Читать книгу Месяц за год. Оборона Севастополя. Любовь и смерть преград не знают - Сергей Юрьевич Соловьев - Страница 4

Они ехали молча, и егерь с тревогой смотрел на бледневшего юношу, но всё же крепко сидевшего в седле. Наконец, быстро проехали мимо дворовых, и заехали в боковые ворота. Михаил бегом вбежал в ванный домик, и стал быстро снимать куртку и рубаху, и принялся отмывать кровь с предплечья и груди. Эта была долгая и неприятная процедура.

Но вот, он увидел в окно быстро идущего к павильону Артамона Григорьевича Николаева и Якима Воинова. Скрипнула дверь, и, наконец, вошёл долгожданный доктор.

– Привет, Миша, – поздоровался Николаев, – давай посмотрим, что чего с тобой.

– Спасибо, что пришли.

– Отец приехал, уже ждёт. Тебя дворовые мальчишки заметили, что ты в крови, прибежали… Плащ не набросил, голова…

– Чёрт… Дед как?

– Пошёл на медведя смотреть. Злится, но и гордится. Даже не пойму, чего больше. Так что пошли ужинать, как здесь с твоей раной закончим. На десерт пудинг обещают, – с чувством закончил Артамон Григорьевич.

Лекарь, пусть и уже совсем немолодой, но с верными руками, правда, теперь с очками в золотой оправе на переносице. Он размотал тряпицу на ране и принялся за работу. Кожа была зашита, наложены травы, и чистые тряпицы закрыли больное место. Артамон налил в стакан бальзам, и дал в руку юноше.

– За три недели заживёт, – успокоил Артамон Григорьевич, – посмотри в зеркало, как сделал. Любо-дорого, как для себя старался.

– Спасибо.

Он доверял хирургу, но глянуть на его работу хотелось. В зеркале рана уже не казалась такой страшной, швы стягивали края порезов от медвежьих когтей. Чуть сочащаяся кровь привлекала взгляд, лекарь забинтовал рану, а юный охотник надел полотняную рубашку и бархатную куртку, застегнув её на пуговицы.

– И штаны, барин, – заметил Яким, – в замшевых совсем невместно.

Залепский кивнул, и чуть кривясь от боли, сменил охотничьи штаны на суконные панталоны.

– Пойдём на ужин, – сказал врач, отмывая руки в умывальнике, – пора идти, если не хочешь, что бы отец послал за тобой.

– Пойдём, – говорил повеселевший Михаил, – вроде и не болит плечо, – и он чуть покрутил рукой и благодарно кивнул Артамону.

Юноша посмотрел в зеркало, проверил рукав, всё боялся, что кровь испачкает куртку. Лекарь только покачал головой, и собрал свои инструменты в саквояж и пошёл за перевязанным героем. Они быстро прошли по тропинке к господскому дому, лекарь убрал свои принадлежности, и они поднялись в обеденный зал.

Был уже накрыт стол, и сидела семья, ожидая именинника. Два деда, отец и мать. Правда, ту, кого он ожидал, Михаил не увидел за праздничным столом.

– Явился всё – таки, – строго заметил отец сыну, – рука сильно болит? – уже участливо заметил он.

– Тебя же просили, не геройствовать, – тихо говорил дед, Иван Иванович, – у тебя есть обязанности. Братьев у тебя нет, ты должен быть осмотрителен.

– Ничего страшного, так, царапина…

– Тебе отец, вот, выписал камеру для даггеротипов. Последней модели. Скоро привезут. Подарок будет на день рождения, правда, немного позже, – говорил другой дед, не спеша приступая к жаркому.

Михаил Петрович был стар, но бодр не по годам. Так и занимался торговлей зерном, но присматривался, как бы поумнее сделать тоже со льном. Земля здесь недорогая, так что Русов понемногу скупал годные для этого земли. И хоть дело непростое, но ожидались немалые барыши. Любил старик кроме коммерции, очень и внука долгожданного, а то были у зятя да дочери только трое дочерей, Вера, Надежда и Любовь. Но они были уже выданы замуж, и лишь иногда приезжали в гости. Но дед был образован, и журналы почитывал, обожал всякие новинки, и был неравнодушен к оружию, особенно богато украшенному.

– Подойди, Михаил, вот и от меня подарки, – и дед, довольно улыбаясь, положил перед внуком сначала тяжёлую деревянную коробку.

– Что там? – спросил внук, не зная, что и думать.

Дед торжествующе поднял крышку. Софья Михайловна, мать, лишь вздохнула, и отвернулась… Дмитрий Иванович, отец, тоже смотрел не отрываясь от диковинки. Внутри, на фетре, лежал пистолет новой конструкции, незнакомого вида. Внимание привлекал цилиндрический выпуклый предмет, прямо за стволом новомодного оружия.

– А чего это? – удивился внук, покрасневший от радости, тут же доставший опасную игрушку.

– Пистолет, вернее, револьвер Кольта. Называется «Морской», – рассказывал Михаил Петрович.

– Лучше бы краски, да мольберт подарил, – вздохнув. высказалась Софья Михайловна.

– И штуцер купил, – упрямо закончил Русов, – новой инвенции. С каморным затвором! – и он многозначительно поднял палец вверх, – Как в гвардии, такой же майор Рамзай предложил государю Николаю Павловичу. Но, это не за столом, конечно показывать.

Правда, дед не удержался, и всё -таки похвалился подарками и юноша взял в руки редкую штуковину. Весом в одиннадцать фунтов, ствол, понятно, как у охотничьего ружья, с ложа не снимался. И не было здесь ни красного дерева, ни тебе палисандра и даже дуба. Простая русская береза шла на приклад и ложе. И антапки и ремень присутствовали- не для барской забавы был сделан. Михаил Дмитриевич уважительно погладил штуцер, и удивился зарядной камере.

– Не с дула заряжать, и молотком махать не надо, вставил заряд в камору, рычагом направил, капсюль- всё и готово! Яким! Отнеси к барину в комнату, поставь в оружейный шкаф, да закрой. Ключ мне отдашь. Садись есть, всё стынет, – обратился он уже к внуку.

Но юноша увлеченно изучал револьвер. Посмотрел инструкцию, понял, как заряжается – в барабан кладётся порох, пули и пыжи, уминается подствольным рычагом. Толковая вещь! Шесть зарядов под рукой!

– Михаил! – уже строже заметила мать, – и руки ополосни.

Сын кивнул, и помыв руки, отерев их салфеткой, сел за стол, придвинув к себе блюдо. Слуга налил в бокал вина, а жаркое само просилось в тарелку. Но Михаил вздохнул, и тихо спросил отца:

– Я же просил и Машу позвать…

– Да едут они, не волнуйся так, будут через полчаса. А сели без них- так и опаздывать не дело.

Но вот, вошёл дворецкий и громко объявил:

– Господин Терентьев Петр Федорович с женой Елизаветой Васильевной и дочерью Марией Петровной приехали.

Михаил вскочил из-за стола, и пошёл быстрым шагом в парадные сени. Плащи и накидки принял лакей Залепских, слугу и служанку Терентьевых отвели в людскую. Одеты Терентьевы были много скромнее Залепских, но очень опрятно и ухоженно, земли и богатств у этой семьи много не было.

А Залепский младший, улыбнувшись, подошёл к Петру Фёдоровичу.

– Проходите, очень рад, что вы прибыли. И вы, Елизавета Васильевна, и вы, Мария Петровна.

Дамам юноша поцеловал руки, как воспитанный человек, а Маша сама присела в книксене. Девушка тоже счастливо улыбалась.

– С днем рождения, Михаил, подарок от нас, – и Терентьев отдал сверток в красивой бумаге.

– Проходите, прошу! – предложил юноша.

Лакей открыл двери, гости шли впереди, Михаил чуть отстал, и кивнул Марии. Из- за стола встал радушный хозяин дома, Дмитрий Иванович, и сам, лично, усадил гостей за обеденный стол.

Два деда смотрели не очень одобрительно на пришедших, пока Софья не зашептала отцу на ухо. Русов вдруг заулыбался, словно увидел жареный окорок, и первый обратился к Терентьеву:

– Петр Федорович, вот, отведайте наливочки. Сам ставил…

– Отчего же? Буду рад, – согласился и гость.

***

Михаил, или, как чаще его звала Маша, Мишель, с Марией Петровной были знакомы не очень давно. Точнее, это всё произошло случайно, а не на званном балу или приёме, и недавно, два года назад. Тогда юноше было шестнадцать, он начитался выписанных книг о дебрях Америки, и просто был увлечен подвигами Длинного Карабина, Натаниеля Бумпо. Надо сказать, что дед где-то нашёл ему подобную вещь, выписал из Америки. Вправду сказать, ружьё выглядело очень странно.

И сейчас, это ружье, вместе с двуствольным штуцером, было приторочено к седлу здоровенного Грома, его скакуна. Одет охотник был соответственно, в наряд покорителя Дикого Запада из кожи и замши.

Спутником юного барина был Яким Воинов, списанный из полка в бессрочный отпуск и принятый Залепским – старшим в качестве денщика для подрастающего сына. В усадьбе жили ещё трое бывших кирасиров, Иван Ецков, Федор Григорьев да Евграф Колычев, все были при деле, лесниками. Ну и за порядком следили. Яким Воинов болел, и думали что чахотка его добивает. Но, жизнь в поместье, а не в прохладной казарме, пошла на пользу солдату, и бывший кирасир на клюкве, травах, уже через год полностью выздоровел. Так бывший гвардеец стал опекуном Михаила, единственного сына, надежды семьи.

Залепский -младший объезжал леса с неразлучным Якимом, и на границе имения, с удивлением встретил двух девушек, в простой одежде и корзинками. Нет, одна из них была в платье получше, и не в крестьянской одежде. Правда, здесь уже рядом была земля Терентьевых, и юноша знавший о межевых спорах, всё же спросил обычное:

– Вы чьих будете? – неосторожно изрек колкую фразу этот Мелеагр, и даже его пёс, Рыжий, гавкнул явно осуждающе.

Младшая вскочила с земли, покраснев, как цветок шиповника, а Михаил просто засмотрелся на эту девушку.

– Да как вы смеете? – негромким, но глубоким и приятным голосом ответила эта нимфа, – Я- Мария Петровна Терентьева, дочь владельца поместья Петра Федоровича Терентьева!

Яким покачал головой, молодой барин поспешно спешился, и как ему показалось, сделал это с некоторым изяществом.

– Михаил Дмитриевич Залепский, сын вашего соседа, Дмитрия Ивановича Залепского, к вашим услугам.

Маша, оглядев привлекательного юношу, сменила гнев на милость, дала поцеловать руку. И в этот день испытания ружья не состоялось. Михаил проводил Марию Петровну до их усадьбы, что не замедлили заметить крестьянские детишки, и двое из них понеслись в деревянный флигель господского дома. Юноша уже собрался сесть на своего богатырского коня, как вдруг его окликнул вышедший мужчина в домашнем халате, таких же брюках и бархатной шапочке с кистью.

– Добрый день, не желаете ли выпить чаю? – вежливо спросил обитатель дома, – наверное, устали?

– Добрый день, – ответил Залепский, – не откажусь. Яким! Посмотри за Громом, и привяжи Рыжего!

Юноша поднялся по деревянной лестнице крыльца с резными балясинами, с входом, украшенном деревянными колоннами. Дом был выполнен в причудливом стиле, некой смеси русского зодчества и классицизма.

Дом тоже был не слишком богато украшен изнутри, но в сенях стояли часы с маятником и прекрасное ростовое зеркало. Дверь юноше открыл старый улыбчивый слуга, на стол пожилая служанка в милом крестьянском наряде ставит поднос с чашками с горячим чаем. Теплые пироги, с румянц корочкой, с глазированного блюда наполнили непередаваемым ароматом эту залу. Михаил сразу почувствовал голод, ел он уже давно. За столом сидела женщина, вероятно, мать Маши, и сама девушка. Она поспешно встала из- за стола, следом, не торопясь, подошла и её мать. Это была видная и красивая женщина, примерно лет сорока от роду.

– Это Михаил, Михаил Дмитриевич, – представила его девушка, – Пётр Федорович, мой папа, Елизавета Васильевна, моя мама.

– Очень рад, – юноша поклонился, и поцеловал руку матери девушки.

– Очень рады вашей визитации, – говорил Терентьев, протягивая руку для пожатия, – отведайте, что бог послал.

Мария села рядом с Михаилом, накладывая ему угощение на блюдо, всё приговаривая:

– Кушайте, Мишель. Это с мясом, попробуйте. С луком и яйцами, и ягодные. Очень хороши.

– Всаднику нельзя переедать… А то даже Грому будет тяжело меня носить.

– Видел я твоего скакуна. Датская порода? – спросил хозяин поместья, – Красавец! Скоро на службу?

– Экзамены я сдал за гимназию, экстерном, Пётр Фёдорович. Через год отец напишет в полк, что бы приняли меня юнкером. Хозяйством всё равно больше мои деды занимаются, а служить дело семейное.

– Ну, кто не знает Русова Михаила Петровича. Известный в губернии человек, оборотистый и разумный, – кивнул Терентьев.

Фарфор кружек, расставленных на столе, был самый простой, столовые приборы, хоть и из серебра, были безыскусны. Но находится здесь было легко и приятно, Терентьевы выглядели приличными людьми и превосходными собеседниками. Обсуждали всё- особенно столь любимую литературу, помещики выписывали журнал «Современник», так что читали книжные новинки. В доме же у Залепских был в чести «Русский инвалид» ну и «Биржевые ведомости».

Елизавета Васильевна подливала каждый раз чай гостю с непременной улыбкой, так что юноша не мог отказываться от ещё одной чашечки.

Вскоре чаепитие закончилось, Мишель поблагодарил радушных хозяев, а Мария прилично проводила гостя, только до двери дома. Впрочем, корзинку с пирогами, как угощение, сумела дать с собой, а юноша не смог отказаться. Яким получил свою долю, а от отца и матери за пироги получил жесткое внушение за это угощение. Не по нраву Залепским были мелкопоместные и небогатые соседи.

Но, вскоре, юноша и девушка стали видеться очень часто. Леса и луга стали местами их встреч. Они оказались ровесниками, было им по шестнадцать лет. Всего для Мишеля, и уже целых для Марии.

***

Семья Залепских очень доверяла Артамону Николаеву, теперь уже медику Кавалергардского полка в отставке. Он поселился на окраине Гдова с женой. в небольшом доме, где жил на пенсию и доход практикующего врача. Именно он вылечил травами уже умирающих Михаила Петровича и Ивана Ивановича. Чахотка не боялась ни медицины, ни медиков, но Артамон её отогнал. Теперь доктор часто сидел с стариками, раскладывая столь любимые ими пасьянсы. Да и сам был уже совсем немолод- пятьдесят девять лет. Правда, известный в полку как почти колдун, перепугал в доме всех до смерти, вернее, только Русова Михаила Петровича.

Любил старый Русов пасьянсы, и обожал гадание, ещё в ту пору, когда в первый раз приехал Артамон в имение в Гдове. Тогда была жива супруга Михаила Петровича, добрейшая Ираида Львовна. Лекарь, увидев женщину, побледнел, и не медля побежал к хозяину усадьбы. Слуги не поверили глазам, увидев такое, как господин лекарь бежит вприпрыжку по коридорам и лестницам. Он без доклада влетел в кабинет, и объявил хозяину:

– Жена ваша умирает, есть у вас всего три месяца. Если дадите возможность, смогу супругу вашу спасти.

– Хватит вам, господин Николаев. Говорил Дмитрий, что вы кудесник, и от смерти его спасли, такую рану излечили,. Да здорова моя Ираида Львовна. Всё с ней хорошо. Нет, понимаю, на войне вы излечили многих, и в лекарской науки сведущи. Но нет, не может быть! – и принялся опять раскладывать карты.

– Так вы картам, больше чем мне верите?

– Карты не лгут…

– Я раскину колоду на Ираиду Львовну?

– Что? – вскинулся Русов.

– Как карты скажут, так тому и быть?

– Ладно, – после минутного раздумья ответил Михаил Петрович.

Лекарь засучил рукава, распечатал колоду, и начал выкладывать карты. В глазах Русова потемнело, и он их закрыл, и опять пробормотал:

– Не может быть… – и откинулся на спинку кресла, и смешал. раскинутые карты на столе.

– Я поехал, не могу больше ждать, – громко сказал Николаеве, – лечить надо немедленно…

– Я не верю…

– Как знаете, – ответил Николаев поднялся и пошёл к выходу.

Он быстро покинул поместье, не оглядываясь. Вот, на тропинке уже был виден силуэт высокого врача с тростью в руке, подобного черному вестнику. Артамон сел в повозку, его старый слуга хлопнул вожжами, и легкая двуколка врача покатила по грунтовой дороге, мимо леса к окраине Гдова.

Всё вышло, как и предупреждал Артамон Ильич, старый Русов кинулся к лекарю, но тот мог лишь теперь облегчить страдания несчастной.

Именно после смерти Ираиды Львовны, по его просьбе, к Русову и приехала жена с мужем и сыном, а затем и Иван Иванович Залепский. В большом поместье одному старику было слишком одиноко. Правда, часто приезжал Артамон Ильич, проверяя ход лечения. И Иван Иванович, надо сказать, так же вовремя явился, так что доктор Николаев подтвердил свою славу, и подлечил обоих стариков. У Залепского старшего пошаливало сердце, так что даже синели губы. Но, сложнейшие сборы трав, в которые не верили столичные медики, спасли пожилого помещика от верной смерти. Коммерцией теперь больше занимался Дмитрий Иванович, хотя и Русов всегда входил в дела, помогая зятю.

Теперь троица часто засиживалась за картами, выкладывая пасьянсы, и подобно многим пожилым людям, приятели увлеклись и гаданием. Нет, это было не женское бормотание со свечками перед зеркалами, а мужское, настоящее, на картах.

Тот вечер был они запомнили навсегда… Они засиделись, а была зима, солнце спряталось быстро. Потемнело, вдобавок над землей повисли чёрные тучи. Артамон Григорьевич засобирался домой.

– Поеду я, жена волноваться будет, – сказал он, собираясь раскланяться.

– Тимошку пошлём. Здесь переночуете, Артамон Григорьевич, – распоряжался Русов, и тут же позвонил в колокольчик.

В комнату быстро вошёл Тимофей, мужчина средних лет, с окладистой бородой, в русском кафтане, шароварах и хромовых сапогах.

– Тимофей! Дом доктора Николаева знаешь?

– Как не знать…

– Скажешь его жене, что Артамон Григорьевич остался на ночь у Залепских, завтра поутру будет, понял ли?

Тимофей поклонился и вышел, а Русов повернулся к Артамону Николаеву..

– Вот видишь, всё в порядке. Чего тебе в такую-то непогоду ехать? Давай, ещё пара пасьянсов, да чаи погоняем, пироги мои, знаю ты любишь.

– Чай у вас знатный, Михаил Петрович, пироги ещё лучше, – согласился лекарь, – на кого же гадать будем?

– Думаю, надо на внука, Мишеньку…

Иван Иванович нахмурил брови, посмотрел на одного и другого. За окном страшно завыли дворовые псы, видно увидев или почуяв нечто, невидимое людям. Показалось, что в комнате моргнули свечи, хлопнули от ветра тяжёлые занавеси, и тут, непонятно от чего, форточка окна оглушительно стукнулась об раму, едва не разбившись, да так, что все вздрогнули.

– Тимка… – разозлился Михаил Петрович, – я ему задам… Не проследил за окном… Иль опять замки сломались? Ветер сильный… А вы чего? – улыбнулся старик, впрочем, как то кривовато, – Неужто испугались?

Иван Иванович сидел с белым, как снег, лицом, Артамон Ильич сжал губы в нитку. Русов же, не теряя самообладания, поднялся с кресла, быстрыми шагами дошёл до окна, закрыл форточку и поправил занавеси. Взял ещё один шандал с тремя свечами, зажег, и поставил на стол.

– Так виднее будет… Всё же раскинь карты, Артамон Григорьевич… Прошу тебя!

– Как скажешь… Начнем, – вдруг посерьезнел гость, принимая неизбежное.

Он открыл новую колоду, срывая обертку, и начал быстро выкладывать на стол карты, щелкая листами, один за одним, не останавливаясь ни на секунду. Наконец, дело было сделано. Все трое не отрывали взгляд… Русов побледнел, как и Залепский старший… Николаев опустил глаза в пол, и теребил запонки на рубашке, и тихо сказал:

– Говорил ведь…

– Правду о тебе говорят, колдун… Ничего, Артамон, шалишь! Есть время, успеем! Не останемся мы без правнуков, Иван Иванович!

***

Званый обед продолжался, Русов с удовольствием общался с Терентьевым, Софья Михайловна весело обсуждала хозяйство с Елизаветой Васильевной, Иван Иванович вышел из-за стола, сел в кресло и закурил любимую трубочку.

– Вы, дорогой сосед, можете войти в общество. Ваши пустоши у вас и останутся, засеем их льном, и заработаете неплохо даже в первый год. Купцы, скупщики льна у меня знакомые есть. Через год -два построим чесальни да прядильни, в гору пойдём. Есть же у тебя в поместье парочка ручьёв быстрых да речушек, водяные двигатели поставим.

– Мастера нужны для таких мудрёных вещей! А паровой не хотите двигатель? – с другим выражением лица спросил Терентьев Русова.

– По миру пойдем мы с вами с этой штуковиной. Цена какая, – и он выразительно изобразил жестом рук, – да чинить как, если что? Нет, рано ещё. Может, годков через десять и можно купить и паровой, а сейчас- никак. А с водяными двигателями да мельницами мы управимся. Так Артамон Ильич с Вологды, есть у него знакомые да верные люди, сведущие в этом деле.

– Дело хорошее, – ответил, подумав немного, Терентьев, – Доверяю вам, пусть стряпчий готовит бумаги, Михаил Петрович.

– Вот, видите, хорошо, что молодые нас свели, Пётр Федорович!

– Да уж… Так скоро дочке жениха искать надо… – начал гость.

– Оно конечно, барышня скоро на выданье, – поддержал Русов, – да, вот они же с внуком моим, знакомы давно…

– Так ровесники они. Михаил Дмитриевич в службу пойдёт, пока суть да дело, женится будет лет в двадцать пять, а может, и позже.

Терентьев глянул на сразу потемневшее лицо хваткого соседа, и удивился, впрочем, не подал вида.

– А Машеньке то как? – продолжил он, – Совсем из возраста выйдет…

– Да а чего тянуть? – начал речь Русов, – Не будет в полку в истории встревать, остепениться. Так, я понимаю вы не против, Пётр Фёдорович? Надо бы нам это дело сладить, а то через год Михаилу в полк явиться надо, юнкером.

– Так, – притворно грустно вздохнул Терентьев, – надо и у Марии Петровны спросить…

– Оно конечно, – кивнул Михаил Петрович, глянув на счастливо говоривших друг с другом Мишеля и Машу, – думаю, что противится отцовской воле она не станет. Но по крайней мере, слишком сильно.

– Но дело одно, серьёзное, Михаил Петрович… Помощи прошу. Сосед у нас озорует, – посерьезнел помещик Терентьев.

Помещик -разбойник

На окраине леса, в густых кустах подрагивали ветви. Птицы, с сомнением оглядывали пушистую зелень, разевали клювы, да иногда распускали крылья, готовясь взлететь. Подозревали видать, что среди веток кто-то есть, да прячется.

С утра, пораньше Мишель вышел во двор, потягиваясь, и протирая глаза. Было ещё рано, над кухней еще не дымилась труба, значит, кухарка Ефросинья ещё не растапливала плиту. Усадьба ещё спала, в сладкой рассветной дрёме. Он мтоял на углу, рядом с конюшней, и увидел, как Иван Ецков, Федор Григорьев да Евграф Колычев, выводят коней из конюшни. И сними был парнишка – пастушок, Максимка. Вроде бы ничего такого, но у каждого а спиной было по ружью, и пистолеты уложены в кобуры у седел. Да и старые сабли у каждого на поясе. С саблей на волка пошли?

Мишель быстро побежал одеться, но на шум пришёл Яким. Юноша успел взять двуствольное ружье и пистолеты, подарок деда.

– Куда собрались, барин? – спросил денщик.

– Так я на прогулку.

– С вами я…

– Да я что, мал возрастом, Яким?

– Нет, барин, но не дело одному…

Так что выехали вдвоём, и Мишель видел на дороге троих бывших кирасиров, ехавших рысью в сторону поместья Терентьевых

– Чего они туда едут? – спросил юноша, подумав о плохом.

– Терентьев попросил деда Русова пособить против соседа. Лес у него воруют.

– Мы с ними. Яким, – строгим голосом сказал юный Залепский и погнал коня.

Но подумав, решил не торопиться, и держаться на расстоянии, что бы отцу не нажаловались. Юношей овладел охотничий азарт. Скоро начался лес, отпускники спешились, и коней повел Максимка. Трое шли осторожно, осмотрели поляну с пеньками от спиленных деревьев, и спрятались в кустах. Яким неподалёку остался с конями, а Мишель нашёл себе укрытие среди старых деревьев.

Ждать пришлось недолго… На поляну подъехало с десяток телег, и на них было с пятнадцать мужиков. У двоих были ружья в руках, они сели на пеньки, и просто говорили о чём-то и смеялись. Были они с пилами и топорами, и резво приступили к работе.

– Ну, сейчас посмеемся…

Но его опередили дедовы лесники, Иван Ецков и Фёдор Григорьев, с ружьями направленными на мужиков с оружием, вышли из кустов и бегом оказались совсем рядом.

– На землю клади, и не балуй, – громко приказал Иван.

Мужик попытался взвести курок, но Ецков выстрелил в воздух, тут же достав пистолет. Другой тут же бросил ружьё в траву, первый всё раздумывал.

– Пулю в живот хочешь? – мрачно спросил недотёпу Григорьев, – сразу не умрёшь, помучаешься…

Мишель тоже подбежал, и стал чуть сбоку, ухватив под уздцы лошадь телеги, хозяин которой попытался бежать с поля боя. Юноша достал свой заряженный кольт.

– Вяжите себе руки, мужики… – распорядился он, – в усадьбу Терентьевых поедем.

– Да ты что, барин… Наш барин. Аполлон Захарченко, вашему задаст, – сказал один из крестьян, бросивших ружьё.

– Это точно, – подтвердил другой, – капитан- исправник, Прохор Кузьмич, у него каждый день чаи гоняет.

– Посмотрим… – изрёк молодой барин.

Скоро люди Терентьевых наблюдали смешную картину- возчики, привязанные к телегам, несколько связанных крестьян в телегах, впереди этого каравана барин, да слуга, вроде бы соседские. За телегами ехали еще тое всадников, с ружьями за спиной и при саблях, а с ними мальчишка на коне. Ребятня восторженно бежала вслед скрипящим колесам, громко улюлюкая.

Дворовый человек проворно открыл ворота, и кавалькада оказалась в усадьбе. Встречал лично барин Терентьев Пётр Федорович, Одетый в домашний колпак, шёлковый халат и непременные турецкие туфли.

– Пойманных мужиков- в батоги, скарб- в усадебную кладовую, – приговорил он.

– Ой, барин, – заговорил один из тех, кто был с оружием, – пожалеть бы не пришлось… Аполлон Сократович обиды не стерпит..

Пётр Фёдорович недобро усмехнулся, и подошёл поближе к бойкому авантюристу.

– А этому – кнута. Десять ударов.

Крепостные Терентьева отогнали телеги, поставили лошадей в конюшни, и принялись уныло пороть пойманных. Били несильно, так, ради порядка. Но говорливого охаживал кузнец Силантий под присмотром самого Терентьева.

Мишель тем временем зашёл в усадьбу, где Елизавета Васильевна кормила дорогого гостя завтраком. Рядом с юношей сидела и радостная Марья Петровна.

– Спасибо, помогли с мужичьём соседа нашего справится, – приговаривала хозяйка дома, – добрый молодец, витязь.

– Это больше отцовы лесничьи работу сделали, Елизавета Васильевна.

– И батюшке твоему спасибо сердечное. Да ты ешь, пироги хорошие, а то остынут.

Мишель сильно проголодался, но больше смотрел на розовые щёчки Маши, чем на румяные пирожки.

***

После обеда выгнали поротых воров из усадьбы, а к вечеру заявился сам Аполлон Сократович Захарченко собственной персоной. Дворецкий, а вернее, просто старый слуга, Терентьевых доложил, и в скромную гостиную дома, вошёл, нет, ворвался этот дворянин.

Господин Захарченко был роста выше среднего, телосложения плотного, наряжен был в гусарских мундир Лейхтенбергского полка, и судя по мундиру, дослужился до штаб-ротмистра. Лицо было круглое, украшенное усами. Но сказать, что судя по внешности, это порочный человек- было невозможно, наоборот, скорее его вид вызывал симпатию.

– Пётр Федорович, дорогой сосед! – начал он и громко засмеялся, будто от радости, – хорошо, что ты моих крестьян поучил. Так им, нечего чужой лес воровать. Но телеги верни, верни… Не по-соседски это.

– Аполлон Сократович, – твердо ответил хозяин, – пусть уплатят за уворованное, да за обиду- отдам телеги.

– Так ведь люди божьи, надо их простить, как господь велит, Пётр Фёдорович?

– Так на ярмарке везде за свой товар денег требуют, а не за так отдают.

– Осерчают людишки-то, что случится, не дай бог, – тихим голосом, но с зазеленевшим от злости лицом добавил Захарченко. – могут ваше имение спалить.

– На всё божья воля, – тоже со злобой в голосе ответил Терентьев, – по их грехам им и воздастся.

– Такое дело, – и Аполлон Ҫократович широко улыбнулся, – овдовел я, жениться хочу. Если посватаюсь я к дочери вашей, Марье Петровне?

– Не знаю, что и ответить, – не нашёлся опешивший Пётр Фёдорович, – надо и Машеньку спросить.

– Подумайте о мои предложениях. Ну ладно, поеду я, а то дела, хозяйство без присмотра надолго нельзя оставить.

Терентьев не пошёл провожать гостя, да и Елизавета Васильевна помещику Захарченко даже воды не принесла.

***

Мишель сидел в углу, и только слушал разговор, не вмешивался. Не хозяин здесь, а гость. Юноша ее сдерживался, услышав слова о сватовстве этого разбойника. Но как только Захарченко вышел, юноша порывисто встал, и подошёл к сидевшему в кресле Терентьеву.

– Исправнику надо доложить, пусть накажет злодеев.

– Не будет он этакой безделицей заниматься. Я уж обращался, да без толку. Наш исправник вместе с Захарченко охотится, да Аполлон регулярно ему в карты проигрывает. И не я один жаловался – у всех ворует, у Тартищевых стало овец увел. Ну, твоего отца боится- очень богат, да друзья влиятельные, товарищи по полку.

– Если так, мы сторожить станем. Человек, он судя по повадкам, задиристый, поквитаться захочет. Тут мы его и схватим.

– Дело не на один день, Михаил Дмитриевич. Враз и не решиться такое.

И точно, сидели под кустами, Мишель и лесничии отца, вчетвером каждую ночь уже с неделю на удобной тропке лесов Терентьевых, но вот…

Мишель уже засыпал, и еле услышал шорох кустов, и тихий разговор:

– С двух сторон подождём, да усадьбу запалим, кто будет бежать- тех ножами. Добро всё вам достанется, а мне девку, Марью.

– Пропадёшь ты с ней, барин. А как расскажет кому? Не сносить головы тогда.

– Не трусь, Леонтий. Грабеж куражу требует. Всё сладим, да другие соседи шёлковые будут, все бояться меня станут.

– Пойдём, дело решенное… – ответил другой разбойник.

Мишель схватился за пистолет, но Иван Ецков поднёс палец к своему рту, призывая к молчанию, и зашептал:

– На поляне враз всех кончим. Истребим разбойников! Исправник освободит, а нас и накажет.

– Лучше не сделаем…

Федор Григорьев и Евграф Колычев, взяв ружья, отошли влево, а справа встали Залепский и Иван Ецков. Не предупреждали, а сразу стали стрелять. Мишель стрелял сначала из одного Кольта, затем из другого. На земле осталось лежать восемь тел. Олин пытался уползти в кусты, оставляя кровавый след на траве, почти чёрный ночью. Но Евграф острием сабли пропорол раненому горло. Молодой человек убрал один револьвер, и достал другой. Смотрел, как завороженный, на лежащее мёртвое тело Захарченко, в которое выпустил четыре пули.

– Сейчас барин, мы их всех в болоте утопим, – заговорил молчавший до поры Фёдор Григорьев, – оружие и деньги заберём.

– Делайте, только быстрее, – сказал Мишель, присаживаясь на упавшее дерево.

Смотрел на свои руки, кажущиеся теперь липкими, словно были в крови. Он повернул ладони вверх и вниз, сжимал кисти в кулаки, и не мог успокоится. Хорошо хоть, не тряслись, и колени не подгибались.

Женитьба Михаила

Михаил был всегда желанным гостем у Терентьевых, правда, даже Пётр Федорович не спрашивал про дело с соседским помещиком, и куда тот пропал. Юноша всё отнекивался, отворачивался и не говорил.

– Да ну его в болото, – заявил, смеясь, Терентьев.

Залепского прямо передёрнуло от таких слов, вспоминая как бывшие солдаты топили раздетые догола трупы в болоте, а те не желали тонуть. Рядом горел костерок, отпугивающий комаров, на котором догорала одежда разбойников. Перемазались болотной жижей тогда все они, просто с ног до головы…

Так, сменив гнев на милость, Русов просватал внуку невесту. Юноша же пока не знал ничего о этом, и изучал фотографическую камеру. Описание было на английском, но язык он знал, и уже стал таскать эту коробку на треноге, и сделал фото всех домашних, притом их портреты заняли место в зале усадьбы. Хотя, конечно, портреты были невелики по размеру- несколько дюймов, но были обработаны юношей по новейшей системе. Сейчас же Михаил приготовил аппарат, чтобы сделать портрет Марии Петровны.

– У тебя такая новая вещь? Я о ней только в журнале читала.

– Дед выписал. Что бы я меньше по лесам ходил. Тебе сейчас надо будет замереть почти на минуту. Что бы снимок получился.

Маша кивнула, впрочем, не слишком скрывая удовольствие. Никого из её знакомых не снимали на фотопластинку. Снимок был готов, и Залепский засобирался к себе.

– Надо домой, – оправдывался он, и быстро сел в двуколку, сложив туда же вещи, погоняя коня, направился в своё имение.

Повозка проскочила в ворота, Яким взял лошадь под уздцы, а юноша, с большим чемоданом поднялся на лестнице, где его ждали родные и близкие. Вперёд вышла маменька, отчего то вытирая слёзы.

– Что случилось? – немного опешил Михаил.

– Подумали мы, сыночек, женить тебя,,, Чего уж? Молодому надо в счастье жить, а не старости дожидаться.

– Так на службу мне, пока я до чинов дойду… Что бы жалованье хорошее. Да и молод я ещё…

– Служба она дохода особого и в генералах не даёт, если не воровать, конечно, – рассудительно говорил отец, – сам знаю, служил. Мы что, обеднеем? Доход у нас достойный, управимся.

– Да не хочу я, – не знал, что и думать юноша, -не готов, право слово.

– Не абы на ком, – встрял дед Русов, – она и умница, и красавица. Лучшая невеста губернии нашей, по красоте, конечно.

– Да я другую люблю, – покраснев, ответил Михаил, – Марию Петровну Терентьеву, дочь соседа нашего. Она меня обещала ждать, пока в ротмистры выйду.

– Так её и просватали, – улыбнулась мать, – так оно лучше для тебя будет.

– Маменька, – прошептал сын, поцеловав женщину в щеку.

Так что уже через месяц была сыграна свадьба. Гости удивлялись, как это Залепские решили породниться с Терентьевыми, и единственный сын Дмитрия Ивановича столь рано женился. Но, спрашивать никто не желал, чтобы не поссориться с вспыльчивыми хозяевами.

Вскоре Мария Петровна была уже в положении, обрадовав больше семью мужа, чем его самого, готовившегося сдавать экзамен на юнкера в полку.