Читать книгу Узы крови - Сидни Шелдон - Страница 5

Лондон

Понедельник, 7 сентября – 14.00

«Уайтс-клуб» располагался в конце Сент-Джеймс-стрит, рядом с Пиккадилли. Выстроенный в восемнадцатом веке первоначально как игорный дом, «Уайтс» был одним из старейших клубов Англии и одним из самых недоступных. Это был клуб для избранных. Члены клуба вносили имена своих сыновей в список будущих его членов при рождении, так как очереди на вступление приходилось ждать тридцать лет.

Фасад «Уайтса» являл собой воплощение благопристойности. Огромные, с выступами, окна, выходившие на Сент-Джеймс-стрит, создавали максимум уюта для тех, кто находился внутри, и минимум возможностей удовлетворить свое любопытство для тех, кто проходил мимо них снаружи. Несколько ступенек вели к входным дверям клуба, но, помимо его постоянных членов и их гостей, редко кому удавалось подниматься по ним, чтобы пройти внутрь. Комнаты в клубе были внушительных размеров, на всем, что находилось внутри, лежала печать старины и богатства. Удобная старинная мебель: кожаные диваны, стойки для газет, удивительной работы старинные столы, удобные кожаные кресла, на которых восседали более чем с полдюжины премьер-министров страны. Специальная комната с огромным камином за бронзовой решеткой была оборудована для игры в триктрак, в столовую на втором этаже вела строгих пропорций изящно изогнутая лестница. Столовая занимала весь этаж, и в ней помещались огромный красного дерева стол на тридцать мест и пять небольших столов, располагавшихся вокруг него. На завтраках и обедах здесь можно было встретить самых влиятельных людей страны и мира.

За одним из небольших угловых столов сидел сэр Алек Николз, член английского парламента, и завтракал со своим гостем Джоном Суинтоном. Отец сэра Алека был баронетом, как до него его дед и прадед. Все они в свое время состояли членами «Уайтс-клуба». Сэру Алеку уже перевалило за сорок. Он был худощав, с бледным аристократическим лицом и обаятельной улыбкой. Он только что прикатил на машине из своего загородного поместья в Глостершире и был одет в твидовую спортивную куртку, широкие штаны и мокасины. Гость, выряженный в полосатый костюм, яркую клетчатую рубашку и красный галстук, казался лишним в этой полной достоинства и роскоши обстановке.

– У вас тут шикарно готовят, – прочавкал Джон Суинтон, дожевывая остатки огромной телячьей котлеты.

Сэр Алек утвердительно кивнул:

– Да. Времена явно переменились с тех пор, как Вольтер заявил: «У англичан тысяча вероисповеданий и только один соус».

Джон Суинтон поднял глаза от тарелки.

– Кто такой Вольтер?

– Один... один французский парень, – смущенно сказал сэр Алек.

– А, понятно.

Джон Суинтон запил котлету глотком вина, отложил в сторону нож и вилку и вытер рот салфеткой.

– А теперь, сэр Алек, поговорим о деле.

– Я уже говорил вам две недели назад, господин Суинтон, что работа идет полным ходом, но мне нужно дополнительное время, – сказал сэр Алек мягко.

К их столу подошел официант, в руках которого одна на другой стояло несколько деревянных коробок с сигарами. Он ловко поставил их на стол перед ними.

– Глупо было бы отказываться, – сказал Суинтон.

Пробежав глазами этикетки на коробках и восхищенно присвистнув, он отобрал себе несколько сигар, одну из которых закурил, а остальные положил во внутренний карман пиджака. Официант и сэр Алек сделали вид, что не заметили ничего предосудительного. Официант слегка поклонился сэру Алеку и понес сигары к следующему столу.

– Мои хозяева слишком терпеливы к вам, сэр Алек, но боюсь, что их терпение начинает иссякать.

Он взял обгоревшую спичку, наклонился вперед и небрежно бросил ее в бокал вина, из которого пил сэр Алек.

– Скажу вам откровенно, как другу, я бы не стал их раздражать. Надеюсь, вы не хотите, чтобы они рассердились на вас?

– Но у меня сейчас нет денег.

Джон Суинтон расхохотался.

– Да будет вам прибедняться! По линии мамочки вы же Рофф, так? У вас тысяча акров отличной земли, шикарный дом в Найтсбридже, «роллс-ройс», «бентли», чего же вам еще надо для полного комплекта, пособие по безработице, что ли?

Сэр Алек со страдальческим видом оглянулся по сторонам и тихо сказал:

– Но все, что вы перечислили, неликвидно, то есть не может быть реализовано за наличные деньги. Я не могу...

Суинтон подмигнул и сказал:

– Зато ваша милая женушка, Вивиан, вполне ликвидна, или я что-то путаю, а? Бюстик у нее – пальчики оближешь.

Сэр Алек густо покраснел. Само упоминание имени Вивиан этим негодяем было святотатством. Алек вспомнил, что, когда уезжал утром, Вивиан все еще спала. У них были отдельные спальни, и самой большой радостью Алека Николза было заходить к ней во время своих нечастых «визитов». Иногда, проснувшись слишком рано, он наведывался к ней, когда она еще спала, и просто стоял и смотрел на нее. Спала ли она или бодрствовала, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Спала она нагая, и смятые во сне простыни едва прикрывали ее податливое, с изящными изгибами тело. Золотоволосая, с широко расставленными бледно-голубыми глазами и нежной, кремового оттенка кожей, Вивиан до встречи с сэром Алеком на одном из благотворительных балов работала актрисой на вторых ролях в одном из театров. Он был покорен ее красотой, но в еще большей степени его притягивал ее уживчивый, легкий и веселый нрав. Она была на двадцать лет моложе его, и жажда жизни буквально переполняла ее. Там, где Алек был застенчив и стремился к уединению и самоанализу, она была общительна, добра и жизнерадостна. Он никак не мог выбросить ее из головы, но только спустя две недели после их первой встречи решился наконец позвонить ей. К его удивлению и восторгу, Вивиан приняла его приглашение. Алек повел ее сначала в «Олд-Вик» на премьеру, затем пригласил ее отобедать с ним в «Мирабелл». Жила Вивиан в мрачноватого вида полутемной квартире на первом этаже в Ноттинг-Хилле, и, когда Алек проводил ее домой, она спросила:

– Зайдете?

Он провел там всю ночь, и жизнь его круто изменилась. Ни одна женщина до нее не могла довести его до оргазма. Подобной Вивиан у него еще никогда не было. У нее были бархатный язык, золотые волосы и влажные, пульсирующие, зовущие окунуться в них глубины, которые Алек исследовал до полного изнеможения. Он возбуждался от одной только мысли о ней.

И еще. Она могла рассмешить, расшевелить его, заставить полюбить всех и все вокруг. Она смеялась над его застенчивостью и тяжеловесностью, и он боготворил ее за это. Он теперь бывал с ней так часто, как она позволяла. Когда Алек приходил с ней на званый вечер, она неизменно становилась центром внимания. Алек и гордился, и ревновал одновременно. Ревниво поглядывая на толпившихся вокруг нее молодых людей, неизменно задавал себе вопрос: «Со сколькими из них она уже успела побывать в постели?»

В те ночи, когда Вивиан отказывалась встречаться с ним, так как у нее было другое свидание, он места себе не находил от ревности. Он подъезжал к ее дому, останавливался где-нибудь поодаль и следил, когда и с кем она возвращалась домой. Алек знал, что ведет себя как последний идиот, но ничего не мог с собой поделать. Что-то неудержимо притягивало его к ней, от чего у него не было сил освободиться.

Он понимал, что сделал непоправимую ошибку, связавшись с Вивиан, о женитьбе же на ней не могло быть и речи. Он был всеми уважаемый член парламента, его ждало блестящее политическое будущее, а являясь потомком династии Роффов, он входил в Совет директоров фирмы «Рофф и сыновья». Вивиан же по социальному положению стояла гораздо ниже его. Ее отец и мать были захудалыми провинциальными артистами варьете. У Вивиан, кроме тех отрывочных знаний, которые она успела нахватать на улице и за кулисами, не было никакого образования. Алек знал, что она поверхностна и, что греха таить, легко доступна. Она была хитра, но не умна. Невзирая, однако, на все это, Алек буквально бредил ею. Нельзя сказать, чтобы он не пытался бороться с самим собой. Он даже на какое-то время перестал с ней встречаться. Но ничего не помогало. Когда она бывала рядом, он был счастлив, когда уходила, несчастнее его не было человека на земле. В конце концов, не сумев перебороть себя, он предложил ей руку и сердце, так как другого выхода не видел, и, когда она приняла его предложение, счастью его не было границ.

Новоиспеченная невеста переехала в его родовой дом, отделанный в стиле Роберта Адама, неоклассического архитектора восемнадцатого века, в Глостершире, огромный георгианский особняк с дорическими колоннами и широкой подъездной аллеей. Дом стоял посреди сотни акров зеленого моря роскошной пахотной земли, часть которой была отведена под личное охотничье хозяйство; а в многочисленных ручьях, пересекавших владения сэра Алека, водилось много рыбы. Позади особняка фирмой «Кейпабилити Браун» был разбит обширный парк.

Внутреннее убранство ошеломляло своей роскошью. Холл в передней был выложен каменными плитами, а стены отделаны окрашенным деревом. С потолка попарно свисали старинные фонари, в разных местах стояли крытые мрамором столы в стиле Роберта Адама с позолоченными ножками и стулья из красного дерева. Убранство библиотеки составляли старинные встроенные книжные шкафы восемнадцатого века, пара одноногих столов-тумб, выполненных Генри Холландом, и стулья, сделанные по эскизам Томаса Хоупа. Мебель в гостиной являла собой смесь хепплуайта, изящных, тонких, овальных и веерообразных линий и форм, и чиппендейла, отделки в стиле рококо с обилием тонкой резьбы; на полу лежал огромный уилтонский (шерстяной с низким ворсом и восточным узором) ковер, с потолка свисали две стеклянные люстры, сработанные в Уотерфорде. Огромная столовая могла разместить сразу сорок гостей, рядом с ней находилась курительная комната. На втором этаже располагались шесть спален, в каждой из которых было по старинному, восемнадцатого века, камину. Третий этаж был отдан под помещение для прислуги.

Не прошло и шести недель с момента их въезда в дом, как Вивиан заявила:

– Уедем отсюда, Алек.

Он в недоумении посмотрел на нее:

– Ты имеешь в виду, что хотела бы на пару дней съездить в Лондон?

– Я имею в виду вообще убраться отсюда!

Алек посмотрел в окно на изумрудные луга, где он играл еще ребенком, на гигантские дубы и яворы и, запинаясь на каждом слове, сказал:

– Вивиан, здесь так тихо, покойно. Я...

На что она ответила:

– Знаю, котик. Вот чего терпеть не могу, так это сраную тишину и покой!

На следующей неделе они уехали в Лондон.

В городе сэру Алеку принадлежал четырехэтажный особняк на Уилтон-Крессент, неподалеку от Найтсбриджа, с великолепной гостиной, кабинетом и большой столовой. В задней стене особняка находилось окно, из которого открывался великолепный вид на прелестный английский сад с гротом, статуями, белыми скамейками и водопадами. На верхних этажах располагались анфилады жилых помещений и четыре небольшие спальни.

В течение двух недель Вивиан и Алек спали вместе, пока однажды утром Вивиан не сказала:

– Я люблю тебя, Алек, но знаешь, ты так храпишь!

Алек не знал об этом своем недостатке.

– Лучше, если я буду спать одна, котик. Лады?

В Алеке все протестовало. Он любил чувствовать ее мягкое, теплое тело подле себя в постели. Но знал Алек и то, что как мужчина он не вызывал у Вивиан тех чувств, которые вызывали в ней другие мужчины. Оттого она и не хотела видеть его в своей постели. И потому он сказал:

– Ладно, дорогая, пусть будет по-твоему.

Алек настоял, что будет спать в одной из гостевых спален, Вивиан же останется на старом месте.

Вначале, в те дни, когда Алек должен был выступать в парламенте, Вивиан регулярно посещала палату общин и сидела в галерее для публики. Он смотрел на нее снизу вверх и несказанно гордился ею. Не было там женщины красивее ее! Но однажды, кончив речь, сэр Алек привычно взглянул вверх, ожидая одобрения Вивиан, и взгляд его уперся в пустое место.

В нетерпимости Вивиан Алек прежде всего винил себя. Его пожилые друзья были слишком консервативны для нее. Поэтому он был рад, когда она приглашала в дом своих молодых компаньонов, и пытался свести их вместе со своими друзьями. Результат оказался более чем плачевным.

Алек постоянно твердил себе, что, когда у Вивиан появится ребенок, она утихомирится и изменится к лучшему. Но в один злосчастный день каким-то образом – Алеку невыносимо было думать, каким именно, – она подхватила вагинальную инфекцию, и ей удалили матку. А Алек так мечтал о сыне! Новость потрясла его, Вивиан же была невозмутима.

– Стоит ли так печалиться, котик? – говорила она улыбаясь. – Они вырезали детский сад, зато оставили комнатку для игр.

Он долгим взглядом посмотрел на нее, затем повернулся и вышел.

* * *

Вивиан обожала покупать себе дорогие вещи. Она не считая и без разбору тратила деньги на одежду, драгоценности и автомобили, и у Алека не хватало духу ее остановить. Он говорил себе, что, выросши в бедности, она была лишена красивых вещей. Ему хотелось их ей дарить. Но к сожалению, он не мог себе этого позволить. Его жалованье съедали налоги, основное же его состояние было вложено в акции фирмы «Рофф и сыновья». Свободного доступа к этим акциям у него не было. Он пытался объяснить это Вивиан, но она и слушать не желала. Деловые разговоры утомляли ее. И Алек позволил ей продолжать в том же духе.

О том, что она играет на деньги, он впервые узнал от Тода Майклза, владельца «Тод-клаб», сомнительной репутации игорного дома в Сохо, самом злачном из районов Лондона.

– У меня на руках несколько расписок вашей жены на общую сумму в тысячу фунтов, сэр Алек. В последнее время ей здорово не везет в рулетку.

Алек был не на шутку встревожен. Он оплатил ее расписки, и в тот же вечер у них с Вивиан состоялся серьезный разговор.

– Мы просто не можем себе этого позволить, – заявил он ей. – Ты тратишь больше, чем я зарабатываю.

Она была само раскаяние.

– Прости меня, котик. Твоя девочка плохо себя вела.

И она подошла к нему вплотную, обвила его шею руками и крепко к нему прижалась. И злость его тут же улетучилась. Эта ночь в ее постели была одной из самых достопамятных.

Он уверил себя, что теперь все будет хорошо.

Спустя две недели Тод Майклз снова объявился в их доме. На этот раз он принес расписки Вивиан на сумму в пять тысяч фунтов стерлингов. Алек был вне себя от гнева.

– Зачем же вы позволяете ей играть в кредит? – вскипел он.

– Потому что она ваша жена, сэр Алек, – невозмутимо ответил Майклз. – Как же мы будем выглядеть, если откажем ей в кредите?

– У меня сейчас нет столько наличными, – сказал Алек. – Но я достану деньги.

– Не беспокойтесь! Считайте, что это долг. Когда сможете, тогда и оплатите его.

У Алека отлегло от сердца.

– Это очень великодушно с вашей стороны, господин Майклз.

Только месяц спустя Алек узнал, что Вивиан задолжала еще двадцать пять тысяч фунтов стерлингов и что норма ставки на растущий долг составляла десять процентов в неделю. Он ужаснулся. Такую сумму наличными ему никак не собрать. Он ничего даже не мог продать из своей недвижимости. Дома, старинные вещи, машины – все это принадлежало «Роффу и сыновьям». Его гнев настолько перепугал Вивиан, что она обещала больше не играть на деньги. Слишком поздно. Алек уже попался в сети мошенников-ростовщиков. Сколько денег он им ни давал, всего долга он так и не смог оплатить. Ужаснее же всего было то, что с каждым проходящим месяцем долг все более увеличивался. Так продолжалось в течение целого года.

Когда громилы Тода Майклза впервые стали угрожать ему, требуя немедленной уплаты долга, он пригрозил, что пожалуется комиссару полиции.

– У меня связи на самом высшем уровне, – заявил он.

Вымогатель ухмыльнулся:

– А у меня на самом низшем.

И вот теперь Алек вынужден сидеть в «Уайтсе» рядом с этим ужасным человеком и, подавив в себе гордость, униженно клянчить, чтобы ему дали немного времени.

– Я уже заплатил им больше того, что занял. Они не смеют...

– Вы заплатили только по процентам, сэр Алек. Осталась еще одна основная сумма долга, – заметил Суинтон.

– Это вымогательство, – сказал Алек.

Глаза Суинтона потемнели.

– Я передам боссу ваши слова.

Он сделал движение, чтобы подняться.

Алек поспешно сказал:

– Нет! Сядьте. Пожалуйста.

Суинтон медленно опустился на свое место.

– Не надо употреблять таких выражений, – предупредил он. – Один парень уже однажды употребил их и оказался прибитым коленями к полу.

Алек читал об этом. Такое наказание для своих жертв придумали братья Крэй. Люди, с которыми сейчас столкнула его судьба, были не лучше и не менее безжалостными.

Он почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

– Я ничего дурного не имел в виду. Просто у меня... у меня сейчас нет наличных.

Суинтон стряхнул пепел со своей сигары в бокал Алека и сказал:

– У вас куча акций в «Роффе и сыновьях», не так ли?

– Верно, – ответил Алек, – но они не подлежат продаже или передаче другим лицам. Ими нельзя воспользоваться, пока «Рофф и сыновья» будут оставаться семейной фирмой.

Суинтон затянулся сигарой.

– И долго они будут оставаться семейной фирмой?

– Это зависит от Сэма Роффа. Я уже пытался убедить его разрешить продажу акций на сторону.

– Попытайтесь еще.

– Передайте господину Майклзу, что он получит свои деньги. И перестаньте преследовать меня.

Суинтон вскинул голову:

– Преследовать вас, сэр? Ты, сука, сразу почувствуешь, когда мы начнем тебя преследовать. Сначала сгорят твои сраные конюшни, и ты будешь жрать только горелую конину. Потом сгорит твой дом. Может быть, вместе с твоей цыпочкой Вивиан, кто знает!

Он ухмыльнулся, и сэра Алека передернуло от этой улыбки.

– Ты когда-нибудь ел поджаренную цыпочку, а?

Алек побледнел.

– Ради Бога...

Суинтон резко переменил тон и сказал успокоительно:

– Шучу. Тод Майклз – ваш друг. А друзья должны помогать друг другу, не так ли? У нас как раз сегодня на встрече шел разговор о вас. И знаете, что сказал босс? Он сказал: «Сэр Алек – отличный парень. Если у него не будет денег, он обязательно найдет способ быть нам полезным».

Алек нахмурился.

– Какой способ?

– Для такого умного парня, как вы, никакого труда не составит придумать что-нибудь оригинальное. Вы один из совладельцев фармацевтической фирмы. Там производят разные препараты, и в частности кокаин. Что стоит несколько раз, совершенно случайно, пару-другую партий наркотика отправить не туда, куда положено, а, скажем, другому получателю?

Алек недоуменно уставился на него.

– Вы с ума сошли, – наконец выдавил он. – Это невозможно сделать.

– Поразительно, на что способны люди, когда у них нет иного выхода, – ласково сказал Суинтон и встал. – Либо вы платите наличными, либо мы диктуем вам, куда отправить товар.

Он затушил сигару о блюдце, на котором лежало масло Алека.

– Искренний привет Вивиан, сэр Алек. Пока.

И Джон Суинтон испарился.

Сэр Алек остался сидеть, слепо глядя прямо перед собой, окруженный привычными, до боли знакомыми вещами, неизменно сопровождавшими его всю его жизнь, которые сейчас он может безвозвратно потерять. Единственным чуждым предметом был засаленный мокрый окурок сигары на блюдце. Каким образом позволил он им вторгнуться в свою жизнь? Он дошел до того, что стал пешкой в руках негодяев. Теперь он знал, что им нужны не его деньги. Деньги – это приманка, на которую он попался. Их интересовало его положение в фирме, производящей лекарства. Они попытаются заставить его работать на них. Если станет известно, что он попал в руки уголовников, оппозиция не замедлит этим воспользоваться. Его партия скорее всего попросит его уйти в отставку. Все будет сделано тактично и строго конфиденциально. Они, вероятно, окажут на него давление, с тем чтобы он сложил с себя полномочия члена парламента. И предложат ему какую-нибудь номинальную должность, чтобы он мог получать оклад в сотню фунтов стерлингов в год из королевской казны. Член же парламента не имеет права получать деньги ни от королевы, ни от правительства. И сэру Алеку, таким образом, не позволят вернуться в парламент. Причина, разумеется, вскоре станет всем известна. Он будет обесчещен. Если не сумеет собрать необходимую сумму, чтобы разом расплатиться. Уже несколько раз он заговаривал с Сэмом Роффом о том, чтобы тот согласился снять запрет со свободной продажи акций на рынке ценных бумаг.

– Забудь и думать об этом, – сказал ему в ответ Сэм. – Едва мы позволим посторонним стать нашими партнерами, как они тотчас начнут учить нас, что нам делать. Мы и глазом не успеем моргнуть, как они захватят сначала Совет, а затем приберут к рукам всю компанию. Тебе-то это зачем, Алек? У тебя большой оклад, на карманные расходы, думаю, хватает. Открытый счет в банке. Зачем же тебе наличные деньги?

В какое-то мгновение Алек чуть было не сказал Сэму, как остро он нуждается именно в наличных деньгах. Но знал, что из этого ничего не выйдет. Фирма для Сэма Роффа была всем, и это делало его абсолютно бесчувственным ко всему остальному. Если бы ему стало известно, что Алек хоть в какой-то степени скомпрометировал фирму, он сделал бы все возможное, чтобы немедленно избавиться от него. Нет, Сэм Рофф был последним человеком, к которому он мог бы обратиться.

Алеку грозила гибель.

* * *

К столу Алека приблизился швейцар «Уайтса» в сопровождении человека, одетого в серую униформу посыльного. В руке он держал большой запечатанный конверт.

– Прошу прощения, сэр Алек, – почтительно обратился к баронету швейцар, – но этот человек настаивает, что обязан что-то передать вам лично в руки.

– Благодарю вас, – сказал сэр Алек.

Посыльный вручил ему конверт и в сопровождении швейцара пошел к выходу.

Алек долго смотрел на конверт, прежде чем вскрыл его. Перечтя содержимое три раза, скомкал бумагу. Глаза его медленно наполнились слезами.