Читать книгу Незнакомец - Шарлотта Линк - Страница 6

1

Телефон зазвонил посреди ночи. Карен спала беспокойно и неглубоко, поэтому тут же проснулась, привстала и начала вслушиваться в темноту. Ее сердце бешено стучало. Стрелки на электронных часах около кровати показывали половину третьего. Звонок в такое время не предвещал ничего хорошего.

Телефон снова зазвонил, и его звук был намного сильнее, чем днем.

– Вольф, – прошептала Карен, – телефон…

Ее муж пробормотал что-то невнятное, обернул свою подушку вокруг головы и перекатился на живот. Было ясно, что он не встанет, так что женщина спустила ноги с кровати на пол и протопала к аппарату, стоявшему в прихожей.

– Да? Алло?

Сначала Карен вообще ничего не могла расслышать. Потом на другом конце линии послышался какой-то звук, похожий на дыхание. Сдавленное, напряженное дыхание.

– Алло? – спросила женщина еще раз. – Кто это?

Она снова не получила ответа, но дыхание стало немного громче. Все было так странно, что в голову Карен тут же пришли истории, которые она слышала и читала: о мужчинах, которые в самое невероятное время звонили женщинам, наслаждались их смятением или страхом и получали от этого сексуальное наслаждение. Правда, такие мужчины чаще всего говорили непристойные вещи или угрожали, а этот тип вообще ничего не говорил. К тому же – и она даже не могла сказать почему – у нее сложилось такое впечатление, что это странное дыхание было похоже вовсе не на тяжкие вздохи сексуального маньяка, а на то, как человек тяжело дышит от страха и от напряжения. Как будто кто-то задыхался и был не в состоянии говорить.

– Пожалуйста, скажите же что-нибудь, – проговорила она.

Незнакомый абонент, видимо, пытался что-то произнести, но получился лишь сдавленный звук. Дыхание стало еще тише и звучало теперь как хрип.

– Скажите мне свое имя, – просила Карен, – иначе я положу трубку.

В ответ снова послышалось одно лишь дыхание, слабое и неравномерное.

– Послушайте, кто бы вы ни были, я ничем не могу вам помочь, – сказала Карен. – Вы должны сказать мне свое имя, или адрес, или номер телефона. Иначе я действительно ничего не смогу сделать для вас.

Она подождала, не имея понятия, сколько времени прошло – одна-две минуты или больше. Лишь почувствовала, что, невзирая на теплую ночь, холод пробирается вверх по ее ногам, и ей приходилось зябко переминаться с ноги на ногу. И еще почувствовала, что к ней потянулось что-то угрожающее, что в ее жизнь только что проникло то, что никак не было связано с ее прежним существованием.

– Я сейчас положу трубку, – поспешно сказала Карен, что и сделала, после чего уставилась на телефонный аппарат, словно ожидала от него каких-то объяснений или других реакций, даже если это будут просто новые звонки. Но ничего не происходило. Ночь вновь была тихой и спокойной, словно и не было этого странного звонка и дыхания в трубке.

Карен быстро юркнула обратно в постель. Она знала, что теперь ей вообще не заснуть.

– Вольф, – прошептала она.

– Ну что? – пробурчал ее муж.

– Так странно… Кто-то был на проводе, но ничего не сказал. Только дышал…

– Какой-нибудь шутник. Есть такие люди.

– Не знаю… он… или она… так странно дышал…

Вольф зевнул.

– Ну значит, это был какой-то извращенец. Он возбуждался от твоего голоса.

– Это было не такого рода дыхание. Это было… – Если б Карен только могла описать это словами! – Как будто кто-то был в настоящей беде. Нуждался в помощи. Кто-то, кому не хватало воздуха. Он пытался что-то сказать…

Вольф снова зевнул.

– Карен, у тебя безудержная фантазия. Ты воображаешь себе самые невероятные вещи. Но знаешь, что было бы очень мило? Если б ты проделывала это не среди ночи. Есть люди, которым днем нужно тяжело работать, и им необходим сон.

– Но не я же заказывала этот звонок! – воскликнула женщина, и тут ей в голову пришла новая мысль, и она приподнялась. – А вдруг это была моя мать?

– Твоя мать не станет звонить тебе в это время.

– Если б ей понадобилась помощь, то позвонила бы.

Карен часто беспокоилась о своей матери. Та жила совершенно одна в большой квартире, которую оставил ей покойный муж, и упорно сопротивлялась попыткам своей дочери уговорить ее переехать в меньшую квартиру, поближе к своей семье. Карен с удовольствием взяла бы ее к себе, но как только она затевала разговор на эту тему, Вольф тут же вспыльчиво начинал протестовать: «О боже, нет! Только не это! Твоя мать – милая женщина, Карен, но жить под одной крышей с тещей – вот уж это мне действительно не нужно! Лучше сразу выбей у себя это из головы!»

– Я позвоню маме, – решила Карен и снова встала с постели. – Иначе не успокоюсь.

Вольф застонал.

– Нет, правда, Карен, порой ты просто невыносима! Оставь бедную женщину, пусть спит… Боже, как только можно быть такой истеричной? Ты представляешь себе, скольким людям звонят по ночам какие-то шутники? Но те не устраивают такой переполох!

Однако его жена уже была в прихожей, у телефона, и набирала номер своей матери. Прошло довольно много времени, пока пожилая женщина ответила. Ее голос был заспанным, и она чрезвычайно удивилась, когда поняла, что звонит ее дочь.

– Боже мой, Карен! Что-то случилось? Что-то с детьми? Или с Вольфом?

Как выяснилось, она никак не была связана с таинственным звонком и очень удивилась тому, что ее дочь предполагала, будто она могла ночью просить о помощи.

– Ну, так я сразу вызвала бы «неотложку», – сказала мать и тут же с упреком добавила: – Должна сказать, что ты меня сейчас здорово напугала. У меня аж сердце заколотилось… Больше не делай этого, Карен. Что с тобой? Мне кажется, ты немного перенапряжена в последнее время.

Этот упрек задел Карен – в конце концов, и Вольф утверждал то же самое. Она почувствовала, что вновь готова расплакаться.

– С чего ты взяла? – спросила она, но ее голос показался даже ей самой пискливым и неуверенным, как у школьницы.

– Ну, ты же недавно рассказывала мне, что не можешь найти никого, кто присмотрит за вашей почтой, когда вы будете в отпуске, и показалась мне при этом такой расстроенной… Словно это проблема мирового масштаба! – фыркнула ее мать.

У нее могла быть и договоренность с Вольфом. «Нам действительно нужно поговорить с Карен! Она становится все более и более странной. Расстраивается по поводу вещей, из-за которых вообще не стоит расстраиваться. С ней нелегко. А ведь когда-то она была совершенно разумным человеком!»

– Этот вопрос уже разрешился, – сказала Карен, и ей показалось, что это прозвучало уже совершенно невыносимо, словно она оправдывалась. – Я имею в виду, с почтой. Я уже нашла кое-кого.

– Ну вот, видишь! Не надо только сразу разводить панику… Сейчас я сделаю себе чай с ромашкой. Боже, такой звонок среди ночи действительно может кого угодно напугать!

«Да уж, и еще больше, если на другом конце провода кто-то так дышит, – подумала Карен. – Но то, что я расстроилась и испугалась, все находят странным. И называют меня эксцентричной и истеричной. Зато мама сделает себе успокоительный чай и будет считать, что она в полном порядке».

Карен натянула на себя одеяло до самого подбородка. Она почувствовала необходимость зарыться глубоко в норку, обрести там чувство тепла и защищенности, побыть одной. Просто одной. Лучше всего было бы, если б она вообще была одна на белом свете…

– Ну и, – донесся до нее голос Вольфа, – была твоя мать тем человеком, что навел на тебя ужас своим дыханием?

– Нет, – коротко ответила Карен.

– Надо же, – произнес ее муж. – Зато теперь она разбужена и, вероятно, весьма расстроена, и ей придется опять пить ромашковый чай, чтобы успокоиться… Вот это ты действительно хорошо сделала, Карен. Браво!

«Почему же он всегда, всегда попадает в точку?» – безутешно спросила себя Карен и уставилась в темноту с широко раскрытыми глазами. По дыханию Вольфа она поняла, что тот быстро опять заснул.

«Если б у меня были силы, – вдруг подумала она, – если б у меня были силы, то я бы покинула его».

Эта мысль, со всеми ее последствиями, настолько напугала Карен, что весь остаток ночи она размышляла над ней и даже временами забывала о странном звонке.

2

В порту Лё-Брюске корабли тихо терлись друг о друга своими корпусами, и этот звук можно было различить, даже несмотря на крики и смех большого количества народа вокруг, громкие крики чаек и лай собак, которые носились туда-сюда, играя друг с другом, посреди толкотни на портовом бульваре. На мачтах глухо постукивали канаты. С моря веял ветерок, не принося ни малейшей прохлады; казалось, будто он несет с собой горячий песок Африки. На небе не было ни единой тучки.

– Судно хорошо выглядит, – с похвалой произнес Максимилиан. – Вы действительно очень добросовестно следили за его состоянием, Альберт!

Начальник порта был заметно рад этой похвале: он смущенно двигал туда-сюда свою рыбацкую кепку на голове, и его загоревшее лицо сияло от радости.

– Мне это доставляет удовольствие. Такое красивое судно… Я с удовольствием за ним ухаживаю.

– Это «Виндо»! – радостно воскликнул Мариус. Он с видом знатока стоял рядом с этими двумя мужчинами и рассматривал «Либель». – На ней, видимо, здорово плавать под парусами!

Максимилиан удивленно взглянул на него.

– Вы что, разбираетесь в этом?

– Конечно. У меня есть капитанская лицензия, и я уже побывал во многих местах. И на Северном море. Мой старик всегда брал меня с собой, он просто с ума сходил по этому виду спорта.

– Хм, – произнес Кемпер.

Он взял с собой в машину Мариуса и Ингу, когда поехал в Лё-Брюске, чтобы Инга еще раз посетила врача, а ее муж смог закупить продукты, пока сам он взглянет на «Либель». Максмилиан знал это судно, так как часто ходил на нем с Феликсом под парусом. Его удивил вопрос Ребекки, хочет ли он взять судно себе – Максимилиан не думал, что она будет в состоянии отдать сокровище своего покойного мужа.

– Я поговорю с Ребеккой, – сказал он. – Может быть, она разрешит, чтобы вы с Ингой разок поплавали на ней. Тогда сможете искупаться в открытом море прямо с яхты. Ведь на официальных пляжах в это время года можно с ума сойти.

– Это было бы действительно здорово, – сказал Мариус, и лицо его засияло от счастья. – У нас мало денег, и мы не смогли бы взять напрокат яхту… В общем, я думаю, что и Инга посчитает эту идею великолепной!

Они попрощались с Альбертом и отправились обратно к автомобилю. Там их ждала Инга, уже завершившая визит к врачу. К ее облегчению, раны быстро и хорошо заживали, и она уже скоро должна была без проблем начать ходить.

Когда мужчины сели в машину и Максимилиан завел мотор, Инга неожидано спросила:

– А что, собственно, с ней?

Кемпер непонимающе посмотрел на нее.

– С кем?

– С Ребеккой. Я имею в виду госпожу Брандт. Она невероятно печальная. Никогда не смеется и выглядит страшно несчастной…

– Девять месяцев назад она потеряла своего мужа. Автокатастрофа; он столкнулся лоб в лоб с выехавшей на встречную полосу машиной. Это был страшный шок. Боюсь, что она до сих пор не оправилась от него.

– Она постоянно здесь живет?

– Раньше это был лишь дачный дом, но теперь Ребекка здесь совсем уединилась, и это, конечно, весьма нехорошо для нее. В принципе, она здесь никого и не знает, кроме начальника порта, да и с ним ее связывает лишь поверхностное знакомство. Она очень одинока.

Они оставили городок позади себя. Узкая дорога вела через лес. Здесь было сумрачно и, несмотря на солнечные дни в разгаре лета, поразительно мрачно.

– Там, наверху, где она живет, чертовски уединенно, – произнес Мариус. – Великолепное место, но я считаю, что оно нетипично для этой области.

– Подождите, вы еще увидите темные скалы Капа. Вот это действительно неповторимо, – сказал Максимилиан. – Они придают Капу поистине угрожающий вид. Кстати, для парусников это рискованный уголок. В море перед Капом есть непредсказуемые течения, и море в том месте может быть по-настоящему диким.

– А на что живет Ребекка? – продолжил расспросы Мариус.

Кемпер быстро скосил глаза на его бесхитростное, открытое лицо.

– Феликс, муж Ребекки, хорошо обеспечил ее. Он был очень известным и состоятельным врачом. Ей не нужно работать, и она может полностью предаться своей скорби. – Последние слова Максимилиан произнес с большой горечью.

Молодой человек взглянул на него.

– Она была с ним очень счастлива, не так ли?

Кемпер грустно усмехнулся.

– Счастлива? По отношению к Феликсу и Ребекке это звучит почти банально. Они были сказочной парой. Кто бы мог подумать, что жизнь разлучит их так рано… Когда Феликс погиб, ему было сорок четыре года, Ребекке – сорок два. Это так… это так несправедливо…

Все трое молчали, пока машина ехала по винтовой, крутой, узкой и ухабистой дороге вверх. Между деревьями и скалами то и дело мелькали небольшие участки моря, сияющего голубизной и сверкающего на солнце. По окраинам лужаек стояли корявые древние оливковые деревья с причудливо изогнутыми стволами и ветвями; их листья светились на солнце, как светлое серебро.

– Здесь тоже не всегда лето, – неожиданно сказал Максимилиан, – здесь тоже бывают длинные, темные зимние ночи, туманные осенние утренние часы и дни, в которые с утра до вечера льет дождь, а облака сливаются с морем в единную серую массу… Каково же это быть там наверху совсем одной? Как она это выдерживает?

Он говорил больше сам с собой, но Инга все же обратилась к нему:

– Вы очень переживаете за нее, не правда ли?

– Да. Он – я имею в виду, Феликс – был моим лучшим другом. Я испытываю ответственность за его вдову, но не знаю, что могу сделать.

– У них не было детей?

– Нет. Как-то не получилось. Но Ребекка развернула невероятно активную деятельность, направленную на помощь детям. Вначале она училась на медицинском, но потом сменила направление и стала дипломированным психологом. Пятнадцать лет назад создала общество, которое занималось проблемными семьями – детьми, с которыми жестоко обращались, и родителями, применявшими насилие, тоже. Были установлены телефоны для оказания психологической помощи, проводились консультации, курсы групповой терапии и всякие прочие меры. Ребекка просто-напросто раскрылась в этом деле. Это общество – оно называлось «Детский крик» – имело очень хорошую репутацию и тесно сотрудничало с различными инстанциями по работе с детьми и юношеством. Эта женщина, – Кемпер стукнул ладонью по рулю; его жест выразил не столько агрессивность, сколько беспомощность, – эта женщина, которая прозябает там в одиночестве, как безжизненная тень, была еще год назад активным человеком, с утра до вечера окруженная людьми, постоянно выступавшая в защиту других, полная идеями и энергией! При этом жизнерадостная и оптимистичная. Она была очень позитивным человеком, благотворно влиявшим на других. Просто в голове не укладывается, что она теперь…

Он не договорил фразу, спрашивая себя, действительно ли все это непостижимо. Тому, кто знал Ребекку и ее мужа и встречал их в жизни, было ясно, что смерть Феликса должна была вырвать у его жены и сердце, и душу. Тем не менее – Максимилиан был убежден в этом – где-то в ней еще жила та, прежняя Ребекка, глубоко погребенная под толстыми слоями отчаяния, меланхолии и непреодоленной скорби. Проблема заключалась в том, что она никому не давала возможности проникнуть к прежней Ребекке и вновь пробудить ее к жизни. Она так радикально оборвала свою прежнюю жизнь, что, кроме него, Максимилиана, вряд ли кто-то осмелится перешагнуть границы, которые она четко проложила.

Остаток пути никто больше не разговаривал. Максимилиан обдумывал свои дальнейшие шаги. Вечером, сразу после прибытия, он снял номер в расположенном неподалеку отеле «Санари» – спросить Ребекку, можно ли ему занять гостевую комнату, Кемпер не осмелился, а она сама это не предложила. С тех пор он дважды видел ее, и каждый раз она казалась… не сказать, чтобы радостной. Свои визиты к ней Максимилиан вообще мог теперь оправдывать лишь своим интересом к яхте, но и под этим предлогом нельзя было продолжать общение с ней вечно. К тому же он, в принципе, уже давно принял решение насчет «Либель». Яхта слишком сильно напоминала ему Феликса. Может быть, когда-нибудь он купит себе парусник, но совсем другой…

Максимилиан высадил Мариуса и Ингу у незастроенного участка и какое-то мгновение смотрел им вслед. На обоих были шорты, из-под которых торчали уже слегка загоревшие ноги. Инга еще немного прихрамывала. Ее муж небрежно помахивал белым полиэтилленовым пакетом с покупками.

«Каким беззаботным можно быть в этом возрасте! – подумал Максимилиан. – Солнце, море, палатка, и ты наедине с любимым человеком – этого вполне достаточно, чтобы быть счастливым».

Он проехал еще несколько метров до садовой калитки Ребекки и вышел из машины, внутренне вооружившись против скорби и неприятия, которые его ожидали. Калитка скрипнула, когда он ее отворил.

«Она слышит скрип и наверняка уже раздраженно вздыхает», – удрученно подумал Кемпер.

Он застал хозяйку на веранде с задней стороны дома. Она развешивала белье на сушилке – пару футболок, нижнее белье и носки – и даже не взглянула на Максимилиана.

– Я тут постирала для молодых людей, – произнесла она, словно должна была отчитаться за свою деятельность. – Молодая женщина… как там ее, Инга? – пришла ко мне сегодня утром и спросила, есть ли внизу, в поселке, прачечная. Тогда я предложила… – Ребекка не договорила фразу.

– Я надеюсь, что не заварил тебе здесь кашу, – неловко произнес ее гость, – тем, что привез этих двоих.

Она передернула плечами.

– Навечно они тут не останутся.

– Конечно нет. – Максимилиан наблюдал за ее занятием. У нее все еще были проворные движения женщины, которая быстро справляется со всеми делами, потому что времени у нее в обрез.

«Ах, Ребекка!» – печально подумал ее друг.

– Я еще утром собирался к тебе, – сказал он, – но потом решил сперва быстро свозить этих молодых людей в поселок. Инга еще раз сходила к врачу, а Мариус хотел закупиться. Воспользовавшись случаем, я и для тебя кое-что купил. – Кемпер приподнял пакет с покупками, который он поставил рядом с собой на каменную плитку. – Фрукты, сыр и очень хорошее красное вино. Я подумал… может быть, мы сегодня вечером вместе поужинаем?

Ребекка ничего не ответила.

– Я и в порту был, – продолжил Кемпер, – еще раз посмотрел «Либель». И с Альбертом поговорил. Он содержал ее в полном порядке.

– И ты хочешь ее взять?

– Я не уверен. Она сильно напоминает мне о Феликсе.

– Тебе нужно сказать только «да» или «нет». Если ты ее не хочешь, с этим тоже нет проблем.

– Все не так просто…

– За тебя я эту проблему не могу решить.

– По крайней мере, ты понимаешь, что проблема существует.

Женщина опять ничего не ответила, а ее собеседник, вдруг разозлившись на свою беспомощность, накинулся на нее:

– Черт побери, Ребекка, ты не единственная, кто горюет! Ты потеряла своего мужа. Я потерял своего лучшего друга. Родители Феликса потеряли сына. Это ведь… мы все должны как-то существовать дальше! Здесь уже ничто не поможет. Его жизнь окончилась. Не наша. И с этим мы ничего не можем поделать.

Женщина повесила последнее полотенце и подняла пустую корзину для белья. Впервые за все время она посмотрела на Максимилиана, и тот снова ужаснулся этой пустоте в ее взгляде.

– Ребекка, – тихо произнес он.

Ее губы скривились с выражением рассерженности и отрешенности.

– Позволь мне справиться с этим на свой лад, – произнесла она, – а ты справляйся по-своему.

– Но ты ведь вовсе не справляешься с этим, – резко произнес Кемпер.

Но уже в следующее мгновение он понял, что его слова и выпады не пронимают ее. Все это бессмысленно! Как он, собственно, и представлял себе до этого. Смерть Феликса сделала эту женщину недоступной для него и для любого другого человека, и все, чего он, возможно, добьется своим приездом в Лё-Брюске, – это то, что их дружба (во всяком случае, жалкие остатки их дружбы) тоже сломается.

– Так мы сегодня вечером поужинаем вместе? – спросил Кемпер.

Ребекка помедлила, но в конце концов все же кивнула. Ей хотелось быть вежливой, но она не проявила ни малейших признаков радости.

Максимилиан повернулся, чтобы уйти, но тут ему пришло на ум еще кое-что.

– Этот молодой парень, – произнес он, – по-видимому, опытный яхтсмен. Он был восхищен «Либель». И хотел бы разок прокатиться вместе со своей женой. Как тебе идея насчет того, чтобы позволить им это?

Кемпер, сам не зная почему, считал, что Ребекка, скорее всего, откажет. Но, к его удивлению, она только передернула плечами.

– Почему бы и нет?

3

Каждый раз, когда она в обеденное время подходила к почтовому ящику, ее по-прежнему охватывал страх, что он вновь мог дать о себе знать. Точнее говоря, ей вообще не было известно, он ли это, но Клара с самого начала не колеблясь исключила вероятность, что эти отвратительные письма могла писать женщина. И дело не в том, что они были переполнены описаниями жестокого насилия, – в них содержались коварные угрозы, которые вызывали ужасный страх. Кроме того, в них неоднократно прозвучал термин «смертная казнь». Возможно, она просто считала, что женщина не способна на такую садистскую игру со страхом, хотя порой говорила себе, что, возможно, цепляется за давно устаревшее распределение ролей, которого и без того никогда не существовало.

«Собственно, не важно, – подумала Клара, когда шла по садовой дорожке и проклинала свое усиленное сердцебиение, которое неминуемо появлялось у нее в такие моменты, – не важно, кто устроил эти подлости. Письма отвратительны и ужасны, но в последние две недели они не приходили, и мне теперь незачем расстраиваться по этому поводу».

Тем не менее рука ее дрожала, когда она открыла ключом почтовый ящик. В нем лежали один журнал и несколько писем, и раньше она обрадовалась бы им и начала бы размышлять, кто же ей написал. Теперь же Клара стала настолько нервной, что не могла испытывать ничего, кроме страха и пришибленности. Она даже предпочла бы, чтобы почтовый ящик вообще был пустым.

«Это действительно абсурд», – подумала женщина.

Просмотрев почту, она убедилась, что от него письма не было. Его стиль Клара к тому времени уже знала, так что сразу вычислила бы его письмо. Конверт с хорошо знакомой наклейкой, на которой было бы напечатано ее имя: «Госпоже Кларе Вейлер». А затем – ее адрес.

Сегодня письма от него не было. Пришел счет за телефон. Письмо от ее сестры, находящейся в отпуске на Майорке. Приглашение к участию в конкурсе и открытка с Мальдивов.

«Кто же у нас сейчас на Мальдивах?» – спросила себя Клара, отметив, что ее сердце вернулось в нормальный ритм, а ослабевшие ноги вновь приобрели стабильность.

Она пошла обратно к дому, пробежав глазами открытку.

Агнета. Она помнила Агнету. Много лет назад они работали вместе. Милая, белокурая, очень естественно себя ведущая шведка, Агнета вышла замуж за очень состоятельного мужчину – он был членом правления крупной цепи универмагов, если Клара не ошибалась, – так что путешествия в дальние страны, видимо, не были для нее редкостью. Она, конечно же, жила в шикарном районе Мюнхена Грюнвальд и, видимо, постоянно летала по всему свету.

«Здесь великолепно, – писала Агнета, – бесконечное солнце, темно-синее море, темно-синее небо, светлый, теплый песок… Я сейчас учусь дайвингу! При этом у меня такое ощущение, словно я могу от всего скрыться. Я была на грани нервного срыва, пережила в последнее время неприятные события. Расскажу тебе, когда вернусь, – хотела бы знать, что ты думаешь по этому поводу. А до тех пор – всего доброго. Агнета».

Сердцебиение опять усилилось. Клара остановилась.

Что она имела в виду?

Они не виделись уже примерно три года. Кроме того, никогда и не были близкими подругами. Просто коллегами, которые нашли общий язык и симпатизировали друг другу, не более того. Помимо служебных вопросов, никогда ничего не обсуждали и редко говорили о личном. Клара была на свадьбе Агнеты с тем богатым типом и в порядке ответного жеста пригласила ее полгода спустя на свою свадьбу с Бертом. Да, и еще она посылала Агнете в прошлом году сообщение о рождении Мари, поэтому бывшая коллега и знала ее адрес. Но еще никогда она не присылала Кларе открытки с видом места своего отдыха, не говоря уже о том, чтобы делиться с ней проблемами, по поводу которых хотела бы услышать ее мнение.

Все это не увязывалось одно с другим. У Агнеты был свой круг друзей, у Клары – свой. Тогда почему?..

Если только…

Вейлер вновь посмотрела на открытку, которая слегка дрожала в ее руках. Агнета писала не просто о какой-то проблеме, а о «неприятных событиях в последнее время». И о том, что у нее «совсем расшатались нервы».

Все было точно так же, как Клара сказала бы о себе самой. Неприятные события у нее были, да еще какие! Право, у женщины, которая подходит к почтовому ящику с подкосившимися ногами и открывает его трясущимися руками, которая вечерами не может заснуть, а ночью подскакивает от малейшего шороха, явно «совсем расшатаны нервы».

Не иначе, Агнета получила такие же письма, и она обратилась к своей бывшей коллеге, потому что эти письма были как-то связаны с их былой совместной работой. Потому что для нее не было никакого смысла обращаться по этому поводу к своей подруге или приятельнице. Это должен был быть кто-то из тех времен, когда обе они работали в учреждении, помогающем детям и подросткам…

Клара вернулась в дом и тщательно закрыла за собой входную дверь. Стоял жаркий день, и в обычное время все двери были бы открыты настежь, чтобы впустить в комнаты тепло и аромат разгара лета. Но с тех пор, как Вейлер начала получать эти письма, она едва решалась оставить приоткрытым хотя бы одно-единственное окно. Страх глубоко проник в ее жизнь, заполнил ее всю и вовсе не желал покидать ее. Все изменилось. И именно сейчас. Именно. С тех пор, как в сентябре прошлого года родилась Мари, Клара день и ночь только и думала о том, как же все прекрасно и счастливо сложилось в ее жизни, какой совершенной она стала. Не то чтобы раньше Клара постоянно носила траур; она и профессию свою любила. Во всяком случае, поначалу. Позже… эта работа стала действовать ей на нервы, и Вейлер словно чувствовала, что, в принципе, она была слишком эмоциональной для того, чтобы на протяжении долгого времени сталкиваться с жестким, часто слишком жестоким миром тех, кто жил на теневой стороне общества, не имея жизненных благ, и компенсировал свое разочарование в своем существовании злостью и насилием. Много лет все шло благополучно, но затем Клара распрощалась со своей работой и была рада этому. Она любила Берта и уверилась, что навсегда останется с ним. Он не был богатым, и они, вероятно, никогда не полетят на Мальдивы, как Агнета, но у них были, как говорится, свои средства к существованию; к тому же Берт унаследовал от своих родителей маленький домик на окраине Мюнхена, расположенный уже практически в сельской местности. Мари вырастет на природе, сможет играть в саду, а также среди лужаек и лесных зарослей, которые начинались сразу же за садовой изгородью. Так же, как и ее сестрички и братишки. Клара хотела еще больше детей, но ей шел уже сорок первый год, и кто знает, улыбнется ли ей счастье еще раз? Но, по крайней мере, у нее есть Мари. В своей роли матери она расцвела. И ничего, совершенно ничего не хотела бы менять в своей жизни.

Единственное, чего ей хотелось, – это чтобы тот человек перестал ей писать. Правда, она предчувствовала, что страх не покинет ее даже в том случае, если письма перестанут приходить. Если она и успокоится, то ненадолго. Ведь этот тип все равно находится где-то там, на улице… И она уже не сможет делать вид, что его никогда не было…

Вейлер поставила открытку с видом Мальдивов перед доской для ключей в прихожей. Теплая, солнечная картинка… Агнете хорошо, она так далеко! Но она, конечно же, должна вернуться – и тоже не сможет надолго укрыться от своего страха.

Клара решила вечером еще раз поговорить обо всем этом с Бертом. Естественно, он знал об этих письмах, но назвал их чьей-то глупой выходкой.

– Кто-то позволил себе пошутить, рассылая подобную чушь, – сказал он, – но тебе не следует воспринимать это всерьез, дорогая. Лающие собаки не кусаются.

«Изменит ли он свое мнение, если узнает, что и Агнета?..»

Клара уже могла представить себе, что он скажет: «Мы ведь еще ничего не знаем! Твоя фантазия опять тебя одолела. Пусть Агнета сначала вернется, тогда мы узнаем больше…»

Женщина вздохнула. Внутренний голос подсказывал ей, что она вовсе не жертва своей фантазии, что совершенно точно и правильно все поняла. Но ей станет легче, когда она услышит спокойный голос Берта и позволит ему – хотя бы на короткое время – внушить себе, что все это безобидно и неважно.

А сейчас она приглядит за Мари. И займется домашними делами. Потом надо сделать покупки и приготовить что-нибудь вкусненькое для себя и Берта на вечер.

Кем бы ни был тот автор писем, она не допустит, чтобы он разрушил ее маленький счастливый мир.