Читать книгу Мэри Роуз - Шарлотта Лин - Страница 14

Фенелла

Портсмут, март 1525 года

– А почему именно Петрарка? Почему не какой-нибудь другой итальянский поэт?

Они лежали в траве. Энтони помогал Фенелле делать перевод, который попросил у нее Сильвестр. Воздух был прохладным, а небо такое красивое, словно уже наступила весна.

– Ты слишком многого хочешь от простого мужчины, Фенхель. Я ведь ничего не понимаю в поэтическом искусстве. Только в кораблях. Может быть, этот Петрарка понравился мне, потому что напоминает мне кораблестроение. Он знает, где должен находиться тот или иной шпангоут, он строго придерживается законов формы, и только когда все стоит правильно и находится в равновесии, он позволяет себе выпустить пар.

Фенелла наклонилась к нему, покрыла его лицо нежными поцелуями.

– Если ты ничего не понимаешь в поэтическом искусстве, то я ничего не понимаю в умных людях, сокровище мое.

Он улыбнулся.

– Я по-прежнему не уверен, стоит ли тебе называть меня своим «гвоздем в гроб».

– Не стоит, дурачок. Ты мое сокровище, которое я хочу хранить, и я не люблю, когда ты ешь эти штуки. – Она указала на узелок, в который он собирал на болоте побеги солероса и морского хрена. – Ты знаешь, как мне больно поглощать за столом сэра Джеймса сочные вкусности, в то время как ты вынужден довольствоваться мокрой травой?

Положив голову на руку, он выудил из узелка побег и положил его в рот.

– Мне нравится есть это, Фенхель. Мы ели это в море, потому что оно было свежее, неиспорченное, не такое, как та жратва из бочек, и потому что это можно было собрать везде, где мы бросали якорь. Мне действительно нравится. И как ты могла подумать, что мне будет плохо от того, что называется морским хреном?

Она расхохоталась и поцеловала его в губы, соленые и немного отдающие хреном. Он прав. Ему это отлично подходит. Каждые две недели приезжая в Портсмут на коне, которым разрешал ему воспользоваться граф, он играл с ней в нежные игры и вел себя с непривычным озорством. Лишь изредка она заставала его, оглушенного от боли, с прижатыми к вискам ладонями, а один раз он разрешил ей обнять его и молча укачивать.

Теперь же он улыбался почти дерзко и гладил ее округлые бедра.

– Вкусности сэра Джеймса идут тебе на пользу.

– Что ты себе позволяешь? – Она ударила его по пальцам и сверкнула глазами. – Хочешь сказать, что я становлюсь слишком толстой?

– Как ты могла подумать обо мне такое? – Энтони убрал руку, словно смертельно обиделся. – Я хотел сделать тебе комплимент! И что получил взамен?

– Ты лжец, Энтони Флетчер. Ты никому и никогда не делал комплиментов – в крайнем случае, Сильвестру, потому что в его руках ты точно воск.

Он сел, прижал ее к себе.

– С тобой я не таю. Тебе я нравлюсь таким колючим, какой я есть на самом деле, ведь правда?

«Ты мне ужасно нравишься, – подумала Фенелла, – и я не знаю, как смотреть сэру Джеймсу в глаза. Признаться, я сошла бы с ума от гордости, если бы стала твоей женой. Но если ты так расцветаешь от той жизни, которую ведешь сейчас, то получишь от меня поцелуй и благословение».

Он рассказал ей, что граф велел ему делать чертежи, а затем представил их королю. Чертежи, которые весь остальной мир считал безумием, равно как и идею положить корабль набок, чтобы после многих лет плавания заново обсмолить и обшить его. Через уста своего графа он мог представить королю то, о чем мечтал с самого детства: о гордом флоте, который постоянно будет поддерживаться в порядке, вместо того чтобы возводить его на скорую руку в случае войны. О флоте, способном на гораздо большее, нежели покачиваться на волнах узкого пролива в мирные времена.

То, что король загорелся, чувствовалось до самого Портсмута. Генрих VIII не только сделал графа Рипонского одним из своих приближенных, но и послал строителей, чтобы те увеличили верфь, – как только сошел снег. Энтони приезжал постоянно, наблюдал за работой. Он строго следил за тем, чтобы каждый бассейн был сделан достаточно широким и мог вместить в себя большой корабль. Водоизмещением пятьсот тонн. Его «Мэри Роуз». Ибо целью Энтони было превзойти ее. Впрочем, к тому все и шло.

Фенелла молилась, чтобы он не заметил косых взглядов и шипения. Для жителей Портсмута ничего не изменилось. В их глазах у него на лбу по-прежнему была печать Каина, и, когда они смотрели на него, Фенелле, как и раньше, казалось, что она слышит их рев: «Повесить чудовище!»

– Что случилось, Фенхель? – Он коснулся губами ее лба и висков. – Кошка дорогу перебежала?

– Нет, нет.

– Да, да. Если не хочешь рассказывать, скажи: «Занимайся своими делами», но не пытайся обмануть меня.

Она взяла его лицо в ладони, одарила его сладчайшей из своих улыбок.

– Занимайся своими делами, любимый. Как думаешь, мы сможем перевести еще немного из Петрарки?

– А нужно?

– Сильвестру хочется. Он говорит, что не сможет толком разобраться с новыми мыслителями, которыми восхищается, пока не прочтет Петрарку.

Энтони согласно кивнул.

– Да, охотно верю, что Сильвестра восхищает подобный способ пробивать головой стены. Меня он пугает, словно черта ладан, но знаешь ли ты, как его называют в Италии?

– Скажи мне.

– Rinascimento. Возрождение. Тебе нравится?

Фенелла кивнула и провела пальцем по губам Энтони, произнесшим слово.

– Если я когда-нибудь снова вернусь в Италию, то пришлю тебе еще поэтов Rinascimento, – произнес он. – Рассказать тебе, что сделал этот Петрарка? Он поднялся на гору, хотя ему там совершенно нечего было делать. Без причины, просто чтобы доказать самому себе: я могу одолеть гору. Чтобы крикнуть: «Привет, гора, я Франческо Петрарка! Я пишу стихи, на которых можно ходить под парусом, люблю девушку по имени Лаура и могу все, что захочу».

Энтони казался таким увлеченным, что она рассмеялась, – и тут же испугалась.

– Не пытайся повторить его поступок, слышишь? Ты не Франческо Петрарка, ты не можешь одолеть гору.

– Что ты такое говоришь? – Он упрямо тряхнул головой, нахмурился, поднял брови. Фенелла ни капельки не удивилась такой реакции. – Я любимый сын дьявола. Я могу не только то, что хочу.

– Когда ты так говоришь, мне перебегают дорогу стаи черных кошек.

– Скажи Джеральдине, чтобы она свернула им шеи.

– Что?

– Джеральдине Саттон. – Он прищурился, и глаза его стали узкими, как щелочки. – Ангелу Портсмута. Когда она была шестилетним ангелочком, я видел на болотах, как она свернула шею черной кошке. Кошка исцарапала ей все руки, но Джеральдина не сдавалась, скручивала дальше, как прачка выкручивает простыни. В какой-то момент бедное животное испустило дух. Заметив это, девчонка взвизгнула и отшвырнула труп в сторону, как можно дальше.

По телу Фенеллы побежали мурашки. Энтони мгновенно оказался рядом, сжал руками ее щеки.

– Нельзя было тебе это рассказывать, – произнес он. – Никому не говори, особенно Сильвестру.

– Ты видел это, когда тебе было шесть, и никому не рассказал?

Он зло рассмеялся.

– Дьявола не пугают ангелы, которые убивают кошек, Фенхель.

– Энтони, пожалуйста, ты когда-нибудь перестанешь? Ты не дьявол, ты не убийца и уж подавно не тот человек, который бессмысленно мучит животных. Если бы не твоя нога, ты мог бы подняться на гору и сказать ей: «Привет, гора, я – Энтони Флетчер. Я строю корабли, меня любит девушка по имени Фенхель Клэпхем, и я люблю мир больше, чем готов в этом признаться».

– Если бы я захотел, моя дурацкая нога не помешала бы мне, – возмутился он.

Фенелла была рада, что убитые кошки и дьявол были позабыты.

– Ну ладно. Если твоей гордости от этого легче, я признаю: ты можешь одолеть гору, но не хочешь.

– Нет, не хочу. – Довольный собой, он вздохнул.

– А что ты хочешь одолеть?

Его глаза сверкнули.

– Море.

Смирением тут и не пахло. Но Фенелла не хотела ничего в нем менять, даже то, что пугало ее.

Петрарку они в тот день больше не переводили. Энтони нужно было идти в доки, а Фенелла настояла на том, что будет сопровождать его. Обычно они не показывались вместе в городе, чтобы не выдавать Сильвестра, который по-прежнему считался женихом Фенеллы. Впрочем, ни один разумный человек не мог подумать ничего дурного, если мужчина шел по улице с невестой своего друга.

Но всякий раз, особенно пролежав в его объятиях целый час, Фенелла забывала, что в этом городе нет разумных людей, когда речь заходила об Энтони. Из «Морского епископа», расположенного за портом трактира, вышло четверо мужчин. Один из них был Мэтт Книверс, живший в Венеции и переводивший для Сильвестра стихи из писем Энтони. Этот приятный человек никогда не бывал пьян.

Увидев Фенеллу и Энтони, мужчины остановились и умолкли. Они тут же загородили проулок, скрестили руки на груди и перекрыли им путь.

Энтони замер на ходу, словно зверь. А Фенелла, у которой не было причин бояться этих мужчин, пошла дальше. Заметив, что он не идет за ней, она потянулась к нему.

– Вечер добрый, мастера. Нам нужно пройти.