Читать книгу Паладин - Симона Вилар - Страница 7

Караван, как огромная гусеница, медленно передвигался по Дороге Царей под палящими лучами солнца. В длинной веренице насчитывалось больше трехсот груженых верблюдов, примерно столько же лошадей, больше двухсот ослов и мулов, а еще гнали целое стадо баранов и овец, часть из которых предназначалась для пропитания тысячи двигавшихся в караване людей – торговцев, охранников, паломников, рабов.

После того как они миновали холмистые земли вокруг прежней столицы Заиорданских земель Керака Моавского, местность стала плоской, однообразной, унылой – взгляду не за что зацепиться. Зато охранники каравана как будто повеселели: среди этих открытых, опаленных солнцем пространств уже не нужно было следить за каждым холмом и оврагом, откуда могли появиться бедуины-разбойники, привлеченные богатством каравана, как ос привлекает мед. Теперь можно было и расслабиться, даже подремать, покачиваясь в седле, если кто-то был способен на это в такую жару.

Мартин ехал от самого Дамаска в качестве одного из охранников направляющихся в Аравию испанских евреев сафардов. И если сперва своим обликом мавали[41] он и обращал на себя внимание людей в караване, то за долгие дни путешествия уже ни у кого не вызывал интереса – просто один из назареян-ренегатов, нанявшийся на службу за плату. Какой-то персидский торговец лошадьми даже попытался выменять у Мартина его гнедого белоногого коня Незерби на трех верблюдов.

– Это хорошая сделка, соглашайся, – причмокивал губами торговец, но Мартин не собирался отдавать доставшегося ему от маршала де Шампера скакуна.

Этот конь был на редкость выносливым – возможно, сказалась в нем арабская примесь его предков или Незерби уже свыкся с жарким местным климатом за то время, что ходил под прежним хозяином-тамплиером, – но он никогда не доставлял Мартину хлопот. Статью гнедой был гораздо крупнее изящных арабских скакунов, однако отличался красивыми формами, что и привлекло к нему внимание лошадиного барышника. Последний то и дело донимал Мартина просьбами, говоря, что этот белоногий жеребец очень подошел бы для улучшения породы в его табуне. И опять предлагал Мартину своих верблюдов. Надоел, как навязчивая муха! Впрочем, Мартину за время медлительного шествия каравана все тут надоело – и эти неспешно вышагивающие верблюды под тюками товаров, и покачивающиеся паланкины, и блеющие овцы, и пешие путники – рабы, женщины, мужчины, дети, даже старики, а также паломники, совершающие хадж в священную для мусульман Мекку.

– Иншалла![42] – восклицали паломники, опускаясь на колени во время привалов. И караванщики вынуждены были ожидать, пока они совершат молитву.

Мартин же молча бесился. Уже почти месяц, как они выехали из Дамаска, и едут, едут, едут – неспешно, мерно, неторопливо, как и полагается столь огромному каравану. Порой Мартину казалось, что он зря последовал совету Иосифа и примкнул к каравану. Казалось, куда проще было бы понестись вскачь в сторону Монреаля, прилететь на крыльях любви к той, которая томится в плену… Но бывший ученик ассасинов одергивал себя: разве не учили его терпению в замке Масиафе? Разве он сам, столько лет служивший разведчиком, не понимал, что в том, что он задумал, излишняя поспешность только навредит?

К Мартину приблизился переодетый в сарацинского стражника тамплиер Ласло Фаркаш. В пути он на удивление быстро зарос темной бородой, лицо его покрылось бронзовым загаром, и в своем тюрбане и легком халате поверх кольчуги он смотрелся настоящим мусульманином.

Откинув с лица нижний край чалмы, он сделал глоток воды из тыквенной бутыли и протянул испить Мартину.

– Бывал ты уже в этих краях, приятель? – спросил венгр.

Мартин отрицательно покачал головой.

– Дальше Моавского Керака мне не приходилось заезжать. Долго ли еще до Монреаля?

Переодетый тамплиер усмехнулся. Этот вопрос он слышал от Мартина уже не единожды. Но теперь-то и в самом деле скоро: если все будет хорошо, они окажутся у бывшего замка крестоносцев уже через неделю, если не меньше. А начнутся задержки, как во время настигшей их несколько дней назад пылевой бури, когда весь караван сбился в кучу и люди кутали головы животных от песка и ветра покрывалами, то и более двух недель придется добираться.

Мартин помрачнел. И, видя его уныние, Ласло решил отвлечь спутника разговором. Что еще может сократить путь, как не беседа во время пути?

– Эти места, – указывал рукой венгр на выжженную голую равнину вокруг, – некогда охранялись крестоносцами, и все проходившие караваны платили им пошлину за проезд, а также торговали с ними. Благовония и породистые скакуны из Аравии, рис с Каспийского моря, тончайший хлопок и драгоценные камни из Индии, ляпис-лазурь и ковры из Персии, редкие украшения из Египта – все это можно было приобрести прямо в караване, а позже с выгодой для себя продать на рынках Акры и Тира европейским перекупщикам, которые везли восточные товары дальше, в Европу. Эта торговля весьма обогащала живших в этом скудном краю христиан, да и проезжавшие торговцы-мусульмане не были от нее в убытке. Однако когда Саладин задумал напасть на земли Иерусалимского королевства, он перво-наперво запретил своим единоверцам вступать в торговые сделки с христианами, даже принудил их не ездить по Дороге Царей мимо замков Заиорданья, засыпав все колодцы по пути. А ведь без воды какая дорога по пустыне?

– Султан Саладин всегда был хитер и предусмотрителен, – продолжил Ласло, когда к ним приблизился на своем муле Иосиф, а за ним и Эйрик, присматривавший за евреем. – Саладину нужно было найти повод для продолжения своего джихада, но в те годы он был связан мирным договором с Иерусалимским королевством. И тогда он задумал обозлить и вынудить к наступлению правителя Заиорданских земель – непримиримого Рено де Шатильона. Надежды Саладина оправдались: Рено был отчаянным человеком, и, когда понял, что оказался в блокаде и султан желает разорить его таким образом, он сам начал нападать на идущие в объезд его владений торговые поезда[43]. Караванщики не хотят платить ему за проезд? Что ж, он возместит убыток за счет грабежа.

Мартин молчал, слушая Ласло вполуха, а вот Иосифа история весьма заинтересовала.

– Рено де Шатильон – кровавый и безрассудный крестоносец, – произнес он с неприязнью. – Это всякому известно. Даже сами христиане рассказывали, что он никому не желал подчиняться, а мусульмане вообще считали его дьяволом, не знавшим сострадания.

Ласло, чуть повернувшись к Иосифу, согласно кивнул:

– Бесспорно, Шатильон ненавидел сарацин. Он провел шестнадцать лет у них в плену, и это не способствовало расположению к ним в его сердце. Поэтому, оказавшись на свободе, он делал все, чтобы рассчитаться с ними за пережитое. Я помню рассказы о том, как он построил в своих землях суда и посуху перетащил их в Красное море, рассчитывая напасть на священный для каждого почитателя Пророка город Мекку. Из его затеи ничего не вышло, но мусульмане не забыли об этом. Сарацины называли его «зверь Рено», однако король Бодуэн Прокаженный очень на него рассчитывал, и де Шатильон никогда не обманывал его доверия, всегда приходил на помощь. Но потом… Что тут говорить, именно Рено виновен в том, что в своей яростной ненависти к мусульманам он уговорил Гвидо де Лузиньяна, несмотря на зной, поспешить на битву при Хаттине… где полегло все войско Иерусалимского королевства[44].

Мартин невольно прислушался. Он сам был тогда при Хаттине и помнил, с каким неистовством сражался в той битве Рено де Шатильон. Пока под ним не рухнул конь и непримиримого барона притащили связанным к шатру Саладина.

Ласло между тем продолжал:

– Пока Рено был в силе, он, как сеньор этих земель, прекрасно себя проявлял – строил крепости, следил, чтобы бедуины не нападали на уплатившие ему пошлину караваны. Но я уже сказал, что, когда караваны пошли в обход, он сам сделался разбойником не хуже иного бедуина. Саладин же стал требовать от Иерусалимского короля наказать Рено. Увы, тогда на престоле уже сидел Гвидо де Лузиньян, а он в глазах непримиримого де Шатильона был не той фигурой, которой следует подчиняться могущественному правителю Заиорданья. А потом случилось то, что окончательно разгневало султана. Рено с группой своих вассалов напал на огромный караван, в котором ехала к жениху в Алеппо родная сестра Саладина. И хотя женщину вернули султану, не причинив ей вреда, все равно она считалась опозоренной. Султан же был в ярости… однако, пожалуй, и удовлетворен. Ибо теперь у него появился повод начать войну с неверными.

Ласло умолк, отпив из фляги, так как к концу его речи в горле першило от сухости. Ехавший рядом Иосиф задумчиво потер переносицу.

– Но ведь, устроив торговую блокаду, султан сам спровоцировал нападение Рено на караваны! Если бы торговля продолжалась, Рено просто брал бы пошлину и…

– Мне нравится ход твоих мыслей, еврей, – усмехнулся переодетый тамплиер. – Но в любом случае Рено был обречен. Когда плененного Рено привели к султану, тот предложил ему перейти в ислам и обещал пощадить. Красивая фраза и показной благородный жест.

Тут даже Эйрик вмешался:

– Но такой рьяный парень, как Рено, вряд ли согласился бы на подобное.

– Соображаешь, рыжий, – усмехнулся тамплиер. – Ибо Рено в ответ попросту послал султана к шайтану. Говорят, после этого Саладин лично снес ему голову саблей. Так это или нет, но я сам видел голову Рено на пике над шатром султана.

Мартину хотелось спросить венгра, где он сам был во время сражения и как уцелел, но тут к ним опять приблизился лошадник-перс, стал нахваливать достоинства Незерби, вновь предлагал за белоногого красавца гнедого трех крепких верблюдов.

– Мартин, может, его предложение нам и пригодится, – заметил позже Ласло. – После Монреаля нам придется углубиться в пустыню, а верблюды там скорее подойдут, нежели самые быстроходные скакуны.

Мартин уже и сам об этом думал. Он с друзьями давно обсудил план похищения англичанки, но вот как им быть после того, как они освободят Джоанну… тут возникали проблемы. Бесспорно, за ними пошлют погоню, им придется скрываться. И это в пустыне, в такую-то жару!.. Мартина тревожило то, что в их плане слишком многое зависело от случайностей. Ранее в его работе лазутчика от продуманности деталей зависел едва ли не весь успех дела. Теперь же… Беспечный Эйрик просто надеялся на удачу, Ласло – на милость Провидения, Иосиф – на Бога. Но на Бога надейся, а сам не плошай. И Мартин, испытывая чувство собственного бессилия, страшно досадовал, что последняя и, возможно, самая непростая часть их плана оставалась неопределенной.

Вечером, когда караван сделал стоянку, Мартин с удивлением заметил, как его приятель Эйрик подсел к собравшимся на вечернюю молитву бедуинам племени эль-тееха. Эль-тееха были теми немногими местными кочевниками, которые исстари исповедовали иудаизм, – считалось, что это остатки семей, вышедших из Египта с Моисеем и оставшихся в пустыне. Однако ни Иосиф, ни ехавшие в караване его единоверцы не относились к эль-тееха как к истинным евреям – эль-тееха и мясо некошерное ели, и священный день субботы не соблюдали. Но все же по вечерам вместе с другими иудеями они накидывали на головы покрывала таллит, садились отдельной группой и нараспев читали из Писания, раскачиваясь во время молитвы. И вдруг рыжий Эрик с ними… Мартин едва не расхохотался, видя, как его приятель язычник тоже набросил молитвенное покрывало и стал исступленно раскачиваться взад-вперед, словно хотел продемонстрировать, с какой неистовой верой он возносит мольбы Яхве.

Иосиф был возмущен:

– Для Эйрика нет ничего святого! Да, я заметил, что в пути этот развратник не отстает от одной из едущих на верблюде женщин эль-тееха. Ее соплеменники не придают этому значения, и рыжий, видимо, решил выдать себя за иудея, чтобы и дальше иметь возможность сопровождать эту увешанную бляхами и цепочками красавицу. Но как по мне, то обман и использование моей религии просто кощунственно!

И все же, когда ночью Эйрик пришел в их палатку и негромко пояснил, что ему удалось узнать у кочевников-иудеев, даже Иосиф не стал ему пенять.

– Они рассказывают о некоем затерянном в горах близ Монреаля городе духов. Говорят, туда почти никто не ездит, место это слывет проклятым, но сами они неоднократно бывали в заброшенном городе, причем уверяют, что там есть и источник с водой, и жилища, где можно укрыться. Подумай, малыш, – положил он руку на плечо Мартина, – разве это не то место, где бы имело смысл укрыться с твоей красавицей Джоанной? Если за нами вышлют погоню, а в этом сомневаться не приходится, то лучшего убежища, чем город духов, нам не найти.

Мартин, поразмыслив, засомневался, что рассказы эль-тееха правдивы. Но тут подал голос до этого отмалчивающийся Ласло Фаркаш:

– Заброшенный город духов и впрямь существует.

И Ласло поведал, что некогда обосновавшиеся в Заиорданье крестоносцы побывали в нем по просьбе нескольких проживавших там отшельников, почитателей Христа по восточному образцу. Отшельники жаловались, что их донимают разбойники-бедуины, и крестоносцы пришли им на помощь. Со временем они даже возвели в заброшенном городе пару крепостей, чтобы не позволять караванам идти в обход торговой Дороги Царей. Однако вскоре и сами крестоносцы убедились, что место это недоброе: то землетрясение обрушило только что возведенные стены на головы расположившихся там гарнизонов, то их стали одолевать незнакомые хвори, от которых вымер весь обосновавшийся там отряд. Когда же было решено отправить в город духов значительное подкрепление, случилось вообще нечто ужасное. Рыцари выехали туда как раз накануне Рождества, после того как спала жара и прошли зимние ливни, однако, когда они продвигались в назначенное место по узкому проходу среди скал, на них хлынул селевой поток. Причем произошло это столь внезапно, что никто из всадников не успел спастись. Только через пару дней, когда туда приехали несколько христианских священников, были обнаружены изувеченные тела захлебнувшихся в селевом потоке людей и лошадей. Все были поражены: слыханное ли дело – около двадцати отважных воинов утонули среди скал в пустыне! И с тех пор было решено не тревожить нечистых духов заброшенного города. Нехорошее это место, недоброе, повторил Ласло. И, как ему известно, с тех пор город снова лежит в забвении и пути туда никто толком не знает.

Однако, выслушав его рассказ, еврей Иосиф воодушевился.

– Я слышал об этом месте среди гор Заиорданья, – заявил он. – Мне рассказывали, что, когда пророк Моисей водил по пустыне народ Израиля, он в одном из тупиков прорубил своим посохом проход в горе, который так и назвали – Долина Моисея. Там же есть и источник, возникший именно в том месте, где пророк вонзил в скалу свой посох. О, я бы хотел увидеть этот легендарный город! И никакие страхи перед суевериями диких жителей пустынь меня не испугают, – добавил он уже тише, но все так же решительно.

В палатке, где они расположились, в плошке с маслом тускло горела ветошь. Мартин придвинул плошку с огнем к развернутой карте и обратился к тамплиеру:

– Ласло, ты смог бы определить, где располагается заброшенный город?

Тамплиер сдвинул на затылок чалму и задумчиво почесал лоб. Какое-то время он пристально рассматривал изображение на куске выделанной кожи, но потом покачал головой.

– Вряд ли я смогу. Знаю, что это место называли Петра, – так было написано на монетах, какие воины из гарнизона находили среди развалин заброшенного города. И хотя мне неоднократно рассказывали о пути туда, я бы солгал, если бы стал уверять, что мне известно, как туда проехать.

И тут вмешался Эйрик. Никогда не унывающий норвежец заявил, что постарается уговорить свою новую возлюбленную Эсфирь из племени эль-тееха, чтобы кто-то из ее соплеменников указал им путь к Петре. Ведь Эсфирь уже влюблена в него, приосанившись, добавил рыжий, а она как-никак дочь вождя. Его воодушевление мало кто поддержал. Пусть иудеи-кочевники и были не против, чтобы этот верзила из охраны сафардов держался в дороге подле дочери их вождя, но чтобы они согласились ввязаться по его просьбе в столь опасное предприятие…

Иосиф задумчиво оглаживал свои пейсы.

– Все же кочевники эль-тееха одной со мной веры. Их всегда радует, когда кто-то из истинных иудеев сближается с ними как с равными. И если я отдам им своего верблюда с товарами, если проявлю к ним уважение и попрошу помочь, то, думаю, они не откажутся дать нам проводников, которые проведут нас к Долине Моисея.

Мартин с благодарностью посмотрел на друга. Позже он спросил:

– Зачем ты помогаешь мне, Иосиф? Я уже пообещал, что не стану вредить твоей семье. А сейчас я еду спасать женщину, которая заменила мне твою сестру Руфь. К тому же вряд ли я смогу возместить тебе стоимость верблюда с товаром, которого ты лишишься…

Иосиф положил свою узкую ладонь на его плечо:

– Мы росли с тобой как братья, Мартин. Моя семья… мой родитель… поступили с тобой несправедливо, несмотря на все, что ты сделал для гонимого народа Израилева. И я хочу лишь одного – чтобы ты верил, что еврей способен быть благодарным, ничего не желая получить взамен, кроме благословения Отца небесного, одинаково сотворившего и евреев, и людей другой религии.

Замок Монреаль они увидели, как и обещал Ласло, на исходе седьмого дня. Мартин натянул поводья Незерби, вглядываясь в высоко вознесенную на крутой горе белую цитадель. Где-то там, на вершине, за мощными стенами замка под охраной утаивают его возлюбленную. Могло показаться, что вызволить Джоанну из такой ловушки просто немыслимо. И все же Мартин прибыл сюда, чтобы совершить невозможное.

Когда их караван подошел к горе Монреаль, стало видно, что на стоянке у колодцев уже расположился еще один торговый поезд и там уже осматривали товары и взимали пошлину люди из крепости. При приближении нового каравана вышла некоторая заминка – видимо, нечасто тут собиралось такое количество торговых людей и паломников. Мартин сразу обратил внимание на высокого бедуина в черном одеянии, который командовал стражниками из замка и решал, кто где станет на постой, пока не будут проведены все проверки и не возьмут положенную плату.

– А ведь нам только на руку, что тут такое столпотворение, – заметил Эйрик, когда они с Мартином уже на закате устанавливали свою палатку в сени небольшой рощи оливковых деревьев. – Когда ты выкрадешь из замка твою красавицу англичанку, преследователи наверняка начнут метаться, гадая, куда беглянка могла бы податься: уехала ли с людьми из Египта, – он указал на ранее прибывший караван, – или же отправилась по Дороге Царей в сторону Аравии. Ну а мы пока… Как наш тамплиер называл тот город духов, где мы будем укрываться? Петра, кажется? Значит, мы отправимся в Петру – и ищи тогда нас, как позавчерашний день.

Мартин вогнал в каменистую почву колышек и сел подле палатки, не в силах отвести взгляд от мощной цитадели наверху. Его стали одолевать всякие тревожные мысли. Здесь ли еще укрывают Джоанну? И та ли она, что и прежде, или известный соблазнитель аль-Адиль уже прельстил ее своей лаской и роскошью гарема, на какую так падки женщины? Нет, его Джоанна не такая, уверял себя Мартин, она всегда доказывала свою любовь к нему. И все же новости, которые сообщили им люди из египетского каравана, взволновали Мартина сильнее, чем он мог себе признаться. Оказалось, что аль-Адиль лишь недавно покинул Монреаль-Шобак. «Нашу дочь отправили к Обри в Яффу, – думал он. – Доставили без происшествий и даже написали, что она крещена и получила христианское имя. Была ли в этом добрая воля аль-Адиля или его упросила так поступить сама Джоанна, решив избавиться от своего ребенка-бастарда?»