Читать книгу Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Shoshana Zuboff - Страница 8

Эта книга задумана как первоначальная разметка неведомых земель, первая вылазка, которая, как я надеюсь, проложит путь новым исследователям. Попытка понять надзорный капитализм и его последствия продиктовала траекторию исследования, пролегающую через многие дисциплины и исторические периоды. Моей целью было разработать концепции и подходы, которые позволили бы нам увидеть закономерности в том, что кажется разрозненными понятиями, явлениями и фрагментами риторики и практики; каждая новая точка, нанесенная на карту, будет способствовать материализации нашего кукловода во плоти и крови.

Многие из точек на этой карте неизбежно рождаются среди быстрых течений в турбулентные времена. В попытке понять современные события мой метод заключался в том, чтобы в клубке технических деталей и корпоративной риторики выделить более глубокие закономерности. Проверкой моего успеха будет то, насколько яркий свет эта карта и ее концепции смогут пролить на беспрецедентное, дадут ли они более убедительное и всестороннее понимание стремительного потока кипящих вокруг нас событий, пока надзорный капитализм преследует свою долговременную цель экономического и социального господства.

«Эпоха надзорного капитализма» делится на четыре части. Каждая состоит из четырех-пяти глав и содержит заключительную главу, задуманную в качестве коды, которая отражает и концептуализирует значение сказанного раньше. Часть I посвящена основам надзорного капитализма – его происхождению и раннему развитию. Мы начинаем, в главе 2, с рассмотрения той обстановки, в которой надзорный капитализм дебютировал на сцене и достиг успеха. Этот контекст важен, потому что я боюсь, что мы слишком долго довольствовались поверхностными объяснениями быстрого взлета и повсеместного принятия практик, связанных с надзорным капитализмом. Например, мы приняли на веру представление об «удобстве» или тот факт, что многие из его услуг «бесплатны». Глава 2, напротив, рассматривает социальные условия, впустившие цифровую среду в нашу повседневную жизнь и позволившие надзорному капитализму пустить корни и дать плоды. Я описываю «коллизию» между многовековыми историческими процессами индивидуализации, формировавшими наш опыт как самоопределяющихся индивидов, и суровой социальной средой, созданной существующим уже не одно десятилетие режимом неолиберальной рыночной экономики, который систематически подрывает наше чувство собственного достоинства и потребность в самоопределении. Боль и разочарование, рождаемые этим противоречием, и стали теми условиями, которые толкнули нас за помощью и поддержкой к интернету и в конечном счете заставили покориться драконовской сделке с надзорным капитализмом.

Затем я перехожу к подробному изучению истоков и первых шагов надзорного капитализма в Google, начиная с открытия и первоначального развития того, что станет его основополагающими механизмами, экономическими императивами и «законами движения». При всем техническом мастерстве и компьютерном таланте Google действительным залогом успеха компании служат радикальные социальные отношения, которые она объявила свершившимся фактом – начиная с пренебрежительного отношения к границам личного человеческого опыта и моральной целостности автономного индивида. Вместо этого надзорные капиталисты утвердили свое право на вторжение по своему усмотрению, узурпируя индивидуальные права на принятие решений в пользу одностороннего надзора и самовольного изъятия человеческого опыта ради чужой прибыли. Этим агрессивным притязаниям благоприятствовали отсутствие законов, способных их остановить, совпадение интересов между начинающими надзорными капиталистами и государственными спецслужбами и упорство, с которым корпорация защищала свои новые территории. В конце концов Google кодифицировал рецепты, позволившие его надзорно-капиталистическим операциям успешно институционализироваться в качестве доминирующей формы информационного капитализма, привлекая новых конкурентов, стремящихся поучаствовать в гонке за надзорными доходами. В силу этих достижений Google и расширяющаяся вселенная его конкурентов наслаждаются необычайной новой асимметрией знания и власти, беспрецедентной в человеческой истории. Я утверждаю, что значение этих событий лучше всего осмыслить как приватизацию разделения общественного знания, критической оси социального порядка в XXI веке.

В части II прослеживается миграция надзорного капитализма из онлайн-среды в реальный мир вследствие конкуренции за доступ к предсказаниям, почти полностью совпадающим с действительностью. Здесь мы исследуем этот новый реалити-бизнес, когда все стороны человеческого опыта используются как сырье, перерабатываемое в поведенческие данные. Многие из подобных задач выполняются под лозунгом «персонализации», которым прикрываются операции по раскапыванию самых интимных глубин повседневной жизни. По мере усиления конкуренции надзорные капиталисты начинают понимать, что извлечения человеческого опыта недостаточно. Наиболее надежное «сырье» для предсказаний образуется в результате вмешательства в наш опыт, которое направляет наше поведение в сторону, отвечающую коммерческим интересам надзорных капиталистов. Новые автоматизированные протоколы воздействия на человеческое поведение и изменения его разрабатываются на широкую ногу, по мере того как средства производства подчиняются новым и более сложным средствам изменения поведения. Мы видим эти новые протоколы в действии в экспериментах Facebook по изменению эмоций пользователей и родившейся в недрах Google игре Pokémon Go, построенной на технологии дополненной реальности. Доказательством нашего психического онемения является то, что всего несколько десятилетий назад американское общество осуждало методы массовой модификации поведения как неприемлемую угрозу индивидуальной автономии и демократическому строю. Сегодня те же самые практики почти не встречают ни сопротивления, ни хотя бы обсуждения, но при этом рутинно и повсеместно используются для получения прибыли от надзора. Наконец, я рассматриваю работу надзорного капитализма как вызов базовому праву на будущее время, которое подразумевает способность человека воображать, формировать намерения, делать обещания и строить собственное будущее. Это существенное условие свободной воли и тем более тех внутренних ресурсов, из которых мы черпаем волю к воле. Я спрашиваю: «Как это сошло им с рук?» и предлагаю ответ на этот вопрос. Часть II заканчивается размышлениями о нашей прошлой и будущей истории. Если промышленный капитализм губит природную среду, то к каким пагубным последствиям для человеческой природы может привести надзорный капитализм?

Часть III исследует рост инструментарной власти; ее проявление в виде повсеместно распространенной сенсорной и сетевой компьютерной инфраструктуры, которую я называю Большим Другим; и новое и глубоко антидемократическое видение общества и социальных отношений, к которым они ведут. Я утверждаю, что инструментаризм – беспрецедентный вид власти, который ускользал от нашего понимания отчасти потому, что был подвержен синдрому «безлошадного экипажа». Инструментарная власть рассматривалась сквозь старые линзы тоталитаризма, что скрывало ее отличия и потенциальные опасности. Тоталитаризм был перевоплощением государства, при котором ему должно было принадлежать всё и вся. Инструментаризм и его материализация в Большом Другом сигнализируют о превращении рынка в проект полной предсказуемости, начинании, невообразимом вне цифровой среды и логики надзорного капитализма. Давая имя инструментарной власти и предлагая ее анализ, я исследую ее интеллектуальные корни в ранней теоретической физике и ее более позднее выражение в работе радикального бихевиориста Б. Ф. Скиннера.

В части III прослеживается второй «фазовый переход» в надзорном капитализме. Первым была миграция из виртуального в реальный мир. Второй – это смещение фокуса с реального мира на социальный, когда само общество становится новым объектом эксплуатации и контроля. Подобно тому как индустриальное общество уподобляли хорошо функционирующей машине, так и инструментарное общество представляется человеческим воплощением системы машинного обучения: единый разум улья, в котором каждый элемент учится и действует в согласии со всеми другими элементами. Когда по такой схеме объединяются машины, то «свобода» каждой отдельной машины подчиняется знанию системы в целом. Инструментарная власть стремится организовать, направить в нужную сторону и настроить общество для достижения подобного же социального слияния, при котором групповое давление и математическая предсказуемость заменяют политику и демократию, уничтожая субъективное ощущение и социальный смысл индивидуализированного существования. Самые молодые члены наших обществ уже испытывают на себе многие из этих разрушительных процессов в своей привязанности к социальным сетям, первому глобальному эксперименту по построению человеческого улья. Я рассматриваю последствия этих событий для второго базового права: права на личное святилище. Человеческая потребность иметь уединенное пристанище, границы которого нерушимы, с глубокой древности сохранялась в цивилизованных обществах, но сегодня оказалась под угрозой, по мере того как надзорный капитал создает мир, из которого «выхода нет», что влечет за собой глубокие последствия для человеческого будущего на этих новых рубежах власти.

В заключительной главе я прихожу к выводу, что надзорный капитализм удивительным образом отходит от магистральной линии развития рыночного капитализма, требуя как беспрепятственной свободы, так и полного знания, отказываясь от взаимовыгодных связей капитализма с людьми и обществом и навязывая тотализирующее коллективистское видение жизни в улье, под присмотром и контролем со стороны самих надзорных капиталистов, а также обслуживающих их специалистов по данным в качестве священнического сословия. Надзорный капитализм и его быстро растущая инструментарная власть превзошли исторические нормы капиталистических амбиций, претендуя на господство над человеческими, общественными и политическими территориями, которые простираются далеко за пределами традиционной институциональной территории частной фирмы или рынка. В результате надзорный капитализм лучше всего описывать как верхушечный переворот, не свержение государства, а свержение суверенитета народа, и как одну из главных движущих сил, стоящих за опасным скатыванием к распаду демократии, которое угрожает сегодня либерально-демократическим странам Запада. Только «мы, народ» можем переломить этот курс, сначала назвав беспрецедентное по имени, а затем мобилизовав новые формы совместного действия: решающий шаг, который подтвердит первичность будущего человеческого процветания в качестве основы нашей информационной цивилизации. Если цифровому будущему суждено быть нашим домом, то только мы сами должны сделать его таковым.

Мои методы сочетают в себе методы обществоведа, склонного к теории, истории, философии и качественным исследованиям, с методами публициста – подход необычный, но намеренный. Как публицист, я иногда опираюсь на свой собственный опыт. Я делаю это потому, что, когда мы подходим к критическим вопросам, разбираемым здесь, как к просто еще одной порции абстракций, связанных с технологическими и экономическими силами, на которые мы не способны повлиять, усиливается склонность к психическому онемению. Мы не сможем сполна оценить опасность надзорного капитализма и его последствий, не осмотрев шрамы, оставленные им во плоти нашей повседневной жизни.

Будучи социальным ученым, я обратилась к более ранним теоретикам, которые сталкивались с беспрецедентным в свое время. Перечитывая с этой точки зрения тексты таких классиков, как Дюркгейм, Маркс и Вебер, я научилась по-новому ценить их интеллектуальную отвагу и новаторские идеи, их смелые теории индустриального капитализма и индустриального общества, которые стремительно вырастали на их глазах в XIX – начале XX века. Мою работу здесь также вдохновляли мыслители середины XX века, такие как Ханна Арендт, Теодор Адорно, Карл Поланьи, Жан-Поль Сартр и Стэнли Милгрэм, которые пытались назвать по имени беспрецедентное своей эпохи, когда столкнулись с выходящим за рамки понимания феноменом тоталитаризма и постарались выявить его последствия для судеб человечества. На мою работу также оказали глубокое влияние многие передовые ученые, критики технологий и преданные своему делу журналисты-расследователи, которые так много сделали для освещения ключевых точек на карте, которая будет здесь вырисовываться.

В течение последних семи лет я внимательно следила за ведущими капиталистическими фирмами, занимающимися надзором, и растущими экосистемами их клиентов, консультантов и конкурентов, все это с учетом более широкого контекста технологий и науки о данных, определяющих дух времени в Кремниевой долине. Это поднимает вопрос об еще одном важном различии. Подобно тому как надзорный капитализм не равен технологии, упомянутая новая логика накопления не может быть сведена к какой-либо отдельной компании или группе компаний. Пять ведущих интернет-гигантов – Apple, Google, Amazon, Microsoft и Facebook – часто рассматриваются как единое целое со сходными стратегиями и интересами, но когда дело касается надзорного капитализма, это не так.

Во-первых, необходимо различать капитализм и надзорный капитализм. Как я более подробно расскажу в главе 3, эта граница частично определяется целями и методами сбора данных. Когда фирма собирает данные о поведении с разрешения и только с целью улучшения продукта или услуги, то это капитализм, но не надзорный капитализм. Каждая из пяти ведущих технологических компаний практикует капитализм, но не все они являются надзорными капиталистами в чистом виде, по крайней мере на данный момент.

Например, Apple до сих пор проводила черту, обещая воздерживаться от многих практик, которые я приписываю режиму надзорного капитализма. Ее поведение в этом отношении не безупречно, линия иногда размыта, и Apple вполне может изменить свою ориентацию или начать действовать вопреки ей. Amazon когда-то гордился своей клиентоориентированностью и позитивной обратной связью между сбором данных и улучшением обслуживания. Обе фирмы получают доходы как от цифровых, так и от физических продуктов и, следовательно, не испытывают такой финансовой потребности в надзорных доходах, как компании, занимающиеся одними лишь данными. Однако, как мы увидим в главе 9, Amazon с его новым акцентом на «персонализированные» услуги и доходы от сторонних организаций, по всей видимости, дрейфует в сторону надзорного капитализма.

Перешла ли корпорация полностью на сторону надзорного капитализма или нет, само по себе это ничего не говорит о других жизненно важных вопросах, поднимаемых ее деятельностью – от монополистических и антиконкурентных практик в случае Amazon до ценообразования, налоговых стратегий и политики занятости у Apple. Никаких гарантий на будущее тоже нет. Время покажет, поддастся ли Apple соблазну надзорного капитализма, удержит свою линию или, может быть, даже расширит свои амбиции и твердо встанет на эффективный альтернативный путь к человеческому будущему, связанному с идеалами индивидуальной автономии и самыми базовыми ценностями демократического общества.

Одним из важных следствий этого различия является то, что даже когда наши общества поднимаются против капиталистического вреда, причиняемого технологическими компаниями, например связанного с монополизмом или персональными данными, эти действия сами по себе не меняют приверженности фирмы надзорному капитализму и не мешают дальнейшему разрастанию последнего. Скажем, призывы разделить Google или Facebook из-за их монопольного статуса могут легко привести к созданию множества компаний надзорного капитализма, хотя и меньшего масштаба, и таким образом расчистить путь для новых конкурентов из числа надзорных капиталистов. Аналогичным образом, сокращение дуополии Google и Facebook в онлайн-рекламе не уменьшит хватку надзорного капитализма, если долю рынка, занимаемую онлайн-рекламой, поделят между собой пять или пятьдесят фирм надзорного капитализма вместо двух. На протяжении всей этой книги я уделяю особое внимание беспрецедентным аспектам функционирования надзорного капитализма, которые должны быть оспорены и остановлены, если мы хотим сдержать и покорить эту рыночную форму.

Мое внимание на этих страницах обращено преимущественно к Google, Facebook и Microsoft. Но цель не в том, чтобы подвергнуть всесторонней критике именно эти компании. Наоборот, я рассматриваю их как чашки Петри, в которых удобнее всего исследовать ДНК надзорного капитализма. Как я уже говорила, моя цель – картографировать новую логику и ее функционирование, а не компанию или ее технологии. Я вторгаюсь в дела этих и других компаний, чтобы собрать идеи, которые могут конкретизировать эту карту, подобно тому как предыдущие наблюдатели перебрали множество примеров перед тем, как уловить тогда еще новую логику менеджериального капитализма и массового производства. Кроме того, так случилось, что надзорный капитализм был изобретен в Соединенных Штатах – в Кремниевой долине и в Google. Это делает его американским изобретением, которое, как и массовое производство, стало глобальной реальностью. По этой причине бо́льшая часть этой книги посвящена событиям в США, хотя последствия этих событий дают о себе знать во всем мире.

Изучая методы надзорного капитализма в Google, Facebook, Microsoft и других корпорациях, я уделяла пристальное внимание интервью, патентам, обсуждениям финансовых показателей, выступлениям, конференциям, видеороликам, а также программам и политикам компании. Кроме того, в период с 2012 по 2015 год я провела интервью с 52 специалистами по данным из 19 различных компаний с совокупным 586-летним опытом работы в высокотехнологичных корпорациях и стартапах, главным образом в Кремниевой долине. Эти интервью проводились по мере того, как я приходила к своему «низовому пониманию» надзорного капитализма и его материальной инфраструктуры. В самом начале я обратилась к небольшому числу в высшей степени уважаемых специалистов по работе с данными, старших разработчиков программного обеспечения и специалистов по «интернету вещей». По мере того как эти ученые представляли меня своим коллегам, моя выборка респондентов росла. Интервью, иногда многочасовые, проводились на условиях конфиденциальности и анонимности, но моя благодарность моим собеседникам носит личный характер, и я публично заявляю здесь о ней.

И последнее: в этой книге вы встретите отрывки из «Сонетов из Китая» У. Х. Одена, а также весь сонет XVIII. Мне дорог этот цикл стихов Одена – это острое исследование мифической истории человечества, извечной борьбы с насилием и господством, а также всепобеждающей силы человеческого духа и его неустанного притязания на собственное будущее.