Читать книгу Эклиптика - Серж Брусов - Страница 8

– А что видишь ты? – я не понимаю, что имеет в виду Призрак под словами о «совсем другой картине».

– Давай об этом попозже. Лучше расскажи мне, что находится в твоем поле зрения прямо сейчас? Я почти настроился, но так будет быстрее.

Я не решаюсь допытываться, на что почти настроился Призрак, и просто описываю все, что вижу: здание Киевского вокзала по правую руку от себя, небольшой ряд одно-двухэтажных строений прямо напротив него и сквер, начинающийся непосредственно за постройками. Слева к скверу примыкают несколько старых невысоких домов, а где-то вдалеке за ними, над крышами темных бараков сверкает новизной шпиль только что построенной гостиницы «Украина».

– Все, вижу. Отлично. Удивительно интересное место.

– Теперь ты видишь моими глазами? – предполагаю я.

– Почти. Я понял, где ты находишься и что наблюдаешь вокруг. Сейчас я просто очень хорошо представляю, что видишь ты. Так, будто сам в данный момент нахожусь там же. Может, прогуляемся до «Украины»? Заодно расскажешь мне подробнее об этом месте.

– Идем. Но тогда ты посвятишь меня в то, что происходит.

– По рукам.

Мы (теперь мне кажется, что я «иду» не один) движемся налево, вдоль сквера, но не «заходя» в него. Я вспоминаю название улицы, на которую нас должен вывести переулок, и ее примерный облик. Это Большая Дорогомиловская. «Пройдя» мимо нескольких низких строений, мы ее достигаем, но выглядит она вовсе не такой, как запечатлена в моем сознании. Но, принимая во внимание эпоху, в которой мне довелось оказаться, шокирован я не слишком сильно. Вместо высоких кирпичных многоквартирных домов на противоположной стороне улицы располагаются скромные лачуги общежитского типа и пара простеньких особняков. Легкий ветер порой поднимает в воздух снег с верхнего слоя сугробов и, разнеся его по округе, завывает где-то в подворотнях.

– Ты помнишь это место не таким, – «говорит» Призрак.

– Я его не то чтобы помню… просто есть представление о том, каким оно должно быть. Но гораздо, гораздо позже. Минимум на пол-века. Это центр Москвы. Не самый крутой, но довольно престижный район. Я его довольно хорошо знаю, отсюда и до Поклонной Горы, это в западном направлении. Есть ощущение, что мне нравилось бывать здесь. В том времени, которое кажется мне моим.

– Полагаю, иначе и быть не может. Что-то это место для тебя точно значит. Только со временем непонятно… на пол-века позже! Хммм…

– Кстати, теперь твоя очередь рассказывать, – я напоминаю Призраку об уговоре и тут же спрашиваю, – что все это значит? Где я?

– Ответить на этот вопрос можешь только ты сам.

Меня начинают слегка раздражать расплывчатые заявления собеседника и я прошу больше конкретики.

– Ну, в общем, так… – начинает Призрак. – То, что ты видишь вокруг… не ты попал сюда. Это место возникло из-за тебя. Конечно, на самом деле ничего этого нет. Но…

– Стоп-стоп-стоп, – я резко его останавливаю. – Это все – у меня в голове? Или, может быть, я сам – тоже у себя в голове? У себя, лежащего в коме, например? Так ведь бывает?

– Не знаю, как бывает, но предположу, что ты взял этот сюжет из какого-нибудь второсортного художественного фильма. Нет, ты не в коме, не спишь, не в состоянии транса или чем-то подобном. Твой рассудок, осознающий себя здесь и сейчас – единственная форма твоего сознания, существующая на данный момент, в этом можешь не сомневаться. Нет никакого «внешнего» мира, где есть еще один ты. Ты – здесь и сейчас.

Мы пересекаем улицу и направляемся вглубь квартала, мимо покосившихся деревянных домов в два-три этажа и маленьких кирпичных бараков темно-коричневого цвета. Белоснежная гостиница на фоне этих грузных, отживающих свой век построек почти что натурально сияет, символизируя собой светлое будущее, пришедшее на смену темному прошлому. Мы движемся в обход только-только построенного высокого кирпичного дома, стоящего на недавно проложенном Кутузовском проспекте. По сравнению с просевшими столетними избами и неказистым коммунальным жильем постройки нового типа выглядят венцом архитектурного искусства. Стоит признать, что вблизи эти строения действительно смотрятся величественно и внушают священный трепет.

Я обращаю внимание на старую детскую карусель, представляющую собой деревянный диск с осью вращения в центре и соединенными с ней радиальными металлическими перилами, переходящими в стойки, вмонтированные по краю окружности. Карусель располагается неподалеку от двухэтажного дома, когда-то наверняка считавшегося достаточно богатым, и, по всей видимости, принадлежала хозяину особняка. Этот простейший из детских аттракционов сейчас почти полностью заметен снегом. Виднеется лишь рисунок, украшающий центр – плоскую вершину осевого стержня. На небольшом пожелтевшем деревянном кружке изображен бледно-серый полу-месяц на темном фоне в компании нескольких разных по размеру белоснежных пятиконечных звездочек. «Забавно», – думается мне: «Когда-то дети, раз за разом бесконечно обращаясь на этой карусели вокруг „луны“, делали её центром вселенной в своем маленьком мире». Я поднимаю взгляд вверх и нахожу еле заметный растущий полу-месяц на краю небосвода. По странному стечению обстоятельств, он в точности повторяет только что увиденное мной изображение.

– Хм, – я прерываю тишину, – если ты до того момента, как «настроился» на мое видение окружающего пространства, наблюдал что-то другое… Как ты тогда нашел меня?

– Я был рядом. Ты очень шумел, и я довольно быстро обнаружил тебя.

– Но где это «рядом»? Вот здесь? На крыше гостиницы? Где?

– Ты же сам только что сказал, что до тебя я видел что-то другое. О какой гостинице речь?

Мне окончательно надоедают туманные полу-ответы Призрака, из которых ничего не проясняется. Я чувствую, как начинаю злиться.

– Хорошо, – собеседник говорит первым, очевидно, каким-то образом ощутив мой настрой. – Я расскажу тебе о том, что ты наблюдаешь вокруг. Только учти: всё это – лишь моя точка зрения на происходящее, а не описание объективной реальности.

– Учту.

– Мир – такой, каким ты его видишь. – Мой компаньон делает паузу. – Наверняка ты слышал что-то подобное? Какую-нибудь поговорку или пословицу со схожим смыслом? Готов спорить, что прежде ты понимал ее образно, не буквально. Так вот, мой новый друг… тебе следовало делать ровно наоборот, поскольку это именно так. Буквально.

Я ничего не отвечаю, ожидая продолжения. Вместо дальнейшего рассказа Призрак вдруг спрашивает:

– Что, на твой взгляд, есть реальность?

– Место, где я живу. Москва, планета Земля, галактика, Вселенная – всё это и есть реальность… Нет?

– А если мыслить более личностно?

– То, что вижу и слышу вокруг себя.

– Вот. Давай на этом поподробнее. Твое сознание создает вокруг себя картинку на основе твоих органов чувств, которые передают ему некую информацию. И помещает в эту картинку тебя. Но кто сказал, что обработка информации на подсознательном уровне у всех происходит одинаково?

Я задумываюсь, но отвечаю довольно быстро:

– Понимаю, что ты имеешь в виду. Я читал о подобных концепциях мировосприятия, но не могу сказать, что проникся ими. Конечно, физиологически люди не на сто процентов идентичны друг другу, но почти полностью. Отсюда и обработка информации примерно одинаковая.

– Ты видишь вокруг людей? Видишь меня? Как ты можешь это объяснить?

В этот момент я теряюсь и не нахожу, что сказать.

– Мы на земле, – продолжает Призрак. – На планете Земля. Но вот в Москве ли? Это большой вопрос. Я этого не знал, пока ты не показал мне. Утверждать, как ты говоришь, на сто процентов, сейчас можно только одно: ты думаешь, что ты в Москве.

– Притормози немного, – я возвращаюсь к вопросу, волнующему меня больше всего. – Где люди-то?

– А нет больше никаких людей. Остались лишь мысли.

Тем временем мы, наконец, достигаем здания гостиницы «Украина». При взгляде снизу кажется, что шпиль на вершине упирается в небо, словно не очень острая игла давит на натянутую поверхность голубого воздушного шарика. Пока всё остается в равновесии, но еще чуть-чуть – и лопнет.

– Хорошая аналогия, – соглашается Призрак.

– Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

– Я же только что сказал.

Мне очень хочется что-нибудь съязвить в ответ, но я сдерживаюсь. В конце концов, думаю я, может быть, он делает это не специально, не с целью нагнать тумана, а просто так привык излагать свои соображения.

– Вот-вот-вот. Именно так. Не специально я. Так получается.

Я делаю вид, что не заметил последней фразы и спрашиваю:

– А почему нельзя летать? В том плане, что если физического тела нет, то почему перемещения только такие, как будто им обладаешь?

– Потому что ты не знаешь, как это – летать. А ходить и бегать – такие понятия в твоей памяти, конечно, имеются. Но это, кстати, несложно. Останови мысли, не думай о гравитации. Подпрыгни, но не рассчитывай после этого снова упасть на землю. На первый взгляд, сложно, но когда поймешь, каково это, будешь удивляться, почему не делал этого и в физическом теле. Но там, всё же, немного другие законы.

Я несколько раз пытаюсь подпрыгнуть, но всё время через долю секунды возвращаюсь в исходное положение. Я изо всех сил стараюсь думать о том, что должен зависнуть в воздухе, а не упасть вниз, но ничего не получается. Всякий раз, немного отрываясь от земли, я падаю обратно.

– Ты не должен концентрироваться на желании взлететь, – подсказывает Призрак. – Это произойдет само собой, просто забудь о том, что существуют законы физики. Ты сейчас в очень странном месте, разве не повод, чтобы начать мыслить немного иначе?

Действительно, думаю я, ведь в данный момент я нахожусь черт знает где. В каком-то чужом, неизвестном мне мире. Почему я так уверен в действии законов моего мира здесь?

– Да! Ты нащупал нить. Теперь просто пари!

Я едва прикладываю усилия к тому, чтобы слегка оторваться от земли. Ощущение обладания физическим телом вдруг резко пропадает, оставляя вместо себя невероятную легкость и не до конца понятное чувство, напоминающее окрыляющую эйфорию. Я не опускаюсь обратно, испытывая при этом настолько естественные ощущения, что на короткое время действительно становится непонятно, почему я не мог перемещаться в третьем измерении раньше.

– Поздравляю, – голос Призрака звучит искренне-приободряюще. – Ну что, на крышу?

– Полетели.

Воздушное чувство, возникшее при первом перемещении в вертикальной плоскости, довольно быстро улетучивается, и «полет» становится похож на обычное движение по земле. Правда, здесь присутствует одно существенное отличие: если при «скольжении» там, внизу, можно было не направлять обзор строго в сторону движения, то здесь, наверху, необходимо постоянно держать в поле обзора место, куда задумал «перелететь». Я направляю взгляд на стремительно приближающуюся иглу шпиля и из-за этого не вижу уносящуюся вниз землю. Через какое-то время мы достигаем верхушки здания и «зависаем» рядом со звездой, венчающей самый пик строения. Я немного опускаю взгляд и окидываю им Москву, лежащую передо мной как на ладони.

Первым делом в глаза бросается отсутствие правительственного Белого Дома на противоположном берегу реки. Мне неизвестно, откуда я помню этот образ, но он удивительно ясно встает перед глазами, как только мой взгляд обращается на закатанную в бетон набережную и только что достроенный мост. Еще в памяти по какой-то причине всплывают танки, стоящие на мосту. Хм, это ведь 50-е, а битва за Москву имела место в начале 40-х, да и не дошли немцы тогда так далеко…

– Ты помнишь, что армия фашистской Германии не продвинулась до этих мест, помнишь годы битвы, – прерывает мои размышления Призрак. – Но в то же время не знаешь о танках в центре Москвы в конце 20-го века? Как интересно…

Ну конечно! С подсказки Призрака в моей памяти мгновенно восстанавливается целая глава в истории страны. Распад СССР, беспорядки в Москве, танки на мосту, стреляющие по зданию парламента… Всё в одночасье встает на свои места.

– Как странно, – отвечаю я. – Я ведь знал… знаю об этих событиях. Почему они как будто стерты?

– Ты выхватываешь воспоминания выборочно. Это естественно. В этом мире они хранятся не по порядку, а вперемешку, все вместе. Вернее, даже не так, а скорее, рядом друг с другом, параллельно друг другу.

При взгляде в сторону центра города в поле зрения попадают и отчетливо выделяются пять из семи сталинских «высоток» Москвы. Две – совсем недалеко, так, что можно даже рассмотреть их архитектурные элементы. Три остальных располагаются значительно дальше, но их силуэты, грациозно возвышающиеся над малоэтажной застройкой старых районов, не позволяют ни на секунду упустить их из виду. Мы с Призраком располагаемся над самой новой, еще не до конца достроенной – «Украиной». Где-то еще, кажется, немного юго-западнее должно находиться здание Университета. Я оглядываюсь и чуть поодаль обнаруживаю последний элемент ансамбля.

Внизу, прямо под нами виднеются остатки развернутой вокруг гостиницы стройплощадки с грудами мусора, бетономешалками, металлическими балками, разобранными строительными кранами и землей, разлинованной следами от шин грузовых автомобилей. Только что проложенный рядом Кутузовский проспект разрезает кварталы низких домишек и обрастает новыми светлыми многоэтажками по обеим своим сторонам. В глубине, за внушительными новостройками еще остаются старые и не очень особняки и бараки, но сомневаться, что они доживают свой век, не приходится.

Я перевожу взгляд правее и обнаруживаю во дворах комплекс зданий промышленного типа – то ли какой-то завод, то ли фабрику. Но гораздо больше меня интересует противоположный берег реки. Он практически совсем дикий и не обустроенный. Никаких строений, кроме нескольких серых «коробок», поблизости не расположено, а первая линия жилых домов начинается на большом расстоянии от воды, на глаз – метрах в 500—700. Таким образом, непосредственно вблизи реки образуется пустырь немалых размеров, выглядящий, как мне кажется, неестественно без того, что должно на нем находиться. Но что именно там должно быть, я, как ни стараюсь, вспомнить не могу.

– «Москва-сити», район небоскребов, – подсказывает Призрак. – Его там построят лет через 60. Ну, теперь хотя бы понятно, что «своя» эпоха для тебя – начало 21-го века, нулевые или десятые года.

Информация о высоченных башнях из стекла и металла, которые должны располагаться на пустыре и рядом с которыми сталинские высотки будут казаться игрушечными домиками, конечно же, немедленно возникает в сознании. Сразу после слов моего собеседника. Неожиданно для себя самого, я спрашиваю «в лоб»:

– Что происходит? Почему я выхватываю воспоминания постепенно? Как ты узнаешь, о чем я думаю? Давай, ответь уже хотя бы раз по существу, хватит туманных заявлений, после которых ничего не ясно.

– Ну ладно. Начнем с того, что я уже сказал. Здесь больше нет людей. Только мысли и чувства.