Читать книгу СССР™ - Шамиль Идиатуллин - Страница 10

Народный стриптиз оказался не так страшен, как его малевало расторможенное воображение. Начало, правда, меня совсем встревожило.

Ликующе, на последней кишке, заголосили фанфары, – боюсь, как бы не горны, – но вместо пионеров на сцену умело, от бедра вышли три крайне пригожие девицы в фирменных бирюзовых робах «Союзстроя». Я заподозрил, что Кузнецов с Каменщиковым все-таки притащили профессионалок из какого-нибудь ночного клуба – хотелось верить, что расположенного не дальше тысячи километров отсюда.

Фанфары улетели в саксофоновый регистр. Девочки принялись ловко и, чего скрывать, красиво дергаться и махать ногами. Мои мрачные подозрения усилились.

Участницы танцевального коллектива с чувством, по разделениям, стянули куртки, обнаружив белые майки, которым было что облегать. Я заозирался, пытаясь высмотреть злодеев из оргкомитета, но все лица вокруг были совсем одинаковыми, будто штампанутыми прессом под маску «Тупой восторг». Интересно было бы оценить реакцию прекрасных дам, но их мне как-то под взгляд не подвернулось – и слава богу, а то еще огреб бы я укоризны по полной.

Игра в перископ не позволила мне увидеть самого интересного – по счастью, не того, что логично было ожидать. Публика выдохнула и сразу загоготала. Я рывком развернулся к сцене, решив, что там дошло до свального греха. И нашлась в моем прозрении сермяжная правда. На сцене копошилась свалка совсем не безгрешного вида: два неизвестных мне толстых мужика пытались подняться на карачки, а по ним катался Федин, шаловливо махавший трофейной курткой. Я, не успев даже сообразить, что происходит, пробормотал: «Раздавишь ведь, балда». Но Федин оказался изрядным акробатом: потоптав партнеров, аки страус куропаток, десяток секунд (публика сама приняла полулежачее состояние), он грузным таким чертом выпрыгнул на метр вверх, с грохотом приземлился на полусогнутые и принялся танцевать что-то среднее между гопаком и низовым брейком. Два других мужика приподнялись, позволили опознать в себе фединских, естественно, подчиненных (с жилстроя, между прочим, героев сегодняшних, получается) и покатились в диком темпе выплясывать вокруг побагровевшего от стараний шефа.

Живое творчество масс, пробормотал я, разыскивая глазами девочек в белых майках, – не хотелось верить, что они и превратились в героических строителей. Девочки обнаружились почти за кулисами – строго подтанцовывали по стойке вольно, явно готовясь вступить в номер на финальной стадии. Я облегченно выдохнул и стал потихоньку продавливаться к малому шатру, где, по расчетам, находился Рычев. Концерт получился удачным и успешным, в безобразие и пошлятину, похоже, срываться не собирался и потому мог обойтись без моего бессильного внимания.

Сперва-то была мысль сделать все по-взрослому: накупить пафосной выпивки, посуды, вытащить из Москвы шеф-повара, из Тюмени или Красноярска – персонал целого ресторана, от халдеев до посудомойщиц, и главное – привезти пучок звезд помельче и какую-нибудь мега. Особенно кипятился Федин, который, как я подозреваю, мечтал пригласить на танец любимую певицу, а список у него был коротким – Пугачева да Ротару почему-то, здоровый такой консерватор Виталь Кириллыч наш. Я по этому поводу сразу высказался аккуратно, но решительно. Федин поинтересовался, а кого люблю я. Я объяснил, что мои симпатии лучше народу не демонстрировать, потому что мы нацелены на созидание, а не всемерное распространение шариата и анархического синдикализма. Федин поинтересовался, кого любит Рычев. Я вспомнил, что Армстронга, Синатру и вроде бы Петра Лещенко. Федин предложил пригласить кого-нибудь из них, а лучше всех скопом – человеку же приятно будет. Я предположил, что, во-первых, приятного здесь мало, во-вторых, еще на Гаити туда-сюда такие эксперименты проходят, а в центре России шансов на успех, к счастью, нет совсем.

Тут обсуждение пошло вразнос: исполком принялся наперебой предлагать любые знакомые имена, без разбору, лишь бы погромче были, от Доминго и 50 Cent до Хворостовского с «Теплой трассой». Я слушал, подперев щеку рукой. Давить совершенно не хотелось – все же как лучше искали, – а других способов уйти в конструктив я не видел.

Спас все Баранов. Он воскликнул:

– Стоп, товарищи! Мы чего обсуждаем-то? Мы же говорим, с кем праздновать реальное начало великой стройки. А чего мы строим? Союз мы строим. И что, нам в связи с этим будут Орбакайте с Шакирами петь? И чем тогда наш проект отличается от какого-нибудь юбилея Дерипаски?

– А что ты предлагаешь? – спросил Федин. – Самим петь? Под гитару?

– Концерт ансамбля ложкарей Двенадцатого СМУ, – предположил Каменщиков, директор по обеспечению.

– А хоть бы и так, – сказал Баранов. – На самом деле зря иронизируете, Андрей Анатольевич. Живое творчество масс – великая сила. А честно говоря, это единственный способ нормальный праздник сделать.

– В смысле? – заинтересовался Каменщиков.

– В смысле, что, если народу двадцать ящиков водки с хавчиком выставим и бабусек в блестящем подгоним, чтоб пели, народ быренько нафигачится и домой расползется. И останется похмелье и нехорошее чувство.

– Какое?

– Да стандартное: начальство оборзело, вместо того чтобы зарплату нам поднять, себе блядешек заграничных выписывает.

– При чем тут… – удивился Каменщиков, замолчал и через секунду сказал: – А вообще, да, так и будет.

– Вот. А если сами будут номера готовить, то будет честное и полное чувство, что это их, наш – общий, короче, – праздник. И шансов, что пьянкой все не кончится, тогда куда больше.

Исполком по примеру Каменщикова взбурлил, но тут же успокоился и согласился с Барановым. Только Сергей Кузнецов, каменщиковский зам, присутствовавший на правах обеспечителя официальных мероприятий, сказал: «То ли в избу и запеть, просто так, с морозу» (я не понял, к чему это, но уточнять не стал).

Ну зря он это сказал – выбрали Кузнецова руководителем оргкомитета, хоть он и орал, что нет слуха и что пошутил вообще. Не убедил, конечно, никого – ни этим, ни злобным обещанием каждого присутствующего занять в номерах, связанных с перетягиванием каната и танцами вприсядку. И как минимум в отношении Федина, оказывается, обещание выполнил. Не зря оргкомитет заседал последние дни по три часа подряд, сдергивая с самых ответственных участков самых нужных людей. Руководители подразделений мне полтемечка по этому поводу выгрызли. Я плакал, но терпел, – потому что давши слово.

Не напрасны были наши старания.

Надо было найти Кузнецова и облобызать его, что ли, несмотря на небритость и костистость. Но он наверняка переживал за кулисами – знаю я организаторов, сам такой.

Так что можно было, не отвлекаясь на педагогику, отыскать Рычева и вместе с ним посмеяться по поводу того, как классно мы его разыграли, – или еще по какому-нибудь поводу.

Я втиснулся в шатер, в котором оказалось примерно столько же народу, сколько выплясывало перед сценой. С точки зрения традиционной физики это было невозможно, если не рассматривать, конечно, фантастические или кулинарно-полуфабрикатные варианты. Но мы рождены, чтобы сделать физику химией, – это подтвердит любой пассажир переполненного троллейбуса, куда пришлось подсадить счастливцев из второго, сошедшего с линии.

Я выдохнул пару японских слов, потом пару татарских, но все-таки прорвался через внешний слой веселого фарша. Здесь начались столы, между которыми обнаружилось немножко невытесненного воздуха. Я жадно вдохнул, и тут ко мне мягко прижались, тепло зажали глаза и страшным голосом спросили:

– Кто?

– Маргарита Владимировна? – предположил я несмело.

Шалунья хихикнула и еще более страшно отрезала:

– Неправильно. Вторая попытка.

– А, Дашутка, любовь моя. А я сразу…

– Вот ты гад! – рявкнула Элька, отлепилась от моих бровей и попыталась пробить правую почку – я еле успел локоть подставить.

– Ну извини, – сказал я, быстро повернувшись лицом к оппоненту и сгруппировавшись. – Вас много, а я одна. Всех не упомнишь.

– Камалов, ты мне прямо скажи. Если тебе эта Дашутка действительно нравится…

– Маргарита Владимировна смачнее, – признался я.

Элька прищурилась, обдумывая ответ, и без паузы ткнулась лбом мне в грудину. Я решил, что это такая футбольная атака, но девушка, оказывается, пыталась сдержать хохот. И меня заодно – ушла в захват лацканов и не дала повернуться. И слава богу. За спиной сладко сказали:

– Здравствуйте, Галиакбар Амирович.

– Здравствуйте, Маргарита Владимировна, – церемонно ответил я, закусив губу, даже обозначил боковой поклон – надеюсь, достаточно изысканный. И тихонько пнул Эльку коленом, чтобы уплыла подальше от замглавбухши, пока и я в истерике не забился.

Элька резво попятилась и немедленно воткнулась в черную спину, шевелившуюся над закусками.

Спина, к счастью, устояла, а я воскликнул:

– О, Мак Саныч! А я вас везде ищу.

– Я заметил, – сказал Рычев, аккуратно поворачиваясь к нам и незаметно потирая поясницу.

– О, простите, пожалуйста! – защебетала Элька.

Я опять легонько пнул ее и сказал:

– Вот, знакомьтесь, пожалуйста. Это Эльмира, моя жена. Это Максим Александрович, мой начальник.

Чтобы описать дальнейшее, нужен талант светского хроникера. Я таким не обладал, поэтому мог только мило улыбаться, смущаться и бормотать: «Ах, оставьте». От Эльки-то я ничего другого и не ожидал, но Рычев меня куртуазностью и запасом комплиментов порядком озадачил. Я начал всерьез задумываться над тем, где и каким именно образом комплектовался этот запас, когда Элька вскричала что-то про напитки, окинула орлиным взором клокочущую перспективу и стремительной иглой канула в толще роб, платьев и футболок.

– Красавица и умница, – с одобрением сказал Рычев, мужественно не проводив ее взглядом.

Я искренне поблагодарил и хотел перевести разговор на то, как ловко мы вас, Мак Саныч, утром-то. Рычев успел первым:

– Алик, а что у нас с железнодорожниками?

– А что у нас с железнодорожниками? Нормально вроде все.

– В смысле нормально?

– В прямом. Готовы к сотрудничеству морально и материально.

– Алик, ты издеваешься, что ли? С РЖД подписание через две недели, а у вас, говорят, еще конь не валялся.

– Кто говорит?

– Елизаров.

– Елизарову, Мак Саныч, аппарат на голову поставить надо.

– Какой аппарат? Тьфу ты, господи. Алик, давай серьезнее.

– Давайте. Признаю, не валялся.

– Почему?

– Потому что нет здесь коней, Мак Саныч. Оленей полно, а коней нет. Оленя можем привезти, хоть стадо. И повалять можем. Хоть с Елизаровым, хоть со всей ЗСЖД. Надо?

– Алик. Нормально скажи, что сделано.

– Мак Саныч, ну вот все сделано.

– У меня, по-моему, уже полголовы за сегодня поседело.

– А у меня обе подмышки. Прошу прощения. В общем, так, Мак Саныч, вам короткий вариант или длинный?

– Давай начнем с короткого.

– Тогда так: вот есть декларация о намерениях, да? Есть меморандум с позициями, на которые должны выйти стороны к подписанию, да? Короче, у нас сейчас по всем пунктам идет перевыполнение на десять процентов, а к моменту подписания будет пятнадцать-двадцать.

– И площадки готовы?

– Все три, и насыпано всё, и леса четыре баржи завезли, и бетон с металлоконструкциями, рельс на подходе, и техника почти вся переброшена. Мы ж понимаем – высокоскоростная магистраль, особый контроль, особая роль. Да нам самим она больше всех нужна, вы ж понимаете.

– Так чего же он тогда…

– А есть у меня подозрение, что он сам ни фига не успевает, вот и валит с больной на нашу. А я, Мак Саныч, прямо говорю: у меня лишней техники нет. Железку тащить – это святое, всем пожертвуем. Но если Елизаров слажает, машины будут стоять, – а это под пятнадцать процентов техпарка. Мы и дорогу в срок не получим, и реально замедлимся из-за этого чудилы.

– Ну, я тоже им совсем спать-то не дам. Так что ты, Алик, сильно не переживай.

– Да я совсем не переживаю, просто ваше недоверие меня пугает чего-то.

– А ты меньше веселых шуток устраивай, тогда и доверие тебе будет.

– Это вы, Мак Саныч, шуток еще не видели.

– Надеюсь, что и не увижу. А чего это ты такой чуткий стал? Я вроде манер особо не менял.

– Да это мы, похоже, изменились. И я даже. Отвык, что ли, от московских заморочек. Мы тут все на доверии полном, фильм «Город на заре», только без вредителей.

– А я говорил, между прочим.

– Ну, правы были, чё.

Рычев засмеялся и ответил моему удивлению:

– Совсем ты, Алик, сибиряком стал.

Я приосанился с намерением рассказать, что сибирские татары являются видной составляющей татарского суперэтноса. Но тут прискакала Элька с бокалами, и я умолк. Во-первых, чтобы супруга не замордовала за очередную лингвистически-историческую чушь, – а она бы замордовала, как пить дать и есть взять. Во-вторых, скромная мусульманская девушка принесла два бокала, с шампанским и газировкой, а сама, стало быть, собиралась застенчиво наблюдать за разгулом самцов-шовинистов. Я жест оценил, но смириться с такой несправедливостью не сумел, потому сунул газировку затейнице и утек за порцией для себя. Ничего, пусть говорят.

Водки с шампанским было хоть залейся, гурманы, узнаваемые по вязаным свитерам, бегали с вином, а газировку найти было почти нереально. Сказывалась катастрофическая нехватка правоверных. Понятно, почему Элька шлындала так долго. На втором круге я все-таки обнаружил столик с водой и лимонадами, ухватил, сколько сумел, тронулся в обратный путь – и наткнулся на Кузнецова. То ли представление уже закончилось, то ли не вынесла душа поэта и сбегла вместе с плотным телом. Да не с одним – рядом терся Игорек Бравин, дохлый интеллектуал из горного управления, если не ошибаюсь, старожил из шахтеров. Он что-то втолковывал Кузнецову, вроде бы недобро и напористо, и глядел в лицо, а тот лицо отворачивал. Походило это не то на кульминацию бессмертного романа Этель Лилиан Войнич, не то на завершение смертного перверсивного романа. Вот странность-то. Это надо было прекращать. В любом случае праздник у нас.

– О! – вскричал я, подцепил Кузнецова за рукав и потащил знакомить с Рычевым. Хоть узнает, что такое настоящий сибирский говор.

Сергей сперва задергался, потом вдруг наладил шаг и сказал: «Очень хорошо». Будто кто сомневался.

До шипучей парочки оставалось метра три (и человек двести), когда я обнаружил, что Игорек не отстает. Я уж хотел обернуться к нему и поучить не то что хорошим манерам, а хотя бы чинопочитанию и трудовой дисциплине. Но тут Бравин подал голос – несомненно уральский. Громко так:

– Серый, скажи ему.

Серый дернул плечом, вылетев из моего подцепа, и ускорил шаг.

– Серый, скажи, – не сбавляя тона, потребовал Игорь. – А то я скажу.

Я остановился и внимательно посмотрел сперва на Игоря, потом на Сергея. Игорь принял мой взгляд, как юнкер пощечину красногвардейца, сжал челюсти и принялся острыми зрачками сверлить мои неясные от усталости и забот очи. Сергей сделал еще пару шагов к центру зала, остановился, потоптался на месте и вернулся к нам, внимательно изучая носки своих кроссовок. Носки были потертыми, более ничем интересным не выделялись. Значит, не о них мне предстояло узнать.

– Сережа, – сказал я мягко.

– Да может, фигня все это, – буркнул Кузнецов.

– Что? – Я решил быть мягким и неторопливым, но тут влез юнкер Бравин:

– Да какая фигня! Он крысятничает тупо, в открытую, блин, пятнадцать штук отпилил, а ты все сомневаешься! Потом, блин, на тебя повесит, а ты снова сомневаться будешь!

– Сергей, – сказал я.

В общем, испортили мне праздник.

На самом-то деле ничего трагического и неожиданного не случилось, – но и от маленьких подлостей я успел здесь отвыкнуть. Вот и расстроился.

Каменщиков списал себе в карман часть денег, выделенных на праздник. Формально он сделал все правильно – выписал десять позиций оборудования, пришло девять, какие-то там передвижные декорации, не самые дорогие в перечне, не были доставлены из-за обстоятельств непреодолимой силы. То ли с погодой беда, то ли с налоговой, то ли эти декорации в наш край далекий только самолетом и могли долететь или там паровозом. Ни самолета, ни поезда почему-то не случилось. А по договору форс-мажор оборачивался невозвратом денег.

Версия была правдоподобной, сумма небольшой, в рамках праздника всяких конструкций навезли двадцать вездеходов. Так что никто бы ничего и не заметил, если бы не Кузнецов, который заверял какое-то приложение к договору, не поленился изучить текст базового документа и обнаружил, что передвижным декорациям был посвящен отдельный субконтракт с фирмой, принадлежавшей дочке Каменщикова. Через нее мы месяцем раньше цемент выцарапывали, когда на этом рынке случился очередной микродефицит. Но тогда все прошло, как гвардеец по плацу, а тут и предмет поставок был слишком мизерным, и сумма мелкой, и особые условия непривычно жесткими. В общем, сделка казалась фиктивной с самого начала и ожиданий не обманула. Кузнецов все рвался на откровенный разговор с Каменщиковым, сегодня дорвался, тот его осмеял и посоветовал меньше пить. Сергея замучили тревожные предчувствия, которыми он поделился с приятелем. А приятель пинками заставил его доложить начальству. И теперь Кузнецову было стыдно.

– Понятно, – сказал я со всей возможной легкостью тона и голоса. – Почему сразу не доложили?

– Что своих-то… – буркнул Кузнецов.

– Своих? – уточнил я, заводясь. – Своих?! Сергей, у нас тут даже солярку с тягачей не сливают, на нашей территории даже коренные не пьют, у нас ни одной драки за три месяца не было. А тут воровство, на верхнем этаже. И это свой?! Человек нам в ладошки насрал, и он свой? Ты что, дурак совсем, что ли? Он что должен сделать, чтобы чужим стать? Живот тебе разрезать, в тарелку плюнуть, что?

– Ладно, всё, – сказал Кузнецов.

– Что ладно-то? – спросил я и додумался наконец глянуть на семью с начальством.

Рычев уже косился. Почуял что-то змей носатый. И Элька смотрела. Тревожно. Опять будет дергаться и подыхать от беспокойства за любимого супруга.

Я спросил:

– Сергей, ну ты все понял?

Кузнецов кивнул.

– Короче, молодец, что сказал все-таки. Не дергайся, все будет правильно. Я разберусь. Впредь такие вещи мне сразу говори, без уговоров со стороны, это самое, юных товарищей. Все, пошли знакомиться. – И прикрикнул на Игоря: – И ты с нами, чего встал?

За минуту, которую мы деликатно продавливались сквозь счастливый трудовой коллектив, я совсем успокоился и все решил. Рычев встретил нас отставленным бокалом – руку для пожатий приготовил. Молодец он все-таки, мельком отметил я и сказал:

– Вот, очень рад познакомить. Это Максим Саныч, вы знаете. Это Сергей Кузнецов, и. о. зама по обеспечению, он тут практически все и организовал. И Игорь Бравин, служба персонала наша, она же безопасности.

Тут мне пришлось закашляться, потому что сладкая парочка правдорубов вздрогнула и застыла, причем Кузнецов уставился на Рычева, а Бравин – на меня. Не ожидал вообще такой невежливости.

Когда сильно кашляешь, руки сами собой дергаются. Мои правильно дернулись: подчиненные, поморщившись, выскочили из ступора и протянули руки. Причем Игорь первым – а сам все на меня косился, – а Кузнецов замешкавшись.

Рычев с полупоклоном ответил на приветствие, задал пару ритуальных вопросов про дела и отношение к проекту, предложил чокнуться наконец за наше большое дело, я удостоверился, что против газировки никто не возражает, Элька уже нашла где-то высокие стаканы, я разлил, мы чокнулись, на нас обернулись, мы засмеялись, и всех вроде отпустило наконец. Через пару минут Рычев сместился ко мне и вполголоса спросил:

– А этот где, боровичок?

– Который?

– Ну, снабженец. Кончиков, что ли. Он мне тут с час назад активно все излагал.

– А. Ну, нет его больше. Перетрудился.

– Да?

– Да.

– Интересно. А служба безопасности у тебя давно действует?

– А с завтрашнего дня начнет, – сказал я и принялся хлопать по спине Бравина, который сумел мучительно поперхнуться газировкой.