Читать книгу Хорнблауэр и «Атропа» - Сесил Форестер - Страница 4
Глава II
ОглавлениеБыло еще довольно светло, когда они вошли в долину Темзы, и Хорнблауэр, глядя направо, видел, как бежит рядом небольшая еще речушка – собственно, не такая уж небольшая, поскольку стояла зима и уровень воды был довольно высок. С каждым поворотом и с каждым шлюзом канал все ближе подходил к реке. Наконец баржа достигла Инглешома. Впереди виднелась колокольня Лечлейдской церкви. Здесь канал соединялся с рекой. У последнего шлюза Дженкинс остановил лошадей и подошел к Хорнблауэру.
– Теперь нам предстоит пройти три запруды на реке, – сказал он.
Хорнблауэр не имел ни малейшего представления, на что они похожи, и предпочел бы узнать, прежде чем придется их «проходить», но и невежество выказывать не хотел. У Дженкинса хватило такта понять эти затруднения. Во всяком случае, он объяснил:
– Это плотины на реке, сэр. Зимой вода высокая, и затворы со стороны бечевника постоянно держат открытыми. Там водопад футов пять-шесть.
– Пять-шесть? – в изумлении повторил Хорнблауэр.
– Да, сэр. Около того. Но это не настоящий водопад, если вы меня понимаете, сэр. Просто порог.
– И мы должны его пройти?
– Да, сэр. Это довольно легко – наверху, по крайней мере.
– А внизу?
– Внизу, ясное дело, водоворот, сэр. Но если вы будете держать руль прямо, коняшки вас вытянут.
– Я буду держать руль прямо, – сказал Хорнблауэр.
– Конечно, сэр.
– Но за каким дьяволом там эти запруды?
– Они поддерживают уровень воды для мельниц и для навигации, сэр.
– Почему же тогда не сделали шлюзов?
Дженкинс развел руками.
– Не знаю, сэр. Ниже Оксфорда уже шлюзы. С этими запрудами одна морока. Иной раз, чтобы втащить на них старушку «Шарлотту», приходилось запрягать аж по шесть лошадей.
Хорнблауэр, обдумывая тему запруд, не дошел еще до вопроса, как баржа преодолевает их на обратном пути, – ему было немного неприятно, что он не спросил об этом сам. Он с мудрым видом кивнул.
– Понятно, – сказал он. – Ну хорошо, сейчас нас это не касается.
– Да, сэр, – сказал Дженкинс. Он указал вперед. – Первая запруда в полумиле за Лечлейдским мостом. В ней отверстие с левой стороны. Вы его не пропустите.
Хорнблауэр горячо надеялся, что так и будет. Он занял свое место на корме, схватился за руль с твердой решимостью скрыть сомнения и помахал смотрителю шлюза – он приноровился править баржей и, даже проходя ворота, мог отвлекаться на пустяки.
Они вылетели на поверхность реки – течение было довольно сильное, и Хорнблауэр приметил водоворот у выхода из шлюза, но лошади скакали быстро, и баржа легко его проскочила.
Впереди Лечлейдский мост, а в полумиле за ним, по словам Дженкинса, запруда. Несмотря на холод, ладони Хорнблауэра, сжимавшие руль, вспотели. Ему стало совершенно ясно, что проходить запруду, не имея ни малейшего опыта, – чистая авантюра. Он предпочел бы не испытывать судьбу, но вынужден был править под арку моста – лошади заплескали по воде, доходившей им до бабок, – а потом уже поздно было идти на попятный. Поперек реки темнела полоска запруды, с левой стороны отчетливо различалось отверстие. Поверхность реки за плотиной была скрыта от глаз. Вода неслась в отверстие, туда же устремлялся плывущий по реке сор, словно публика к единственному выходу из театра. Хорнблауэр направил баржу к середине отверстия. От волнения перехватило дыхание. Он почувствовал, как накренилось судно – нос пошел вниз, корма вверх. Теперь они летели вниз, вниз. Там, где кончался порог, вода с обеих сторон закручивалась в водоворот, но баржа по инерции шла быстро и потому хорошо слушалась руля. Хорнблауэр почувствовал мгновенное искушение просчитать математическую сторону дела, но у него не было на это ни времени, ни по-настоящему сильного желания. Нос рассек водоворот, поднимая фонтан брызг: баржа закачалась, но буксирные тросы вновь повлекли ее вперед. Две секунды напряженной работы рулем, и вот они уже миновали водоворот. Баржа заскользила по блестящей, покрытой клочьями пены, но ровной воде, и Хорнблауэр громко рассмеялся. Все это было просто, но так захватывающе, что он позабыл осудить себя за прежние сомнения. Дженкинс обернулся в седле и помахал рукой.
– Горацио, ты должен пообедать! – крикнула Мария. – Ты оставил меня одну на весь день.
– Мы скоро будем в Оксфорде, дорогая, – ответил Хорнблауэр. Он старался не подать виду, что напрочь позабыл о существовании жены и ребенка.
– Горацио!..
– Совсем скоро, дорогая, – сказал Хорнблауэр.
Зимний вечер сгущался над пашней и лугом, над остриженными ивами, стоящими по колено в воде, над одинокими сельскими домиками и сараями. Хорнблауэру хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Это было счастье. Бурная радость сменилась умиротворением, как гладкая поверхность воды сменила водоворот. Вскоре он вернется в иную жизнь, вновь окунется в мир войны и жестокости – мир, который он оставил в устье Северна и вновь встретит в устье Темзы. Как символично, что именно здесь, в сердце Англии, на середине пути, он на мгновение достиг вершины счастья. Неужели и коровы на лугу, и бегущие меж деревьев ручейки – тоже кусочек его счастья? Возможно, но не обязательно. Счастье исходило из него самого и зависело от еще более неуловимых причин. Хорнблауэр как божественную поэзию впитывал вечерний воздух. Тут он заметил, что Дженкинс, обернувшись, указывает вперед бичом. Мгновенное ощущение ушло.
Дженкинс указывал на следующую запруду. Нисколько не волнуясь, Хорнблауэр взял курс на нее, провел судно в отверстие, почувствовал, как оно накренилось, как убыстрилось его движение, блаженно оскалился, летя вниз, достиг водоворота и уверенно провел баржу через него. Дальше, дальше в сгущающейся темноте. Мосты, еще плотина – к радости Хорнблауэра, последняя (Дженкинс не зря говорил, что проходить их надо засветло) – деревни, церкви. Совсем стемнело, он замерз и устал. Мария опять вышла на корму, и он поговорил с ней сочувственно, даже посетовал, что до Оксфорда так далеко. Дженкинс зажег фонари – один на хомуте передней лошади, другой на задней луке седла, в котором ехал сам. Хорнблауэр с кормы «Королевы Шарлотты» видел, как пляшут на бечевнике огоньки – они указывали ему повороты, и все же судно дважды задевало прибрежный камыш. Оба раза у Хорнблауэра екало сердце. Было совсем темно, когда баржа вдруг замедлилась, буксирные тросы провисли. По тихому окрику Дженкинса Хорнблауэр направил ее к освещенному фонарями причалу. Умелые руки подхватили концы и пришвартовали судно. Пассажиры хлынули на причал.
– Капитан… сэр? – сказал Дженкинс.
Сейчас он произнес слово «капитан» совсем не так, как при первом знакомстве. Тогда оно звучало панибратски, теперь он обращался как матрос к своему капитану.
– Да? – сказал Хорнблауэр.
– Это Оксфорд, сэр, здесь смена.
В дрожащем свете фонарей Хорнблауэр увидел двух людей, на которых указывал Дженкинс.
– Значит, теперь я могу пообедать? – спросил он с легкой иронией.
– Да, сэр, прошу простить, что из-за меня вам пришлось так долго оставаться без обеда. Сэр, я у вас в долгу. Сэр…
– Все в порядке, Дженкинс, – сказал Хорнблауэр поспешно. – У меня были свои причины торопиться в Лондон.
– Спасибо, сэр, и…
– Далеко отсюда до Лондона?
– Сто миль до Брентфорда, сэр, по реке. Вы успеете туда к рассвету. Как будет прилив, Джим?
– В самом начале, – сказал сменщик. – Там вы сможете нанять лодку и через час будете на Уайтхоллской пристани, сэр.
– Спасибо, – сказал Хорнблауэр. – Тогда я прощаюсь с вами, Дженкинс.
– До свидания, сэр, и спасибо вам, вы настоящий джентльмен.
Мария стояла на носу баржи, и даже в темноте Хорнблауэр чувствовал, что она его не одобряет. Однако когда она заговорила, по ее словам это было незаметно.
– Я раздобыла тебе горячий ужин, Горацио, – сказала она.
– Отлично, клянусь Богом! – воскликнул Хорнблауэр.
На причале девушки и мальчишки продавали путешественникам еду. Внимание Хорнблауэра привлек крепкий паренек с тележкой, на которой лежал бочонок, очевидно с пивом. Хорнблауэр ощутил, что пить хочет гораздо сильнее, чем есть.
– Вот чего мне надо, – сказал он. – Дай-ка мне кварту.
– У меня только пинты, сэр, – ответил парень.
– Тогда две пинты, бестолочь.
Хорнблауэр, не переводя дыхания, осушил деревянную кружку и принялся за вторую. Тут он вспомнил про манеры. Ему так хотелось пить, что он совсем о них позабыл.
– Хочешь пива, дорогая? – спросил он Марию.
– Наверное, я не отказалась бы от полпинты, – ответила Мария. Хорнблауэр мог бы заранее угадать, что Мария сочтет уместным для леди пить пиво полпинтами.
– У меня только пинты, сэр, – упрямо повторил паренек.
– Хорошо, дай леди пинту, а я допью, – сказал Хорнблауэр. Он почти опорожнил вторую кружку.
– Все на борт! – закричал новый рулевой. – Все на борт!
– С вас шиллинг, сэр, – сказал парень.
– Восемь пенсов за кварту пива! – возмутилась Мария.
– Недорого, – сказал Хорнблауэр. – На, держи!
С беспечной веселостью он дал мальчику полкроны[2], и тот, прежде чем сунуть монету в карман, радостно подкинул ее в воздух. Хорнблауэр взял из рук Марии кружку, опорожнил ее и отдал мальчику.
– Все на борт!
Хорнблауэр шагнул на баржу и аккуратно помог спуститься Марии. Неожиданно для себя он обнаружил, что на борту «Королевы Шарлотты» появилось еще несколько пассажиров первого класса. Двое или трое мужчин и шесть женщин сидели в освещенной лампой каюте, маленький Горацио спал в уголке. Мария смутилась – она хотела поговорить о семейных делах, но стеснялась посторонних. Она зашептала, указывая на сидящих с каменными лицами незнакомцев, давая понять, что если б не они, сказала бы куда больше.
– Ты дал этому мальчику два шиллинга шесть пенсов, дорогой, – говорила она. – Зачем?
– Это было чистое безумие, дорогая, – легкомысленно ответил Хорнблауэр. Он был очень близок к правде.
Мария вздохнула, глядя на своего необъяснимого мужа, который сначала швыряется деньгами, а затем во всеуслышание заявляет, что безумен.
– А вот и ужин, – сказала она. – Я его купила, пока ты разговаривал с теми людьми. Надеюсь, он еще горячий. Ты весь день ничего не ел, а хлеб и мясо, которые я взяла с собой, уже наверняка зачерствели.
– Я готов съесть все, что у тебя есть, и даже больше, – сказал Хорнблауэр. Если не считать кварты с лишком пива, желудок его был совершенно пуст.
Мария указала на деревянные тарелки, стоящие на скамейке рядом с маленьким Горацио.
– Ложки и вилки я достала наши, – объяснила она. – А тарелки мы оставим на барже.
– Отлично, – сказал Хорнблауэр.
На каждой тарелке лежало по две колбаски и гороховый пудинг. От пудинга еще шел пар. Хорнблауэр сел, поставил тарелку на колени и принялся за еду. Колбаски, естественно, оказались говяжьи, если вообще не бараньи или даже козьи или конские, и сделаны были, похоже, из одних хрящей. Хорнблауэр искоса взглянул на Марию, с явным удовольствием поглощавшую свою порцию. За сегодняшний день он доставил ей столько огорчений и просто не мог огорчить ее еще раз, иначе он просто выбросил бы колбаски за борт, может, рыбы с ними справятся. Но раз это невозможно, он мужественно попытался их съесть. К тому времени, как он принялся за вторую колбаску, стало ясно, что это уже свыше его сил. Левой рукой он вытащил носовой платок.
– Сейчас мы будем проходить первый шлюз, – сказал он Марии, правой рукой указывая в окно. Мария выглянула, Хорнблауэр схватил колбаску носовым платком и сунул в карман. Он поймал взгляд пожилого джентльмена напротив. Тот был в теплом плаще, закутан шарфом, шляпу низко надвинул на глаза и из-под бровей неодобрительно следил за каждым движением Хорнблауэра. Видя, как недоброжелательное любопытство сменилось на лице пожилого джентльмена полным изумлением, Хорнблауэр подмигнул ему – не заговорщицки, нет, он и не пытался сделать вид, будто каждый день набивает карманы жирными горячими колбасками. Он просто хотел отбить у пожилого джентльмена охоту обсуждать или даже обдумывать это из ряда вон выходящее деяние. После этого Хорнблауэр принялся доканчивать гороховый пудинг.
– Ты так быстро ешь, – сказала Мария. – Ты испортишь себе желудок.
Сама она отчаянно сражалась со своими колбасками.
– Я так голоден, что съел бы лошадь, – объявил Хорнблауэр. – Сейчас я примусь за обед, независимо от того, черствый он или нет.
– Я очень рада, – сказала Мария. – Дай я…
– Нет, дорогая. Сиди спокойно. Я сам о себе позабочусь.
Хорнблауэр достал сверток.
– Превосходно, – сказал он с набитым ртом. Он всячески старался загладить свою вину. Чем больше он съест, чем больший проявит аппетит, тем ей будет приятнее. Даже такой пустяк, что он сам достал себе еду, порадовал ее сверх всякой меры. Так легко сделать ее счастливой, так легко обидеть.
– Мне очень жаль, что мы сегодня мало общались, дорогая, – сказал он. – Я чувствую, как много потерял. Но если б я не помог вести баржу, мы бы до сих пор сидели перед Саппертонским туннелем.
– Да, дорогой.
– Я так хотел, чтобы мы вместе любовались красотами природы, – сказал Хорнблауэр, внутренне содрогаясь от собственного лицемерия. – Надеюсь, тебе и отсюда было хорошо видно.
– Видно, но с тобой мне было бы куда интереснее, – ответила Мария, бесконечно растроганная его вниманием. Она обвела взглядом сидящих в каюте женщин, надеясь прочесть в их глазах зависть.
– Малыш хорошо себя вел? – спросил Хорнблауэр. – Он съел свою кашку?
– Всю, – гордо отвечала Мария, глядя на спящего ребенка. – Он иногда начинал капризничать, но сейчас спит как ангел.
– Будь он года на два постарше, – сказал Хорнблауэр, – как бы ему было интересно! Он бы помогал с тросами, и я поучил бы его держать руль.
Говоря это, Хорнблауэр не лицемерил.
– Он и сейчас всем интересовался, – сказала Мария.
– А как его сестренка? – спросил Хорнблауэр. – Хорошо себя вела?
– Горацио! – Мария была немного шокирована.
– Надеюсь, дорогая, она не безобразничала? – сказал Хорнблауэр, улыбаясь ее смущению.
– Нет, конечно, – согласилась Мария.
Баржа проскользнула в шлюз. Хорнблауэр услышал сзади скрип закрываемых ворот.
– Ты явно не справляешься с колбасками, дорогая, – сказал он. – Давай я их выкину, а ты поешь лучше хлеба с мясом, оно действительно очень вкусное.
– Но, дорогой…
– Я настаиваю.
Хорнблауэр взял обе тарелки и вышел в темноту. В одну секунду он ополоснул обе тарелки за бортом, в следующую – выкинул колбаску из кармана. С мокрыми тарелками он вернулся к Марии – она была одновременно восхищена и сконфужена, что ее муж снизошел до столь низменного занятия.
– Темно, ничего не увидишь, – сказал он (баржа уже вышла из шлюза). – Мария, дорогая, когда ты поужинаешь, я постараюсь устроить тебя на ночь как можно удобнее.
Он склонился над спящим ребенком, Мария убирала остатки ужина.
– Ну, дорогая.
– Не надо, Горацио. Пожалуйста, Горацио. Я тебя прошу…
– Ночью шляпка тебе ни к чему. Сними ее. На скамейке хватит для тебя места. Ноги положи сюда. И туфли ни к чему. Молчи, пожалуйста. Теперь надо придумать подушку. Подойдет этот мешок. Так удобно? Укройся плащом, тебе будет теплее. Ну вот, спи спокойно, дорогая.
Хорнблауэр действовал ласково, но настойчиво, не давая Марии возражать. Она пролежала целых две минуты, прежде чем открыла глаза и спросила мужа, как устроится он сам.
– Мне будет очень удобно, дорогая, я ведь старый путешественник. Закрой глаза и спи, дорогая.
Хорнблауэру было вовсе не удобно, хотя он помнил и худшие ночи, в открытых шлюпках, например. Поскольку Мария с мальчиком занимали почти всю скамейку, ему пришлось сидеть, как и всем остальным пассажирам. В тесной каюте было душно от чадящей лампы и дыхания нескольких человек. Ноги затекли, поясница болела, сидеть не шевелясь было тесно и неудобно. Но, в конце концов, это всего лишь одна ночь. Он сунул руки в карманы. Баржа шла вниз по реке сквозь темноту, останавливалась в шлюзах, мягко стукалась о стенки и вновь трогалась в путь. Реку между Оксфордом и Лондоном Хорнблауэр совсем не знал и потому не догадывался, где они сейчас. Но они идут вниз по реке, приближаются к его новому кораблю.
Какая удача, что он получил это назначение! Не фрегат, конечно, но все же большой – двадцать две пушки – шлюп, такой, каким командует капитан, а не капитан-лейтенант. Это лучшее, на что может надеяться человек, еще месяц назад числившийся шестьсот первым из шестисот двух капитанов в списке. Колдекот, прежний капитан «Атропы», подорвал свое здоровье, снаряжая ее в Дептфорде, и Хорнблауэра спешно вызвали на замену. Приказы пришли в тот самый день, когда Англия узнала о победе Нельсона при Трафальгаре. С этого момента никто ни о чем, кроме Нельсона и Трафальгара, не думал. Вся страна праздновала победу над Вильневом и скорбела о гибели Нельсона. Нельсон – Трафальгар – Нельсон – Трафальгар – без них не обходилась ни одна колонка в газете, ни один случайный разговор на улице. Отличия и награды лились рекой. Объявили, что Нельсона будут хоронить с почестями. Флоту раздавали титулы и повышения. Восстановили чин адмирала Красного флага, и двадцать капитанов, старших в списке, произвели в это звание. Два капитана погибли при Трафальгаре, еще двое умерли – теперь Хорнблауэр стал пятьсот семидесятым. В то же время щедро повышали лейтенантов и капитан-лейтенантов. В списке прибавился сорок один новый капитан – отрадно сознавать, что ты старше сорока двух капитанов. Однако это значит, что шестьсот девятнадцать капитанов претендуют на места – а столько не способен предоставить даже огромный Королевский флот. По крайней мере сто (а то и все сто пятьдесят) капитанов останутся на половинном жалованье, в запасе. Это разумно. Во-первых, среди капитанов есть старые и больные, во-вторых, в запасе остаются те, кто доказал свою негодность к службе.
Если только у них нет высокопоставленных друзей. Если такие друзья найдутся, на половинном жалованье останется не имеющий покровителей неудачник. Влиятельных друзей у Хорнблауэра не было, и, хотя он только что поздравлял себя с удачей, прежде то и дело убеждался в своей невезучести. Вот и сейчас: он готовится принять под командование судно, которое снарядил другой; он не знает никого из офицеров и матросов – этого было вполне довольно, чтобы возбудить обычные его мрачные опасения.
Мария вздохнула и повернулась на другой бок. Хорнблауэр наклонился и поправил на ней плащ.
2
В тот период номинал кроны равнялся пяти шиллингам. – Здесь и далее примечания переводчика.