Читать книгу Хорнблауэр и «Атропа» - Сесил Скотт Форестер - Страница 5

– Черные панталоны? – изумленно переспросил Хорнблауэр.

– Естественно. Черные панталоны, черные чулки и траурные повязки, – торжественно произнес мистер Паллендер.

Он был немолод. Седые волосы, обрамляющие внушительных размеров лысину, были собраны на затылке в хвостик и перевязаны черной лентой, бледно-голубые старческие глаза слезились, а кончик длинного носа не то покраснел от холода, не то всегда был такой.

Хорнблауэр записал, что понадобятся черные панталоны, чулки и повязки, про себя же отметил, что все это, неизвестно на какие деньги, придется раздобыть и для себя.

– Предпочтительно было бы, – продолжал мистер Паллендер, – чтобы процессия прошла через Сити в полдень. Тогда у населения будет довольно времени собраться, а подмастерья успеют поработать с утра.

– Этого я обещать не могу, – сказал Хорнблауэр. – Все будет зависеть от приливно-отливных течений.

– От течений, капитан Хорнблауэр? Не забывайте, речь идет о церемонии, к которой глубокий интерес проявляют двор и лично его величество.

– И все же она будет зависеть от приливно-отливных течений, – сказал Хорнблауэр. – И от ветра тоже.

– Вот как? Его величество будет крайне недоволен, если к его идее отнесутся без должного внимания.

– Понимаю, – сказал Хорнблауэр.

Он хотел было заметить: хоть его величество и правит волнами, приливы и отливы столь же неподвластны его воле, как неподвластны были его знаменитому предшественнику, королю Кануту[4], но решил воздержаться. Мистер Паллендер вряд ли захочет смеяться над ограниченностью королевской власти. Хорнблауэр счел за лучшее принять торжественный тон мистера Паллендера.

– Поскольку дата церемонии еще не назначена, – сказал он, – можно будет выбрать наиболее благоприятный в отношении прилива день.

– Думаю, да, – неохотно согласился мистер Паллендер.

Хорнблауэр отметил на листке, что надо будет как можно скорее справиться с таблицей приливов.

– Лорд-мэр, – продолжал мистер Паллендер, – лично присутствовать не будет. Он пришлет представителя.

– Ясно.

Хорошо хоть, что не придется отвечать за особу лорд-мэра, но утешение слабое – на церемонию прибудут восемь старших адмиралов, и за них отвечать придется.

– Вы категорически отказываетесь от бренди? – спросил мистер Паллендер, легонько подталкивая графин.

– Да, спасибо.

Хорнблауэр не имел ни малейшего желания пить бренди в первой половине дня, зато теперь он узнал, отчего у мистера Паллендера красный нос. Мистер Паллендер отхлебнул, потом продолжал:

– Теперь касательно пушечных салютов… По пути следования процессии в пятнадцати пунктах будут установлены пушки, и они должны будут салютовать с минутными интервалами – его величество лично будет слушать, чтобы салют был точно выверен во времени.

Хорнблауэр записывал. В процессии примут участие тридцать восемь шлюпок и барок. Их надо собрать в коварном устье Темзы у Гринвича, выстроить по порядку, провести к Уайтхоллской пристани и распустить, передав тело почетному караулу, который будет сопровождать его к Адмиралтейству – там оно пролежит ночь перед заключительным шествием к собору Святого Павла.

– Не могли бы вы сказать мне, сэр, – спросил Хорнблауэр, – что представляют собой эти церемониальные барки?

И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался разузнать у него, как они ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал самое важное – порядок следования шлюпок, состав участников (вся Геральдическая коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими их сану.

– Спасибо, сэр, – наконец сказал Хорнблауэр, собирая записи. – Я немедленно начну приготовления.

– Премного вам обязан, сэр, – сказал мистер Паллендер.

Хорнблауэр удалился.

Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье[5], – только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица – под командованием Хорнблауэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы), и вовсе сверху донизу убрана плюмажами – она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов – а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но, поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время – вверх по реке с приливом, чтобы прибыть к Уайтхоллской пристани в точности ко времени стояния прилива и отлива – тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском – и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.

– Дорогой, – сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). – Мне кажется, ты меня не слушаешь.

– Извини, дорогая. – Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.

– Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице, так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати – ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.

– Да, дорогая, – сказал Хорнблауэр. – Черные панталоны еще не приносили?

Переход от ожидаемых родов к черным панталонам был для Хорнблауэра совершенно естественным – через деньги, – но Мария увидела в этом только его бесчувственность.

– Неужели тебе панталоны важнее, чем твой ребенок? – воскликнула она. – Или чем я?

– Любимая, – сказал Хорнблауэр. Чтобы успокоить ее, пришлось положить перо и встать. – Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.

Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон – вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.

– Дорогая, – сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, – ты для меня – все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.

– Хотела бы я в это верить, – сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.

– Что мне сказать, чтобы ты поверила? – спросил он. – Что я люблю тебя?

– Мне было бы приятно это услышать, – ответила Мария.

– Я люблю тебя, дорогая, – сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: – Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные панталоны.

– Ох! – сказала Мария.

Ему пришлось продолжать, чтобы наверняка донести до нее свою шутливую нежность.

– Сильнее, чем тысячу черных панталон, – сказал он. – Можно ли требовать большего?

Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.

– Этот комплимент я должна буду хранить вечно? – спросила она.

– Это всегда будет так, дорогая, – ответил он.

– Ты самый добрый муж на свете. – Говорила она искренно – голос ее дрогнул.

– А ты – самая нежная жена, – сказал он. – Можно мне теперь вернуться к работе?

– Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!

– Ну, ну, – сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу.

Быть может, он переживал не меньше нее, но у него были и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.

– Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и подштурманов. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.

Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними как белка в колесе, отвечая на вопросы.

– Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.

– Простите, сэр, мне начать с красной строки?

Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху.

– Черт возьми, – сказал Хорнблауэр, – неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать?

– Я так понял, сэр, – упорствовал мичман.

– Господи помилуй! – в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.

Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов:

«Корабль его величества “Атропа”, в Дептфорде

6 января 1806 года

Сэр!

Властью, данной мне Адмиралтейским советом…»

Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночи всё разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем отправили инструкции: «Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой Главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой гильдии рыботорговцев».

В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену.

– Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика.

Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли – самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично.

– Есть, сэр.

Хорнблауэру показалось, что Смайли рад вырваться из-под непосредственного надзора, и поспешил его огорчить:

– Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер Смайли, – сказал он, – включая адмирала флота сэра Питера Паркера и лорда Сент-Винсента.

Радость Смайли мигом улетучилась.

– Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать баркас с матросами к Гринвичскому причалу.

– Есть, сэр.

– А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку.

– Есть, сэр.

– До пяти я буду в «Георге». Посыльных отправляйте туда.

У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать.

Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет управлять. Хорнблауэр спустился в гичку.

– К Дептфордскому пирсу, – приказал он рулевому и поплотнее закутался в плащ – после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало холодно. Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью слегка светилось, в его комнате наверху тоже горел свет. Дверь открыла хозяйка.

– А, это вы, сэр. Я думала, повитуха. Я только что послала Дэви за ней. Ваша супруга…

– Дайте пройти, – сказал Хорнблауэр.

Мария в халате ходила по комнате. Горели две свечи, и тени от балдахина над кроватью зловеще двигались по стене. Хорнблауэр вошел.

– Милый! – воскликнула Мария.

Хорнблауэр обнял ее.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросил он.

– Да, н-надеюсь… Это только что началось, – сказала Мария.

Они поцеловались.

– Милый, – сказала Мария, – какой ты добрый, что пришел. Я… я так хотела видеть тебя, пока… пока не пришло время.

– Доброта тут ни при чем, – ответил Хорнблауэр. – Я пришел просто потому, что хотел прийти. Я хотел тебя видеть.

– Но ты так занят. Ведь процессия сегодня?

– Да, – сказал Хорнблауэр.

– И сегодня же родится наш ребенок. Девочка, дорогой? Или еще один мальчик?

– Скоро узнаем, – сказал Хорнблауэр. Он знал, кого хочет Мария. – Кто бы это ни был, мы будем любить ее – или его.

– Будем, – сказала Мария.

Это слово она выговорила с заметным усилием, лицо ее напряглось.

– Как ты, дорогая? – озабоченно спросил Хорнблауэр.

– Всего лишь схватка. – Мария улыбнулась, но Хорнблауэр отлично знал, что улыбка ее вымученная. – Пока они еще идут редко.

– Как бы я хотел тебе помочь! – сказал Хорнблауэр, повторяя то, что говорили до него бесчисленные миллионы отцов.

– Ты помог мне уже тем, что пришел, милый, – ответила Мария.

В дверь постучали, и вошла хозяйка с повитухой.

– Ну, ну, – сказала повитуха. – Значит, началось?

Хорнблауэр внимательно оглядел ее. Она была не особенно опрятна, но, по крайней мере, трезва, и щербатая улыбка казалась доброй.

– Мне надо осмотреть вас, мэм, – сказала повитуха и прибавила: – Джентльмену придется выйти.

Мария взглянула на мужа, изо всех сил стараясь держаться бодро.

– Мы скоро увидимся, – сказал Хорнблауэр с таким же усилием.

Он вышел из спальни, и хозяйка тут же принялась хлопотать.

– Может, выпьете бренди, сэр? Или стаканчик рому, горяченького?

– Нет, спасибо.

– Молодой джентльмен спит. С ним одна из служанок, – объяснила хозяйка. – Он не плакал, совсем не плакал, когда мы сносили его вниз. Такой хорошенький мальчуган, сэр.

– Да, – кивнул Хорнблауэр. Вспомнив о сыне, он улыбнулся.

– Вам лучше пройти в гостиную, сэр, – сказала хозяйка. – Огонь в очаге еще не погас.

– Спасибо, – ответил Хорнблауэр и взглянул на часы. – Господи, как время бежит.

– С вашей супругой все будет хорошо, – сказала хозяйка с материнской нежностью. – Ручаюсь, это будет мальчик. Я сразу определила – по форме живота.

– Может быть, вы правы, – ответил Хорнблауэр и опять взглянул на часы.

Пора одеваться.

– Теперь я вот о чем попрошу вас, – сказал он и замолчал, пытаясь отвлечься от мыслей о Марии и от одолевшей его усталости. Потом начал, загибая пальцы, перечислять, что нужно принести из спальни. Черные панталоны и чулки, эполет, парадную треуголку, шпагу и траурную повязку.

– Я все принесу, сэр. Можете переодеться здесь – в такое время никто вас не побеспокоит.

Хозяйка ушла и вернулась с охапкой одежды.

– Надо же, совсем вылетело из головы, что сегодня похороны, сэр, – сказал она. – Всю прошлую неделю только о них и говорили. Вот ваши вещи, сэр.

Она внимательно посмотрела на Хорнблауэра.

– Вам стоит побриться, сэр. Если ваша бритва на корабле, можете взять у моего мужа.

Кажется, стоит упомянуть о детях, в каждой женщине просыпается мать.

– Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр.

Он переоделся и снова поглядел на часы.

– Мне пора уходить. Не могли бы вы узнать, можно мне зайти к жене?

– Я и так вам скажу, что нельзя, – ответила хозяйка. – Вы бы только слышали…

Видимо, чувства Хорнблауэра ясно отразились на его лице, потому что хозяйка поспешно добавила:

– Через час все кончится, сэр. Не могли бы вы подождать?

– Подождать? – повторил Хорнблауэр, снова глядя на часы. – Нет, не могу. Я должен идти.

Хозяйка от свечи на камине зажгла его фонарь.

– Боже милостивый, – сказала она. – Вы прямо как картинка. Но на улице холодно.

Она застегнула верхнюю пуговицу его плаща.

– Не хватало вам простудиться. Ну вот. Главное, не волнуйтесь.

Хороший совет, думал Хорнблауэр, шагая вниз к реке, но самому лучшему совету иногда нелегко последовать. Он увидел свет на шлюпке у причала и какое-то шевеление в ней. Видимо, команда гички поручила кому-то одному поджидать капитана, остальные же примостились вздремнуть, где придется. Им, конечно, тесно и неудобно, но все равно лучше, чем ему. Хорнблауэр, дай ему такую возможность, заснул бы на ватерштаге «Атропы». Он шагнул в гичку.

– Вниз по реке, – приказал он рулевому.

На Гринвичской набережной было совершенно темно, январский рассвет еще не думал начинаться. Устойчивый ветер дул с запада. Днем он, вероятно, усилится. На набережной Хорнблауэра остановил громкий окрик.

– Свой, – сказал Хорнблауэр, распахивая плащ, чтобы фонарь осветил его мундир.

– Приблизьтесь и назовите пароль!

– Вечная память, – сказал Хорнблауэр. Он сам выбрал этот пароль – одна из тысячи мелочей, которые надо было предусмотреть вчера.

– Проходите. Все в порядке, – сказал часовой.

Это был ополченец – на время, пока тело лежит в Гринвиче, пришлось повсюду расставить часовых, чтобы публика не забредала, куда не положено. Госпиталь был освещен, и оттуда уже слышался шум.

– Губернатор одевается, сэр, – сказал одноногий лейтенант. – Мы ждем, что официальные лица начнут прибывать в восемь.

– Да, – сказал Хорнблауэр. – Я знаю.

Он сам составил расписание. Государственные сановники и высшие флотские офицеры прибудут по дороге из Лондона, чтобы сопровождать тело по воде. А вот и само тело, в гробу, помост, на котором стоит гроб, укрыт флагами, трофеями и геральдическими значками. А вот и губернатор, хромающий от ревматизма, его лысина сияет в свете ламп.

– Доброе утро, Хорнблауэр.

– Доброе утро, сэр.

– Все готово?

– Да, сэр. Но ветер с запада, и свежий. Он будет сдерживать нас.

– Боюсь, что так.

– Он, конечно, замедлит продвижение процессии, сэр.

– Конечно.

– Раз так, сэр, вы бы премного меня обязали, проследив по возможности, чтобы плакальщики отправились вовремя. Задерживаться нельзя никак.

– Постараюсь, Хорнблауэр. Но я не могу торопить адмирала флота. Я не могу торопить лорда Сент-Винсента. Я не могу торопить лорд-мэра – ни даже его представителя.

– Понимаю, это будет очень трудно, сэр.

– Я постараюсь, Хорнблауэр. Но все равно они должны будут позавтракать.

Губернатор указал на соседнюю комнату, где матросы с траурными повязками накрывали на стол под присмотром одноногого лейтенанта. На буфете уже стояли пироги, ветчина, запеченное мясо, на ослепительно белой скатерти – серебряные приборы. На маленьком буфете надежный унтер-офицер расставлял графины и бутылки.

– Хотите подкрепиться? – спросил губернатор.

Хорнблауэр взглянул на часы – это уже вошло у него в привычку.

– Спасибо, сэр. У меня есть три минуты.

Приятно было поесть, тем более, что он на это совсем не рассчитывал. Приятно было проглотить несколько кусочков ветчины, которые иначе отправились бы в желудок адмирала Паркера. На глазах у изумленного унтер-офицера Хорнблауэр запил ветчину стаканом воды.

– Спасибо, сэр, – сказал он губернатору, – теперь мне пора идти.

– До свиданья, Хорнблауэр. Удачи вам.

На набережной уже начинало светать – достаточно, чтобы, по определению Магомета, отличить черную нитку от белой[6]. Река кишела разнообразными мелкими судами. Ветер доносил плеск весел и отрывистые морские команды. Вот шлюпка с «Атропы», на корме Смайли и Хоррокс, здесь же дежурные шлюпки. Прибыл еще один отряд матросов.

Начинался горячий денек. Да, горячий. Надо было распределить команду по тридцати восьми шлюпкам, расставить их по порядку, растянув на целую милю. Нашлись дураки, неправильно понявшие приказы, и дураки, вовсе их не понявшие. Хорнблауэр носился на гичке туда-сюда, поминутно вынимая часы, в довершение ко всему торговцы грогом уже шныряли в своих лодчонках между шлюпками и, очевидно, заключили из-под полы не одну сделку – то там, то сям Хорнблауэр замечал красные носы и дурацкие усмешки. Хоррокс, на погребальной барке, не рассчитал, подходя к причалу – неуклюжее судно, подгоняемое ветром и течением, с громким треском врезалось правой раковиной в причал. Хорнблауэр открыл было рот, чтобы выругаться, но сдержался. Если орать по всякому поводу, скоро потеряешь голос. Достаточно было метнуть на несчастного Хоррокса гневный взгляд. Здоровенный детина сник под этим взглядом и тут же принялся орать на гребцов.

Надо признать, что церемониальные барки представляли собой, на взгляд моряка, удручающее зрелище. Двенадцати весел с трудом хватало, чтобы удерживать на курсе более чем сорокафутовую посудину, а громадные кормовые каюты действовали как хорошие паруса. Хорнблауэр оставил Хоррокса мучиться с баркой и опять шагнул в гичку. Они прошли вниз по течению, потом вверх. Вроде все в порядке.

Хорнблауэр опять вышел на набережную и, глядя на воду, убедился, что отлив кончился. Поздновато, конечно, но все равно хорошо. Из госпиталя долетел высокий и чистый звук трубы. Немузыкальному уху Хорнблауэра эти звуки не говорили ничего, но достаточно было их услышать. Ополченцы выстроились вдоль дороги от госпиталя до набережной, и из госпиталя выступили сановники, попарно, впереди наименее важные. Шлюпки и барки начали подходить к причалу в обратном порядке номеров – какого труда стоило Хорнблауэру втолковать это унтер-офицерам, командующим шлюпками. Взяв пассажиров, они выстраивались на реке, восстанавливая прежний порядок. Одна или две шлюпки все-таки подошли не в очередь, но сейчас это некогда было исправлять. Сановников, не давая им возразить, теснили в чужие шлюпки. Все более важные лица прибывали на причал – герольды и помощники герольдов, среди них мистер Паллендер. А вот наконец и главный плакальщик – адмирал флота сэр Питер Паркер, за ним Блэквуд в качестве пажа несет край мантии, за ним восемь адмиралов, с печальными – как предписывает устав – выражениями лиц. Может быть, лица их печальны и не только по уставу. Хорнблауэр смотрел, как все они сели в свои шлюпки. Прилив начался, течение стало уже заметным. Дорога каждая минута.

Оглушительно громыхнула пушка, и Хорнблауэр от неожиданности вздрогнул. Это начался салют – теперь он не смолкнет, пока тело не положат на временный отдых в Адмиралтействе. Для Хорнблауэра это означало, что тело вынесли из госпиталя. Он помог сэру Питеру Паркеру спуститься в барку. Полковник выкрикнул приказ, солдаты перевернули ружья прикладами вверх и замерли – в течение последних двух дней Хорнблауэр наблюдал, как они отрабатывают это движение. Он тоже перевернул шпагу эфесом вверх, стараясь сделать это по-военному четко. Дня два назад, Мария, зайдя в спальню, застала его за этим упражнением и от души посмеялась. Барка плакальщиков отвалила, и Хоррокс поспешно подвел к причалу свою. Подошел военный оркестр – Хорнблауэру любая музыка казалась невыносимой, но эта, решил он, невыносимей всех. У причала оркестранты свернули направо, открывая дорогу матросам, которые медленным шагом, с низко склоненными головами, тащили орудийный лафет. Монотонно громыхала пушка – уходили бесценные минуты. Лафет придвинули к краю причала. Перегрузить гроб с лафета на барку было непросто. До слуха Хорнблауэра донеслись ругательства руководившего погрузкой унтер-офицера, и он еле сдержал улыбку – так мало грубые слова вязались с торжественной обстановкой. Но гроб благополучно перегрузили и быстро принайтовили. Пока укладывали венки и флаги, Хорнблауэр подошел к барке. Он заставлял себя идти медленно, склонив голову и сохраняя печальное выражение лица. Шпагу он держал под мышкой эфесом вверх. С тем же печальным лицом Хорнблауэр прыгнул на корму, позади навеса.

– Отваливай! – приказал он.

Салют гремел не смолкая. Барка отошла от причала. Хоррокс повернул румпель, и она вышла на середину реки. Хорнблауэр, не поднимая головы, искоса взглянул на остальную процессию. Все вроде в порядке. Шлюпки местами растянулись, местами сгрудились – естественно при таком ветре, – но, когда они выйдут на середину реки, станет легче.

– Не торопитесь пока, – приказал Хорнблауэр Хорроксу, тот передал приказ гребцам. Надо было дать остальным шлюпкам время занять свою позицию.

Хорнблауэру хотелось посмотреть на часы. Мало того, он понял, что придется смотреть на них постоянно и что он не сможет ежеминутно вытаскивать их из кармана. Основание гроба было совсем близко. Быстрым движением он вытащил часы вместе с цепочкой и привесил на гроб – здесь они и раскачивались, прямо перед его носом. Все хорошо – они задержались на четыре минуты, но в запасе еще одиннадцать.

– Шире гресть, – приказал он Хорроксу. Теперь они огибали поворот. Стоящие на якоре корабли были полны любопытными. Народ толпился и по берегам, несмотря на удаленность от Лондона. Команда «Атропы», как и приказывал Хорнблауэр, выстроилась на реях. Когда процессия приблизилась к «Атропе», громыхнула ближайшая к корме девятифунтовка – она приняла эстафету салюта от пушки в Гринвиче. Пока все по плану. Из всех неблагодарных обязанностей, которые могут выпасть на долю флотского офицера, эта представлялась Хорнблауэру худшей. Как бы безупречно он ее ни исполнил, получит ли он хоть какую-нибудь благодарность? Нет, конечно. Никто – даже в Адмиралтействе – не задумается, сколько труда и хлопот ушло на подготовку самой грандиозной в истории Лондона водной процессии в наименее благоприятных погодных условиях. А вот если что-нибудь пойдет не так, это увидят сотни тысяч глаз, и сотни тысяч уст осудят виновного.

– Сэр! Сэр!

Занавески с задней стороны каюты разошлись, из-за них выглянул озабоченный матрос, один из сменных гребцов. Он так старался привлечь внимание, что даже потянул Хорнблауэра за черные панталоны.

– Что такое?

– Сэр! Мы получили пробоину!

Дьявол! Стоило подумать о неприятностях, как они начали происходить!

– Насколько серьезно?

– Не знаю, сэр. Но вода выше настила. Потому-то мы и узнали. Быстро прибывает.

Значит, это случилось, когда Хоррокс врезался в причал. Отлетела доска. Уже выше настила? Они не доберутся во время до Уайтхоллской пристани. Господи, они могут затонуть посреди реки! Никогда, никогда, никогда Англия не простит человека, без всяких церемоний затопившего тело Нельсона в грязи у Собачьего острова. Выгрузить его на берег и заделать пробоину? Господи, какой это будет позор! Процессия смешается. Без всякого сомнения, они пропустят прилив и разочаруют тысячи зрителей, не говоря уже о его величестве. А на завтрашний день назначена заключительная церемония – перенесение тела из Адмиралтейства в собор Святого Павла. Герцоги, пэры, королевская семья, многотысячные войска, сотни тысяч жителей должны участвовать в церемонии и наблюдать ее. Затонуть будет полным крахом. Остановиться будет полным крахом. Нет, – он может подойти к берегу и заняться ремонтом, сорвав сегодняшнюю церемонию, зато завтрашнее погребение состоится. Карьеру Хорнблауэра будет загублена, однако это самая надежная полумера. Нет, нет, нет! Ко всем чертям полумеры!

– Мистер Хоррокс!

– Сэр!

– Я возьму руль. Спускайтесь вниз. Подождите, болван. Выслушайте меня прежде. Оторвите настил и разберитесь с пробоиной. Вычерпывайте воду – шляпами или чем хотите. Найдите пробоину и заткните, чем сумеете – рубашку возьмите у кого-нибудь из матросов. Подождите. Пусть никто не видит, как вы вычерпываете. Выплескивайте вот сюда, между моих ног. Ясно?

– Э… да, сэр.

– Тогда давайте руль. Спускайтесь. И если вы не справитесь, я спущу с вас шкуру, хотя бы это было последним, что я успею в жизни. Спускайтесь.

Хоррокс нырнул за занавески. Хорнблауэр взялся за руль и встал так, чтобы гроб не закрывал ему обзор. Шпагу пришлось выпустить, и, конечно, не удалось сохранить печальное выражение лица, но это было неважно. Западный ветер дул прямо в лоб, навстречу приливу, поднимая волны. Из-под носа барки летели брызги, то одно, то другое весло поднимало фонтан. Быть может, так и пристало возвращаться домой герою, чье тело лежало всего в нескольких ярдах от Хорнблауэра. Они обогнули изгиб реки, свежий ветер с силой ударил в кормовую надстройку, и баржа начала дрейфовать.

– Налегай что есть мочи! – заорал Хорнблауэр, позабыв про всякую торжественность.

Гребцы сжали зубы и, скалясь от напряжения, налегли на весла, выталкивая упрямую барку вперед. Ветер, дувший прямо навстречу приливу, поднимал вполне солидные волны, и барка подпрыгивала на них, то ныряя носом, то круто идя вверх, кренясь из стороны в сторону, словно рыбачий баркас в штормовом море. Трудно было устоять на корме, трудно было держать курс. И… Когда барка наклонилась носом, Хорнблауэр услышал, как вода шумно переливается вперед.

– Вы до сих пор не оторвали настил, мистер Хоррокс? – Хорнблауэр старался говорить под навес и вместе с тем не нагибаться на глазах у толпы.

В эту самую минуту раздался треск, и Хоррокс выглянул из-за занавески.

– Он был прочно прибит, – сказал мичман. – Мне пришлось выворачивать его рычагом. Мы здорово осели, и нам в любом случае пришлось бы вычерпывать воду.

С гробом и запасными гребцами они неизбежно должны были осесть глубоко.

– Сколько воды?

– Пожалуй, больше фута, сэр.

– Вычерпывайте!

Не успел Хоррокс исчезнуть за занавеской, как оттуда выплеснули шапку воды, потом еще и еще. Немалая часть ее попала на новые черные панталоны Хорнблауэра. Он ругался про себя, но жаловаться не приходилось. Они подошли к Бермондси. Хорнблауэр взглянул на часы. Они немного задерживаются, но пока ничего страшного. Риск пропустить прилив был гораздо меньше, чем риск затонуть посреди реки. Хорнблауэр в мокрых штанах переступил с ноги на ногу и оглянулся. Процессия не отставала – он видел примерно половину, остальная часть еще огибала поворот. Еще один поворот впереди, на сей раз направо. Опять придется идти прямо против ветра.

Так и вышло. Барка вновь запрыгала на волнах. В какой-то миг она зарылась носом и по палубе прокатилась масса воды – внутрь налилось не меньше, чем Хоррокс успел вычерпать. Хорнблауэр снова ругнулся, окончательно позабыв про печальный вид. Он слышал, как вода переливается по дну барки. Но из-за занавески по-прежнему выплескивали воду между и на ноги Хорнблауэра. Его уже не беспокоило, что подумает толпа, видя как из погребальной барки вычерпывают воду, – любой моряк, а они в толпе наверняка найдутся, объяснит, что при таких волнах приходится вычерпывать без всякой пробоины. Они обогнули изгиб реки – в какую-то минуту показалось, что барка вообще не движется. Затем ветер ненадолго стих, и изгиб они обогнули.

– Вы что, не можете заделать пробоину, мистер Хоррокс?

– Это непросто, сэр, – сказал Хоррокс, снова выглядывая из-за занавески. – Доску вдавило внутрь. Нагели еле держат, сэр. Если я нажму слишком сильно…

– Ладно, очень хорошо. Вычерпывайте дальше.

Подойти к берегу? Здесь, за Тауэром, было бы самое подходящее место. Нет, ко всем чертям! Никогда. Вычерпывать, вычерпывать. Выбрать такой курс, чтобы наилучшим образом использовать течение и ту небольшую защиту от ветра, которую дают стоящие на якоре корабли, – Хорнблауэр с головой ушел в расчеты. Если б у него было время оглядеться, он бы увидел по берегам тысячи зрителей. Если…

Господи, он забыл про Марию! Он ушел, когда она рожала. Может быть, – скорее всего, – ребенок уже родился. Может быть… может быть… нет, лучше об этом не думать.

Лондонский мост с его низкими арками и коварными водоворотами. Хорнблауэр уже два дня назад убедился, что весла под аркой не помещаются. Нужно точно рассчитать время; к счастью, мост заслоняет от ветра. Хорнблауэр выровнял судно, направил его прямо под арку.

– Налегай! – крикнул он. Барка, подгоняемая течением и усилиями гребцов, понеслась вперед. – Убрать весла!

К счастью, все прошло хорошо. Они проскочили под арку. Ветер налетел, свистя, но они продолжали двигаться вперед. Хорнблауэр на глаз оценивал расстояние. Нос суденышка, попав в водоворот, начал разворачиваться, но, главное, он уже вышел из-под арки, хотя сам Хорнблауэр оставался под мостом.

– Налегай! – заорал он – здесь, под мостом, можно было не думать, какое впечатление он производит на зрителей.

Весла заскрежетали в уключинах. Течение разворачивало барку, весла тянули ее вперед – наконец руль начал забирать. Водоворот остался позади. Вода по-прежнему лилась из-за занавески. Панталоны давно промокли до нитки. Хотя вычерпывали быстро, Хорнблауэру не нравилось, как ведет себя барка. Она какая-то ленивая, неповоротливая. Видимо, вода прибывает быстрее, чем ее вычерпывают, и скоро достигнет критической отметки.

– Гребите! – крикнул он, и, оглянувшись, увидел, как барка с главным плакальщиком выскальзывает из-под моста. За поворотом виднелись церкви Стренда – ни один потерпевший крушение моряк не испытывал такой радости, видя парус.

– Воды почти до банок, сэр, – сказал Хоррокс.

– Вычерпывайте, черт вас раздери!

Сомерсет-хауз, еще один поворот – тут мель – и Уайтхоллская пристань. Хорнблауэр помнил приказы, которые сам и составил после обсуждения с мистером Паллендером. Погребальная барка должна была дойти до Сюррея, чтобы пять следующих подошли к пристани и выгрузили своих пассажиров. Те должны были выстроиться, и лишь после того погребальная барка подошла бы к пристани, и выгрузили гроб. Но не с водой по самые банки! Не на барке, которая вот-вот затонет прямо под ногами! Хорнблауэр обернулся. Смайли стоял на корме второй барки, склонив голову, как и было ему предписано. Но, к счастью, рулевой заметил и привлек внимание Смайли. Хорнблауэр жестами приказал остановиться. Ему пришлось повторить свой жест, лишь после этого Смайли понял и кивнул. Хорнблауэр повернул румпель влево и барка нехотя двинулась к берегу. Надо ее развернуть – нет, при таком ветре и почти полном стоянии прилива лучше подойти к пристани носом против течения реки. Хорнблауэр выровнял руль, оценивая расстояние, и барка подошла к пристани.

– Суши весла!

Слава богу, они у причала! Вот и герольд в плаще и при регалиях, рядом с ним флотский офицер, начальник эскорта.

– Сэр! – запротестовал герольд так страстно, как только дозволял ему печальный вид. – Вы нарушили приказ. Вы…

– Заткнитесь! – заорал Хорнблауэр, потом флотскому офицеру: – Быстро выносите гроб на берег.

Гроб снесли настолько быстро, насколько позволяла торжественность обстановки. Хорнблауэр встал рядом с ним, склонив голову, шпагу держа эфесом вверх. Он облегченно вздохнул, увидев из-под опущенных бровей, как барка, освободившись от груза, заметно приподнялась над водой. Не поднимая головы, он быстро выговорил:

– Мистер Хоррокс! Отведите барку вон к тому причалу. Быстро! Найдите брезент, заделайте течь снаружи. Вычерпайте воду. Ну, давайте.

Барка отошла от пристани. Хоррокс не преувеличивал, говоря, что вода дошла до банок. Смайли, не дожидаясь приказа, подвел к причалу барку главного плакальщика, и Хорнблауэр, не забывая ступать медленно, отошел с дороги. Один за другим высаживались сэр Питер Паркер с Блэквудом, Корнваллис, Сент-Винсент. Сент-Винсент, на раздутых подагрой ногах, ссутуленный, со склоненной головой, еле дождался, пока выйдет на пристань, и сразу начал браниться, почти не разжимая губ.

– Какого дьявола, Хорнблауэр? – прошипел он. – Вы что, собственных приказов не читали?

Хорнблауэр прошел с ним несколько шагов – ступая медленно и торжественно.

– Мы получили пробоину, сэр, простите, милорд, – сказал он, тоже почти не разжимая губ. – Мы чуть не затонули. Надо было торопиться.

– Ха! – сказал Сент-Винсент. – Ладно, очень хорошо. Напишите рапорт.

– Спасибо, милорд, – ответил Хорнблауэр.

Он остановился и стоял, склонив голову, с перевернутой шпагой, пока другие плакальщики проходили мимо. Церемония шла не вполне по намеченному, но она шла. Хорнблауэр пытался стоять как статуя, хотя ни одной статуе еще не приходилось стоять в мокрых до нитки штанах. Он едва не вздрогнул, вспомнив про Марию. Если б он только знал! И снова чуть не вздрогнул. Часы! Они все еще висели на гробе, который уже поставили на катафалк. Ладно, сейчас никак до них не добраться. И никак не узнать про Марию. В мокрых штанах стоять ему было холодно.