Читать книгу Кровь и мёд - Шелби Махёрин - Страница 3

Лу

В небе сгущались тучи.

И пусть я не видела их сквозь густые кроны Ля-Форе-де-Ю, не чувствовала пронизывающего ветра, который уже нарастал вокруг нашего лагеря, но все равно знала – близится буря. Деревья покачивались в пасмурных сумерках, звери попрятались в норы. Несколько дней назад мы и сами забились в нору – своего рода лесной овраг, изрытый древесными корнями, которые торчали из земли, будто пальцы. Я ласково прозвала это местечко Ямой. Снаружи все занесло сугробами, но снежинки мгновенно таяли, касаясь защитных чар мадам Лабелль.

Я приладила печной камень над огнем поровнее и с надеждой потыкала бесформенный комок, который лежал сверху. Хлебом это, конечно, назвать было сложно, потому что тесто для него я замесила на воде из одной только измельченной коры, но снова есть кедровые орехи и корни расторопши я не желала. Не желала, и все тут. Полезно порой бывает съесть хоть что-нибудь не настолько пресное – и речь не про дикий лук, который Коко нашла утром. После него у меня изо рта до сих пор несло как из драконьей пасти.

– Я это есть не буду, – сообщил Бо, глядя на сосновый хлеб так, будто тот мог в любой миг отрастить ноги и на него наброситься. Черные волосы принца, обычно уложенные безукоризненно, теперь торчали во все стороны, а смуглое лицо было перемазано в грязи. В Цезарине бархатный костюм Бо смотрелся бы роскошно, но сейчас и он, увы, весь покрылся пятнами.

Я усмехнулась.

– Как скажешь, голодай на здоровье.

– А это… – Ансель подошел поближе, украдкой морща нос.

Глаза у него блестели от голода, волосы растрепались на ветру – жизнь в лесной глуши обошлась с ним немногим ласковей, чем с Бо. И все же я знала, что Ансель со своей оливковой кожей, стройным телосложением, длинными ресницами и искренней улыбкой будет красив всегда. Иного просто не дано.

– Как думаешь, это…

– Съедобно? – встрял Бо, вскинув бровь. – Явно нет.

– Я не это хотел сказать! – Ансель вспыхнул и виновато посмотрел на меня. – Я имел в виду… вкусно. Как думаешь, это вкусно?

– Тоже нет. – Бо отвернулся и стал копаться в своей сумке. Спустя пару секунд, торжествуя, он выудил горсть луковиц и сунул одну в рот. – Вот чем я сегодня буду ужинать, спасибо.

Я уже открыла рот, чтобы съязвить в ответ, как вдруг рядом, обняв меня за плечи, возник Рид. Его рука была тяжелой, теплой, утешительной. Он поцеловал меня в висок.

– Я уверен, хлеб очень вкусный.

– Вот именно. – Я прижалась к нему, довольная похвалой. – Получится очень вкусный. И к тому же от нас не будет всю ночь разить дерь… то есть луком. – Я сладко улыбнулась Бо, который застыл, не донеся руку до рта, и хмуро поглядывал то на лук, то на меня. – А тебе еще завтра предстоит вот этим потеть весь день, если не дольше.

Хохотнув, Рид наклонился ниже, чтобы поцеловать меня в плечо, и его мерный, низкий голос коснулся моей кожи.

– Знаешь, здесь неподалеку есть ручей.

Поддавшись порыву, я изогнула шею, и Рид поцеловал меня выше, прямо у подбородка. От прикосновения его губ мое сердце забилось чаще. Бо с отвращением поморщился, увидев прилюдное проявление наших чувств, но я не обратила на него внимания. Рид был так близко, и я наслаждалась этим. С тех самых пор, как я очнулась после Модранита, возможности по-настоящему остаться наедине мы так и не нашли.

– Пожалуй, стоит туда сходить, – проговорила я, прерывисто дыша. Рид, как всегда, отстранился слишком скоро. – Можно взять хлеб с собой и устроить там… пикник.

Мадам Лабелль резко обернулась к нам. Они с Коко сидели в другом углу лагеря среди корней древней ели и хмуро рассматривали клочок пергамента. Пальцы Коко были в пятнах крови и чернил. Она уже успела отправить Ля-Вуазен в лагерь крови два послания с просьбой предоставить нам убежище, но ответа так и не получила. Я сомневалась, что еще одно письмо изменит это.

– Ни в коем случае, – сказала мадам Лабелль. – Вам запрещено покидать лагерь. Кроме того, надвигается буря.

«Запрещено». Само звучание этого слова меня рассердило. Мне с трех лет никто ничего не запрещал.

– Позвольте вам напомнить, – продолжала она надменным тоном, вздернув нос, – что лес все еще кишит охотниками, и пусть мы не видели ведьм, они тоже определенно где-то неподалеку. И это не говоря уже о королевских гвардейцах. О смерти Флорина уже наверняка разошлась молва… – Мы с Ридом окаменели в объятиях друг друга, услышав это. – И награды за ваши головы возросли еще больше. Теперь даже простые крестьяне знают ваши лица. Вам нельзя покидать лагерь, пока мы не составим хоть сколько-нибудь достойный план наступления.

Я подметила, как мадам Лабелль подчеркнула слово «вам» и как выразительно посмотрела на нас с Ридом. Это нам нельзя было уходить из лагеря. Это наши лица висели на каждой стене по всему Сен-Луару – а теперь, быть может, и во всех других деревнях королевства. Во время вылазки в Сен-Луар за припасами Коко с Анселем сорвали пару объявлений – на одном из них было изображено красивое лицо Рида с волосами, окрашенными мареной в рыжий цвет, а на другом – мое.

Художник нарисовал мне на подбородке бородавку.

Вспомнив об этом, я нахмурилась и перевернула буханку соснового хлеба. С другой ее стороны обнаружилась почерневшая обгорелая корка. Мы все уставились на нее.

– Верно говоришь, Рид, вкуснее некуда. – Бо широко ухмыльнулся. У него за спиной Коко брызнула на письмо кровью из пореза на ладони. Капли зашипели и задымились, касаясь пергамента и сжигая его дотла – перенося к Ля-Вуазен, где бы ни был сейчас ее лагерь Алых дам. Бо помахал у меня перед носом луковицами.

– Точно не хочешь?

Я выбила луковицы у него из руки.

– Отвяжись.

Крепче стиснув меня за плечи, Рид взял обгоревшую буханку с камня и с мастерской ловкостью отрезал от нее кусок.

– Ты не обязан это есть, – пробурчала я.

Он усмехнулся.

– Bon appétit.

Мы завороженно смотрели, как Рид кладет хлеб в рот… И тут же давится.

Бо оглушительно расхохотался.

Ансель похлопал Рида по спине, и тот проглотил кусок. Глаза у него слезились.

– Вкусно, – заверил он меня, кашляя и пытаясь жевать. – Правда. Напоминает…

– Уголь? – Бо согнулся пополам от смеха, увидев мое лицо.

Рид нахмурился. Все еще сотрясаясь от кашля, он тем не менее ухитрился пнуть Бо. Тот потерял равновесие и рухнул носом прямо в мох и лишайник, а на его бархатных штанах, прямо на пятой точке, остался отчетливый отпечаток сапога.

Бо выплюнул грязь, а Рид наконец проглотил хлеб.

– Ну и дурень же ты.

Взять еще кусок Рид не успел – я бросила буханку в огонь.

– Твое рыцарство принято к сведению, дражайший муж, и будет должным образом вознаграждено.

Рид притянул меня к себе, улыбаясь с теплотой и – как ему только не стыдно – с облегчением.

– Я бы все съел.

– Надо было тебе позволить.

– Ну и сидите теперь голодные, – заявил Бо.

Не обращая внимания на предательское урчание в животе, я выудила бутылку вина, которую припрятала в сумке Рида. Самой собраться в дорогу у меня возможности не было – Моргана ведь похитила меня прямо со ступеней собора Сан-Сесиль. К счастью, вчера я по чистой случайности забрела далековато от лагеря и позаимствовала на дороге у коробейницы парочку полезностей. Без вина, конечно же, никак. Равно как и без новой одежды. Коко и Рид поделились со мной своей, чтобы не пришлось и дальше носить окровавленное церемониальное платье, но на мне всё висело мешком – я и без того была худа, а после времени, проведенного в Шато, и вовсе стала походить на скелет. Пока что мне удавалось скрывать свои трофеи в сумке Рида и под плащом, одолженным у мадам Лабелль, но рано или поздно карты пришлось бы открыть.

Что ж, самое время.

Рид помрачнел, увидев вино. Его улыбка растаяла.

– Что это?

– Подарок, конечно. Ты разве не знаешь, какой сегодня день? – Твердо вознамерившись спасти этот вечер, я сунула бутылку в руки ничего не подозревавшему Анселю. Он стиснул горлышко, снова краснея. У меня потеплело на сердце. – Bon anniversaire, mon petit chou![1]

– У меня только в следующем месяце день рождения, – смущенно пробормотал Ансель, но все равно прижал бутылку к груди. Блик от пламени костра блеснул на его лице, а с ним – и робкая радость. – Мне раньше никто никогда… – Он кашлянул и сглотнул. – Мне раньше никто никогда не дарил подарков.

Счастье у меня в груди слегка дрогнуло.

В детстве мои дни рождения отмечали как священные праздники. Ведьмы со всего королевства съезжались в Шато ле Блан восславить меня, и вместе мы до упаду танцевали под луной. Колдовство окутывало храм терпким ароматом, а мать осыпала меня роскошными подарками: в один год то была тиара с бриллиантами и жемчугами, в другой – букет из неувядающих орхидей-призраков. Однажды она развела воды Лё-Меланколик, чтобы я могла пройтись по морскому дну, а русалки-мелузины, приникнув к стенам воды, наблюдали за нами. Они развевали блестящими волосами и сверкали серебристыми плавниками, а лица их были прекрасны и зловещи.

Уже тогда я знала, что сестры на самом деле праздновали скорее мою грядущую смерть, нежели жизнь, но позднее – в минуты слабости – я сомневалась, что и моя мать всегда видела все так же.

– Мы с тобой рождены под несчастливой звездой, – тихо сказала она в мой пятый день рождения, поцеловав меня в лоб.

Я очень смутно помнила то время – лишь тени в моей спальне, холодный ночной воздух на коже, эвкалиптовое масло в волосах, – но, кажется, по ее щеке скатилась слеза.

Вспоминая об этом, я понимала, что Моргана вовсе не праздновала мои дни рождения.

Она оплакивала их.

– Полагаю, в таких случаях полагается говорить спасибо. – Коко подошла к нам и оглядела бутылку, перебросив черные кудри через плечо.

Ансель покраснел еще гуще. Коко с усмешкой провела пальцем по изгибу стекла, а затем обняла Анселя, прижавшись к нему всеми собственными своими изгибами.

– Какого года сбор?

Бо закатил глаза при виде столь очевидно картинного жеста и наклонился собрать луковицы. Коко краем глаза наблюдала за ним. Эти двое за несколько дней ни разу не поговорили по-человечески. Поначалу было забавно наблюдать, как Коко снова и снова жалит принца своими колкостями, но с недавних пор она и Анселя втянула в эту войну.

Скоро мне придется поговорить с ней об этом. Я посмотрела на Анселя, который до сих пор улыбался до ушей, глядя на вино.

Завтра. Поговорю с ней завтра.

Накрыв ладонь Анселя своей, Коко подняла бутылку, чтобы осмотреть осыпавшуюся этикетку. Огонь костра освещал мириады шрамов на ее темной коже.

– Boisaîné, – прочитала она медленно, с трудом разбирая буквы. Затем полой плаща стерла с этикетки пятно. – Это значит «бузина». – Коко посмотрела на меня. – Если так называется место, то я о нем не слышала. Но с виду вино очень старое, наверняка оно стоило целое состояние.

– На самом деле оно обошлось мне куда дешевле, чем ты думаешь.

Снова усмехаясь, прочитав подозрение на лице Рида, я подмигнула Коко и выхватила бутылку. Этикетку украшало изображение высокого летнего дуба и стоящего с ним огромного человека с рогами, копытами и в терновом венце. Глаза у него светились желтым, а зрачки походили на кошачьи.

– Страшный какой, – заметил Ансель, наклонившись над моим плечом и взглянув на этикетку повнимательней.

– Это Водвос. – Меня вдруг накрыло волной ностальгии. – Дикий Человек, обитатель леса, повелитель всех растений и зверей. В детстве Моргана рассказывала мне истории о нем.

От одного звучания имени моей матери все вмиг переменилось. Бо резко перестал хмуриться, Ансель – краснеть, Коко – усмехаться. Рид огляделся вокруг, потянувшись за балисардой. Даже пламя костра задрожало, будто сама Моргана дохнула морозным ветром, желая его загасить.

Улыбка застыла на моем лице.

С самого Модранита от Морганы не было вестей. Дни шли, но мы так и не встретили ни единой ведьмы. Справедливости ради, мы вообще мало что видели за все это время, кроме клетки из корней, в которой нам приходилось скрываться. Впрочем, на самом деле против Ямы я особо ничего не имела. Более того, несмотря на недостаток личного пространства и самодержавное правление мадам Лабелль, я почти обрадовалась, когда Ля-Вуазен не дала нам ответа. Мы получили отсрочку. Да и потом, здесь нам всего хватало. Колдовство мадам Лабелль грело нас и скрывало от чужих глаз, отводя беду, а Коко нашла неподалеку горный ручей. Течение не позволяло воде замерзать, и я верила, что в конце концов Анселю удастся поймать там рыбу.

Казалось, мы жили в своем собственном мирке вне времени и пространства. Моргана и ее Белые дамы, Жан-Люк и его шассеры, даже король Огюст – все они просто перестали существовать. Никто не мог тронуть нас здесь. Все было… на удивление мирно.

Совсем как в затишье перед бурей.

Мадам Лабелль высказала мой тайный страх.

– Вы же понимаете, что вечно скрываться мы не сможем, – проговорила она устало и уже далеко не в первый раз, а затем подошла к нам и забрала вино.

Мы с Коко хмуро переглянулись. Честное слово, если я услышу еще хоть одно зловещее предостережение, то самолично утоплю мадам Лабелль в этой бутылке.

– Мать все равно тебя найдет. Сами мы не сумеем утаить тебя от нее. Однако если получится найти союзников, привлечь еще кого-нибудь к нашей цели, возможно…

– Молчание кровавых ведьм – это уже ответ, и очень красноречивый. – Я выхватила бутылку обратно и попыталась выдернуть пробку. – Они не станут помогать нам, рискуя вызвать гнев Морганы. И поди еще пойми, в чем вообще нам нужно помогать и что у нас за цель такая.

– Вздор. Даже если Жозефина не пожелает помочь, есть и другие могущественные игроки, которых мы могли бы…

– Мне нужно еще время, – громко перебила я, едва ее слушая, и указала на свое горло. Колдовство Рида залатало мою рану и спасло мне жизнь, но толстый рубец остался на месте и до сих пор чертовски болел. Но задержаться здесь мне хотелось не поэтому. – Вы и сами не до конца исцелились, Элен. Планы будем строить завтра.

– Завтра. – Она сощурилась, услышав мое пустое обещание. Я уже несколько дней это твердила. На сей раз, однако, мои слова прозвучали иначе. Правдивее. Даже я сама услышала это. Терпение мадам Лабелль было на исходе. Будто подтверждая мои слова, она сказала: – Завтра мы все обсудим, независимо от того, ответит Ля-Вуазен на наш зов или нет. Все согласны?

Я воткнула нож в бутылку и резко его провернула. Все поморщились. Снова улыбаясь, я едва заметно кивнула.

– Кто желает выпить? – я щелкнула Рида пробкой по носу, а он раздраженно отмахнулся. – Ансель?

Тот широко распахнул глаза.

– Я не…

– Помилуй, у него еще молоко на губах не обсохло, какое уж там вино. – Бо выхватил бутылку у Анселя из-под носа и хлебнул от души. – Чтобы Анселю было привычней, тут не обойтись без соски. Или без соска, раз уж мы нынче в такой близости с природой.

Я закашлялась от смеха.

– Перестань, Бо…

– Да, пожалуй, ты права, откуда ему знать, с какой стороны к женской груди подступиться.

– Ты когда-нибудь прежде выпивал, Ансель? – спросила Коко с любопытством.

Потемнев лицом, Ансель выхватил вино у Бо и впился в горлышко. Но фыркать и плеваться не стал, а только разинул рот пошире и чуть ли не полбутылки выпил залпом. Наконец он утер губы тыльной стороной ладони и сунул бутылку Коко. Щеки у него все еще розовели.

– Хорошо пошло.

Я даже не знала, что смешнее – изумленные лица Коко и Бо или самодовольная физиономия Анселя. Я радостно хлопнула в ладоши.

– Умница, Ансель! Ты, конечно, говорил, что любишь вино, но я и не подозревала, что ты можешь хлестать его как воду.

Он пожал плечами и отвел взгляд.

– Я много лет прожил в Сан-Сесиле. Хочешь не хочешь, а полюбишь в конце концов. – Ансель снова посмотрел на бутылку в руках Коко. – Но это вино куда вкусней, чем то, что было у нас в храме. Где ты его достала?

– Да, – поддакнул Рид, которого все происходящее, похоже, не слишком забавляло. – Где ты его достала? Коко и Ансель его не покупали.

Обоим хватило совести принять покаянный вид.

– Ах. – Я захлопала ресницами, а Бо между тем предложил вино мадам Лабелль, которая резко качнула головой. Поджав губы, она ждала моего ответа. – Ни о чем меня не спрашивай, mon amour, и мне не придется тебе лгать.

На лице Рида заиграли желваки – он едва сдерживал гнев. Я сжалась, ожидая очередного допроса. Синего мундира Рид больше не носил, но от старых привычек так просто не мог отказаться. Закон есть закон, и неважно, по какую сторону закона стоял он сам. Бедняжка.

– Прошу, скажи, что ты его не крала, – проговорил он. – Скажи, что просто нашла его в какой-нибудь яме.

– Ладно. Я его не крала. Я просто нашла его в какой-нибудь яме.

Рид скрестил руки на груди и смерил меня суровым взглядом.

– Лу.

– Что? – невинно спросила я.

Явно желая помочь, Коко предложила бутылку мне, и я медленно отхлебнула вина, с беззастенчивым восхищением любуясь мускулами Рида, его квадратным подбородком, пухлыми губами и медными волосами. Затем погладила его по щеке.

– Ты ведь не просил правды.

Он поймал мою руку и прижал к своему лицу, не отпуская.

– А теперь прошу.

Я посмотрела на него, чувствуя, как где-то у меня внутри зреет порыв солгать. Но нет. Нельзя. Я нахмурилась и помолчала немного, размышляя над тем, откуда во мне взялось это безотчетное желание. Рид принял мое молчание за отказ и придвинулся ближе, надеясь выманить ответ.

– Ты его украла, Лу? Правду, пожалуйста.

– Слишком уж снисходительный у тебя вышел тон. Еще разок попробуем?

Раздраженно вздохнув, Рид поцеловал мои пальцы.

– Ты совершенно невозможный человек.

– Отнюдь. Маловероятный – пожалуй, но уж точно не невозможный.

Я приподнялась на цыпочки и поцеловала Рида в губы. Покачав головой и невольно фыркнув, он наклонился ниже, обнял меня и ответил на поцелуй. Меня захлестнуло восхитительной жаркой волной, и я с недюжинным трудом сдержалась, чтобы не повалить Рида на землю и не надругаться над ним сию же минуту.

– Господи, – с отвращением пробормотал Бо. – Он как будто лицо ее ест.

Но мадам Лабелль не слушала. В ее глазах, таких знакомо-синих, сверкнул гнев.

– Отвечай на вопрос, Луиза.

Я окаменела, услышав ее резкий тон. Рид, к моему удивлению, тоже. Он медленно обернулся и посмотрел на нее.

– Ты покидала лагерь?

Исключительно ради Рида ответила я вежливо.

– Я ничего не крала. По крайней мере… – Я пожала плечами, выдавливая беззаботную улыбку. – Я не крала вино. Я его купила у коробейницы на дороге за пару крон, которые взяла у Рида.

– Ты обокрала моего сына?

Рид успокаивающе вскинул руку.

– Спокойно. Она вовсе не крала у…

– Он мой муж. – У меня уже челюсть заболела от всех этих натужных улыбок, и я подняла левую руку, подчеркивая свои слова. Перламутровое кольцо, которое когда-то принадлежало мадам Лабелль, сверкнуло на моем безымянном пальце. – Все, что мое, – его, все, что его, – мое. Разве это не входило в наши клятвы?

– Входило. – Рид быстро кивнул и ободряюще посмотрел на меня, а затем сурово – на мадам Лабелль. – Луиза может брать все, что мне принадлежит.

– Разумеется, сынок. – Она поджала губы, тоже изобразив улыбку. – Однако не могу не подметить: по закону вы до сих пор не женаты. Луиза назвалась ложным именем, именно оно значится в свидетельстве о браке, следовательно, никакой силы свидетельство не имеет. Если ты тем не менее предпочитаешь всем делиться с Луизой, то, безусловно, имеешь на это полное право, но помни: делать это ты никоим образом не обязан. Особенно если она настойчиво продолжает подвергать тебя и всех нас опасности своим необдуманным, опрометчивым поведением.

Наконец моя улыбка увяла.

– Я скрыла лицо под капюшоном. Та женщина меня не узнала.

– А если все-таки узнала? А если шассеры или Белые дамы сегодня же ночью наведаются к нам? Что будет тогда?

Я не ответила, и мадам Лабелль вздохнула и тихо продолжила:

– Я понимаю твое нежелание признавать это, Луиза, но если закрыть глаза, от чудовищ ты скрыться не сможешь. Только ослепнешь сама. – И напоследок она сказала еще тише и мягче: – Ты скрывалась достаточно долго, чтобы понимать это.

Вдруг ощутив себя не в силах ни на кого смотреть, я отпустила Рида – и тут же почувствовала, как мне не хватает его тепла. Он шагнул ближе, словно желая снова меня обнять, но я только глотнула еще вина.

– Ладно, – сказала я наконец, заставив себя встретить твердый взгляд мадам Лабелль. – Из лагеря мне уходить не стоило, но я ведь не могла попросить Анселя купить себе подарок самому. Дни рождения – это святое. А все планы можно отложить на завтра.

– Я серьезно, – настойчиво повторил Ансель. – Мой день рождения только в следующем месяце. В этом вовсе не было нужды.

– Нет, была. Может, в следующем месяце нас…

Я осеклась, прикусив свой глупый язык, но было поздно. Я не произнесла слов вслух, но они все равно эхом прокатились по лагерю. «Может, в следующем месяце нас здесь уже не будет». Сунув бутылку обратно Анселю, я заговорила снова:

– Позволь нам отметить твой день рождения, Ансель. Не каждый день человеку исполняется семнадцать лет.

Ансель покосился на мадам Лабелль, будто прося разрешения. Она сухо кивнула.

– Завтра, Луиза.

– Конечно. – Я снова позволила Риду притянуть меня к себе и изобразила еще одну отвратительную улыбку. – Завтра.

Рид снова поцеловал меня – на этот раз яростней, настойчивей, словно ему было что доказывать. Или терять.

– А сегодня мы будем праздновать.

Солнце скрылось за деревьями. Ветер бушевал все пуще, а тучи все больше сгущались.