Читать книгу Письма о духовной жизни - Схиигумен Иоанн Алексеев, Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев) - Страница 9

Для самоо монаха Иакинфа назначение настоятелем Печенгского монастыря было большой неожиданностью. Прямо из простых монахов, не рукоположенного во священники, его посвятили в сан игумена с возложением золотого наперсного креста. Братия Валаамского монастыря тогда состояла примерно из пятисот монахов, в том числе иеромонахов было семьдесят пять и иеродиаконов тридцать пять. Многие из них были отмечены наградой – золотым наперсным крестом. Отец Иакинф сам себя считал ничем особо не выделявшимся, средним, и поэтому назначение вызвало у него удивление. И все-таки почему-то он побоялся отказаться от этого послушания.

Монах Валаамской обители Иувиан в письме настоятелю Коневского монастыря, игумену Амфилохию, делится своими впечатлениями по поводу проводов братии и вестями из разных монастырей, претерпевших гонение от большевиков: «Утром, 9 сего [1921] декабря, отец Иакинф с отцами Азарией и Аввакумом покинули родной Валаам, направив стопы свои в „страну забвенную и полуночную“. Отплыли они на почтовой лодке, а проводить их к Никольскому скиту собралось пять человек братии, именно: отцы Платон, Лука, Иувиан, Онуфрий и Пимен. Отъезжающие держались бодро и старались не обнаруживать своего волнения. Перед отплытием отец Иакинф просил меня передать Вам поклон и просьбу молитвенно споспешествовать ему. Сердечно простившись с печенгскими отцами, мы помогли им погрузить в лодку их немногие вещи, и они отправились в свой далекий и неведомый путь. Стоя в лодке, они все время выражали нам свое прощальное приветствие. Взаимно отвечая тем же, мы долго стояли на берегу, пока лодка не стала затушевываться постепенно увеличивающейся далью. Не знаю, что испытывали в это время печенгские отцы, но наши чувства были грустные! Помоги им Господь Бог в их новом, трудном послушании в чужой обители!

Настоятель монастыря преподобного Трифона Печенгского игумен Иакинф

На все время путевого следования печенгские отцы молитвенно поминаются у нас за ранней литургией и на обоих молебнах у раки преподобных, это за исключением обычного поминовения. Во дни, предшествующие отъезду, отец Иакинф простился в трапезной с братией и просил святых молитв. Накануне отъезда им был совершен молебен перед ракой преподобных, а потом и некоторых избранных из братии он угощал чаепитием в монастырской гостинице. Вообще все время отец Иакинф держался удивительно спокойно, в глубочайшей преданности промыслу Божию. То же самое проявляли и его сподвижники. Для нас было чему подивиться и назидаться. Неожиданно вызванные к священству, все они служили очень хорошо и благоговейно. […] С последней почтой у нас получено письмо из Харбина, от архимандрита Ювеналия, настоятеля Фаворской пустыни, что близ Перми. Сообщает, что все монастыри Пермской епархии разграблены и монашествующие разогнаны. В Харбине в настоящее время живут беженцев – три архиерея: из Оренбурга, Читы и с Камчатки, три архимандрита. В числе последних настоятель Абалацкого монастыря Тобольской епархии Мефодий Шлемин. Отец Ювеналий просится на Валаам на какое угодно послушание, но ему приходится отказывать, т. к. нет въезда в Финляндию. Наши иноки Уссурийского монастыря все время живут под постоянным страхом большевистского нападения, часто подвергаясь опасности от партизан-разбойников. Помоги им Бог!»

Игумен Иакинф на пороге храма Печенгского монастыря

Братия во главе с настоятелем Иакинфом за трапезой

В книге М. А. Янсона «Валаамские старцы», напечатанной в Берлине в 1938 году, приведены слова, показывающие тогдашнее настроение отца Иоанна. Он вспоминает, что принял назначение совершенно благодушно, волнений не испытывал. Для него самого это было удивительно, так как, по собственным словам, он был человеком от природы робким. Случалось, что, когда, придя из скита в главный монастырь, он подходил во время всенощной прикладываться к Евангелию, его ноги слабели, голова начинала кружиться, так что он боялся упасть. Из-за этого он даже иногда не подходил к Евангелию. Но теперь, после назначения в настоятели, с отцом Иакинфом произошло нечто совсем непонятное: вместо страха появились слезы.

На приготовление к длительному и трудному путешествию было отведено всего две недели.

На Валааме новому игумену посоветовали подготовить торжественную речь к братии и для этого предлагали воспользоваться услугами одного монаха, весьма искусного составителя подобных речей. Однако отец Иакинф решительно отказался заранее готовиться к выступлению…

Впереди лежала дорога на Дальний Север, занявшая семнадцать дней. Последнюю часть пути добирались на оленях.

В письме от 8 января 1922 года, отправленном на Валаам, игумен Иакинф описывает дорогу в Печенгу и то, как их встретила братия. «Сообщаю, что мы по милости Божией благополучно достигли Трифоно-Печенгского монастыря. Не зная финского языка, такой далекий путь совершили без всяких недоразумений. На конечной железнодорожной станции, в г. Улеаборге, провели одни сутки, где местный священник принял нас очень ласково и написал нам дальнейший путь нашего следования. Его указания послужили на пользу.

Из Улеаборга я известил печенгскую братию о своем приезде и просил встретить нас на лошадях, но так как в здешнем крае езда на лошадях очень затруднительна, то нас встретили на 14-ти оленях за 150 верст. В полдень 25 декабря, по старому стилю, подъехали к постоялому дому, в котором и встретили Рождество Христово. Навстречу нам выехал иеродиакон Александр, богатырского телосложения, 48-ми лет от роду. Увидя его, мы весьма обрадовались и сердечно приветствовали. Попивши с ним вместе чайку, отправились в путь.

Постройки Печенгского монастыря и главный храм верхнего монастыря

Дорога была очень хорошая, снега немного, и ехать было очень хорошо. На пути, в одной лопарской хижине, я причастил запасными Святыми Дарами больную старушку, чем она была очень довольна. В этом пути одну ночь пришлось ночевать под открытым небом в тундре: разложили мы костер, вскипятили воду из снега, сварили свежих селедок, привезенных отцом Александром. Так и провели всю ночь у костра: рубили дрова и подкидывали в огонь. А олени тем временем сами доставали себе пропитание из-под снега – мох, которым и кормились. Утром, в восемь часов, отправились в путь. Ехали опять тундрой. Тундра – это безлесное пространство, покрытое мерзлым мхом, растений никаких нет, местами есть только болота. Ехать пришлось высочайшим хребтом, очень неровным, длиной верст на 50 и шириной на 20. Десять верст поднимались все вверх и потом столько же вниз. Не доезжая до монастыря, остановились в небольшой деревушке, жители которой, чтущие преподобного Трифона, радушно нас приветствовали. Немного оправившись, поехали в монастырь, куда прибыли в 4 часа вечера 26 декабря. Меня прямо подвезли к игуменскому подъезду. Зайдя на краткое время в игуменские покои, я направился в церковь, где братия приготовилась уже к встрече. При моем входе надели на меня шелковую мантию и подали крест, певчие на хорах запели тропарь и кондак Рождеству Христову. Пели нотное. Приложившись к святому престолу и к мощам, по окончании ектеньи я сказал без всякой подготовки, экспромтом, следующее приветствие: „Здравствуйте, святые отцы и братия! Поздравляю вас с высокоторжественным праздником Рождества Христова. Очень жаль, что мне не пришлось вместе с вами праздновать первый день праздника. По вашей просьбе я прислан к вам настоятелем и со мной еще два иеромонаха: отец Азария и отец Аввакум. По силе моей и данным мне Господом способностям буду трудиться во благо святой обители и вас прошу, святые отцы, помогайте мне как в трудах, так и в советах“. При этом некоторые из братии ответили: „Будем трудиться и помогать вам“.

„Главная цель монашеской жизни – развитие духовной жизни и достижение христианского совершенства. Прошу вас, святые отцы, будем все мы стремиться к тому, чтобы между нами была любовь, мир и согласие. Еще прошу вас, будьте снисходительны ко мне, если при службе моей будут какие-либо ошибки. [Прошу об этом] потому, что в сан игумена я посвящен из простых монахов и пришлось мне отслужить только одну седмицу“.

После моего приветствия иеромонах Иона сказал: „Прости нас, мы люди простые, в ответ не можем ничего сказать“. После всего этого приветствовав всю братию в уста, мы отправились в игуменскую келлию. Кроме нас, приезжих, туда пришли казначей, ризничий иеродиакон Леонид и еще несколько иноков. Самовар был уже готов, подали к столу пшеничные пироги с рисом и семгой и ватрушки с творогом. За чаем любезно и по душам поговорили. Затем нам предложили сходить в баню, именно для нас приготовленную. На другой день, по случаю нашего прибытия, не работали, были в церкви. После литургии мы отслужили молебны Божией Матери и преподобному Трифону. По окончании обеда в трапезной было прочитано письмо от Преосвященного Серафима к печенгской братии, а я рассказал о нашем путешествии. Печенгская братия очень рады нашему прибытию, относятся к нам с уважением. Продовольствие братии хорошее, пища тоже хорошая: на холодное подают треску с картошкой, иногда селедки жирные, иногда семгу, щи с трескою и еще кладут какую-то рыбу, уха из свежих сельдей, каша бывает или гречневая, или пшенная, или геркулесовая; в ужин то же, что и в обед, кроме каши. Чай получают по полфунта на месяц и одно кило сахару, булки получают каждый воскресный день и в праздники, также и просфорки. Сельди и теперь ловятся. Местность очень красивая, монастырь находится как бы немного в низине, а вокруг – высочайшие горы, точно ограда. Близ монастыря есть замечательная гора, называемая Спасительною, на ней, по преданию, преподобный Трифон укрывался от преследования языческих жрецов. Высота этой горы 80 сажен. Климат здесь хороший. На Валааме нам говорили, что в Печенге болеют цингою, но оказалось наоборот: сюда даже приезжают лечиться от цинги. Говорили еще, что ночь здесь длится три месяца, и это тоже неправда: только день бывает несколько короче. Мы приехали в самые короткие дни и заметили, что продолжительность самого короткого дня – пять часов, так что в течение двух часов можно читать без огня.

Церковная служба отправляется исправно, поют хорошо, напев соловецкий, обедня совершается ежедневно. С Божией помощью я начинаю входить в курс дела. Келейничает мне келарь, инок 48 лет. Игуменская келлия хорошая: два зала довольно большие, спальная комната и еще две келлии, в одну из них поместил отца Азарию. Жизнь-то наша какая изменчивая! Из темной Предтеченской келлии – и вдруг очутился в больших помещениях с двенадцатью окошками! Здесь принято так: когда служит игумен, то делают ему встречу и надевают шелковую мантию. Хотел было я отменить встречу, но мне сказали: не надо отменять, пусть будет по-старому.

Здешний письмоводитель знает свое дело хорошо, от роду ему 60 лет, но в мантию не пострижен. Кроме него, есть еще несколько человек, которые долго живут в обители, но в монашество не пострижены. Всех таковых я намерен постричь Великим постом.

Благодарение Богу, жить пока можно хорошо. Деньги, взятые мной с Валаама на проезд, возвращаю с благодарностью. Проезд нам обошелся в девять тысяч марок. Спаси Господи печенгских иноков, выдали деньги для отсыла не морщась, с благодарностью. Своих оленей в монастыре нет. Для встречи нас наняли и уплатили за 14 оленей три тысячи марок. Братия здесь простенькая: труженики и ревнующие о церкви. Некоторые называют меня Ваше преподобие, под благословение подходят несколько раз в день.

Мои сотрудники пока благодушествуют. Им нравится здесь как церковное пение, так и все прочее. Прошу передать от меня земной поклон всей боголюбивой валаамской братии и предтеченским моим сподвижникам. Смиренно у всех прошу святых молитв.

Нижайший послушник игумен Иакинф с братиею».

Игумен принял монастырь по-простому, ничего не проверяя. По его словам, братия отнеслись к нему очень хорошо, и он, с Божией помощью, стал понемногу привыкать на своем новом и столь ответственном послушании.

Вскоре настоятель стал замечать, что печенгские иноки получили лишь формальное духовное образование. В церковь они ходили редко, писания святых отцов не читали. Игумен Иакинф старался объяснить им цель монашеской жизни, советовал изучать святоотеческие творения. Некоторые последовали этому совету, стали прилежнее посещать службы, углубились в чтение.

28 марта 1922 года игумен Иакинф пишет монаху Валаамского монастыря Иувиану: «Пока, по Божией милости, помаленьку привыкаю, внимательно всматриваюсь в братию и приспосабливаюсь к ихнему порядку. Нежелательно что-либо нарушать усвоенного ими. Как говорится, в каждом монастыре свой устав, и новшеством только можно возмутить братию. Я подметил, что устроение у братии внешнее, материальное; воспитаны на физически трудовых работах, церковь и духовное развитие на втором плане. По долгу моего послушания, что будешь делать, приходится и на пользу сказать братии. В Крестопоклонное воскресенье, после обеда, в трапезе сказал братии следующее: „Желающие могут причащаться Святых Таин почаще“. Затем [указал на то], чтобы ходили в церковь, и посоветовал побольше читать святоотеческие книги, объяснил важность безропотного послушания, подтвердил [свои слова] из святоотеческих писаний. В заключение сказал: „Нам нужно искать прежде всего Царства Небесного, а остальное все приложится [см.: Мф. 6, 33] по словеси Господню“. Оказывается, что учить других словом не трудно, но самому жить духовно и учить примером, увы, тяжело.

Игумен Иакинф у могильного креста архимандрита Ионафана (Баранова)

Отец Азария выбран братией духовником, энергично проходит новое послушание, умудри его, Господи. Оказался вполне способным. […]

Отцу Аполлинарию потрудись объяснить следующее: у нас в монастыре нет лишних средств, чтобы выслать ему на путевые расходы, притом же у нас в монастыре зарплату рабочим [платить] не требуется, особенных работ нет, справляемся сами. Местное население бедное и редкое – тоже заработок не имеют. Я ему советую жить на Валааме, и пусть он подклонит волю свою под иго послушания. Именно только путем послушания и может инок приобрести внутренний покой. Безропотное послушание – это самое лучшее средство ко спасению. А если кто приедет на свои средства, другое дело, можно принять, пусть едет, приму. Дорога от Сердоболя до Рованеми (железная дорога) стоит 200 финских марок, от Рованеми до Ивало на моторе – 300 марок, а от Ивало до монастыря придется идти пешком 200 верст, дорога затруднительная, потребуется порядочно марок на путевые расходы.

Я знаю отчасти отца Аполлинария, ему советую с Валаама не уходить».

Своими первыми впечатлениями о том, как проходит их пребывание на новом месте, игумен Иакинф делится в письме к настоятелю Валаамского монастыря игумену Павлину от 28 марта 1922 года: «Всечестнейший и добрейший о Господе о. игумен Павлин!

Послание ваше, посланное 15 февраля, я получил 22 марта. Очень мы, валаамцы, в особенности я, были рады о получении дорогой весточки из родной нашей святой обители. С большим удовольствием мы прочитали, сердечно благодарим вас за мудрые духовные наставления. Также очень благодарны вам, что вы нам сообщили из писем отцов игуменов Сергия и Владимира и иеромонаха Галактиона. Я в этот же день вечером после ужина в трапезе поделился со всей братией полученными от вас сведениями и попросил помолиться как за вас, так за и отцов игуменов Сергия и Владимира.

На вашу просьбу о текущей нашей жизни отвечаю с любовью. Церковная служба совершается ежедневно по уставу сполна регентом-уставщиком, он же и гостиник, иеродиакон Леонид, голос хороший, ревнующий о церковной службе и знаток пения, ему помогают и другие иноки петь и читать, поют хорошо. Работа начинается с 6 утра, обед в 10 часов, чаепитие в 2 часа, после чая работают до 5 часов. До нас работали до 6 вечера, я часик убавил и попросил братию, чтобы ходили в церковь к вечерне, вечерня кончается помянником, молитвы на сон грядущим читаем в трапезе после ужина. Полунощная в 3 часа, обедня в 6 часов, а в праздники в 7 часов, на воскресенье и праздники малая вечерня в 3 ^1/2 часов, бдение начинается в 6 часов, ужин после бдения. Вот таким образом, как колесо, катится наша жизнь к вечности.

Гора Спасительная и постройки Печенгского монастыря

Мои сотрудники, отцы Азария и Аввакум, спаси их Господи, служат примером для печенгской братии, выстаивают полунощницу и утреню, попивши чайку, идут дрова пилить, колоть и укладывать. Отец Азария выбран братией духовником. На 1-й неделе Великого поста исповедовалась вся братия уже у нового духовника. Очередную седмицу я тоже служу, в воскресенья и праздничные дни служим собором.

Игумен Иакинф с братией Печенгского монастыря

Я, по Божией милости, привыкаю, все всматриваюсь, дожидаю настоятельских скорбей, сознаюсь, не обладаю от природы хорошим умом и сообразительностью, только надеюсь на Господа и Его святое милосердие, пусть Он управляет, как хочет, по Своей благости. Руководствуюсь книгою преподобного аввы Дорофея, вся книга хороша, там есть наставления и настоятелю весьма назидательно, и прочие книги читаю святых отцов. Духовно-нравственные книги разных содержаний большевики не взяли, взято ими: светские книги – 1000 экземпляров и еще много разного имущества, несколько перечислю: 24 коровы, 5 лошадей, 130 оленей, трески соленой 25 бочек по 25 пудов в каждой бочке, кирпича 150 тысяч, с гостиной всё обрано – тюфяки, одеяла, посуда, подушки, 5 швейных машин, сукна серого 100 аршин, пряжи 16 пудов, оленьих шкур 28 штук, тюленьих шкур 40 штук, керосину 300 пудов, самоваров 15 штук, скатерти, полотенца, тулупы, рясы, теплые сапоги, вообще, что в рухальной было хорошее, все взяли, оставили только худое, еще уцелело, что только было спрятано. При сдаче Печенгской местности Финляндии большевики хотели окончательно все увезти из монастыря, и монахов – в Мурманск, но не успели это сделать, скоро заняли эту местность финны. Церковное имущество было увезено на 20 верст большевиками, но вернули обратно. После такого грабежа недолгое время печенгская братия жила спокойно, последовало отбирание имущества финнами. Отошло во владение правительству следующее: нижний весь монастырь, большой двухэтажный корпус, гостиная, кладовые, конюшня, кузница, лесопильный завод с электрическим двигателем, церковь. Нам разрешено служить только два раза в год, в память избиения братии шведами, и еще много домов и сараев отобрано финнами. Подробное описание, написанное письмоводителем, прилагаю. Спасибо, урезали хорошо, умеют делить. А вознаграждения за отобранное имущество у монастыря, нам местное финское начальство сказали, что не будет. […]

О Соловецком монастыре сообщаю следующее: прошлый год были люди в Печенге из г. Архангельска, говорили, что в Соловецком монастыре сделана ссыльная тюрьма, управляется монастырь комиссаром, настоятель и соборные в количестве восьми человек увезены в Архангельск в принудительные работы, и 80 иноков взяты на войну. В данное время как там живут иноки – неизвестно, комиссары держат в большом секрете. Когда пароход приходит из монастыря в г. Архангельск, на пароход никого не пускают, комиссар и еще четверо с ним идут в город, берут, что им нужно, и уезжают обратно.

Выше всего прописанного в заключение скажу: ничего, еще жить можно, кое-какие есть средства, если не будет еще грабежа от иноплеменников. Оказывается, Иакинфу игуменство-то на пользу, лицо стало покруглее и ручки попухлее. Живется не как на Предтече [имеется в виду Предтеченский скит].

Земно кланяюсь всем соборным, письмо прочитаете, наверное, во время чая, приятно кушать. Отец эконом, наверно, на Предтече безмолвие водит, передайте ему поклон. Не пожелает ли он к нам на Печенгу? Места-то для безмолвия очень удобные здесь, пять пустынных келлий, есть свободные, на выбор может занять. Вот что маленько может страшить – медведи у нас есть. Зимой их не видно, в берлогах лежат, а летом можно наткнуться на него. Но пустынники не должны бояться медведей.

Простите, писать-то не мастер, не логично выходит. Впредь намерен я вам писать и вас прошу, не отказывайте нам возвещать нам о дорогом Валааме.

Пребываю сомолитвенник ваш игумен Иакинф с братией».

О состоянии монастырского хозяйства на первых порах настоятельства игумена Иакинфа можно судить по его письму, направленному 4 июня 1922 в Финляндский Монашеский Совет:

«Уведомляем вас, что вследствие смутного времени Руси в 1919 и 1920 гг., реквизиций и несуразного пользования монастырским достоянием другими не было возможности правильно вести порядок записей по монастырским отраслям хозяйства, а затем в конце 1920 г. монастырь был обобран русской советской властью и остался с почти пустующими продовольственным и рухлядным амбарами – с небольшим количеством одежды и обуви у каждого из братии монастыря и с небольшим же остатком строительных материалов, каковой затем был взят финляндцами. Поэтому, не имея основательных документов, сведений за это время по хозяйствам представить не можем. […]

Жизнь монастырская началась вновь с введением по возможности хотя сколько-нибудь порядка по хозяйствам с вступлением монастыря во владение Финляндии в начале 1921 г., за каковой год поступило финляндскими деньгами: [приводятся суммы поступлений за 1921 и 1922 гг.]. Причем приход сумм за 1921 г. получился большею частью за проданную монастырем, полученную из Америки подошвенную кожу – 76 880 марок (каковой доход временный, за постоянный считать его нельзя), затем за подводы на лошадях, от продажи в силу необходимости сена и, наконец, личного заработка монашествующих финнов. Расход за 1921 г. был почти только на приобретение продовольствия, а в настоящее время необходима покупка одежды и обуви и предметов, утраченных монастырем при обирании его.

Монастырь существует в настоящее время на усиленные труды всего личного состава братства. [Монастырь] возбудил ходатайство об уплате ему хотя сколько-нибудь за взятое у него недвижимое и движимое имущество Финляндским правительством. И если это не будет уважено правительством, и будет продолжаться еще реквизия монастырского достояния и коснется в виде налогов, усиленным трудом добываемых только для текущего содержания сумм, то все это повлечет к упадку и еще большей трудности жизни монастыря».

Первые годы для нового настоятеля были особенно трудными во всех отношениях. И материальное положение обители, и, в первую очередь, духовное состояние братии глубоко удручали игумена. Очень уж отличалась подвижническая жизнь Валаамского и Печенгского монастырей. Воспоминания о любимой обители преподобных Сергия и Германа на Ладоге не отпускали отца Иакинфа. Истинным бальзамом на душу Печенгского игумена были весточки из родной обители, как, к примеру, предпасхальное письмо настоятеля Валаамского монастыря игумена Павлина от 7 апреля 1922 года:

«Честнейший о Господе, достойнейший о. игумен Иакинф, со всей о Христе братией Трифоно-Печенгской обители, радуйтесь о Господе!

Совершив душеполезную и спасительную Четыредесятницу и вступая ныне в поприще святых страстей Христовых, братски приветствую Вас со всей о Христе братией обители вашей со Светлым праздником Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, сердечно и молитвенно желая встретить и провести это всерадостное христианское торжество в мире и утешении духовном.

Ежегодно, когда в Святую Пасху начинается в храме Божием торжественное и взаимное пасхальное приветствие, тогда помяните, что и все мы – собратия ваши о Воскресшем Христе и как духовные чада единой по духу Валаамской обители заочно приветствуем каждого из вас всерадостным приветствием: „Христос воскресе!“ В этих двух словах – вся сила веры нашей. В этом кратком приветствии заключается величайшее значение, непреодолимая сила, победный клич окончательной победы жизни над смертью. Если Христос не воскрес, – говорит апостол, – то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша [1 Кор. 15, 14]. Если бы Христос не воскрес, если бы Каиафа оказался правым, а Ирод и Пилат мудрыми, тогда мир был бы бессмыслием, царством зла, обмана и смерти. Если бы Христос не воскрес, то кто бы мог тогда воскреснуть? Но Он ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!

Истина Христова Воскресения есть истина всецелая, полная, всеобъемлющая, не только истина веры, но также и истина разума. Потому-то божественный Златоуст в своем огласительном слове, в этом победном пасхальном призыве от времен древнейших и до наших дней, свидетельствует: „Воскресе Христос, и низложися ад! Воскресе Христос, и падоша демони! Воскресе Христос, и радуются ангели! Воскресе Христос, и попрася смерть! Воскресе Христос, и воцарися жизнь!“

Посему, дорогие и родные нам по духу отцы и братия святой Трифоно-Печенгской обители, пребудем во всю нашу жизнь достойнейшими Христова звания: будем жить Христом Спасителем нашим и радостию Его Воскресения! Не будем приобщаться той духовной смерти, какую видим теперь вокруг нас. Не будем смущаться грозными знамениями нашего времени. Не будем устрашаться гонительства врагов Креста Господня, ибо злоба нынешних времен – ничто в сравнении с вечною победою Господа нашего Иисуса Христа, умертвившего смерть и даровавшего нам жизнь! Жива Христова Церковь и навеки неодолима, в крепком единении с ней будем живы и мы, грешные и недостойные ея чада!

Облобызав всех вас, любезнейшие отцы и братия, святым Христовым лобзанием, нахожу необходимость побеседовать с вами о текущих событиях жизни. Посланная вами святая икона преподобного Трифона, Печенгского чудотворца, с несколькими небольшими образками, получены здесь в сохранности. Наши отцы, получившие от вас образки, благодарят за память. 17 минувшего марта вам послан казенный пакет за № 291, заключающий в себе книги валаамского издания, с описанием нашей обители, и два альбома – видов и мастерских Валаамского монастыря. Примите все это от нас в подарок и в молитвенную память о своей духовной родине.

Сообщаю про себя, что великой милостью Божией Господь хранит нашу обитель. Братия наши живы и здоровы. Усердно трудятся все, каждый в своем служении. После вашего отъезда у нас отошли в вечность: монах Наум, монах Агапит, схимонах Макарий и иеросхимонах Антонин Хлопинский. Кроме того, в России скончались: иеромонах Кирилл Зигфрид, живший ранее на Предтече, иеродиаконы: Иануарий и Епифаний и м. Феона. На днях нашу обитель посетил владыка-архиепископ Серафим и посвятил во пресвитера иеродиакона Андрея.

Недавно я удостоился получить собственноручное письмо святейшего отца нашего Патриарха Тихона, следующего содержания: „Всечестный о. Игумен! Приветствую Вас с днем Ангела Вашего и молитвенно желаю Вам здравия и спасения. Сегодня имел утешение служить Литургию, а накануне всенощное бдение в храме Вашего подворья в Москве. Молились о Вас, и трапезовал у отца Галактиона. Служба и порядок хорошие. Молящихся было много. Призываю на Вас Божие благословение и прошу Ваших святых молитв. Ваш послушник и благожелатель Патриарх Тихон. 23 января/5 февраля 1922 г. Москва“.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский (Сергиев)

Отец Галактион сообщает, что при служении у нас на подворье Патриарха служба происходила очень торжественная, некоторые стихиры и величание были добавлены нашим преподобным. Владыка Патриарх остался очень утешен, что спустя после этого несколько дней отец Галактион был у Святейшего по делам и удостоился чести быть приглашенным к чайному столу Патриарха.

Кроме Московского подворья, получены письма из ПТГ. [Петрограда.] Братия все живы и благополучны, за исключением отца Стефана, которого советская власть арестовала за купленное им гарное масло, которое оказалось потом краденым. Как удастся отцу Стефану выйти из этой беды, не знаю. В России невероятный голод, сильнее, чем при Борисе Годунове: по Волге целые селения вымерли. С ужасом ожидают весны, когда голод усилится. Цены на все с каждым днем повышаются, а советские деньги падают. Теперь, например, один миллион большевистских денег равняется двадцати финским маркам. Один Бог ведает, что таится в недрах будущего нашей дорогой Родины?..

Праведник нашего времени отец Иоанн Кронштадтский в одном из последних своих творений говорит: „Всеблагое Провидение не оставит Россию в этом печальном и гибельном состоянии. Оно праведно наказует ее и ведет к возрождению. Не напрасно Тот, Кто правит всеми народами, искусно, премудро, метко кладет на свою наковальню всех, подвергаемых Его сильному молоту. Крепись, Россия! Но и кайся, молись и плачь горькими слезами пред твоим Небесным Отцем, Которого ты безмерно прогневала!“ Дай Бог, чтобы эти слова отца Иоанна, дышащие надеждой на лучшее будущее России, оправдались.

В заключение сего послания низко кланяюсь Вам, дорогой отец Игумен Иакинф, и честным отцам нашим: Азарии и Аввакуму и всей христолюбивой братии Вашей. Взаимно прошу Ваших святых молитв. Остаюсь с искреннею любовию во Христе, Вашим всегдашним собратом и сомолитвенником [игумен Павлин]».

Крестный ход в Печенгском монастыре (игумен Иакинф в центре на ступенях храма)

У отца игумена Иакинфа тоже была потребность поделиться с валаамскими братиями своими заботами, поблагодарить их за участие и внимание. Он пишет 6 октября 1924 года монаху Иувиану:

«Честнейший о Господе о. Иувиан. Ваш пакет, посланный 18 сентября, я получил 1 октября, сердечно вас благодарю за все. За беспокойство прости, что я все тебе докучаю своими разными просьбами. Еще прошу: потрудись узнать, нет ли где в Финляндии в каком-нибудь городе кос (горбуш). Если найдутся таковые, сообщи нам адрес, тогда мы сделаем заказ. Горбуши нам очень нужны: старые совершенно издержались, совсем, так что на будущее лето нечем косить будет, а другими косами (стойками) наши иноки не умеют косить. Инока Рафаила я что-то не знаю, где был он на послушании и какое его мирское имя. Где живет иеромонах Нифонт? Что-то о нем не слышно ничего. Он прислал мне крестики и календари еще зимой, но и по сие время не присылает счета на них. Вашему авве Павлину везет – крест с украшениями получил. Наверное, очень красивый. А когда надевает он этот крест? А ты, честнейший, и не сообщил нам об этой вашей радости. Сообщаю тебе, друже, пока секретно. Отец Азария очень тяготится житием в Печенге. В начале сентября этого года собрался уже ехать на Валаам без всякого разрешения и вещи некоторые сдал. Но пока остался до весны, весной хочет ехать непременно. Но я не намерен задерживать его, пусть идет с Богом. Его тяготит, как я полагаю, духовничество, не может переваривать.

Однажды я в скорбную минуту и свободное время, перебирая письма с Валаама, рассматривал содержание их. Приковало мое внимание твое письмецо, писанное в 1922 году, в котором помещены выдержки из писем епископа Игнатия [Брянчанинова] скорбящему игумену Дамаскину. Действительно золотые слова, которые вытекали из опытного, духовной мудрости, сердца. Прочтя их в утешение себе, я не мог удержаться от слез, так они повлияли на меня. И тобой метко и прозорливо было выражено: „Все это предлагаю Вашему вниманию в уверенности, что в свое время Вы помянете приведенные слова владыки Игнатия“. Да, я поминаю, даже неоднократно. Шлю сердечный поклон с благодарностью.

Признательный игумен Иакинф».

Игумен Иакинф тосковал по Валааму. Со временем «прибавились кое-какие неприятности», тогда он объявил братии, что хочет вернуться в родную обитель. В письме игумену Павлину он так рассказывал о происшедшем: «12 октября вечером после ужина монах Алексий сказал, что мне не нужно было принимать на жительство в монастырь лопаря. На это я сделал отцу Алексию строгий выговор и говорил ему настолько внушительно, что многие из братии слышали. На следующий день в трапезной после обеда я сказал братии, чтобы они не расходились. Все, что поднакопилось у меня сказать им, думаю, кстати все выскажу, и сказал следующее: „Святые отцы и братия! Слава Богу, покос закончили, пожню разделали и прочие летние работы справили успешно и благополучно. За все ваши труды спаси вас Господи, трудились хорошо. Теперь мы только своими трудами и существуем, доходов со стороны нет. С окончанием летних трудов, теперь прошу вас, ходите в церковь почаще; очень редко ходите, точно миряне: ходите только по воскресным дням, надобно ходить и на буднях“. Затем стал говорить громко и отрывисто: „Святые отцы! Скорблю и скорблю о том, что вижу среди братии упадок духовной жизни. В доказательство этого привожу следующие случаи. Отец Анатолий бранился при всех матерной бранью, а когда духовник сделал ему замечание, Анатолий сказал: ‘Молчи, а то и тебе то же будет!’ Отцы! Что тут духовнику оставалось сделать? А то, что кулаком слезы утереть и уйти с покоса. Он так и сделал: кулаком слезу утер и удалился с покоса. (При этом духовник, находившийся тоже в трапезе, заплакал.) Далее: казначей продал малинку, у игумена не благословился и сараюшку стал строить, тоже без благословения. Отец эконом стал разделывать пожню, тоже не благословился. Есть и другие подобные самочиния. Так поступать нехорошо. Вы позабыли, что я игумен и с властью, и всякая власть от Бога: кто противится власти, тот противится Богу. Отчего это так стало и кто же в том виноват? Виноват игумен, ибо я слабо управляю вами.

(Далее начинаю тихо:) Святые отцы, я сознаю себя, что я не на своем месте нахожусь и затрудняюсь настоятельствовать, прошу вас: выберите себе другого игумена, а я уезжаю на Валаам, советую выбирать из своей братии, ибо с Валаама едва ли пришлют, да и не поедет никто“. От такой неожиданности братия осталась на своих местах в недоумении.

Когда я возвратился к себе в келлию, то конюх прибежал ко мне побледневший, я повторил, чтобы он запряг лошадь, и он побежал молча. Затем прибегает письмоводитель, расстроенный, и заплакал, стал просить у меня, чтобы я не уезжал на Валаам, тут с ним сделалось худо.

Игумен Иакинф с братией Печенгского монастыря

Лошадь наконец подана, и я уехал к отцу Пармену на электрический завод. По приезде на завод я позвал отца Азарию к телефону и спрашиваю его: как там братия? Он ответил: приходили шесть монахов со словами и просили, чтобы я не уезжал на Валаам. На второй день я позвал к телефону иеродиакона Леонида, узнать от него о настроении братии. Он ответил: „Мы все у вас просим прощения и просим не уезжать от нас, сегодня ждем вас“. Я ответил, что приеду завтра.

Приезжаю обратно на третий день в два часа дня и прямо на конюшню, лошадь по обыкновению убрали. Иду мимо коровника, старший кричит мне: „Батюшка, зайдите с дорожки-то, молочка попить“. Я говорю ему: „Да ведь сегодня среда“. А он отвечает: „Ах, право, я совсем растерялся и дни-то позабыл“. Затем одумался и говорит: „Да нет – сегодня четверг, утром молоко раздавал“. Тогда я велел принести мне молока в келлию.

Игумен Иакинф – настоятель Печенгского монастыря

Только что вошел я к себе в келлию, приходит отец Азария и со слезами на глазах говорит мне, что почти все из братии приходили, многие со слезами заявляли: „Будем просить, чтобы игумен не уезжал, и как только возвратится он из нижнего монастыря, мы соберемся в трапезной, куда пригласим также и его, упадем ему в ноги и будем просить прощения“. Затем пришел отец Леонид и рассказал много интересного, что происходило в это время в братии. Попало более всех отцу Алексию, называли его красным игуменом и говорили: „Батюшка, благослови“. Келарь отобрал у него медный таз, сказав при этом: „И самовар отберу“. И среди прочей братии происходило много трогательного, ходили все грустные и ждали моего возвращения.

Когда я возвратился в монастырь, то об этом скоро узнала вся братия. На ужин собрались все, за исключением только двоих. Казначей сказал: „Как только отужинаем, я пойду за отцом игуменом и приглашу его в трапезу. И как только он войдет, упадем ему в ноги и попросим прощения“. Но я, не дожидаясь прихода к себе отца казначея, направился в трапезу, где заканчивали молитву. При входе моем в трапезу казначей упал мне в ноги и стал просить прощения, и прочие братия то же намеревалась сделать. На это я заметил им, что кланяться мне не нужно, и просил их успокоиться. В трапезе стало тихо. Тут сказал я следующее: „Отцы и братия! Какая у нас случилась внезапная буря и ударил гром, так что все мы растерялись и пришли в недоумение. Я тоже недоумеваю от такой неожиданности. В чем же дело? Может быть, подумаете, что виноваты в этом казначей, или эконом, или отец Алексий, ибо о них я упомянул третьего дня в трапезе? Но нет, виноваты не они, а враг рода человеческого: он вмешался в наше мирное житие и возмутил всех нас. Хотя он и ранее понемногу возмущал: то гнев наведет, то вражду вызовет среди братии, недавно отца духовника расстроил, и он хотел убежать на Валаам. Но это ничего, без этого не обойдешься. В этой временной жизни мы, как в телеге, едем: то на камешек колесом наедешь, то на кочку попадешь, а иной раз и в ухаб въедешь так, что камилавка на голове встряхнется. Но враг очень искусен в духовной брани и, как опытный воин в бою, старается прежде всего поразить начальника, чтобы расстроить его подчиненных. Так случилось и у нас. Враг поразил мое сердце печалью, унынием и тоской о Валааме, моей духовной родине. Там, думал я, есть духовные старцы, с которыми очень хорошо можно поделиться в скорбную минуту; там удобнее проводить иноческую духовную жизнь, ибо в этих отношениях Валаам мне известен хорошо. Вот и стал я подумывать, как бы туда ускользнуть, а к этому еще прибавились кое-какие неприятности, и я решил ехать. Но вы оказали мне любовь и расположение и просите меня остаться. Я остаюсь ради вас, мне вас жалко, и свои интересы я не соблюдаю: живу просто и стараюсь по возможности нести ваши немощи. Денег не коплю, да и зачем эту обузу брать себе на душу: монах-сребролюбец не верит в Божий промысл. Недавно взял у отца казначея 300 финских марок на расходы, вот и все мои деньги“.

Затем я спросил: „Отец Анатолий здесь?“ Он стоял в коридоре и ответил: „Здесь“. – „За оскорбление духовника публично, – сказал я ему, – проси у него и прощение публично“. На это Анатолий сказал: „Извиняюсь“. Я опять заметил ему: „Не ‘извиняюсь’, а иди поклонись ему и скажи: ‘Прости ради Бога’“. Он не идет. Тогда другие иноки сказали: „Притащите его сюда“. Отец Леонид стал тащить, но он крепко уперся, отец Леонид отпустил его. В это время духовник сказал во всеуслышание: „Святые отцы, отец Анатолий не хочет смириться, выслать его вон из монастыря“. Тут я возразил: „На этот раз простим, а если впредь повторится его грубость, тогда вышлем его вон из монастыря, как негодного человека, чтобы и других не заражал. Еще я слышал, как он хвалился: ‘Если вздумают меня выслать, тогда пусть обеспечат средствами’. Да я тебя обеспечу! Старичок ты, что ли, сам зарабатывай, есть кого нам обеспечивать, так это тех, которые не способны к труду. Я объясню правительству условия нашей жизни, тогда узнаешь, как тебя обеспечат“. Затем обратился к братии: „Святые отцы и братия! Будем полагать начало жить получше, в церковь ходить почаще да Богу молиться побольше. Не надо на церковь глядеть как на что-то ненужное, без церкви и работа впрок не пойдет. Если мы Бога забудем, тогда и Бог от нас отступится, и мы все пропадем. Нам надобно иметь больше любви, приспосабливаться один к другому и нести немощи, игумен – ваши, а вы – игуменские. Я иногда и думаю держать вас построже, да жалко: скорби у всех есть. Вот так подумаешь, пожалеешь, иногда поплачешь и помолишься, ну и попустишь по своей слабости – без наказания. Теперь, надеюсь, что вы исправитесь и исполните обеты, данные при пострижении по отношению к игумену“. В заключение сказал: „Сегодня вместо правила пропойте тропарь преподобному Трифону и ‘Достойно есть’“. Все это пропели торжественно. Потом, взявши крест, произнес отпуст. Братия прикладывались ко кресту, а певчие пели стихиры кресту и разошлись по келлиям мирные и веселые. Когда я пошел, то заметил на глазах у некоторых из братии слезы, которые говорили: „Ну теперь слава Богу!“ Отец Феодорит держится за сердце да и говорит: „Слава Богу, а то все сердце у меня изболело, и я эти ночи не спал“.

Наутро братия вышли на работу успокоенные. Слава Богу, обитель умирилась!

Все это происшествие я записал при свежей памяти, экспромтом на следующий день.

Прошу святых молитв. Убогий игумен Иакинф.

Трифоно-Печенгский монастырь, 18 октября 1924 года».

После этой «бури» отец Иакинф настоятельствовал в Печенгском монастыре еще восемь лет. Лишь в октябре 1931 года он, по собственной просьбе, был освобожден от должности настоятеля. Весной следующего года он вернулся на Валаам и был направлен на проживание в уже знакомый ему скит Иоанна Предтечи.