Читать книгу Неверное сокровище масонов - Сергей Зацаринный - Страница 7

Прохладным майским днём по площади напротив ленинского мемориала в Ульяновске неторопливо шёл пожилой мужчина. Свежий ветер с Волги трепал его полуседые волосы и светлый старенький демисезонный плащ, помнивший ещё эпоху Брежнева. Человек чуть прихрамывал и опирался на изящную самшитовую трость. Он постоял печально у пустого бассейна, в который, некогда, многочисленные туристы, посещавшие родину Ленина, бросали монетки, снял большие круглые очки и неторопливо протёр платочком толстые стёкла. Только очень хороший физиономист смог бы узнать в этом стареющем джентльмене отставного капитана внутренних войск Леонида Малышева.

Тем не менее, это был я. Вот уже вторую неделю я жил в Ульяновске. Капиталистические отношения уже прекрасно прижились и на родине вождя мирового пролетариата. Во всяком случае, мне было вполне достаточно предварительно позвонить из Москвы в одно из агентств по недвижимости, найденное племянницей в интернете, чтобы сразу по приезде в Ульяновск, мне вручили ключи от квартиры, предоставленной в моё полное распоряжение на ближайшие два месяца. Правда, цену заломили такую, что я мысленно невольно согласился с некоторыми высказываниями Владимира Ильича, как известно, очень не любившего мелкую буржуазию.

Что же касается внешности, то это целиком заслуга моей сестры. Когда я, уже в самом конце апреля, заявился к ней изрядно обросшим и заявил, что хочу носить изящную интеллигентскую бородку, она сразу схватилась за телефон. До этого, увидев меня, она, правда, схватилась за сердце.

– Никакой самодеятельности! – решительно заявила сестра, – Поедешь к моему знакомому визажисту, и он всё сделает.

На мои попытки возразить она даже не обратила внимания.

– Лёнечка! Я всегда считала тебя настоящим мужчиной. Не разочаровывай меня. Разве это мужское дело – заниматься собственной внешностью? Доверь это женщине, – и, видимо, чтобы не напугать меня окончательно, добавила, – про деньги ничего не спрашивай. Я уже обо всём договорилась.

Наверное, стрижка в таком салоне стоила 3—4 пенсии отставного капитана.

Прибыть было нужно точно в указанное время. Едва переступив порог и вдохнув запах какого то изысканного парфюма, я вспомнил чью-то шутку, что визажист – это не профессия, а сексуальная ориентация. Во всяком случае, нетрадиционность этой ориентации моего мастера не вызывала никакого сомнения. Проведя наманикюренными пальчиками по моей шевелюре, он нежно спросил:

– Хотите придать себе солидность?

– Хочу выглядеть постарше и поинтеллигентнее.

Он явно удивился:

– Вы первый человек, который обращается ко мне с такой просьбой за последние десять лет. Все хотят выглядеть помоложе и понапористей, – мастер на секунду задумался, – Хотите, я сделаю из Вас немолодого профессора, обдумывающего прожитые годы? В прошлом почёт и уважение, в настоящем – разочарование и неуверенность в завтрашнем дне?

– Что-то вроде бывшего преподавателя научного коммунизма?

– Именно! Вы замечательно уловили мою мысль! Именно научного коммунизма! Адепт могущественной лженауки, привыкший поучать свысока, вдруг оказывается совершенно в другом мире. Представляете? Астролог, предсказывавший судьбы царей и империй, вдруг очутившийся в стране туманов, где никогда не бывает звёзд!

Мастер смотрел на меня с восторгом и обожанием. Казалось, сейчас он меня поцелует.

– Элен! – радостно завопил он куда-то в приоткрытую дверь, – немедленно позвоните Светлане Дмитриевне и перенесите визит. Извинитесь, скажите, что непредвиденные обстоятельства. Мне понадобиться время! Уйма времени! В конце концов – пошлите её к чёрту! Деньги я всегда заработаю. Но я не могу упустить шанс! – добавил он с придыханием.

После чего наманикюренные пальчики впились в мою шевелюру. При этом визажист без умолку болтал:

– Я, честно говоря, готовился совсем к другому. Ваша сестра сказала мне, что Вы махнули рукой на свою личную жизнь, записали себя в старики, долго пребывали в апатии, но под влиянием весны и дядюшки-философа решили, что ещё не всё кончено. В общем, я ожидал очередного молодящегося джентльмена, готовящегося попытать счастья в удачной женитьбе.

Ну, сестрёнка, молодец! Впрочем, она никогда не отличалась проницательностью. А вот визажист поэт! Не зря дерёт с клиентов бешеные деньги.

– Значит на молодящегося джентльмена я не похож?

– Что Вы! Вы человек смелый, умный, очень решительный. Уж никак не раб обстоятельств! Для Вас смена имиджа не жизнь, а всего лишь игра. Понимаете, очень часто смена внешности оказывает сильное влияние на самого человека. Он подстраивается под свой образ, и образ порабощает его. Поэтому, человек так болезненно относиться к переменам во внешнем виде. Сильных и кардинальных изменений не боится лишь тот, у кого либо очень сильная внутренняя основа или вообще никакой, – он на миг задумался, – В волосы мы добавим седины.

Как всё-таки мало, оказывается, знал о работе парикмахера. Меня подстригали, подравнивали, мазали какими-то кисточками. Иногда мастер замирал, задумавшись, покачивал головой: «Не то, не то…» и снова начинал внимательно всматриваться в моё лицо, словно хотел увидеть что-то где-то в глубине головы.

– Вы очень азартный человек, – заметил я.

– В моей работе без этого нельзя. Впрочем, как и в Вашей.

– А кто же я, по-вашему?

– Вы? – Он усмехнулся, – вы искатель приключений. Джентльмен удачи.

Хорошо, что сестра за меня заплатила. Такому мастеру можно было отдать все свои деньги.

Дополнили мой новый образ добротный старомодный костюм и плащ из гардероба дяди Бори, благо он был одного роста и комплекции со мной. Круглые очки с простыми стёклами принёс Дорогокупец. Подозреваю, что он их сам частенько использовал при проведении своих магических сеансов с экзальтированными тётеньками.

На прощанье дядя вручил мне также изящную, но невероятно прочную самшитовую трость:

– Будь осторожен. У неё очень острый стальной наконечник. Она принадлежала твоему отцу и, по его словам, однажды спасла ему жизнь.

Интересно, зачем была отцу такая опасная игрушка, и где он мог прогуливаться с тростью? Я, наверное, никогда не узнаю этого.

Алексей преданно тащил чемодан до самого поезда. Он с наступлением тепла лишился своей работы сторожа коттеджа и перебрался жить к дяде Боре. Дачный посёлок медленно наполнялся жизнью, сюда прибывали всё новые и новые обитатели. Скоро от зимней дремоты не останется и следа. Начнутся прогулки, визиты в гости, старые знакомцы снова будут заглядывать на огонёк к дяде Боре на партию шахмат или преферанса, да и магу за клиентурой не придётся ездить в Москву. Скучающие, желающие пощекотать нервишки неведомым, здесь найдутся едва ли не в каждом доме.

Перед тем, как проститься, Алексей напомнил мне ещё раз:

– Сначала в библиотеку. Поройтесь в краеведческой литературе, она, наверняка, даст Вам много ценного.

Дорогокупец был неисправим. Он по-прежнему свято верил в возможности золотого ключа библиографии открыть двери всех тайн. Издержки профессии. Библиотекарь, наверное, и должен искать ответы на все вопросы в книгах. Меня же моя профессия приучила идти к истине с помощью других людей.

Тем не менее, сейчас я шёл именно в библиотеку. Все эти дни я был постоянным посетителем отдела краеведческой литературы Ульяновского дворца книги. Алексею понравилось бы такое название. Оно, как нельзя лучше отражало роль библиотек в жизни общества. А отдел краеведения здесь был выше всяких похвал. Всё благодаря великому земляку.

На протяжении десятилетий этот город работал родиной Ленина. Коллеги моего дяди, боровшиеся за торжество ленинизма во всём мире, стремились превратить этот город в центр паломничества для людей всей Земли, поэтому здесь старательно сохраняли всё, что так или иначе относилось ко времени жизни будущего вождя. Целые кварталы старого города превратили в музей-заповедник, сохранили много других памятников прошлого. Да и краеведение здесь не было уделом чудаков-одиночек, как в других местах, на нём тоже лежала печать общегосударственной заботы.

Теперь Ленина развенчали, его громадный дворец-мемориал над Волгой стоял полупустым, но накопленное за все эти годы, никуда не делось. Просто теперь многочисленные местные специалисты занимались историей других земляков. Были среди них и специалисты по дворянству.

Совету Алексея я всё же последовал – в архив, до поры до времени, не совался. Работа с документами требует подготовки. Поэтому, я тщательно штудировал в библиотеке литературу о гражданской войне, жизни местного дореволюционного общества и о здешнем дворянстве. Оказалось, что есть здесь и специалисты, занимающиеся госпожой Перси-Френч. Где бы вы думали? В музее имени Гончарова.

Оказывается, барыня, владевшая имением где, некогда происходило действие романа «Обрыв», построила там на свои средства мемориальную беседку в память об этом. Денег не пожалела, наняла модного архитектора. Ей и зачлось. Во всяком случае, в одном из местных краеведческих сборников вышла целая статья об этой неординарной женщине.

Предчувствия меня не обманули. Она действительно пришла в нашу страну из края эльфов. Кэтлин Эмилия Александра Перси-Френч, таково было полное имя хозяйки заброшенной усадьбы, происходила из древнего ирландского рода. Её предки владели замком в графстве Галуэй. Это на самом западе Изумрудного острова. Там, где кончается Европа и начинается безбрежный и бушующий штормами Атлантический океан. В этом волшебном краю среди скал и волн стоял родовой замок, принадлежащий отцу Кэтлин Роберту Максимилиану.

А ещё она была невероятно богата. Прямо напротив Дворца книги в особняке похожем на рыцарский замок, расположился художественный музей, куда львиная доля экспонатов перекочевала из симбирского дома госпожи Перси-Френч. Картины, фарфор, часы, много бронзовых статуэток. Барыня явно была склонна к суетности мирской и любила дорогие безделушки. Мне сразу вспомнился хрустальный слон из рассказа сызранского старика. Своё состояние помещица сама оценивала в 50 миллионов рублей. Тех ещё, царских, золотых.

В Симбирской губернии у неё было несколько имений. Все в прекрасном состоянии с племенным скотом, импортной техникой. Будучи подданной королевы Великобритании она, в отличие от многих других революции не испугалась, приехала в 1917 году из Петербурга в Симбирск и даже одной из первых косвенно признала Советскую власть. Во всяком случае, госпожа Перси-Френч дисциплинированно написала жалобу в местный Совет рабочих и солдатских депутатов на то, что в подвалах её дома восставший пролетариат «разбил», как она дипломатично выразилась, три тысячи бутылок драгоценного коллекционного вина.

Вскоре, в одном из писем к знакомым барыня, якобы, жаловалась на то, что сожгли и разграбили её имения. Затем конфисковали симбирский дом. Когда в июле 1918 года, город заняли белые гражданка Перси-Френч выступала на митинге с приветственной речью. Потом Симбирск почему-то не покинула и, естественно, оказалась в тюрьме. Вскоре её, как британскую подданную отправили в Москву, где вскоре освободили и она оказалась в миссии Датского Красного Креста. Затем была эмиграция.

Екатерина Максимилиановна Перси-Френч, а именно так её звали в России, умерла в далёком Харбине в 1938 году. Она ещё долго при посредничестве британского МИДа пыталась получить с СССР компенсацию за утраченное имущество.

Вот, собственно, и всё, что мне было нужно о ней знать. Была очень богата, за границу не вывезла ни гроша. Особенно заинтересовала меня информация о сожжённых в 1917 году имениях. Ведь в этом случае ценности должны быть спрятаны уже тогда. Но, год спустя, при белых была хорошая возможность достать укрытое. Почему этого не произошло? Книги рассказали мне всё, что могли. Дальше я должен был идти сам. Путь мой теперь лежал в архив.

Я стоял на высоком берегу Волги и думал. Почему нигде ничего не написано о масонском храме, стоявшем во владениях Перси-Френч? Так, два-три упоминания, что он был. А ведь храм пережил революцию и был разрушен уже в конце двадцатых годов. Даже фотография его сохранилась. Круглое здание с колоннами высотой в 16 метров. На крыше огромная статуя Иоанна Крестителя.

Никого даже не заинтересовало кто, когда и зачем его построил. Что-то неопределённое типа «в восьмидесятые годы XVIII века». Имением Винновка, где стоял храм, тогда владел некий Василий Афанасьевич Киндяков. Уважаемый человек, неоднократно избиравшийся предводителем дворянства. Но дядя утверждал, что в числе масонов ни один Киндяков не значился. Загадки, загадки.

Но, в конце концов, я здесь не для того, чтобы отгадывать ребусы. Я ищу сокровища. И мне нужен план усадьбы.

Древние говорили: «Имя – есть знак». Помню, эту истину мне втолковывал в сырых мартовских сумерках доморощенный маг-библиотекарь Дорогокупец. Правда это или нет, не мне судить. Но вот в имени Перси-Френч, определённо, скрывалось нечто магическое. Словно откуда-то из другого далёкого и неведомого мира доносился отголосок давно забытой баллады. Помню, как сильно поразила меня эта фамилия в тот тихий сентябрьский вечер, когда я впервые услышал историю о таинственных сокровищах, как вынырнула снова из тьмы забвения несколько лет спустя и, как теперь, снова поманила куда-то вдаль, навстречу неизвестности.

Будь хозяйка имения какой-нибудь Голициной или Оболенской, я, скорее всего, давным-давно забыл бы всю эту историю. Но она носила фамилию, залетевшую к нам с далёкого острова эльфов и всё, связанное с ней, неумолимо обретало какие-то романтические полусказочные очертания. Даже и сам клад начинал казаться неким заветным сокровищем из толкиеновской песни гномов:

За синие горы, за белый туман,

В пещеры и норы уйдёт караван.

За быстрые воды уйдём до восхода

За кладом старинным из сказочных стран.

Была бы хозяйка усадьбы с фамилией Иванова, я так и не потянулся бы к архивному делу с названием: «Письма разных лиц». Зачем мне чьи-то чужие письма. Но письма, написанные Кэтлин Перси-Френч властно поманили меня.

Как и предполагал старый искушенный лис дядя Боря, плана усадьбы в архиве не оказалось. Мне даже не понадобилось копаться в документах. Достаточно оказалось лишь прочитать опись фонда. Правда, сохранились отчёты управляющего по нужному мне имению и переписка с ним.

Не обошлось без сюрпризов. Во-первых, имение находилось не при селе Трубетчино, а, как раз при соседней Вельяминовке. Во-вторых, управляющего звали Иван Татаркин. Можно с большой долей уверенности предположить, что он никак не мог быть прототипом, приехавшего из Прибалтики Отто Клюге.

В хозяйственных отчётах тоже ничего интересного. Коровы, лошади, укосы, намолоты. Всё это представляло интерес разве что для революционного комбеда, но уж никак не для искателя сокровищ. Хотя нет. Одна странная строка всё же имелась. Значительные расходы на корм для собак. Барыня была рачительна и тщеславна, держала только племенной скот. Вряд ли она стала значительно тратиться на содержание своры дворняг. По документам при имении лежали три тысячи десятин леса. Это тридцать квадратных километров. А барыня любила охоту.

Я сидел в тихом читальном зале Ульяновского архива и думал. Место для этого самое подходящее. Бывший храм, приспособленный атеистической властью для более мирских нужд, тем не менее, сохранил свою немного таинственную и мистическую атмосферу. За соседними столами тихо шуршали старинными бумагами такие же, как я, путешественники в прошлое. Изредка они украдкой бросали робкие взгляды на импозантного седеющего джентльмена с профессорской бородкой и изящной тростью.

Среди других заказанных мною дел было и это: «Письма от разных лиц». Барыня некогда сохранила их, и они вместе с другими её многочисленными бумагами очутились в государственном архиве. Я уже узнал всё, что было нужно и мне эта папка, вроде как, не понадобилась. Но, я её открыл.

Чужая, давно минувшая жизнь. Гербовая бумага каких-то западных аристократов, штампы неведомых европейских гостиниц, строчки, написанные на английском, французском, с датами и без дат. Их пощадило время, не пожрали разруха и пламя революций. Зачем-то сберегла Екатерина Максимилиановна, зачем-то сохранил победивший пролетариат.

В середине толстой пачки мне попался невзрачный листок. Какой-то юноша вспоминал романтическую встречу вечером на просёлочной дороге где-то между сёлами Головино и Языково. Намекал на данные обещания, жаловался на злую судьбу. Письмо обрывалось. Автор остался известен лишь самой получательнице. Зачем она сохранила это робкое романтическое признание? Наверняка, долго прятала его от строгой матери, не выбросила потом, когда стала всесильной помещицей миллионершей. Может, именно этот невзрачный измятый листочек знал тайну того, почему она так никогда и не вышла замуж. Сильная женщина, так и не сумевшая стать счастливой.

Мне больше нечего было делать в архиве. Но профессиональные привычки брали своё. Я привык работать с людьми. Сухой язык документов всегда оставлял во мне чувство недоговорённости. Кстати, фонд Перси-Френч оказался весьма востребованным. В листах использования красовалось множество фамилий. Одна из них красовалась прямо перед моей, только на несколько недель раньше. Правда, была она совершенно неромантическая. Гаврилова. Что могло привлекать некую Гаврилову в истории помещицы Перси-Френч?

Я поинтересовался у работников архива. Их мой вопрос не удивил. В конце концов, я ведь не какой-то историк, колупающий факты для очередной научной статьи, а сотрудник серьёзной юридической фирмы из самой Москвы. Деловой человек, зарабатывающий деньги и не задающий лишних вопросов. Чтобы как-то разговорить архивистку, я добавил:

– Как много, вообще людей, оказывается, интересуется госпожой Перси-Френч..

Теперь она из кожи вылезет, чтобы похвастать перед столичным гостем своей осведомлённостью. Так и вышло. Уже через несколько минут я знал, что неведомая Гаврилова – студентка местного педуниверситета (господи, остался в бедной России хоть один просто институт!), которая писала работу на какую-то конференцию, что многие письма переведены с французского и английского, и я, если пожелаю, могу ознакомиться с их содержанием. В довершение, видимо, чтобы я не сильно зазнавался, мне сообщили:

– Были и Ваши коллеги, юристы из Москвы. Они интересовались судьбой бывшего управляющего Перси-Френч Отто Зольдберга. Искали его наследников.

Я едва сумел скрыть волнение. Отто! Наверняка, тот самый. Снисходительно улыбнувшись, я, будто просто для поддержания надоедающего разговора, спросил:

– Нашли?

– С такими деньгами, да не найти. Они работали по заказу какой-то иностранной фирмы. Что-то там с наследством…

Многолетний опыт не подвёл. Можно перелопатить горы бумаг, изучить тысячи документов, но живого человека не заменит ничто. Значит, у моего Отто остались богатые родственнички за границей. И искали они его, именно по последнему следу. Судя по всему, единственное, что они про него знали, это то, что он работал управляющим у британской подданной Перси-Френч. А ещё вспомнилось, что он оказался замешанным в какие-то шпионские истории. Увы, всё это не имело никакого отношения к моему имению.

Бумажная работа закончилась. Единственное, что я теперь мог сделать, это отыскать местоположение самой усадьбы и попытаться составить приблизительный план того, что пощадило время. Следовало торопиться, через пару недель начнёт отрастать трава и искать следы старых строений будет очень тяжело.

Но, прежде я решил навестить студентку Гаврилову. Судя по всему, девушка очень упорно поработала и, возможно, могла рассказать что-либо интересное. Благо, кузница будущих педагогов находилась в двух шагах от архива.

Меня беспрепятственно пропустили, почтительно глядя на мою профессорскую бородку, и даже подвели по моей просьбе к доске с расписанием занятий. От словоохотливой архивистки я уже знал, что Лена Гаврилова учится на втором курсе исторического факультета. Последнее уточнение было явно излишним. Вряд ли девушка, проторчавшая более полугода в архиве, изучает физику.

Вот только старался я зря. Симпатичная темноволосая студентка, испуганно раскрыв свои ярко-синие глаза, сразу сказала, что все материалы уже сдала научному руководителю. Собственно и тему выбрал он, и план составил. Видно, разговаривать с незнакомцами ей приходиться нечасто. Она страшно разволновалась и покраснела. Чтобы как-то успокоить её и придать невинный вид своему визиту, я сделал замечание:

– Вам необходимо побольше уверенности. Скоро придёте в класс, а дети не любят краснеющих учителей.

В этот момент я совершенно выглядел, как престарелый педагог, наставляющий своего юного коллегу. Девушка с опаской взглянула на мою трость и послушно кивнула. Кажется, я её успокоил.

В Ульяновске мне больше было делать нечего. Я закрыл своё исследовательское дело в архиве, отметил там командировку. Подумав, решил пока не сдавать ключ от квартиры. Оплачено по середину июня, куда спешить. А теперь в путь!

Он лежал передо мной прямой, как стрела. Доехать до Сызрани, остановиться в гостинице, купить полевую экипировку: камуфляж и сапоги и в Вельяминовку.

Расставаться с новым имиджем было даже немного жаль. Да и куда спешить. К сызранскому автобусу я так и прибыл, опираясь на трость.

– Здрасьте – негромко раздалось за спиной. Явно обращались ко мне. Рядом с огромной сумкой стояла Лена Гаврилова.

– Едете домой? – я постарался придать голосу максимальную дружелюбность. Вопрос излишний, наступают майские праздники и студенты устремились к родным пенатам, пополнять запасы продовольствия.

Вещей у меня с собой почти не было, и я, как старый джентльмен, подхватив сумку девушки, устремился в подошедший автобус.

– Вы в Сызрань?

– Нет, я только до Тереньги, – это название я где-то слышал. Ах, да, это же одно из имений Екатерины Максимилиановны Перси-Френч. Мы заняли соседние кресла. Судьба милостива. Она подарила мне очень милую спутницу.

– Если не секрет, Вы почему пошли на исторический?

– Я, вообще-то на иняз поступала, но баллов не добрала.

– А чем, позвольте спросить, преподавание английского лучше преподавания истории? Та же школа, те же дети.

– Можно другую работу найти. Переводчиком куда-нибудь устроиться. А с историей только в школу, – девушка явно удивлялась, что приходиться объяснять такие элементарные вещи человеку в таких больших очках.

Ох уж эти сельские мечтательницы! Вечно выдумают себе какое-нибудь счастье за тридевять земель.

– Зато, если бы поступили на иняз, так никогда и не узнали ничего о Кэтлин Перси-Френч.

– Ошибаетесь. Я ей ещё в школе интересовалась. Даже работу о ней писала на областной конкурс.

– Если не секрет, почему?

– У нас в селе сохранился старый барский дом. Целый дворец. С башнями, балконами. Его забросили, он стал разрушаться. Вот наша учительница и придумала написать его историю, чтобы привлечь инвесторов, которые купят этот дом.

– Купили?

– Нет, конечно. Сейчас и в Ульяновске старина никому не нужна, а уж в Тереньге…

– Но, может у вас действительно найдётся что-нибудь поинтереснее? Привидений в старом доме нет?

Девушка уловила в моих словах насмешку и нахохлилась. Разговор вот-вот грозил оборваться.

– Я видел на своём веку столько заброшенных прекрасных зданий. Чтобы выделиться из этой массы руин, нужна какая-то изюминка. Привидение, клад, романтическая история, связь с известными личностями.

Увидев, что я не смеюсь над ней, девушка оттаяла:

– У нас подземные ходы есть..

– Уже кое-что…

– И сокровища

– Сокровища усадьбы Перси-Френч?

Лена кивнула.

– Что же Вы молчите? Заинтриговали человека!

Вдруг она спросила:

– А почему Вы интересуетесь Перси-Френч?

Врать не хотелось. За окнами медленно проплывала какое-то большое село с колокольней. В ослепительно голубом небе замерли облака.

– Вы будете смеяться, Елена, но мне просто понравилась фамилия. Каждый человек с детства любит сказки. Потом вырастает, забывает всё. И, в одно прекрасное время, вдруг так снова захочется, как в детстве чего-то необычного. Мне подвернулась работа в юридической фирме, где нужно было искать след управляющего некой госпожи Перси-Френч. Мне это показалось именем эльфийской принцессы. Тем более, что, как потом выяснилось, она действительно родом из страны эльфов – Ирландии. Так я и очутился в вашем славном городе.

Увы, в моей работе нет ничего интересного. А теперь Вы расскажите мне про сокровища. Вы же видите, я, как все канцелярские крысы, неисправимый романтик.

– Да рассказывать больно не о чем. Просто барский дом, о котором я говорила, был в 1917 году отобран по решению сельского схода. А всё, что в нём было, бесследно исчезло. В Симбирске оно не появилось, сельчане его не разграбили. Как в воду кануло. А дом стоит посреди села, незаметно ничего не вывезешь. Вот я и думаю, что всё спрятано в подземных ходах. Старожилы много про них рассказывают.

– А почему Вы считаете, что это всё не появилось в Симбирске?

– Ну, я ведь, своего рода, специалист по Перси-Френч. Сколько проторчала в архиве.

Всего пару дней назад эта особа утверждала, что все материалы передала своему научному руководителю и ничего не знает. Я украдкой оглядел её повнимательней. Высокий лоб – умна, нет косметики на лице. Синие глаза печально смотрели в окно, на начинающий зеленеть лес. О чём она думает? Перед тем как задать главный вопрос, требовалось её чем-то отвлечь.

– Елена, а почему Екатерина Максимилиановна так и не вышла замуж?

– Я читала письмо её отца. Он уговаривал дочь уехать из России и предрекал: «Ты никогда не сможешь найти своего белого дрозда. Диковинку такую!» Она была необычная женщина. Равного себе найти не смогла.

– Принцы и тогда уже были большой редкостью. Особенно эльфийские. – мне вспомнился тот печальный юноша из Языкова. Он явно не тянул не только на рыцаря, но даже на оруженосца. Паж, не более. Но письмо его принцесса хранила.

– Кстати, Елена. В Вашей истории о сокровищах есть одна нестыковка. Вы говорите, что ценности пропали из усадьбы в семнадцатом. Но ведь летом восемнадцатого, когда в крае установилась власть белых, была возможность их беспрепятственно забрать.

– Может, потайные подвалы показались более надёжными, чем симбирский дом.

– Тогда, значит, единственным хранителем тайны оставался управляющий. Куда он потом делся?

– Ещё несколько лет прожил в Тереньге, потом уехал. Его фамилия была Зольдберг. А вот и моя Тереньга. – увидев, что я пытаюсь отыскать глазами барский дом, Лена добавила, – его не видно с дороги. Он вон там.

Я придвинулся, чтобы разглядеть и невольно на миг прижался к ней. Когда я выносил Ленину сумку из автобуса, захотелось сказать, что-нибудь приятное:

– Ваши духи пахнут ветром, который дует с ирландского моря.

– Мои духи закончились ещё перед новым годом, – засмеялась она.