Читать книгу Дежавю. Любовь - Сергей Зыболов - Страница 14

БЕЛЫЙ

Два муравья, дружно вышагивая в одну лапку, направились вдоль улицы, их незатейливый разговор все больше и больше оживлялся, и, когда они пересекли широченный проспект – Пятьдесят шестую, веселый и жизнерадостный Афт как-то неожиданно переменился в лице и резко оглянулся, будто бы проверяя, не следует ли за ними кто-либо, и, убедившись в отсутствии призрачной слежки, с превеликим удовольствием, что у него есть достойный слушатель, продолжил свой красочный рассказ.

– Нас ведь тогда все две сотни муравьев отправили в Стриритс*? А обратно вернулось меньше сорока.

– Как так?

– Да вот так! Я тебе говорю: сорок из двух сотен! Ты вот представляешь? Чувствуешь разницу: двести и сорок! Двести и сорок, две-е-ести и-и-и со-о-орок! – Афт выделял обе цифры, давая прочувствовать всю соль разницы между тем, сколько было и сколько осталось.

– Это… это просто… это фантастическая разница…

– Да, не то слово… все равно… ну-у-у, все равно эти цифры не ощущаются в простых наших словах… Так вот, что я скажу: за те бесконечно-долгие пять лет, проведенных, ну, то есть, в смысле оттарабаненных, отработанных в этом, никому ненужном, в этом, заброшенном ко всем дальним-далеким чертям, Стриритсе, нам всем назначили приличное ежемесячное пособие. Подачку эту… и что? Ты слышишь? Ежемесячно пособие! Мы там упахивались до смерти, работали и работали!.. Одних… Кто-то умирал там, кого-то увозили в больницу в столицу, но уже безвозвратно, а мы продолжали пахать. Кого увозили, тот не возвращался… Пособие нам сделали, а кому оно нужно-то? Вот вопрос…

– М-м-ммм, кому-кому? Наверное, кому-то оно и нужно? А-а-а, нет? – из Эйва выпала фраза выпала сгустком непонимания.

– Вот кому их пособие сейчас нужно? Кому? Нет, ну-у-у… с другой стороны, думаешь, смог бы я разъезжать на этих… этих… на международных автобусах на обычную зарплату? А… вот вряд ли бы смог… и вообще, я ж тут по делу приехал… – сказал Афт и внезапно почувствовал, как к пересохшему горлу подкатывает неприятный тошнотворный комок, он поперхнулся, но смог еще выдавить из себя пару слов. – Сейчас скажу, погоди!..

– Тебе помочь, может?

Внезапно мордочка Афта побагровела, он отрицательно мотнул головой, маленькие облезлые усики судорожно дрогнули и он, неприглядно согнувшись почти пополам, захлебнулся в сильном продолжительном кашле. Муравей почувствовал неприятную обжигающую боль, ощутил, как по всему, неожиданно посеревшему, телу пробежала с молниеносным нарастанием огненно-колючая волна: от самого сердца до самых кончиков лапок, и под занавес беспощадно ударила нокаутом в самый мозг.

– Бжжжус-бжжжус! Ну-у-у, вот какой-то ужас, бжжжус, сегодня со мной, ну-у, творится! Ужас, он и есть! – как ни в чем не бывало, продолжил прерванный монолог Афт. – Нет-нет, на моей работе сейчас платят хорошо, я не жалуюсь. Пособие – конечно, это все отлично! Вот только здоровье… здоровье уже не то… и не вернуть здоровье, ни за какие деньги и награды. Да и на таких автобусах-лайнерах разъезжаю не часто. Просто сегодня уж так вышло… Сегодня на Искусственной телестудии «Восемнадцать морей» собирали ветеранов аварии в Стриритсе… здоровье не вернуть – это хоть кто скажет… собирали нас… – неожиданно новая волна ужасающего приступа накатила на Афта, он снова болезненно скукожился, свернулся пополам, как скомканный листок бумаги, и протяжно сипло закряхтел, закашлялся.

– Афт, слушай, ну, может, чем-то помочь тебе? Сбегать за водой? Сбегать? Помочь? Что сделать – скажи! – подрастерявшемуся Эйву было страшновато смотреть на загибавшегося Афта, и тем более, оставаться безучастным в беде старого товарища.

– Да, не-е-е, не-е-е, все нормально, все нормалек… погоди, сейчас… – муравей сильно помотал головой, напрочь отрицая помощь, он откуда-то из кармана проворно выцарапал носовой платок мышиного цвета, и кусочек ткани исчез в глубине мандибул.

Вороной овальный металлический медальон с шестью или семью выбитыми цифрами и буквами выполз из-за ворота рубашки, словно проснувшийся священный жук-скарабей вылазит из раскаленного песка в сухой пустыне, в тот момент, когда муравей загибался в болезненном кашле. Эйв приметил непривычный для рабочих особей необычный отличительный знак, и только хотел было спросить Афта о нем, как тот, опережая все вопросы, решил сам рассказать.

– Я ведь сейчас считаюсь ветераном труда… представляешь, дорогой Эйв, где я и где ветеран труда? Две категории – совершенно несовместимые…

– Ну, ты и даешь! – только и выдохнул Эйв.

– Я же еще такой молодой, вся жизнь впереди… И уже – реальный ветеран! – Афт с беспокойством взял в маленькую лапку темный кругляш, нервно покрутил его, философски посмотрел на надписи и показал его товарищу поближе. – Видишь, это нам вручили. Нам это надо? Ага, надо, особенно… Некоторым – уже посмертно вручили. Да и нам – тоже почти что посмертно… Здоровья никакого совсем нет, никакого, да и в живых почти никого нет, но зато мы, что ты скажешь, зато мы – ветераны… Вот как! Не знаю, что тебе сказать даже на это… Тяжело некоторые вещи осознавать, очень тяжело и до сих пор не могу примириться… Вручить-вручили, и радуйтесь, ребята – ветераны… А как нам дальше жить – непонятно…

– Ты чего такое говоришь? Почему посмертно – вам-то? Живи, да живи! Все давайте живите!

– Да мы-то, разве, против? Мы не…

– Здоровье… Ну, здоровье – это да, тут сложно все… Надо надеяться – понемногу восстановится… Вы же уже здесь, а не там…

– Да-да, почти, – Афт со спокойной уверенностью прервал Эйва на восходящей ноте негодования. – Все мы уже – там почти…

И Эйв действительно представил этого муравья, своего бывшего корешка, задушевного товарища, младше его на какой-то один год, ветераном труда. Ветераном труда, ставшим из-за маленькой щепотки прожитых лет ради беспощадной работы в Стриритсе. Если со стороны взглянуть – из-за каких-то нескольких лет, которые стоили многим особям жизни… Есть в мире оптимистично заряженные натуры, решительно всем довольные и ко всему быстро привыкающие, именно таков был и сам Афт. В свое время, трудно было себе представить муравья более покладистого и на все согласного, сейчас же он разительно отличался от того прежнего себя. Столь сильная перемена характера, происшедшая с одряхлевшим Афтом за то время, пока товарищи не виделись, ярко поразила Эйва. Жизненные обстоятельства сделали его на много лет старше: внешность сильно изменилась, практически до неузнаваемости – морщин значительно добавилось и покрытие телесное, словно из его тела выкачали все жизненные соки и оставили одну оболочку, казалось искусственным и бледно-сероватым. Эйв про себя отметил, что при общении Афт как-то непривычно разговаривал, безудержно напирал своей мощью, не давая вставить и слово, что раньше подобного не было. А ведь Эйв очень хорошо когда-то знал Афта, но, похоже, это «когда-то» безвозвратно прошло и осталось далеко-далеко позади, совсем в другой заоблачной архаической реальности. Непривычный голос увядающего Афта, который раньше звенел, как искусно настроенный инструмент, сегодня был, скорее, скрипом несмазанной двери, то и дело прерываемым ухающим кашлем.

Пожалуй, единственным, что осталось от прежнего того Афта, которого Эйв знавал много лет назад, было прекрасное чувство юмора. Редко кого Эйв встречал на своем жизненном пути с изысканным умением тонко иронизировать и остро шутить; почти всегда неунывающий и жизнелюбивый Афт, словно несгораемый яркий огонек, как смеялся над всем окружающим миром несколько лет назад, так и сейчас продолжал балагурить над бытовыми проблемами и изощренно подтрунивать над вопросами государственного масштаба. Он с заметным удовольствием вспоминал забавные эпизоды из недавнего экстремального житья-бытья, по-настоящему первобытно-общинной, зачуханной, собачьей и страшной болезненной жизни в мрачном, полуразрушенном чужом городе, рассказывал в легчайшей, полувоздушной, и только ему свойственной, манере, так, как будто изнурительная, иногда непосильная и опасная работа на аварийной ядерной станции стала для него праздничной воскресной прогулкой в городской парк отдыха.

Обо всех «причесанных» журналистами тяжестях, доставшихся рабочим на Стриритсе, Эйв знал из еженедельных сообщений «Новостей», и в эти самые минуты, в минуты общения с Афтом, он пытался соединить в одну гармоничную картину: масштабное восстановление последствий аварии и своего старого приятеля, участника этих героических событий. Всего на станции в то время трудилось более трех тысяч специалистов из разных городов, причем две сотни профессионалов приехали даже из высокомерного Моота*, города-сноба, который, казалось, всю историю существования муравьиного рода воевал со всем окружающим миром. Лишь общая беда, грозившая страшными невообразимыми последствиями, нарушила тысячелетнее противостояние народов. Но, как бывает в истории, все возвращается на круги своя, и после двухгодового затишья, связанного с отправкой рабочих муравьев в Стриритс, военные конфликты, провоцируемые манерным правительством Мота, один за другим как-то неосторожно снова возобновились. Разрушительная, кровавая война, ставшая нормой жизни для жителей такого мегаполиса, как Моот, как этот надменный и спесивый Моот, продолжала дышать трупным запахом смерти. В Стриритсе объединенными усилиями многотысячной армии специалистов, шла совсем иная битва: жизнь поколений ожесточенно боролась со смертью, и эту рукопашную схватку можно было наблюдать на всех каналах ТВ.