Читать книгу Хорнблауэр и «Атропа» - Сесил Форестер - Страница 3

Пройдя шлюзы, конная баржа двигалась теперь вдоль живописных берегов Котсуолда. Хорнблауэра радовало все: и перспектива вскорости принять под командование новый корабль, и незнакомые пейзажи, и необычный способ передвижения. Вдобавок непредсказуемая английская погода решила в середине декабря порадовать ясным солнечным деньком. Несмотря на холод, путешествие было чрезвычайно приятным.

– Позвольте, мэм, – сказал Хорнблауэр.

Мария – она сидела с маленьким Горацио на руках – вздохнула, недовольная, что мужу не сидится на месте, и подвинулась, пропуская его. Он поднялся, пригибаясь под низким потолком каюты первого класса, и вышел на открытую палубу. Встав на сундук, он оглядел непривычное судно. Оно имело футов семьдесят в длину и не более пяти в ширину – те же несуразные пропорции он видел у туземных долбленок в Вест-Индии. Осадка едва ли фут – это ясно по тому, как баржа несется за скачущими галопом лошадьми со скоростью не меньше восьми узлов. Девяти миль в час, поспешно поправил себя Хорнблауэр. На речных судах скорость измеряют милями в час.

Баржа шла из Глостера в Лондон по Темзе и Севернскому каналу. Трясло меньше, чем в дилижансе, и при почти такой же скорости поездка обошлась значительно дешевле – всего пенни за милю в первом классе. Хорнблауэр с Марией и ребенком были единственными пассажирами первого класса. Когда Хорнблауэр расплачивался, рулевой многозначительно скосил глаза на Мариин живот и заявил, что, по-хорошему, им бы следовало заплатить не за одного, а за двух детей. Марию эта бесцеремонность возмутила, других же пассажиров позабавила.

Хорнблауэр, стоя на сундуке, разглядывал берега: серые каменные стены, разгораживающие владенья, серые каменные дома. Судно плавно и почти бесшумно скользило под ритмичный топот конских копыт. Позади расходились волны – Хорнблауэр, обернувшись, видел, как далеко за кормой колышется прибрежный камыш. Рулевой резко забрасывал нос судна на гребень волны и удерживал его в таком положении. Ага, понятно – таким образом он преодолевает влияние турбуленции и сохраняет такую бешеную скорость. Лошадей меняли каждые полчаса, и они делали добрых девять миль в час. Два буксирных конца были привязаны к верхним оконечностям шпангоутов на носу и на корме. Один из двух членов команды ехал на задней лошади форейтором, подгоняя переднюю криками и щелканьем бича. Второй сидел на корме, угрюмый, с крюком вместо правой руки; левой он держал румпель[1] и вел судно по извилистому каналу с мастерством, вызывавшим у Хорнблауэра восхищение.

Вдруг конские копыта зацокали по каменной мостовой, и Хорнблауэр лишь в последнюю секунду успел сообразить, что происходит. Лошади, не сбавляя скорости, неслись теперь под низким мостом, едва помещаясь на узком бечевнике между водой и опорой моста. Форейтор прижал голову к лошадиной гриве. Хорнблауэр едва успел соскочить с сундука и присесть. Рулевой громко рассмеялся, видя его замешательство.

– На барже нужно поворачиваться живо, капитан, – крикнул он. – «Две дюжины кошек тому, кто последний спустится с рея!» У нас в Котсуолде такие штучки не пройдут, а вот вам бы размозжило голову, если б не поторопились.

– Не позволяй ему грубить, Горацио, – послышался из каюты голос Марии. – Вели ему замолчать.

– Это не так просто, дорогая, – ответил Хорнблауэр. – Он – капитан этого судна, я – всего-навсего пассажир.

– Тогда иди сюда, чтобы он не мог тебе грубить.

– Да, дорогая, сейчас.

Хорнблауэр предпочитал сносить насмешки рулевого, лишь бы не упустить возможность посмотреть каналы, за последние тридцать лет преобразившие английскую экономику. А впереди Саппертонский туннель, чудо техники, величайшее достижение современной науки. Его непременно надо увидеть. Пусть рулевой хоть лопнет от смеха. Видимо, это старый матрос, списанный на берег из-за увечья, и ему приятно подтрунивать над флотским офицером.

Впереди показалось серое здание шлюза. Смотритель открыл ворота. По крику форейтора лошади сбавили скорость. Судно скользнуло вперед, резко замедлившись, как только нос его спустился с гребня волны. Оно вошло в шлюз, однорукий рулевой выпрыгнул на берег, держа трос, проворно набросил его на швартовую тумбу, ловким движением почти остановил баржу и, пробежав вперед, закрепил трос на следующей тумбе.

– Киньте-ка мне этот конец, капитан, – крикнул он, и Хорнблауэр послушно бросил ему носовой швартов. Морские законы действительны и на канале – судно важнее, чем личное достоинство.

Смотритель уже закрывал ворота, а его жена открывала затвор верхних ворот. Вода с шумом ринулась в шлюз. Под ее напором с грохотом захлопнулись нижние ворота, и судно начало подниматься на прибывающей воде. В мгновение ока сменили лошадей, форейтор забрался в седло и, пока наполнялся шлюз, успел приложиться к маленькой черной бутылочке. Рулевой отцепил тросы – Хорнблауэр принял у него носовой швартов, жена смотрителя толкнула одну створку верхних ворот, а сам смотритель, подбежавший от нижних ворот, другую. Форейтор закричал и щелкнул бичом, баржа понеслась вперед, рулевой прыгнул на корму – ни одна секунда не пропала даром. Без сомнения, эти каналы – чудо современности, и особенно приятно путешествовать на борту самой быстроходной из барж – «Королевы Шарлотты». На носу «Королева Шарлотта» несла блестящее лезвие косы, гордый символ своего превосходства. Этим лезвием она перережет буксирный трос любой другой баржи, которая не успеет уступить ей дорогу. Полсотни крестьянок, сидящих со своими курами, утками, яйцами и маслом в каюте второго класса, едут на рынок аж за двадцать миль, твердо зная, что обернутся одним днем. Удивительно.

Шлюзы шли один за другим, и у каждого форейтор прикладывался к бутылочке, крики его становились все более хриплыми, а бич хлопал все чаще. Хорнблауэр на каждом шлюзе послушно подавал швартов, не обращая внимания на Марию, убеждавшую его этого не делать.

– Дорогая, – сказал Хорнблауэр, – это экономит нам время.

– Но это не дело, – возразила Мария. – Он же знает, что ты флотский капитан.

– Он знает это слишком хорошо, – с кривой усмешкой отвечал Хорнблауэр. – И, в конце концов, мне предстоит принимать командование.

– Как будто ты не можешь подождать! – фыркнула Мария.

Трудно объяснить Марии, что для капитана его корабль – всё, и что ни часа, ни минуты не хочет он терять на пути к военному шлюпу, ожидающему его в устье Темзы. Он страстно желал увидеть «Атропу», с той смесью надежды и страха, с какой восточный жених приближается к скрытой покрывалом невесте – хотя это сравнение и не стоит упоминать при Марии.

Они достигли самых верховьев канала – врез становился все глубже и глубже, и стук копыт звонко отдавался в каменных берегах. За этим поворотом должен начаться Саппертонский туннель.

– Стой, Чарли! – заорал вдруг рулевой. В следующую секунду он бросился к кормовому буксирному концу и попытался отцепить его от шпангоута. Все смешалось. На бечевнике слышались крики, лошади ржали и били копытами. Хорнблауэр видел, как передняя лошадь, перепуганная насмерть, бросилась вверх по крутому склону: прямо впереди виднелось сводчатое устье туннеля, и лошади больше некуда было повернуть. «Королева Шарлотта» с размаху врезалась в берег. Женщины из второго класса завизжали. Какое-то время Хорнблауэру казалось, что судно опрокинется. Однако оно выровнялось и остановилось, буксирные тросы провисли, вторая лошадь, запутавшаяся в веревках, ошалело билась и наконец высвободилась. Рулевой выскочил на бечевник и намотал кормовой швартов на тумбу.

– Влипли, – сказал он.

С берега, откуда на баржу смотрели испуганно ржавшие сменные лошади, сбежал еще один человек. Он взял под уздцы лошадей «Королевы Шарлотты». Форейтор Чарли лежал на бечевнике, лицо его было залито кровью.

– Ну-ка назад! – заорал рулевой на женщин, начавших было выползать из каюты второго класса. – Все в порядке. Назад. Только позволь им вылезти на берег, – добавил он, обращаясь к Хорнблауэру, – их труднее будет собрать, чем их же цыплят.

– Что случилось, Горацио? – спросила Мария, появляясь в дверях каюты первого класса с ребенком на руках.

– Ничего страшного, дорогая, – ответил Хорнблауэр. – Сиди спокойно. Тебе не стоит волноваться.

Он повернулся и увидел, как однорукий рулевой стальным крюком потянул Чарли за куртку, пытаясь приподнять. Голова форейтора безвольно откинулась назад, по щекам текла кровь.

– От Чарли проку не будет, – объявил рулевой, отпуская форейтора. Тот упал. Подходя, Хорнблауэр с трех футов почуял, что из окровавленного рта разит джином. Наполовину оглушен, наполовину пьян. Точнее сказать, и то и другое больше чем наполовину.

– А нам пропихиваться через туннель, – сказал рулевой. – Кто там в сторожке?

– Никого, – ответил конюх. – Все грузовые суда прошли рано утром.

Рулевой присвистнул.

– Придется вам отправляться с нами, – сказал он.

– Вот уж нет. У меня здесь шестнадцать лошадей – восемнадцать с этими двумя. Не могу же я их бросить.

Рулевой выругался, удивив даже Хорнблауэра, слышавшего в своей жизни немало крепких выражений.

– Что значит «пропихиваться» через туннель? – спросил Хорнблауэр.

Рулевой указал крюком на черное сводчатое устье.

– Сами понимаете, капитан, бечевника в туннеле нет, – сказал он. – Так что мы оставляем лошадей тут и проталкиваемся ногами. Мы кладем на нос пару «крыльев» – что-то вроде крамболов. Чарли ложится на одно крыло, я – на другое, головой внутрь, а ногами упираемся в стенки туннеля. Мы вроде как идем ногами по стене, и судно движется, а на южном конце мы опять берем лошадей.

– Ясно, – сказал Хорнблауэр.

– Сейчас я окачу эту сволочь водичкой, – сказал рулевой. – Может, очухается.

– Может, – согласился Хорнблауэр.

Но вода не произвела ни малейшего действия на Чарли – у того явно было сотрясение мозга. Рулевой снова выругался.

– За вами идет еще одно торговое судно, – сказал конюх. – Здесь будет через пару часов.

В ответ рулевой разразился потоком брани.

– Нам нужно засветло пройти запруды на Темзе, – сказал он. – Два часа? Если мы отправимся сейчас, мы только-только успеем до темноты.

Он посмотрел на врез канала, на устье туннеля, на болтающих женщин и нескольких дряхлых стариков.

– Мы опоздаем на двенадцать часов, – мрачно заключил он.

«Я на день позже приму командование», – подумал Хорнблауэр.

– Черт возьми, – сказал он. – Я помогу вам пропихаться.

– Спасибо, сэр, – ответил рулевой, подчеркнуто сменив панибратское «капитан» на уважительное «сэр». – Думаете, справитесь?

– Думаю, да, – сказал Хорнблауэр.

– Тогда давайте приладим крылья, – решился рулевой. То были маленькие навесы, отходившие с обеих сторон носа.

– Горацио, – спросила Мария, – что ты там задумал?

Именно это Мария должна была спросить. Хорнблауэр подмывало ответить словами, слышанными им когда-то на «Славе»: «страуса дою» – но он сдержался.

– Помогаю рулевому, дорогая, – спокойно ответил он.

– Ты совсем не думаешь о своем достоинстве, – сказала Мария.

Хорнблауэр был женат давно и твердо для себя уяснил: надо выслушать жену и сделать то, что считаешь нужным. Приладив «крылья», они с рулевым и помогавший с берега конюх подтолкнули судно, и оно заскользило к устью туннеля.

– Толкайте, – сказал рулевой, забираясь на левое крыло.

Ясно, что легче сохранять небольшую скорость, чем двигаться толчками. Хорнблауэр поспешно устроился на правом крыле. Судно медленно вползало в туннель. Хорнблауэр почувствовал ногами кирпичную облицовку. Упираясь в стену и как бы идя по ней, он толкал судно вперед.

– Крепитесь, сэр, – сказал рулевой – его голова была совсем рядом с головой Хорнблауэра. – Впереди две мили.

Двухмильный туннель, прорубленный в скальных породах Котсуолда! Не зря его называют чудом эпохи. Римляне со всеми их акведуками ничего подобного не построили. Дальше и дальше продвигалось судно в глубь туннеля, темнота сгущалась и стала наконец совершенно непроницаемой – сколько Хорнблауэр ни напрягал глаза, он ничего не мог различить. При входе в туннель женщины принялись болтать, смеяться и кричать, чтобы услышать отраженное от стен эхо.

– Курицы несчастные, – процедил сквозь зубы рулевой.

Теперь все, подавленные темнотой, смолкли, – все, кроме Марии.

– Надеюсь, ты не забыл, что на тебе хороший костюм, Горацио, – сказала она.

– Да, дорогая, – ответил Хорнблауэр, радуясь, что она его не видит.

Делом он занимался малодостойным и отнюдь не приятным. Уже через несколько минут он почувствовал, что навес под ним очень жесткий. Потом заболели ноги. Он попытался изменить положение, и тут же понял, что делать это надо осторожно, иначе нарушается плавное движение судна. Рулевой сердито заворчал, поскольку Хорнблауэр не оттолкнулся вовремя правой ногой и баржа немного замедлилась.

– Толкайте, сэр, – повторил он.

Так они и двигались в гипнотическом кошмаре. В кромешной тьме не слышалось ни звука – при такой скорости «Королева Шарлотта» совсем не поднимала волн. Хорнблауэр толкал и толкал. Ноги ныли. Сквозь башмаки он чувствовал, что кирпич кончился – подошвы упирались в голую скалу, грубо обработанную кирками проходчиков. Это еще усложняло дело.

Он услышал вдалеке негромкий звук, какое-то слабое бормотание, и понял, что уже довольно давно, неосознанно, слушает его. Звук усиливался и постепенно перешел в громкий рев. Хорнблауэр не знал, что это, но, поскольку рулевой явно не волновался, решил не спрашивать.

– Подождите-ка, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр, не зная, что думать, перестал толкать.

Рулевой, по-прежнему ничего не говоря, завозился рядом. Потом он накрыл их обоих брезентом, так что снаружи остались только ноги. Под брезентом было не темнее, чем снаружи, но очень душно.

– Давайте дальше, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр послушно уперся в стену.

Под брезентом непонятный рев казался глуше. Струйка воды громко застучала по брезенту, потом другая, и тут Хорнблауэр понял.

– Вот и он, – сказал рулевой.

Сквозь потолок туннеля пробивался подземный ручей. С оглушительным ревом водопад обрушился на судно, грохоча по крышам кают. Крики женщин потонули в шуме. Давление воды прижимало брезент. Затем поток ослаб, сменился маленькими струйками и наконец остался позади.

– Там впереди только один такой, – раздался в душной темноте голос рулевого. – После сухого лета лучше.

– Ты не промок, Горацио? – спросила Мария.

– Нет, дорогая, – отозвался Хорнблауэр.

Простой ответ произвел желаемое действие, не давая повода к дальнейшему разговору. Ноги у Хорнблауэра, естественно, промокли, но после одиннадцати лет в море это было ему не в новинку – больше тяготила усталость. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем по брезенту вновь застучала вода, и рулевой объявил: «Вот и он». Судно проползло под водопадом, и рулевой, со вздохом облегчения, стянул брезент. Хорнблауэр, изогнув шею, увидел что-то далеко впереди. Глаза его давно привыкли к темноте, и в этой-то темноте, невероятно далеко, виднелось что-то крохотное, не больше песчинки – дальний конец туннеля. С новой силой Хорнблауэр принялся толкать ногами. Устье приближалось, из песчинки оно превратилось в горошину, приняло полукруглую форму и продолжало расти. Стало светлее. Наконец стали видны темная поверхность воды, неровности на своде туннеля. Вновь пошла кирпичная облицовка, двигаться стало легче.

– Шабаш, – сказал рулевой, толкнувшись в последний раз.

Хорнблауэр все не мог поверить, что не нужно больше толкать, что они вышли на свет, что на них не обрушатся больше подземные реки и не придется опять задыхаться под брезентом. Баржа медленно выскользнула из устья туннеля, и, хотя солнце светило по-зимнему неярко, Хорнблауэр на какое-то время ослеп. Пассажиры громко заговорили – голоса их звучали как грохот воды по брезенту. Хорнблауэр сел и, моргая, огляделся. На бечевнике стоял человек с двумя лошадьми, он поймал брошенный рулевым конец, и вместе они пришвартовали баржу к берегу. Здесь сходили многие пассажирки, они начали выбираться наружу со своими кульками и курами. Другие ждали на берегу, готовясь сесть на судно.

– Горацио, – сказала Мария, выходя из каюты первого класса. Маленький Горацио проснулся и тихо ныл.

– Да, дорогая?

Хорнблауэр понял, что Мария заметила беспорядок в его одежде. Он понял, что сейчас она начнет журить его, чистить, опекать с той же материнской заботой, с какой опекает его сына. Только этого ему сейчас не хватало.

– Минуточку, дорогая, с твоего позволения, – сказал он и, неловко ступив на бечевник, присоединился к беседе рулевого и конюха.

– Здесь никого нет, – говорил последний. – И, поверьте мне, до Оксфорда вы никого не найдете.

Рулевой ответил примерно тем же, что и предыдущему конюху.

– Ничего не поделаешь, – философски заметил конюх. – Придется вам ждать грузовое судно.

– Некому править лошадьми? – спросил Хорнблауэр.

– Некому, сэр, – ответил рулевой и, поколебавшись, спросил: – Ведь вы, небось, не согласитесь править парой лошадок?

– Нет, – поспешно отвечал Хорнблауэр. Вопрос захватил его врасплох. Мысль, что придется, подобно несчастному Чарли, править двумя лошадьми, его испугала, и он не успел этого скрыть. И тут же понял, как восстановить свое достоинство и одновременно вырваться из-под Марииной опеки: – Но я возьму руль.

– Конечно, сэр, – отвечал рулевой. – Не впервой вам. А с коняшками я управлюсь. Плевать, что у меня эта штуковина железная.

Он посмотрел на стальной крюк, заменявший отсутствующую руку.

– Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр.

– Я так благодарен вам, сэр, – сказал рулевой и в подтверждение своей искренности прибавил несколько непечатных слов. – У меня на это плаванье контракт – два ящика чая, первый китайский урожай. Вы спасли мне несколько фунтов, сэр, и мое доброе имя. Я вам благодарен, как…

И он добавил еще несколько ругательств, долженствующих засвидетельствовать его искренность.

– Хорошо, – сказал Хорнблауэр, – чем раньше мы тронемся, тем раньше будем на месте. Как вас зовут?

– Дженкинс, сэр. Том Дженкинс, рулевой – теперь форейтор. – Он потянул себя за вихор. – Грот-марсовый на «Превосходном», капитан Китс, сэр.

– Очень хорошо, Дженкинс. Тронулись.

Конюх принялся запрягать. Пока Дженкинс разматывал носовой швартов, Хорнблауэр отвязал кормовой и стоял наготове, оставив на тумбе лишь один оборот. Дженкинс неуклюже взобрался в седло и намотал поводья на крюк.

– Горацио! – воскликнула Мария. – О чем ты думаешь?!

– Я думаю, как нам быстрее добраться до Лондона, дорогая, – ответил Хорнблауэр.

Тут щелкнул бич, и буксирные тросы натянулись.

Хорнблауэру пришлось с тросом в руке прыгать на корму и хвататься за румпель. Если Мария и продолжала ворчать, он ее уже не слышал. Удивительно, как быстро «Королева Шарлотта» набирает скорость. Лошади перешли на рысь, под носом баржи запенился бурун. Теперь лошади скакали легким галопом, и скорость казалась просто фантастической. Разгоряченному воображению Хорнблауэра чудилось, будто теперь, когда он у руля, судно мчится гораздо быстрее, чем прежде, когда он был всего лишь беззаботным пассажиром. Берега проносились мимо. К счастью, в верховьях глубоко врезанный канал шел поначалу почти прямо. Два буксирных конца, привязанных к носу и к корме, удерживали баржу параллельно берегу. Хорнблауэру с его математическим складом ума нравилось это разумное приложение сил, однако, осторожно двинув румпель, он почувствовал, что ощущение несколько необычное. Он с тревогой глядел на приближающийся поворот, поминутно переводил взгляд с одного берега на другой, желая убедиться, что держится середины канала. А почти сразу за поворотом мост – еще один чертов мост, построенный для экономии. Бечевник исчезал под аркой, и середину быстро суживающегося канала трудно было различить. Мария явно что-то говорила, маленький Горацио отчаянно вопил, но Хорнблауэру было не до них. Он повернул руль и вписался в поворот. Копыта передней лошади уже стучали по брусчатке. Господи! Он взял слишком круто. Дернул в другую сторону. Опять слишком круто! Повернул румпель обратно и выровнял судно как раз в ту минуту, когда оно уже входило в узкое место. Баржа развернулась, даже быстрее, чем нужно – корма с грохотом ударилась о кирпичную облицовку канала. Однако вдоль борта были положены толстые канаты – очевидно, именно на такой случай, – и они смягчили удар. Пассажиры даже не попадали со скамеек, а вот Хорнблауэр, согнувшийся под аркой моста, чуть не полетел лицом вниз. Думать некогда. Маленький Горацио, видимо, шлепнулся на палубу при ударе и теперь вопил громче прежнего, но и об этом думать некогда – канал снова изгибается. Щелк, щелк, щелк, щелк – это Дженкинс хлопает бичом, подгоняя лошадей – неужели ему все еще мало? Из-за поворота появилась встречная баржа. Она двигалась неторопливо, влекомая одной лишь лошадью. Хорнблауэр понял, что Дженкинс четырежды щелкнул бичом, подавая сигнал, чтобы их пропустили. Оставалось надеяться, что владелец баржи подчинится сигналу. Тот сидел на лошади и, приблизившись к «Королеве Шарлотте», резко натянув поводья, свернул с бечевника. Его жена круто повернула руль, и баржа по инерции вильнула к водорослям противоположного берега. Канат, тянущийся от лошади к барже, провис на бечевнике до земли, остальная его часть довольно глубоко погрузилась в воду. Лошади Дженкинса проскакали над канатом, Хорнблауэр направил судно в узкий промежуток между баржей и бечевником. Он догадывался, что у берега мелко и что хозяйка баржи, полагаясь на опыт рулевого, оставила ему минимум свободного места. Нужно пройти почти вплотную к барже. Хорнблауэр был близок к панике.

Право руля – одерживай. Лево руля – одерживай. Он командовал себе, как командовал бы рулевому на своей шлюпке, однако в смятенном мозгу вспышкой пронеслось: он не может полагаться на свои неуклюжие руки так, как полагался бы на опытного рулевого. Судно вошло в промежуток между встречной баржей и берегом. Корма все еще поворачивалась, и Хорнблауэр в последний миг повернул руль, выравнивая ее. Встречная баржа пронеслась мимо – женщина крикнула что-то, приветствуя Хорнблауэра, и осеклась на полуслове, увидев за рулем «Королевы Шарлотты» незнакомца. До Хорнблауэра доносился звук ее голоса, но слов он не разобрал – ему некогда было вникать.

Встречная баржа осталась позади, и Хорнблауэр перевел дыхание. Теперь он улыбался – все хорошо в этом лучшем из миров, хорошо вести речное суденышко на скорости девять миль в час по Севернскому каналу. Но Дженкинс снова кричал – они приближались к шлюзу. Дженкинс замедлил скорость. Шлюзовые ворота были открыты, смотритель стоял наготове. Хорнблауэр направил баржу в шлюз. Задача облегчалась тем, что скорость «Королевы Шарлотты» резко упала, как только впереди прошла поднятая ее же носом волна. Хорнблауэр схватил кормовой швартов и спрыгнул на берег. Чудом не упал. Швартовая тумба в десяти футах впереди – он добежал до нее, накинул петлю и затянул. Теоретически надо было бы почти остановить баржу, дать ей войти в шлюз и остановить окончательно у следующей тумбы, но трудно было ожидать от Хорнблауэра, что это удастся ему с первой попытки. Он позволил тросу скользить сквозь руки, а потом потянул, но слишком резко. Трос и тумба заскрипели, «Королева Шарлотта» развернулась, ударилась о противоположный берег и застряла на полпути в шлюз. Подбежала жена смотрителя, наклонилась, выровняла нос судна, ухватила носовой швартов, перекинула его через крепкое плечо и протащила судно последние десять ярдов. Минуты две были потеряны зря. Мало того. Баржа уже миновала верховья, этот шлюз был спускной, а Хорнблауэр оказался начисто к этому не подготовлен. Совершенно неожиданно для него «Королева Шарлотта» резко ухнула вниз – это открыли передние ворота. Вода стала быстро убывать, и Хорнблауэр еле-еле успел вытравить кормовой швартов, не то судно зависло бы на нем.

– Эге, приятель, плоховато ты управляешься с баржей, – сказала жена смотрителя.

У Хорнблауэра уши вспыхнули от стыда. Он сдал экзамены по навигации и судовождению, он часто вел в непогоду огромный линейный корабль. И весь его опыт почти бесполезен в Глостершире – или, может быть, это уже Оксфордшир. В любом случае, вода спустилась, ворота открыты, буксирные концы натянулись. Хорнблауэру пришлось поспешно перепрыгнуть шесть футов, отделяющих его от кормы, не забыв прихватить кормовой швартов. Ему это удалось, хотя и без особого изящества, и он услышал за спиной искренний смех смотрительши. Она что-то говорила, но он уже не слушал – надо было хвататься за румпель и править под приближающийся мост. А он-то, платя за проезд, воображал себе беспечную жизнь матросов на барже!

О, небо и земля! Мария пробралась через каюту второго класса и теперь стояла рядом.

– Почему ты позволяешь этим людям грубить? – вопрошала она. – Почему не сказал им, кто ты?

– Дорогая… – начал Хорнблауэр и замолк.

Если Мария не понимает, как глупо капитану не справиться с какой-то баржей, то убеждать ее бессмысленно. Кроме того, ему некогда пререкаться.

– И вообще, все это ни к чему, дорогой, – продолжала Мария. – Зачем тебе так унижаться? Зачем вся эта спешка?

Хорнблауэр обогнул изгиб и поздравил себя с тем, что уже неплохо управляется с румпелем.

– Почему ты не отвечаешь? – говорила Мария. – Обед ждет, а маленький Горацио…

Ее голос звучал голосом совести – собственно этим он и был.

– Мария! – рявкнул Хорнблауэр. – Марш в каюту! В каюту, я говорю! Вернись в каюту.

– Но, дорогой!..

– В каюту!

Хорнблауэр уже орал – приближалась еще одна баржа, и ему некогда было деликатничать.

– Какой ты жестокий, – сказала Мария. – Ты забываешь, что я…

Жестокий, возможно, но занятый, это точно. Хорнблауэр повернул руль, Мария поднесла платок к глазам и метнулась – насколько может метнуться женщина на сносях – обратно в каюту второго класса. «Королева Шарлотта» ловко проскользнула между баржей и берегом. У Хорнблауэра даже осталось время взмахом руки ответить на приветствие хозяйки баржи. Он даже успел пожалеть о том, как обошелся с Марией, но лишь на минуту. Надо было вести баржу.