Читать книгу 7 правил успеха. Мотивация и ничего лишнего - SINAREY - Страница 4

Я родился и вырос в России – это моя страна и моё вдохновение. До пяти лет я и моя мать жили в небольшой квартире в Нижнем Новгороде; отца у меня не было, мама говорила, что он умер ещё до моего рождения при загадочных обстоятельствах. Она конечно же врала мне, не знаю почему, но врала; как-то я нашёл старый фотоальбом на балконе, в котором была фотография, на которой мои отец и мать и я, она была подписана сзади – это был мой второй день рожденья. Всё равно на отца – бросил он нас, или мама его выгнала – нет разницы, его нет и не было в моей жизни.

Потом мы переехали на Урал в небольшой посёлок под Екатеринбургом. Дом, который мама взяла за копейки, оказался весьма внушительным. Я до сих пор помню, как я впервые увидел его, хотя мне вот только исполнилось пять лет. Те испытанные тогда эмоции навсегда отпечатались в моём сердце; стоит мне только вспомнить дом, как сердце сразу начинает судорожно колотиться. Всё дело в конструкции дома – он сделан из брёвен, это самый что есть настоящий сруб; избушка из сказок – если вы понимаете.

Бабушка, что жила здесь раньше, умерла в полном одиночестве на девяносто втором году своей жизни. Её муж был фронтовиком, в сорок четвёртом году он и ещё сто с лишним человек не вернулись с задания по зачистке лагеря врага. Детей у неё своих не было, поэтому она после войны усыновила двоих сирот. Старший сын погиб, командуя отрядом, где-то в Афганистане. Младший получил высшее образование, нашёл достойную работу и женился: в браке у него родились трое детей – один из них и продал позже маме дом.

Из этой истории можно сделать вывод – не забывай о своих близких, особенно о самых родных. Бабушка пережила войну, вырастила после детей, причём неродных и одна, дала возможность появиться новому поколению, а взамен это новое поколение даже не то что не навещало, вообще не помнило, что есть какая-то там родственница.

В срубе мы прожили достаточно долго. За это время у меня появился отчим, следом и брат; здесь прошли самые важные события в моей жизни: это и учёба в школе, первая дружба, которая на века, первая любовь. Эта любовь не навечно, но помнишь о ней всю жизнь. К сожалению, или к счастью, так оно и есть.

В тот в день, когда у меня в голове что-то перещёлкнуло, я и весь мой девятый класс встречали новенькую – как банально и одновременно правдиво, сколько бы историй первой любви не было, все они в большинстве своём совпадают с тем временем, когда вы учились в школе. Да, я влюбился в эту девушку с первого взгляда; возможно это и не любовь была, а влюблённость, но я чувствовал: желал, хотел, мечтал.

Она была красивой, обаятельной девушкой. Не думаю, что её описание чем-то удивит: волосы, как у всех, глаза обычного цвета, по фигуре стройная, характер – девочки-подростка. Она ничем не выделялась на фоне остальных, разве что пришла в класс в последний год его существования; все знали о всех, ещё в детстве успели и перессориться, и помириться. Я почему-то думал, что она станет изгоем класса, что её попытаются извести сверстники, но она оказалась довольно гибкой сильной натурой – смогла угодить всем.

Думаю, характером она пошла в отца, он был военным, и поэтому её семья постоянно переезжала из города в город. Я не мог этого тогда знать, а если бы знал, то точно бы не с тех слов начал наше знакомство.

Мои отношения не заладились с ней сразу. В первый её день в нашей школе я подошёл и спросил у неё, почему она решила перейти в другую школу на последнем году обучения. Но думаю вы понимаете, как я спросил у неё – как любой влюблённый парень, который не хочет показать другим, что он влюбился или заинтересовался девушкой – как грубый, необразованный, неинтеллигентный дурачок.

– Тебя наверно из-за щ-щ-щипилявости выгнали?

Она понятное дело обиделась, я, будто не замечая этого, добавил: «Щто такое, я нищего ещё не сказал». Сильный удар обрушился на мою щёку, я лишь с улыбкой продолжал гнуть свою линию: «За щто? Я только щиплю щу-щуть». Последовал ещё один удар, только теперь по другой щеке: «Иди отдохни, и не забывай – если ещё раз ты меня оскорбишь, я ударю уже не ладонью, а кулаком.» Стоит ли говорить, что я только сильней захотел, чтобы она стала моей девушкой.

Не думайте, что я бесчеловечная скотина; конечно, на следующий день я перед ней извинился. Ни коробки конфет, ни цветов, ни внятного текста с извинением у меня не было, только портфель на плечах и красное от бега лицо – я почти дошёл до своего дома, когда увидел вдалеке её, почему-то мне захотелось извиниться, и я рванул за ней. Она простила меня, мы поговорили о чём-то ещё и разошлись. Впоследствии, как оказалось, она ждала этого шага от меня, ведь я ей тоже тогда понравился, и если бы не это, она бы просто заплакала и убежала, а не стала бы бить.

Мы стали общаться и проводить очень много времени вместе. Думаю, что не очень важно будет знать, когда, в какой день мы виделись, что делали, о чём разговаривали; важно будет то, что к декабрю того же года мы уже встречались, а к концу одиннадцатого класса мы уже готовы были съехаться и жить вместе. В общем-то так и вышло – после школы мы поступили на журфак, сняли квартиру, которую пополам оплачивали наши родители, и начали нашу «взрослую» совместную жизнь.

Это были самые ужасные и одновременно прекрасные годы в моей жизни: я вроде бы человека по духу обрёл, а вроде бы закрыл себя в клетке со змеями, которые обвевают и стягивают шею, медленно душа, и изредка давая отдышаться. Ссоры начались в конце первого года совместной жизни: сначала немытая оставленная на подоконнике кружка, потом это была брошенная на полу футболка, после уже были и опоздания на полчаса, и отдых с друзьями, и вся остальная суета. Я в принципе не имел претензий к ней, по крайней мере столько; но с такими скандалами жить невозможно, поэтому я собрал вещи и ушёл.

Я почувствовал вкус свободы. Я мог пойти теперь куда хочу и делать всё, что заблагорассудиться, без осуждений и упрёков. Это было здорово, но у всего есть плата – я подсел на запрещённые препараты. Всегда так: сначала начинаешь пить, потом садишься на более тяжёлые вещества; пытаясь открыть что-то новое, мы закрываем старое, оно становиться ненужным, блеклым, отягощающим. Так прошёл год, или около того, было так хорошо, что не хотелось считать дни.

Опять всё поменялось, когда мама моей девушки позвонила и сказала, что она сейчас в больнице в тяжёлом состоянии. Не помня себя, я примчался в больницу, где в одной из палат лежала избитая, запуганная, еле живая девушка – моя девушка. До сих пор я виню в этом себя; виню что тогда, когда эти парни избивали и насиловали её, я на каком-то притоне пытался достичь просветления.

– Хочешь, чтобы я наказал их? – спросил я, едва сдерживая тогда слёзы.

Её заплаканные глаза моргнули, и я всё понял. Приняв дозу, я взял наградной пистолет её отца, на котором была выгравирована надпись: «По пули на врага», пошёл и застрелил тех нелюдей. По две пули на врага получилось: в пах и в голову. За каждого по три года дали, если бы не вещества, то все бы шесть, но как я уже писал – за всё есть своя плата; за дело по обороту дали ещё один год. В итоге десять лет наказания и потеря всех амбиции добиться чего-то в жизни.

Невозможно сравнить с чем-нибудь место, где я побывал. Ужасно долго тянуться там дни, также ужасны тамошние обитатели: в большинстве это люди, которые попали под горячею руку правосудия, и теперь должны были отбывать свой срок за решёткой колонии строго режима, но также это и серийные маньяки, насильники, убийцы, воры, которых чистыми и невиноватыми трудно назвать.

Опускают там часто, даже можно сказать постоянно, убивают тоже нередко; если ты не понравился смотрящему, или потерялся в своих словах, с тобой могут сделать всё что угодно, и самое легкое, чем можно отделаться – это получить; пусть изобьют до полусмерти, но не убьют и не опустят.

Мне как-то повезло пройти мимо всего этого; я уже писал, что первая дружба, дружба с детства – навсегда: так вот, в камере оказался мой старый товарищ, он помог мне освоиться, расположил ко мне людей; и опять же нет дыма без огня – на последнем году моего срока его зарезали во время прогулки. Благо я был неглуп и понимал, что скоро могут и меня прикончить, поэтому написал начальнику просьбу о переводе в другую тюрьму связи с ухудшением здоровья – пневмония тогда спасла мне жизнь.

Опять свобода. Теперь не было никакой радости, всё, что было раньше, исчезло: мать умерла на пятом году моего срока, своей же девушке я сам запретил приезжать и навещать меня, я не хотел портить десять лет её жизни; около года она ещё радовала меня своим присутствием, потом перестала приезжать, но зато писала почти каждую неделю, после я полностью исчез из её жизни.

Дома меня ждало разочарование – отчим и мой младший брат после смерти матери продали дом и уехали к родственникам в Латвию. Я пытался наладить с ними связь, но всё было тщетно, после отправки сотни писем за рубеж, мне всё-таки пришёл ответ: «Не пиши сюда больше! У нас новая жизнь, всё с чистого листа. После смерти твоей матери я долго не мог простить тебя, ведь это ты довёл её до стресса и постоянной депрессии. Но перед смертью, когда она три дня в криках пыталась обрести покой, я услышал от неё слова, которые запомнил навсегда: „Не вини никого в этом, здесь только я себе враг.“ Поэтому знай – я прощаю тебя и хоть и с трудом, но не виню ни в чём.»

Мне приходилось выживать где попало, бывало даже там, где раньше я пытался найти себя, правда теперь я даже в мыслях боялся представить, что употребляю; от жизни теперь я пытался взять только то, что было необходимо для выживания: деньги, еду, жильё и ничего кроме естественной радости. В таком темпе жизни я двигался где-то чуть больше года – возможно это был один из самых спокойных годов на моей памяти.

Когда у меня появилось своё небольшое жильё, купленное на долю от проданного отчимом дома, и стабильный доход от работы в издательском доме, в котором я уже как полгода работал редактором журналов, газет и подростковых романов, мне подвалило, как кто-нибудь бы сказал, счастье, вперемешку с горем, как это обычно бывает. Я получил известие, что моя бывшая девушка умерла, и что у неё остался маленький ребёнок; об этом мне написала её мама, которой связи с возрастом и с статусом инвалида не давали опеку над мальчиком. Муж у неё умер, когда меня ещё не посадили; его отправили в отставку и чуть не лишили звания, когда узнали из чьего пистолета были застрелены трое парней; из-за этого у него случился инсульт, инфаркт и после смерть.

Я приехал и забрал мальчика к себе. Когда я впервые увидел его, мне стало не по себе, ведь он как две капли воды был похож на свою мать в детстве: особенно это было заметно по глазам, вроде как у всех, но мамины. Ему было девять; и я решил посчитать, когда он был зачат, высчитал примерную дату – это были последние дни, когда моя девушка меня навещала. Но её мама успела меня расстроить, сказав, что отцом является какой-то парень, с которым мы когда-то вмести учились: он помогал им, когда я отбывал строк, а когда узнал, что появиться ребёнок сбежал. И я могу его понять, ведь всё равно считаю мальчика своим, полагаю он тоже думает, что не его.

Всё опять шло на ура, но чувство того, что вот-вот что-нибудь случиться не покидало меня. Я по максимуму постарался огородить себя и сына от неприятностей; из-за этого становилось только хуже. При нашей первой встрече это был мальчик девяти лет, который вёл себя очень скромно и стеснительно, неохотно шёл на контакт, но был очень вежлив; я был рад, что он учиться на пятёрки, много читает и занимается спортом – как когда-то я. Когда умерла мать, он ещё не совсем это сознавал: пытался найти её, постоянно сбегал из дома, перестал учиться, но продолжал быть интеллигентным и вежливым парнишкой, со временем и это сошло на нет. Если я всеми силами пытался наладить с ним дружеские отношения, то он всеми силами пытался отдалиться от меня.

К двенадцати годам это был уже неуправляемый и упрямый человек. Каждый день начинался с того, что я пытался выкурить его из комнаты и занять каким-нибудь делом, в ответ слышал: «Ты не можешь мне приказывать». С работы я постоянно приносил подростковую литературу, которую сам же и редактировал, но для него она была изначально неинтересной, поэтому, пытаясь найти ответ на вопрос: «Как заполучить внимание ребёнка?», читал её я. Ответ конечно был очевиден: проще, когда есть мама и отец и это их ребёнок; хотя бывает, что родные дети, имея заботу и ласку семьи, всё равно отстраняются от неё.

И вот была радость, когда я однажды принёс домой кота, который ошивался возле издательского дома. Опять же – кот, как кот: уши, лапы, хвост, но что-то в нём действительно было привлекательным, возможно то, что его судьба напоминала чем-то мою – скорее всего это так. Кот был очень похож на того самого кота из фильма «Кладбища домашних животных», который в детстве меня очень напугал. Я, будто мне и так не хватало тогда ужасов в реальной жизни, решил пересмотреть то потрясное кино. Как оказалось, сыну тоже нравятся истории про ужасы, мы вмести посмотрели фильм, а на следующий день я принёс целую гору книг: Кинг, Лавкрафт, Вонг, Баркер, По – и это ещё неполный список. Странно, но ужасы объединили нас, помогли наладить взаимоотношения, и какое-то время я был этому благодарен.

Тем роковым утром мы уже как обычно завтракали вместе и обсуждали новую прочитанную книгу. Если бы я знал, что произойдёт через десять минут, я бы никогда не поднял тот разговор:

– Слушай сын, знаешь я рад, что мы поладили. Буквально полгода назад мы даже не завтракали вместе, а сейчас успеваем и книгу за эти делом обсудить. Ты что скажешь на этот счёт?

– Не знаю. Вроде ты просто стал интересоваться тем, что мне нравиться, и я даже рад этому. Может нам этим летом съездить куда-нибудь? Ты не спрашивал: «Когда тебя отправят в командировку в Италию»?

– Спрашивал. Мне отказали в командировке, вместо меня поедет другой сотрудник – она лучше разбирается в итальянской литературе. Да и вообще…

– В чём дело?

– Я уже давно хотел рассказать тебе про нас с твоей мамой. Для понимания всей ситуации: почему меня не берут на высокие должности и не отправляют никуда дальше столицы.

Я рассказал ему обо всём, что вы уже знаете. Он молча смотрел на меня где-то около минуты, потом взял с колен кота и ушёл к себе в комнату; через мгновение я услышал душераздирающий крик соседки, которой не повезло выйти на прогулку тем утром. На её глазах с шестого этажа из окна выпрыгнул мальчик с котом в руках; оба разбились насмерть.

Меня хотели привлечь к уголовной ответственности, но внятно так и не вынесли приговор, по итогу меня лишь выставили виновным для толпы людей, борющихся за права ребёнка, которая только усугубляла моё положение в обществе: меня отстранили от работы в издательском доме и перевели на дом, в некоторых частных магазинах меня не хотели обслуживать, а увидевшие меня на улице люди высказывали своё мнение или попросту обходили стороной. Я молчал и ничего не говорил, мне не хотелось пытаться что-то кому-то объяснить, я чувствовал ужасную вину перед сыном, но не перед толпой.

Я снова запил и чуть не перешёл на более серьёзные вещества. От этого шага меня остановила машина, которая не смогла остановиться на пешеходе и сбила меня на полной скорости. Как итог – три месяца в больнице, и коляска на всю оставшуюся жизнь; я пал духом и был на гране самоубийства. Но каждый раз, когда раним утром я выезжал на прогулку, мне только сильней хотелось жить: дышать эти прохладным воздухом, чувствовать лёгкий ветерок своим телом, мечтать, глядя на то, как встаёт солнце и просыпается природа. Я опять всё начал с чистого листа.

Сегодня, когда мне уже за семьдесят, мне трудно что-либо делать самому, поэтому время от времени я прошу соседскую девочку сходить в магазин и помочь мне убраться в доме, за небольшую плату она всё же приходит пару раз в неделю ко мне, правда всегда в шумной компании. Ребята неплохие, но наделены вредными привычками: курят, пьют; не хотел бы показаться старым занудой, но помните, что это до добра не доведёт. Вчера, кстати заметил, что из серванта пропало мамино ожерелье, я спросил напрямую у девочки: «Не брала ли ты ожерелье?» Она созналась и рассказала мне, что взяла его чтобы продать и помочь матери отдать долг. Мне стало так больно на душе, что я чуть не заплакал; эта девочка работала у меня, чтобы помочь маме прокормить семью и отдать долги. Я достал все деньги, что у меня были и еле как убедил её их взять, ожерелье я тоже разрешил оставить, при условии, что она сохранит его и не продаст, когда будет туго. Надеюсь, что я всё сделал правильно.

Теперь пару слов в конце:

«Я надеюсь, что хоть кому-то эта история пойдёт на пользу; надеюсь, что вы не будете повторять моих ошибок; я верю в вас.»

Я отдам эту рукопись девочке и попрошу, чтобы она отнесла её в издательский дом. Быть может скоро вы сможете прочитать мою работу. Ну а я съезжу на прогулку, помечтаю за книгой, дочитывая последнюю главу, лягу в кровать и мне будут сниться разные сны, среди которых будут и очень знакомые вспоминания о детстве, когда в моей жизни было всё хорошо и спокойно.

Надпись внизу под текстом:

«Он хороший человек».