Читать книгу Королева в придачу - Симона Вилар - Страница 6

Первое, что надлежало сделать Брэндону, – это наладить отношения с принцессой, тактично вернув их в нормальное русло.

С утра он успел перехватить Мэри Болейн, вошедшую в свиту принцессы. Он знал эту красивую дочь сэра Томаса еще по Нидерландам, был с ней в хороших отношениях, и она сообщила ему (после двух-трех монет и поцелуя, от которого прямо растаяла), что если Чарльз хочет увидеться с принцессой, то лучше сделать это попозже, когда они займутся ее новым гардеробом и когда у Мэри, как у всякой женщины в таких случаях, улучшится настроение.

Но Брэндон все же решил основательно подготовиться к встрече. Оседлав коня, он поскакал в Испвич, ближайший город, где рассчитывал найти ювелирную лавку. Он хотел сделать Мэри подношение, ведь женщины добреют, если их одаривают. Чарльз решил приобрести для принцессы что-то особенное, если такое найдется в глуши Саффолкшира. Оказалось, нашлось: две великолепные броши – удивительно тонкой работы камеи в оправе из золота с перегородчатой эмалью и вкраплениями мелких изумрудов. Теперь Брэндону было что предложить в качестве жеста примирения.

У себя в покоях Мэри Тюдор крутилась перед зеркалом, примеряя сметанное на живую нить платье. Услышав, что ее хочет видеть сэр Чарльз Брэндон, девушка вспыхнула. Краснела она также быстро, как и ее августейший брат.

– Прикажете ввести его? – спросила Мэри Болейн.

Принцесса даже задрожала. Она с самого утра ждала и боялась встречи с Чарльзом. Ей казалось, что она не сможет даже поднять на него глаза. Хотя, что за ерунда? Когда это августейшие особы терялись перед своими подданными?

Мэри напустила на себя невозмутимый вид и, накинув на недошитое платье пелерину, величественным жестом отослала женщин. Сердце ее гулко колотилось, и этот предательский жар на щеках…

Войдя, Брэндон учтиво поклонился.

– Я прошу ваше высочество простить меня. Так глупо было мне перепутать свою комнату с вашей… этим утром. Но я еще не очень хорошо изучил замок, и это утреннее недоразумение…

– О чем вы? – растерялась Мэри. – Это я должна…

– Вы мне ничего не должны, миледи. Я просто перепутал комнаты.

Они обменялись взглядами и вдруг расхохотались.

– Если моя принцесса простила меня, – наконец молвил Брэндон, – то нижайше прошу принять от меня это скромное подношение.

И он открыл перед ней шкатулку с камеями.

– О, Благословенная Дева! Это мне?..

У нее загорелись глаза при виде украшений, принцесса заулыбалась и, присобрав над локтем рукав, даже позволила ему пристегнуть броши. Глядя, как ловко справлялись с поручением его тонкие длинные пальцы, Мэри невольно вспомнила, как эти руки касались ее кожи, какие ощущения вызывали… и почувствовала, как горят щеки.

Брэндон же с самым невинным видом улыбался.

– Так все забыто? Я прощен?

Она лишь кивнула, отворачиваясь и давая понять, что он может идти. Но ничего забывать Мэри не собиралась. И едва за ним захлопнулась дверь, как она в танце прошлась по комнате и остановилась перед зеркалом. Мэри казалась себе восхитительной; и еще она думала, что ей не составит труда влюбить в себя Чарльза Брэндона.

Все дни, что они оставались в Хогли, Мэри и Чарльз вынуждены были часто встречаться. Принцессе готовили положенный гардероб, знакомили с нововведениями в этикете, а в свободное время она приводила в порядок свои дела в Хогли, давая кастеляну последние указания. Но стоило появиться Чарльзу, как она оставляла все дела. Он же развлекал ее, исподволь обучая тому, от чего она отвыкла, живя в глуши. Но ни он, ни она больше ни словом не обмолвились о том, что произошло в комнате Чарльза. Это была для них запретная тема.

Мэри жаловалась Брэндону:

– Моя Гилфорд отказалась сопровождать меня ко двору. Для меня это удар, я ведь так привыкла к ней. А она все твердит, что я уже достаточно образованна и такой взрослой принцессе не нужна гувернантка, считает, что сама уже немолода, что ей не место при блестящем дворе Генриха Тюдора. Мег хочет уехать в свой Кентский замок, заняться делами имения. Но я-то ведь знаю, что она едет с Джонатаном Холлом!

Брэндон пытался ее утешить, убеждал, что теперь при ней будут самые блестящие леди двора: достойная и услужливая Люсинда Моубрэй, знающая все тонкости этикета Мэри Болейн, умница Нанетта Дакр и, наконец, верная Джейн Попинкорт.

Мэри чуть улыбнулась.

– Да, Джейн едет со мной. Леди Гилфорд когда-то очень предвзято к ней относилась, а потом даже полюбила. Говорит, что Джейн преданна мне, а преданность следует ценить. Джейн ради меня отказалось от брака с Бобом Пейкоком, хотя он очень богат и любит ее.

Брэндон вслух восхищался этим шагом преданной фрейлины, про себя же отметил, что понимает отказ мисс Попинкорт. Она была придворной дамой и не могла не знать, какая блестящая перспектива открывается перед ней, если она станет наперсницей принцессы. Это куда значительнее, чем быть женой торговца из Ипсвича! К тому же Джейн может надеяться вновь завоевать короля и возвыситься при дворе. Да, он понимал ее мотивы. Что касается его самого, то придворная жизнь была всем, что ему сейчас требовалось. И он старался увлечь Мэри прелестями ее новой жизни, тем более, что она требовала, чтобы он открыл ей, за кого ее хотят выдать замуж.

Мэри слушала его с интересом и вниманием, но иногда на нее накатывала грусть. И она удивляла его, говоря, что ей будет недоставать Хогли, что она любит эти места. Она обнаружила, что привыкла к этой жизни, к своей свободе. Ей нравилось бродить по зеленым лугам, сидеть с удочкой у рва, жить беззаботной и простой жизнью среди этих милых людей…

Вздыхая, она вкладывала руку в его ладонь и вдруг бросала быстрый загадочный взгляд из-под полуопущенных ресниц, от которого Брэндона бросало в жар. Порой Мэри действовала на него подобно бокалу шампанского. В нем словно что-то вспыхивало… и гасло, подавляемое голосом рассудка и осторожностью. Просто малютка дьявольски соблазнительна и кокетлива. К тому же – заметил он с некоторой досадой – свои чары она пробует не только на нем. Она свела с ума Гарри Гилфорда, заигрывала с Болейном. А эти ее две тени – Гэмфри и Илайджа! И если с Гэмфри, достаточно предприимчивым, чтобы войти в свиту шталмейстера двора, Брэндон смог поладить, то с этим, как его звали, «гусенком» Илайджей, он ничего не мог поделать. Тот, похоже, только и жил взглядами Мэри. А тут еще и сама принцесса заявила, что собирается включить его в свою свиту, не желая с ним расставаться.

Брэндон был против. Да этот парень насмешит весь двор деревенской неуклюжестью и может скомпрометировать ее высочество своими влюбленными взглядами! Мэри глядела на Брэндона с наивным кокетством:

– Уж не ревнуете ли вы меня, Чарльз? Столько пыла, горечи…

* * *

В день отъезда Мэри расплакалась, глядя на старые стены замка Хогли, который она оставляла, но вскоре вытерла слезы, стала весело болтать со своими дамами, даже напевала что-то, пытаясь подыграть себе на лютне. Потом принцесса велела подвести верховую лошадь – ее высочеству было угодно ехать верхом и непременно во главе кавалькады, рядом с Чарльзом Брэндоном.

Свита многозначительно переглядывалась, кивая в их сторону: все уже заметили предпочтение, которое принцесса оказывает шталмейстеру. Чарльз пытался найти себе оправдание: ведь он в фаворе у Тюдоров, рос вместе с Мэри, был ей как брат, к тому же разве он не обязан развлекать и веселить ее? Но все же он сдерживал себя, памятуя, что у него есть и серьезная тема для разговора… Об исчезнувших средствах на ее содержание, например, и о том, что ей не следует жаловаться брату на бедность, которую ей пришлось пережить в Хогли. Но едва он стал мягко говорить с ней об этом, лицо принцессы помрачнело.

– У меня было лишь сто человек штата, да и то половина из них разбежалась, – тихо проговорила она. – Я жила на мизерные средства. Мы не позволяли себе тратить на еду более двух фунтов в неделю и чуть больше на дрова и свечи. Я ходила в штопаных платьях и не могла принимать гостей. А ведь я Тюдор, сестра короля. Моему брату должно быть стыдно, что он так обошелся со мной.

У Брэндона сжалось сердце. Он ругал себя последними словами и сожалел, что не может произнести их вслух. И в то же время он понимал, что должен как-то извернуться, отвести от себя угрозу, солгать ей… Поэтому Чарльз переводил разговор на Генриха, на траты, которые королю пришлось понести из-за военной кампании.

– Не забудьте еще о пирах и турнирах, которые он устраивает при дворе, о чем вы мне столько рассказывали!

– Вы примете в них участие, и блеск, каким окружит вас король, сторицей возместит то, что вы пережили в Хогли.

Мэри молчала.

– В Хогли я была счастлива, – вскинула она голову. – А главное, я научилась сама полагаться на свои силы. И смогу устоять перед Генрихом.

Брэндон приходил в ужас от этих слов, более того, считал их едва ли не святотатством.

– Когда вы будете при дворе, то поймете, что люди живут и умирают по воле короля.

Она лишь пожимала плечами.

– Я прекрасно помню предсказание о Генрихе – о том, что он начнет править как ягненок, но станет свирепее льва. Однако, кажется, вы хотите запугать меня, сэр Чарльз?

– Нет, я просто хочу показать вам обратную сторону медали. Однако для вас Генрих – прежде всего брат, единая плоть и кровь. И он любит вас… возможно, даже испытывает перед вами чувство вины. И вы сможете сыграть на этом.

Стоп! Дальше говорить не следовало. Она сама должна разобраться в интригах придворной жизни.

Мэри словно не слышала его, лукаво поглядывая из-под ресниц. Брэндон умолкал и ловил себя на мысли, что откровенно любуется ею. Как грациозно она держится в седле, как идет ей этот наряд из светло-коричневого бархата с широкими рукавами! Маленькая шапочка прикрывает лишь затылок, а спрятанные под сетку волосы, выбиваясь, так красиво завиваются легкими прядями на ветру.

– Вы так смотрите на меня, Чарльз!

– На вас невозможно глядеть иначе. И я, и Гэмфри, и Илайджа…

– Причем тут Гусенок? Мы говорим о вас.

– Когда вы будете при дворе, все мужчины…

– Продолжайте! Влюбятся в меня, ведь я так хороша. Вы ведь это имели в виду, не так ли? Но вы-то сами что думаете обо мне, сэр Чарльз?

– Для меня высшая награда служить вам.

– И только-то…

– Чего я могу еще ждать?

– Да, чего?

Их взгляды встречались. Глаза Брэндона вспыхивали, ее – сияли, но оба тут же отворачивались друг от друга, вспоминая эпизод в его комнате. Это было запретно, но так упоительно…

Придворные многозначительно поглядывали на едущую в стороне от обоза парочку.

– Чарльзу Брэндону поручено ввести ее высочество в курс дел при дворе, – пояснял членам свиты Томас Болейн, но при этом его интонация была столь ироничной, что даже чопорная Люсинда Моубрэй насмешливо хмыкала.

А Брэндон и в самом деле рассказывал принцессе о дворе. Ему необходимо было сделать так, чтобы она заранее была милостива к его союзникам и предвзято отнеслась к недругам. И он восхищенно отзывался о маркизе Дорсете, хвалил герцога Норфолка, суше говорил о Бекингеме или о приближенной даме королевы графине Солсбери.

– Вы слушаете меня, миледи?

– Да, Чарльз. Я помню леди Солсбери. Она моя двоюродная тетка, дочь герцога Кларенса, брата моего деда Эдуарда IV. Ее выдали замуж за сэра Поула и сделали графиней Солсбери. Она очень красива, – произнесла Мэри как будто с сожалением.

– Ну, она уже не так хороша, как раньше, – успокоил ее Брэндон. И добавил: – Леди Солсбери очень преданна королеве, поддерживает ее партию.

– Партию Катерины?

Брэндону пришлось пояснить, что весь двор поделен на две партии: союзников Испании, к которым принадлежат королева, герцог Бекингем, лорд епископ Фишер, и сторонников союза с Францией во главе с канцлером Вулси и Дорсетом. О Вулси они поговорили отдельно. Брэндон отзывался о нем с восхищением, хвалил его деловые качества, государственный ум, говорил, что король прислушивается к его мнению больше, чем ко мнению кого-то другого.

– Да, я наслышана о Вулси, – отвечала Мэри. – В Ипсвиче, откуда он родом, о нем отзываются похвально. Но если мой брат прислушивается к речам Вулси, значит, он за союз с Францией?

Брэндон предпочел ограничиться уверениями, что Генрих еще ничего для себя не решил.

– Если судить по вашим речам, сэр, – произнесла принцесса через некоторое время, – вы тоже поддерживаете профранцузскую партию. Значит, и я должна держаться той же стороны?

Он был в восторге от покорности Мэри и изумлен ее сообразительностью. Уйдя от прямого ответа, Чарльз стал говорить, что король Генрих будет восхищен такой умной сестрой, которая столь сообразительна, вдумчива и учтива. К тому же красавица и…

– Разве что по воде не хожу, – улыбнулась Мэри.

Лишь ближе к вечеру принцесса наконец-то оставила Брэндона и, пересев в фургон к своей свите, позволила им опекать ее. Джейн Попинкорт, стряхивая щеткой пыль с ее подола, негромко заметила:

– Миледи, вы весь день уделяли внимание только сэру Чарльзу, а это недопустимо. Вы не могли более явно продемонстрировать своих чувств, даже если бы на глазах у всех обняли его и поцеловали.

Мэри невозмутимо пожимала плечами.

– Пустое, Джейн. Ах, как было хорошо скакать с ним, ощущать ветер на лице и лошадь под собой. Джейн, моя Джейн – как он смотрел на меня!

– Было бы удивительно, если бы он сидел при вас потупясь. Но вы играете в опасную игру. Послушайте доброго совета, не заставляйте Брэндона делать выбор между его сердцем и долгом.

– Но именно этого я и хочу! Я хочу, чтобы он полюбил меня, чтобы увлекся мной, забыл обо всем на свете!..

«Тогда Чарльза бросят в Тауэр», – подумала Джейн и даже пожалела Брэндона в глубине души.

Брэндон по-прежнему опекал Мэри. При людях он старался вести себя с ней несколько отстраненно, однако в пути все же позволительны некоторые послабления этикета, и он совсем не имел ничего против их конных прогулок. Ведь им было хорошо вдвоем, они смеялись, шутили, и Мэри видела, что Чарльзу нравятся ее остроумные замечания.

Читала она и невольное восхищение в его глазах, чувствовала его пристальные мужские взгляды, и ее охватывало волнение. А условности этикета только раздражали, она хотела, чтобы он был более дерзким… страстным, чтобы вновь так же упоительно целовал и ласкал ее… под одеждой. Но на самом деле она желала лишь одного – покорить этого сильного ироничного человека, завоевать его так, чтобы он был у ее ног.

А пока… пока Мэри была счастлива. Она просыпалась в незнакомых замках, в уютных монастырях, принимала почести и наслаждалась ими. Утром все с веселой суматохой, хлопотами и беготней отправлялись в дорогу, и она ехала рядом с Чарльзом или устраивалась на полу выложенного пуховыми подушками фургона, а то и, забрав у возницы вожжи, сама правила лошадьми. Она могла делать все что угодно, и это вызывало у нее необыкновенный подъем, будило надежды… Она была влюблена! Это была ее первая любовь, когда хочется петь от счастья, когда птицы щебечут особенно звонко, солнце светит особенно ярко, а вода переливается всеми цветами радуги. Мэри не замечала ни пыли, ни тряски в фургоне, не ощущала усталости. Мир был удивителен, а лица вокруг – прекрасными и добрыми. И, глядя на Брэндона, на его красиво покачивающийся в седле торс, на каштановые волосы, падающие на плечи, мужественный профиль, она млела от счастья, когда же он, чувствуя ее взгляд, оборачивался, одними губами говорила: «Я люблю тебя». Забавно, читал ли он ее беззвучную фразу?

Он догадывался о ее словах и понимал, что догадываются и остальные. Брэндону иногда хотелось даже оттолкнуть ее от себя какой-нибудь выходкой, резкой фразой, но он не мог. Она была сестрой короля, ее высочеством Марией Тюдор, и ему необходима была ее благосклонность.

И лишь когда на закате очередного дня впереди замаячили черные крыши и трубы Стилнэс-Холла, он вдруг понял, что с ним произошло. Понял, когда почувствовал, что вид усадьбы Анны Браун уже не пробуждает в его душе обычной печали.

Они въехали в поместье по небольшому каменному мостику. Мэри с любопытством оглядывалась: она увидела многочисленную вышедшую встречать ее челядь. В центре, держа в руках поднос с бокалом вина, стоял сам сэр Энтони в своем лучшем лиловом камзоле – высокий, благородный вельможа. Заметив взгляд ее высочества, он опустился на одно колено:

– Будь благословен Господь, даровавший нам такую прекрасную принцессу!

Мэри улыбнулась. Она помнила этого человека при дворе своего отца, помнила, что он был отцом жены Брэндона, с которым Чарльза связывали самые дружеские отношения, готова была быть милостивой с ним.

Сделав Брэндону знак, чтобы он помог ей сойти, она удивилась выражению его лица. Оно было холодным, почти враждебным. Неужели Чарльз боится, что она может чем-то обидеть его тестя?

Брэндон нервничал по другой причине. В глубине души он испытывал стыд, панически боялся, что проницательный сэр Энтони заметит его особое отношение к принцессе, сочтя это изменой памяти его дочери. Поэтому все оставшееся время он держался чопорно, отчужденно, стараясь быть не более чем любезным, но нервничал под обиженным взглядом Мэри и внимательным – тестя.

На следующий день из Лондона прибыло посольство во главе с епископом Фишером. Он привез послание от Генриха: тот ждал сестру ко дню Пасхи и готов был дать пир в ее честь. Значит, у нее есть неделя, чтобы выяснить с Брэндоном отношения и дать ему понять, что готова бороться за него.

А пока принцесса была занята: портнихи заканчивали шить ей наряды, фрейлины развлекали ее, из Лондона то и дело прибывали все новые подарки: изящный паланкин, весь раззолоченный, в резьбе и украшениях; нарядный плащ из золотой парчи; прекрасная диадема с россыпью сверкающих бриллиантов и парные к ней серьги с каплевидными подвесками. Мэри пришла в восторг и была почти готова простить Генриха, к тому же чувствовала, что сама соскучилась по брату. Однако во время долгих бесед с Фишером с ее уст нет-нет, да и слетали колкие замечания в его адрес.

Сухой, сдержанный Фишер никак не показывал своего волнения, но ощутил внутреннее беспокойство. Разговоры с Мэри о смирении и покорности ни к чему не приводили, и он решил поговорить с Брэндоном.

– Сэр Чарльз, вы должны образумить ее высочество. Говорят, что вы имеете на нее… гм… известное влияние.

Брэндон и сам понимал, что разговора не избежать. Все сроки были на исходе, а он так и не уладил с Мэри вопрос о ее пропавшем содержании. Он понимал, что она сделает все так, как он скажет, но все-таки боялся этого разговора. Боялся самой Мэри Тюдор. Однако Чарльз был человек трезвомыслящий и усилием воли подавлял жар в крови. И все же, заметив Мэри прогуливающейся в парке с Джейн Попинкорт и Нанеттой Дакар, решительно направился в их сторону.

Ее лицо так и просияло, когда она увидела его, но Брэндон остался спокоен. «Красивых женщин на свете много», – напомнил он себе.

– Мне необходимо поговорить с вашим высочеством.

– Мне тоже, Чарльз.

Она сделала знак фрейлинам уйти, и те оставили их одних.

Щебетали птицы, покрытый нежной зеленью кустарник трепетал на теплом ветру, сквозь еще голые ветви деревьев проникали лучи солнца, мягко отражались на кудрях Мэри, скользили по розовому шелку ее плаща…

У девушки дрогнуло сердце, когда она поняла, что Чарльз уводит ее в глубь парка. Сейчас или никогда!

Они остановились на узкой тропинке за огромными стволами сросшихся буков.

– Брэндон…

– Миледи, я прошу выслушать меня, И сказать откровенно, чем я заслужил вашу немилость?

– Вы? О, что вы!.. Вы – лучше всех, я обязана вам жизнью.