Читать книгу Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Сильвия Плат - Страница 8

На Мадиган-сквер есть несколько тату-салонов, но ни один из них не идет ни в какое сравнение с заведением Карми. Вот кто настоящий художник иглы и краски, подлинный артист своего дела. Подростки, портовые бомжи, проживающие за городом супружеские пары, приезжающие попить пивка, – все до одного останавливаются и прилипают к витрине Карми. У всех есть мечта, говорит Карми, на сердце роза, на мускулах орел, в душе – Иисус сладчайший, так что приходите ко мне. В этой жизни можете носить сердце на коже – я тот человек, который может это сделать. Для любителей животных – собаки, волки, лошади и львы. Для дам – бабочки, райские птички, улыбающиеся или плачущие детские личики, – делайте свой выбор. Есть самые разные розы: крупные, небольшие, в бутонах и распустившиеся, розы с именем, розы с шипами, розы с головками дрезденских кукол, пронзенных по центру стрелами, с розовыми лепестками, зелеными листьями, красиво выделенными черной обводкой. Змеи и драконы для Франкенштейна. Не говоря уже о девушках-ковбоях, гавайских танцовщицах, русалках и кинозвездах с розовыми сосками или, если хотите, совсем голых. Если желаете рисунок на спине, могу предложить Христа на кресте, с ворами по обе стороны и ангелами сверху, растянувшими слева направо свиток с надписью «Гора Голгофа» рукописным староанглийским шрифтом, схожим с позолотой, как схож с ней желтый цвет.

Снаружи люди тычут пальцами в цветные картинки, нанесенные на штукатурку от пола до потолка. Они дружно делятся впечатлениями, и кое-что доносится сквозь стекло:

– Дорогой, только взгляни на этих павлинов!

– Безумие тратить деньги на татуировки. Я заплатил только за одну – пантеру на плече.

– Хочешь сердце? Я скажу ему, куда нанести.

Впервые я увидела Карми за работой благодаря моему давнему другу Неду Бину. Привалившись к стене с сердечками и цветами в ожидании клиентов, Карми проводил время в обществе мистера Томолилло, плюгавого человечка в шерстяной куртке, накинутой на несуществующие плечи и не способной ни украсить, ни слегка подкорректировать его фигуру. Куртка вся в коричневых квадратиках, каждый размером с сигаретную пачку и дерзко обведен черным. На ней вполне можно играть в крестики-нолики. Коричневая фетровая шляпа надвинута до бровей, вроде как шляпка у гриба. Узкое, треугольное, сосредоточенное лицо самца богомола. Когда Нед представляет меня, мистер Томолилло сгибается в поклоне таком же четком, как ниточка усов над его верхней губой. Его поклон восхищает меня: ведь в салоне настолько тесно, что никто из нас четверых при малейшем движении не может не задеть других плечом или коленом.

В салоне пахнет порохом и каким-то антисептиком. Вдоль задней стены слева направо располагаются: рабочий стол Карми, электрические иглы, прикрепленные к вращающейся стойке с красками, крутящееся кресло хозяина напротив окна, стул с прямой спинкой для клиентов, пустое ведро и оранжевый деревянный ящик, на котором валяются обрывки бумаги и огрызки карандашей. Перед салоном, рядом со стеклянной дверью, стоит еще один стул, к спинке которого прислонен большой плакат с изображением Голгофы, рядом на обшарпанном деревянном столе – картонный картотечный ящик. Над креслом Карми, на стене, среди младенцев и маргариток, висят два выцветших фотопортрета молодого человека: на одном его торс спереди, на другом – сзади. Издали кажется, что на юноше рубашка с длинным рукавом – приталенная, из черного кружева. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что на юноше ничего нет: это татуировки ползучим плющом покрывают его тело.

На пожелтевшей вырезке из какого-то старого журнала изображены восточные мужчины и женщины: они сидят на подушках с бахромой, скрестив ноги, спиной к фотоаппарату, на их одеждах вышиты семиглавые драконы, горные цепи, вишневые деревья и водопады. Но реклама уверяет: «На этих людях нет никакой одежды. Татуировки – необходимый знак принадлежности к их сообществу. Такая работа стоит не меньше трехсот долларов». Рядом с вырезкой – фотография лысого человека, череп которого сзади обвивают щупальца спрута.

– Думаю, их кожа стоит подороже рисунков, – говорит мистер Томолилло. – Особенно если натянуть ее на доску.

Но ни татуированный юноша, ни группа восточных людей не идут ни в какое сравнение с Карми, который сам – живая реклама своего мастерства: на правом бицепсе – шхуна под парусом в океане из листьев розы и падуба, на левом – Джипси Роуз Ли[21], изгибающая стан в танце живота; на предплечьях теснятся сердца, звезды и якоря, счастливые номера и имена, лилейники – все это смешивается, расплывается и выглядит как забытый под дождем комикс. По слухам, у Карми, фаната Дикого Запада, от пупка до ключицы наколот вставший на дыбы дикий мустанг с прильнувшим к его спине упрямым, как черт, ковбоем. Однако это может быть и легендой из-за привычки хозяина салона носить ковбойские сапоги из тисненой кожи на высоких каблуках и ремень Билла Хикока[22], отделанный красными камешками, который он надевает с черными брюками чинос. У Карми голубые глаза. Их синева нисколько не уступает той, которая воспевается в песнях о техасском небе.

– Я занимаюсь этим шестнадцать лет, – говорит Карми, прислоняясь к расписной стене, – и, уверяю вас, учусь до сих пор. Первое тату я сделал в Мэне во время войны. Прослышав, что я в этом деле специалист, меня пригласили в Женский армейский корпус…

– Сделать им татуировки? – удивилась я.

– Наколоть номера – только и всего.

– Наверное, некоторые испугались?

– Конечно, не без этого. Но кое-кто пришел снова. Однажды сразу две женщины из этого корпуса заявились в один и тот же день, чтобы сделать тату. Они бормотали что-то невнятное, запинались. «Послушайте, – сказал я им. – Лучше приходите в другой раз, когда будете знать, чего хотите. Какие проблемы?» – «Не то чтобы мы не знали, чего хотим, – пропищала одна. – Просто не решили, куда наносить». – «Ну, если проблема в этом, – говорю, – доверьтесь мне. Я все равно что доктор. Через меня прошло столько женщин, что проблем не будет». – «Я хотела бы три розы, – продолжила тогда она. – Одну на животе и по одной на каждой ягодице». Тогда и вторая набралась смелости: вы знаете, как это бывает, и попросила, чтобы я нарисовал ей розу на…

– Большие или маленькие розы? – Мистер Томолилло не хочет упустить ни одной детали.

– Примерно такие, – Карми показывает на картинку с розами, где каждый бутон размером с брюссельскую капусту. – Крупные. Ну, я выполнил заказ и говорю им: «Дам вам скидку по десять долларов, если вернетесь и покажете мне, как у вас зажило».

– Ну и как, пришли? – хочет знать Нед.

– Конечно, пришли. – Карми выпускает кольцо дыма, оно колышется в воздухе в тридцати сантиметрах от его носа – голубоватое, туманное очертание розы. – Хотите знать, какой бредовый закон у нас существует? – продолжает он. – Я могу покрыть всего человека татуировками. – Он внимательно осматривает меня с ног до головы. – Спину. Зад. – Карми смыкает веки; можно подумать, что он молится. – Груди. Все что угодно, кроме лица, кистей и стоп.

– Это написано в федеральном законе? – спрашивает мистер Томолилло.

Карми кивает.

– Да, в федеральном законе. В салоне есть шторки, – он тычет пальцем в пыльные жалюзи на витрине. – Опущу их, и могу обрабатывать любую часть тела. Кроме лица, кистей и стоп.

– Это, наверно, потому, что они видны, – вставляю я.

– Точно. Возьмите армию, строевую подготовку. Ребята с татуировками не выглядят как положено. Их лица и руки будут бросаться в глаза, они не смогут спрятаться.

– И все же, – возражает мистер Томолилло, – это ущемляет права человека. Полагаю, закон тоталитаристский. В демократической стране каждый может украшать себя как ему угодно. Я хочу сказать, если дама решила нанести розу на тыльную сторону ладони, то…

– …это ее право, – раздраженно заканчивает Карми. – Люди должны получать что хотят, несмотря ни на что. Ко мне на днях приходила одна маленькая дама. – Карми приподнял ладонь на полтора метра от пола: – Вот такая. Захотела иметь на спине всю Голгофу, и я ей это сделал. Работа заняла восемнадцать часов.

Я с сомнением взираю на воров и ангелов на картине:

– Неужели вы нисколько не сократили сюжет?

– Нет.

– Ни одного ангела не убрал? – удивляется Нед. – И передний план не сократил?

– Говорю тебе, ничего. Тридцать пять долларов за работу в цвете – с ворами, ангелами и надписью на староанглийском. Она вышла из салона гордая, как лебедь. Не у каждой коротышки на спине вся Голгофа в полном цвете. Я могу сделать тату по фотографии. Могу перенести на кожу точную копию кинозвезды. Все, что захотят клиенты. У меня есть некоторые рисунки, которые я не вешаю на стену, чтобы не оскорбить чьи-то чувства. Сейчас покажу. – Карми берет картотеку со стола. – Надо жене навести тут порядок, – говорит он, – все ужасно запущенно.

– Ваша жена вам помогает? – спрашиваю я с интересом.

– А, Лора… Она в салоне почти весь день. – По непонятной причине голос Карми начинает звучать торжественно, как у монаха на воскресной службе.

А что, если он использует жену как рекламу? Лора, Татуированная Дама, живой шедевр, шестнадцать лет в деле. Леди и джентльмены, на ней ни одного белого местечка. Смотрите, и вы захотите того же.

– Заглядывайте почаще, – говорит он нам, – она любит компанию.

Карми роется в ящиках картотеки, но ничего из них не достает… Потом вдруг прекращает поиски и застывает, как пойнтер в стойке.

В дверях стоит крепкий парень.

– Чем могу быть полезен? – Карми делает шаг вперед, показывая, кто тут хозяин.

– Я хочу наколоть орла.

Нед, мистер Томолилло и я прижимаемся к боковым стенам, чтобы пропустить парня в середину салона. Даже без формы – бушлата и клетчатой шерстяной рубашки – видно, что он моряк. Его ромбовидная голова с широкой частью между ушами сужалась кверху, где находился островок коротко стриженных волос.

– За девять долларов или за пятнадцать?

– За пятнадцать.

Мистер Томолилло восхищенно вздыхает.

Моряк садится на стул напротив вращающегося кресла Карми, ловким движением плеч стряхивает бушлат, расстегивает левый манжет рубашки и медленно закатывает рукав.

– Вам стоит подойти ближе, – говорит мне Карми тихим, многообещающим голосом. – Отсюда лучше видно. Вы ведь раньше не видели, как наносят татуировки. – Стараясь ужаться и стать меньше, я сажусь на ящик с бумагами слева от Карми в углу, как наседка на яйцах.

Карми вновь роется в картотеке и на этот раз извлекает оттуда квадратный кусок пластика:

– Вот этот?

Моряк смотрит на орла, наколотого на пластике, и возвращает его со словами:

– Да, этот.

– Ммм, – одобрительно мычит Томолилло, уважая выбор моряка.

– Великолепный орел, – подтверждает Нед.

Моряк горделиво выпрямляет спину.

Карми суетится вокруг клиента, кладет ему на колени запачканную мешковину, раскладывает на рабочем столе губку, бритву, разные баночки с грязными наклейками и миску с антисептиком, делая все основательно, как жрец, натачивающий мачете перед принесением в жертву откормленного теленка. Все должно быть в порядке. Наконец Карми садится. Моряк протягивает через стол правую руку. Нед и мистер Томолилло стоят позади его стула: Нед заглядывает за правое плечо моряка, мистер Томолилло – за левое. Мне все отлично видно из-за локтя хозяина.

Быстрым и точным движением бритвы Карми удаляет с предплечья молодого человека черную поросль волос и смахивает ее большим пальцем на пол. Затем смазывает открывшуюся кожу вазелином из маленькой баночки на столе.

– Тебе раньше делали тату?

– Да. – Моряк не болтлив. – Один раз. – Его глаза вновь закрываются, будто только так он может видеть что-то позади Карми, за стенами, в разреженном воздухе, далеко от нас четверых.

Карми сыплет черный порошок на поверхность пластикового квадрата, затем втирает его в проколотые дырки. Проступают темные очертания орла. Резким движением он переворачивает пластик и плотно прижимает его к смазанному вазелином плечу моряка. Когда он легко, как кожуру с лука, снимает пластик, на коже остается контур орла – разметанные крылья, крючковатые, нацеленные на жертву когти, мрачный, хмурый взгляд.

– Ах! – Мистер Томолилло поворачивается на пробковых каблуках и со значением смотрит на Неда.

Нед одобрительно приподнимает брови. Моряк позволяет себе слегка скривить губу. Для него это равносильно улыбке.

– А теперь я покажу вам, – Карми жестом фокусника берет одну из электрических игл, – как можно девятидолларового орла превратить в пятнадцатидолларового. – Карми нажимает кнопку на игле, но ничего не происходит. – Ну, – вздыхает он, – не работает.

– Опять? – стонет мистер Томолилло.

Тут Карми вдруг осеняет, и он со смехом щелкает выключателем на стене. Теперь при нажатии игла жужжит и искрится.

– Не было соединения – вот в чем дело.

– Слава богу! – говорит мистер Томолилло.

Карми заполняет иглу черной краской со стойки.

– Такой же орел за девять долларов, – он подносит иглу к кончику правого крыла, – расписывается только черным и красным. А за пятнадцать долларов можно любоваться сочетанием четырех цветов. – Игла скользит вдоль линий, оставленных порошком. – Черным, зеленым, коричневым и красным. У нас закончился синий, а то было бы пять цветов. – Игла дрожит и издает шум, как пневматическая дрель, но рука Карми тверда, словно рука хирурга. – Как же мне нравятся орлы!

– Полагаю, это орлы дядюшки Сэма, – замечает мистер Томолилло.

Черная краска стекает с руки моряка и капает на жесткую мешковину на его коленях, заляпанную, как фартук мясника, а игла продолжает движение, раскрашивая перья от основания до кончика крыла. В перьях пробиваются яркие красные вкрапления – это кровь пузырится на черном фоне.

– Люди жалуются, – нараспев произносит Карми. – Каждую неделю я слышу одни и те же жалобы. Есть что-нибудь новенькое? Мы не хотим только одного орла – черного с красным. Поэтому я создал новое сочетание. Сами увидите. Роскошный цветной орел.

Орел теряется в разлившихся грозовой тучей черных чернилах. Карми останавливается, полощет в антисептике иглу – со дна чаши на поверхность брызжет светлый фонтанчик. Затем он окунает в чашу круглую светло-коричневую губку и стирает краску с плеча моряка.

Из-под покрова окровавленных чернил проступает орел – рельефный контур на влажной коже.

– Ну, теперь смотрите. – Карми вращает стойку, пока не доходит до зеленых чернил, и берет новую иглу с подставки.

Теперь внутренний взор моряка уносится еще дальше – в Тибет, Уганду или на Барбадос, за океаны и континенты, подальше от капель крови в широких зеленых полосах, которыми Карми расписывает крылья орла.

Примерно в это время у меня появляется странное ощущение. От плеча моряка исходит сильный сладкий запах. Я отвожу глаза от красновато-зеленой смеси и упираюсь взглядом в корзину слева от меня. Там мирный мусор – цветные конфетные фантики, сигаретные окурки, грязные скомканные салфетки «Клинекс», но тут Карми бросает поверх всего этого окровавленный кусок ткани. За силуэтами голов Неда и мистера Томолилло дрожат и подмигивают пантеры, розы и дамы с розовыми сосками. Если я упаду вперед или направо, то толкну Карми, он поранит моряка, иголка сорвется, и великолепный пятнадцатидолларовый орел будет испорчен. Не говоря уже о том, что я сама опозорюсь. Единственное, что остается, – свалиться в корзину с окровавленными салфетками.

– Теперь перехожу к коричневому цвету, – слышится откуда-то издалека голос Карми, и мой взгляд вновь останавливается на окровавленной руке моряка. – Когда рана заживет, цвета будут переходить друг в друга, сливаться, как на картинке.

Лицо Неда – клякса из туши на лоскутном одеяле всех цветов радуги.

– Я пойду… – Губы мои шевелятся, но слов не слышно.

Нед направляется ко мне, но тут комната исчезает, словно ее выключили.

Дальше я смотрю на салон Карми с облака всевидящими глазами ангела и слышу тихое жужжание пчелы, плюющейся голубым огнем.

– На нее так подействовала кровь? – Голос Карми звучит откуда-то издалека.

– Она вся белая, – говорит мистер Томолилло. – И взгляд странный.

Карми что-то передает мистеру Томолилло.

– Дай ей понюхать. – Мистер Томолилло вручает это Неду. – Только недолго.

Нед подносит это к моему носу. Я нюхаю и оказываюсь сидящей на стуле перед салоном, опираясь на «Голгофу». Вдыхаю это снова. Никто на меня не сердится – значит, я не толкнула Карми и не задела иглу. Нед закручивает крышку на бутылочке с желтой жидкостью. Нюхательная соль «Ярдли».

– Можете вернуться на место? – мистер Томолилло любезно указывает на пустующий оранжевый ящик.

– Вроде могу. – У меня сильное желание потянуть время. Я шепчу мистеру Томолилло на ухо, которое из-за его маленького роста оказывается рядом со мной: – А у вас есть татуировки?

Я вижу, как под грибообразной шляпой округляются и обращаются к небу его глаза.

– Бог мой! Конечно нет! Я здесь, чтобы следить за пружинами. В аппарате мистера Кармайкла они иногда отказывают при работе с клиентом.

– Какая жалость!

– Сейчас я здесь именно по этой причине. Мы проверяем новую пружину – более надежную. Сами знаете, как неприятно, когда вы, например, сидите в кресле дантиста и внутри вашего рта чего только нет…

– Ватные тампоны и маленькие металлические сифоны?..

– Вот именно. И вдруг неожиданно дантист оставляет вас, – тут мистер Томолилло для пущей наглядности слегка отворачивается от меня с таинственной, озабоченной гримасой на лице, – и минут десять возится в углу со своим оборудованием, а вы не знаете, в чем дело. – Лицо мистера Томолилло принимает прежнее выражение, разглаживаясь, как полотно под утюгом. – Поэтому я и нахожусь здесь, чтобы следить за пружиной – насколько она крепкая. Для удобства клиента.

К этому времени я чувствую, что готова занять почетное место на оранжевом ящике. Карми только что закончил работать с коричневым цветом, и за время моего отсутствия разные чернила действительно смешались друг с другом. На бритой коже измученный орел напрягся в трехцветной ярости, его загнутые когти кажутся острыми, как крюки мясника.

– Может, стоит добавить немного красного в глаза?

Моряк кивает, и Карми снимает крышку с тюбика – в нем краска цвета кетчупа. Как только Карми перестает работать иглой, на коже моряка проступают кровавые пузырьки – теперь не только с черного очертания птицы, но и со всего разноцветного тела.

– С красным стало лучше, – заявляет Карми.

– Ты сохраняешь кровь? – неожиданно спрашивает мистер Томолилло.

– Думаю, – говорит Нед, – тебе есть смысл вступить в переговоры с Красным Крестом.

– Можно и с банком крови! – Нюхательная соль прочистила мне мозги, и голова стала такая ясная, как небо над Монадноком. – Просто поставьте на пол тазик, и пусть кровь туда капает.

Карми работает над оттенками красного.

– Мы, вампиры, никогда не делимся кровью. – Глаз орла краснеет, но кровь больше не проступает. – Разве вы об этом не слышали?

– Слышали, – признает мистер Томолилло.

Карми раскрашивает фон красным цветом, и вот готовый орел уже парит в красном небе, рожденный и крещенный хозяйской кровью.

Моряк тем временем возвращается из дальних краев.

– Ну как? Хорош? – Карми губкой смывает с орла кровь, и цвета начинают играть – так уличный художник сдувает пыль с рисунков Белого дома, Лиз Тейлор или «Лесси возвращается домой»[23].

– Я всегда говорю, – моряк не обращается ни к кому конкретно, – если хочешь тату, то делай самое лучшее. Только лучшее. – Он вглядывается в орла, который, несмотря на все усилия Карми, снова кровоточит.

Следует напряженная пауза. Карми весь в ожидании, и это не из-за денег.

– Сколько будет стоить, если написать под ним «Япония»?

По лицу Карми расползается улыбка.

– Один доллар.

– Тогда напишите «Япония».

Карми намечает буквы на руке моряка, делает особенно красивым крючок J, петлю на P и конечную N[24] – все это с любовью к завоеванному орлом Востоку. Наполнив чернилами иглу, он приступает к букве J.

– Насколько я знаю, – замечает мистер Томолилло отчетливым голосом лектора, – Япония – центр искусства татуировки.

– Вовсе нет, – отвечает моряк. – Когда я там был, татуировки находились под запретом.

– Под запретом? – изумился Нед. – Почему?

– Они считают это варварством. – Карми не отрывает глаз от второй буквы A; иголка ведет себя в его опытной руке как покорившийся воле наездника дикий мустанг. – Конечно, специалисты у них имеются. Но работают тайно. А так все там есть. – Он выводит последнюю завитушку буквы N и вытирает губкой проступившую кровь, которая словно старается скрыть искусные линии. – Ну как, получилось то, что надо?

– Точно.

Карми делает из салфетки повязку и накладывает ее на орла и «Японию». Движением ловким, как у продавца, пакующего товар, он бинтует моряку руку.

Моряк встает и натягивает бушлат. У дверей толкутся, глазея на происходящее, школьники – худые, долговязые, с прыщавыми лицами. Не говоря ни слова, моряк достает бумажник, извлекает из него зеленую стопку и отстегивает Карми шестнадцать долларов. Деньги перекочевывают в бумажник мастера. Мальчишки отступают, чтобы дать дорогу выходящему из салона моряку.

– Надеюсь, мой обморок не очень вам помешал?

Карми ухмыляется.

– А как вы думаете, для чего я держу под рукой нюхательную соль? Здесь иногда и здоровых мужиков вырубает. Некоторых подбивают прийти дружки, а потом не знают, как отсюда выбраться. Сколько таких рвало вот в эту корзину.

– С ней никогда такого не было, – говорит Нед. – Она и раньше видела кровь. При рождении детей. На корриде. И так далее.

– Вы все на нервах. – Карми предлагает мне сигарету, я беру, другую берет он сам, Нед тоже не прочь покурить, а мистер Томолилло благодарит и отказывается. – Взвинчены – вот в чем дело.

– Почем сердце? – Голос принадлежит стоящему перед салоном мальчугану в черной кожаной куртке.

Его товарищи подталкивают друг друга локтями и по-щенячьи визгливо посмеиваются. Мальчуган растягивает рот в улыбке и тут же краснеет, как и россыпь прыщей у него на лице.

– Сердце с завитком снизу и чтобы поверх завитка имя?

Карми откидывается в крутящемся кресле и просовывает большие пальцы рук под пояс. Сигарета свисает с его нижней губы.

– Четыре доллара, – говорит он, не моргнув глазом.

– Четыре доллара? – Голос мальчугана меняется, он недоверчиво замолкает.

Все трое, сгрудившись, перешептываются между собой.

– Здесь нет ни одного сердца дешевле трех долларов. – Карми не испугать плотно сжатыми кулаками. – Если хочешь розу или сердце – изволь заплатить. Сколько надо, столько и плати.

Мальчуган нерешительно колеблется перед прейскурантом с изображениями сердец – мощными сердцами, сердцами, пронзенными стрелой, сердцами в венке из лютиков.

– А сколько стоит наколоть только имя? – спрашивает он дрогнувшим голосом.

– Один доллар. – Тон Карми предельно деловой.

Мальчуган протягивает левую руку.

– Я хочу Руфь. – Он проводит воображаемую линию через левое запястье. – Вот здесь… Если что, закрою его часами.

Двое его друзей, стоя в дверях, громко гогочут.

Карми указывает на стул и кладет недокуренную сигарету на стойку между баночек с красками. Мальчик садится, учебники покачиваются на его коленях.

– А если захочешь поменять имя? – задает как бы в пространство вопрос мистер Томолилло. – Зачеркнешь и напишешь сверху другое?

– Можно носить часы поверх старого имени, – предлагает Нед, – тогда будет видно только новое.

– А потом еще одни часы, – говорю я, – если появится третье имя.

– И так до тех пор, – кивает мистер Томолилло, – пока вся рука до плеча не покроется часами.

Карми сбривает редкие неряшливые волоски на запястье юнца.

– Тебе от кого-то здорово достанется.

Мальчуган нервно смотрит на запястье и нерешительно улыбается – эта улыбка явно сквозь слезы. Правой рукой поправляет учебники, стараясь удержать их на коленях.

Карми заканчивает разметку имени Р-У-Ф-Ь на запястье и держит иглу наготове.

– А тебе не поздоровится, когда она это увидит.

Но мальчуган уверенно кивает: мол, продолжайте.

– Но почему? – не понимает Нед.

– Попробуй сделать себе тату. – Карми строит гримасу крайнего отвращения. – И только одно имя! «Это все, чего я стою?» – скажет она. Ведь ей хочется роз, птиц, бабочек… – Иголка вонзается в руку, и мальчик вздрагивает, как жеребенок. – А если наколешь больше тату, чтоб доставить ей удовольствие, – роз…

– …птиц и бабочек, – подсказывает мистер Томолилло.

– …она скажет – голову даю на отсечение – скажет: «Стоило на это выбрасывать деньги?» – Карми быстро промывает иглу в чаше с антисептиком. – Женщин не переспоришь.

Несколько скупых капель крови проступает на четырех буквах – таких простых и черных, что кажется, это просто надпись, сделанная чернилами, а не татуировка. Карми накладывает узкую повязку поверх имени. Вся операция длится не более десяти минут.

Мальчуган выуживает из заднего кармана мятый доллар. Товарищи ласково хлопают его по плечу, и все трое вываливаются за дверь, подталкивая и сбивая с ног друг друга. Несколько прильнувших к окну лиц мгновенно растворяются под взглядом Карми.

– Неудивительно, что малыш не захотел татуированное сердце – что ему с ним делать? Уже на следующей неделе, поверьте, он прибежит с просьбой наколоть Бетти, или Долли, или еще какое-нибудь женское имя. – Карми вздыхает, подходит к картотеке, извлекает оттуда пачку фотографий – их он не вешает на стену – и пускает по кругу. – Хотелось бы мне сделать одну особую татуировку. – Карми откидывается в крутящемся кресле, упершись ковбойскими ботинками в картонную коробку. – Вот бабочка. У меня есть картинки охоты на кроликов. Женщин с ногами, обвитыми змеями и ползущими все выше, но я срубил бы кучу бабок, если б изобразил бабочку на женщине.

– Какую-нибудь необычную бабочку? – Нед смотрит на мой живот, словно это какой-то ценный пергамент.

– Дело не в том – что, а в том – где. По крылышку на каждом бедре. Бабочка, сидя на цветке, все время слегка трепещет крылышками. И тут, при малейшем движении женщины, крылья ходят туда-сюда, туда-сюда. Мне так нравится этот образ, что я сделал бы тату практически бесплатно.

Я представляю себе бабочку, увеличенную в десять раз, – тогда ее крылья протянутся от тазовой кости до коленной чашечки, но сразу отбрасываю эту мысль. Она хороша, только если тебе до ужаса надоела собственная кожа.

– Многие женщины просят наколоть бабочку именно в этом месте, – продолжает Карми, – но ни одна не согласится на фотографию после окончания работы. Даже без лица – просто от талии. Не думайте, что я не спрашивал. Можно подумать, что все в Штатах сразу же поймут, кто изображен на фото.

– А не могла бы это сделать ваша жена? – отваживается на рискованный вопрос мистер Томолилло. – Ради семейного бизнеса.

Лицо Карми болезненно морщится.

– Нет, – качает он головой, и в его голосе сквозит давняя горечь и сожаление. – Нет, Лора даже слушать об этом не хочет. Мне казалось, что со временем она привыкнет и приспособится к моей работе, но этого не происходит. Иногда я даже думаю: для чего мне все это надо? Тело Лоры остается таким же белым, как и при рождении. Она ненавидит татуировки.

До этого момента я предвкушала – как же это было глупо! – будущие дружеские встречи с Лорой в салоне Карми. Я представляла себе гибкое, податливое тело: на каждой груди готовая вспорхнуть бабочка, на ягодицах цветущие розы, на спине стерегущий золото дракон, а на животе Синдбад-мореход в шестицветной красе. Весь жизненный опыт, думала я, изображен на этой женщине – по ней можно изучать саму жизнь. Как же я ошибалась!

Мы вчетвером сидим и молчим, утопая в сигаретном дыму, когда в салон входит упитанная, крепкая женщина, а за ней – мужчина с сальными волосами и мрачным, высокомерным выражением лица. На женщине – шерстяной пиджак цвета электрик, застегнутый под самый подбородок; розовый платок не скрывает блестящих белокурых волос и высокой прически помпадур. Она садится на стул у окна, не обращая внимания на «Голгофу», и пристально смотрит на Карми. Мужчина стоит рядом и тоже не спускает с Карми строгого взгляда, словно ожидая, что тот выстрелит без предупреждения.

Какое-то время сохраняется напряженное молчание.

– А вот и моя жена, – произносит Карми любезно, но как-то безучастно.

Я бросаю на женщину еще один взгляд и встаю со своего удобного места на ящике за плечом Карми. Сторожевая стойка вошедшего мужчины наводит меня на мысль, что он либо брат Лоры, либо ее телохранитель, либо низкопробный детектив, действующий по ее указке. Мистер Томолилло и Нед в едином порыве направляются к двери.

– Нам пора, – бормочу я, так как все остальные молчат.

– Попрощайся с людьми, Лора, – просит Карми жену.

Мне жаль Карми, я испытываю неловкость за него. Энергия покидает мастера, и веселая говорливость тоже.

Лора не произносит ни слова. С коровьим спокойствием она ждет, когда мы трое уберемся. Я представляю себе ее тело – мертвенно-бледное и полностью обнаженное, тело женщины, по-монашески невосприимчивой к ярости орла, страсти розы. А со стены зверинец Карми ревет и вожделенно пожирает ее глазами.