной путеводитель, сунул небрежно в карман плаща. Дальше его извилистый путь пролегал мимо Люксембургского дворца, театра Одеон и церкви Сен-Сюльпис. Наконец он вышел на улицу Святых отцов. Медленной походкой притомившегося туриста двинулся вдоль разнообразных фасадов прижатых друг к другу домов.

Господин, сидевший в небольшом кафе у окна, увидев прошедшего мимо Кристмана, неторопливо допил свою чашку, оставил деньги на столике и вышел, надев шляпу. Они встретились на углу метрах в ста от кафе и обменялись несколькими словами и жестами, вроде как один спросил дорогу, а другой ответил, после чего Кристман пересёк улицу и той же неторопливой походкой двинулся в обратную сторону. Остановился у двери одного из домов и нажал кнопку звонка.

Открывший дверь консьерж уставился на него вопросительно.

– Меня ждёт господин Дрюо из четырнадцатой квартиры… – произнёс Кристман условную фразу, вежливо приподнимая шляпу.

– Четвёртый этаж, силь ву пле… Осторожно, лестница крутая, – отозвался консьерж. Пропустив гостя, он стрельнул из полусумрака парадного по улице настороженным взглядом и запер дверь.

Кристман поднялся на площадку последнего четвёртого этажа, остановился, прислушался. В парадном было тихо. Последний крутой лестничный марш вёл к низенькой чердачной двери.