Читать книгу Страсть гордой княжны - Шахразада - Страница 12

Таким запомнилось Масуду то, первое странствие. За ним последовали другие. Лазуритовый путь раскрыл перед ним многие свои тайны. Теперь уже он, уважаемый купец, сам выбирал лучшие камни, а потом продавал их, дабы купить иной товар. Рахим состарился и возложил на плечи сына заботы о торговых делах.

Масуд не знал наверняка, доверяет ли ему отец. В этом он сомневался всю свою жизнь, однако торговые дела предпочитал вести так, чтобы почтенный Рахим ни минуты не пожалел о том, что передал все сыну.

Иногда Масуд признавался себе самому, что тайное умение частенько выручало его. И, возможно, именно ему он обязан своими торговыми успехами. Ибо как можно торговаться с человеком, если заранее знаешь, что товар его порчен мышами? Или цену глупый торговец сложил так, чтобы все потери, какие есть и будут, оплатил такой неопытный с виду покупатель…

Масуд усмехался в усы, однако дел с такими пройдохами иметь не желал. Вскоре среди купеческого братства он прослыл везунчиком: ни разу не заключил сделки с человеком ненадежным, ни разу не вложил золото в товар неприбыльный, ни разу не доверил управление лавками человеку, нечистому на руку.

Более того, с некоторых пор купцы, приятели и просто знакомые считали обязательным посоветоваться с Масудом перед тем, как заключать сделку. К чести молодого купца, он никому не отказывал, более того, всегда беседовал не только с тем, кто пришел за советом, но и с тем, кто предлагал эту самую сделку. И только после этого выносил свой вердикт, так что никто уже не мог назвать его решение просто советом. И ни разу Масуд не ошибся!

Те, кого он отговорил, благословляли его и призывали благодать Аллаха всесильного, те же, кто пытался смошенничать, призывали проклятия. Масуд в ответ всегда пожимал плечами и говорил:

– Уважаемый, никто не заставляет любого из вас слушать моих советов: Аллах всесильный и всевидящий мир устроил более чем мудро. Я же просто отвечал на вопрос.

– Но ты, почтеннейший, почему ты отсоветовал достойному Рахману торговать со мной? Разве мои финики столь плохи?

– О нет, они во многом лучше фиников самого Рахмана. Это правда.

– Но тогда почему же?!

– Ибо так угодно Всесильному, а кто я такой, чтобы спорить с Повелителем всех и Создателем всего под этим небом?

Собеседник умолкал, хотя было преотлично видно, что он не прочь затеять хорошую ссору или в драке попытаться выяснить, чьи все же финики лучше. Но, увы, Масуд старался поводов не давать, ибо читал в разуме сварливого собеседника, как в открытой книге, и никогда ни с кем не спорил. Но и не советовался, предпочитая делать то, что лишь сам считал нужным.

Дела шли в гору, лавки ломились от товаров и покупателей. Нетрудно догадаться, что к порогу дома почтенного купца Рахима, где по-прежнему жил Масуд, стали стекаться свахи. Они, словно мухи на мед, летели на, как им казалось, легкую добычу. Ибо как не пытаться сосватать молодого, красивого, богатого и везучего купца «необыкновенной красавице, дочери моих лучших друзей» или «сиротке-племяннице, которую Аллах всесильный бережет от нескромных взглядов и похотливых желаний»?

Одним словом, почтенный Рахим, ухмыляясь в крашенную хной бороду, каждый день часами выслушивал медоточивые речи, описывающие очередную невесту столь цветисто и возвышенно, что у любого жениха тут же возникли бы сотни вопросов и самые страшные подозрения.

Однако Рахим каждой свахе, сколь бы искусной ни называла ее молва, всегда отвечал одно и то же:

– Почтеннейшая, выбирать жену – все равно что выбирать судьбу. Я не буду заставлять сына или уговаривать его. Пусть он решит сам, хочет ли становиться мужем вашей Лейлы (Зухры, Ануш или, о Аллах всесильный и всевидящий, Катарины).

– Но почему, уважаемый? Разве не долг сына – следовать советам отца? Вы же мудрый и опытный, вы видите, сколь многими достоинствами обладает малышка Лейла (Зухра, Ануш или, о Аллах всесильный и всевидящий, Катарина).

– Именно потому, что это вижу я, а должен видеть он, жених. Тот, с кем придется делить ложе и жизнь малышке Лейле (Зухре, Ануш или, о Аллах всесильный и всевидящий, Катарине).

Свахи вздыхали и пытались вновь и вновь завести разговор о достоинствах красавицы и преимуществах женитьбы именно на ней. Рахим улыбался, кивал, соглашаясь, однако стоял на своем:

– Решать будет Масуд.

Масуд же, к его чести, ни разу не попытался спорить с отцом – уж он-то прекрасно знал, какой «товар» может подсунуть говорливая сваха, ибо когда-то, давным-давно, сам отец рассказал ему, что красавицу Бесиме, мать Масуда, с виду кроткую как лань, а оказалось, глупую как курица, сосватали Рахиму оборотистые свахи.

– Скажу по секрету, сын, когда я впервые увидел свою жену, то подумал, что стану счастливейшим из смертных, столь хороша она была. Когда же после свадьбы она заговорила, я понял, что оказался самым облапошенным из всех купцов и самым несчастным из всех мужей. Более того, скажу по чести: я ощутил настоящее счастье лишь тогда, когда твоя нянька, умница Зухра, согласилась стать моей женой. Мечтал я и о том, что отправлю твою мать к ее матушке, дабы вдвоем они с удовольствием перемывали мне косточки.

– Так почему же не отправил, отец?

– Зухра, умная и добрая, поставила два условия. Первое – она будет по-прежнему воспитывать тебя, не доверяя никаким нянькам. А вот вторым условием было то, что Бесиме должна жить рядом с нами.

– Странно… – Масуд мог лишь пожать плечами.

– Быть может, она уговорила меня оставить твою мать здесь, чтобы разница между нею и Зухрой не забывалась и чтобы я всегда имел перед собой пример собственной глупости и никогда более не совершал подобную… Не знаю.

Масуду можно было бы спросить об этом у Зухры, но он не решился. Должны же быть у человека хоть какие-то тайны даже от самых близких!

Послушный сын, Масуд, никогда не отказывался встретиться с родителями очередной невесты и увидеть ее саму, пусть и до самых глаз укутанную в праздничный чаршаф или роскошный хиджаб. Никогда не отказывался он и поговорить с девушкой. Однако этим послушание ограничивалось. Ибо тайное его умение и здесь было более чем нужно: ведь не с красотой или роскошной фигурой жить всю жизнь, а с душой и разумом. Хотя изящество или умение играть на сладкоголосом уде, воистину, еще никому не мешало.

Быть может, Масуд был бы и более милосерден, если бы не два урока, преподанные ему один за другим. А следует знать, что уроки мальчишкой он учил усердно, и наставникам никогда не приходилось повторять ему несколько раз то, что следовало знать назубок.

Первый урок преподала Масуду дочь древнего рода, восходившего к самим Первым халифам. Гюльчатай, одетая в изящный хиджаб, лица своего не прятала, как не стеснялась и своих движений. Ибо то были ее несомненные козыри в хитроумной игре, именуемой жизнью. Также к достоинствам невесты можно было отнести и древний род. Других козырей не нашлось, ибо род был, пусть и древний, но надменный и кичливый. Но это можно было бы стерпеть… Однако, кроме древности, семье похвастаться было нечем: богатство прокутил еще прадед невесты, достаток спустил дед невесты, а отец научился лишь красиво прикрывать нищету. Одним словом, семья была столь бедна, что искала жениха как можно богаче.

Беседа текла вяло, ибо Масуду были неинтересны сплетни халифского двора пятидесятилетней давности и подробности проделок деда уважаемой невесты. Сама же девушка внимала отцу и матушке молча, лишь приятно улыбалась, перебирала четки и заливалась краской в тех местах, когда, по мнению стыдливых нянюшек, следовало это делать. Масуду показалось даже, что все это отрепетировано уже неоднократно. От этой мысли стало ему как-то совсем уж неуютно. Но он старался не подать виду, что более всего мечтает отсюда сбежать, а не поглощать жирные сласти и сальные шутки с приятной улыбкой на устах. Быть может, сватовство бы и состоялось, если бы вдруг, в первый раз за несколько душных и унылых часов, Масуд не услышал мысли самой невесты.