Читать книгу Эмбрионы - Скорбачевская - Страница 9

– Да кто тебя вообще готовить учил? – Герман открыл окно, маша кухонным полотенцем.

– Сама я, сама! – кричала Софья, вынимая из духовки сгоревший пирог. – Твою мать!.. – Она обожглась, уронив противень.

– Супер. Нет, блеск.

Парень вытер тряпкой следы золы, злобно бубня что-то.

– Слушай, не нравится – готовь сам. Только на улице и из мяса крыс!

Тот выпрямился, замахнулся полотенцем и слегка припудрил сожительницу: смуглое лицо еще больше потемнело.

– Да я тебя сейчас… – Софья кинулась на него, но дотянуться до ликующей рожи не удавалось.

Вдруг во входную дверь застучали.

– Госпожа Ярцева? – грозно вопросил стражник правосудия.

– Эм, возможно, – неуверенно раздалось из-за приоткрытой двери.

– Герман Кавалли проживает здесь?

– А что вам, собственно, нужно? – спросил рыжий, открывая дверь шире.

– Я сказала, на кухню иди, – зашипела женщина.

– Все нормально, – быстро кинул тот, переводя взгляд на полицейских.

– Вам обоим придется проследовать в отделение.

Софья отодвинула перепуганного юношу, встревая в разговор:

– На каком таком основании?

– Герман Кавалли объявляется подозреваемым в убийстве, а вы, госпожа Ярцева, подозреваемой в соучастии.

***

– Знаешь, я ведь не отсюда родом. – Теперь его голос зазвучал ещё страннее. – В смысле, не из России… ну, наверно, ты это поняла по моей фамилии. Испанец я. – При последних словах он улыбнулся. – Рос в маленьком городке, у меня была мама… Да, как сейчас её помню. У неё были такие глаза… зеленые, немного водянистые. Хм, раньше всегда казалось, что она чем-то болеет. У меня был отец. – Герман замолчал.

«Что же делать? Говорить или молчать? Да, лучше просто помолчу. Ах… зачем ты начал вечер откровений?» – Софья так не проронила ни слова и лишь сидела, скромно сложив руки на коленях. Как еще вести себя с ним?

– Я, наверное, попробую ещё раз позвонить, теперь Валерии. Она нас точно вытащит. – Женщина тихо подошла к отвратительной железной решетке и крикнула: – Товарищ полицейский! Товарищ полицейский!

Хотелось выбраться отсюда как можно скорее.

– Он убил мою мать.

На секунду все замерло. Софья, с поднятой в воздух рукой. Герман, с его застывшими глазами.

Женщина медленно повернулась, не в силах отвести взгляд от рыжего парня. Она осторожно села на место и молча глядела на сокамерника. А он – на неё.

– Да, ситуация начиналась типично, – вернулся из тишины парень. Он уже немного жалел о сказанном, но останавливаться не было смысла. – Редко случалось, чтобы мама не была избита. Я частенько слышал удары… Боже, я видел и… пф… – Герман накрыл лицо ладонями в омерзении. Будто его сейчас вырвет. Будто сейчас он снова оголится, наружность исчезнет и выползет внутренность. Пугающая проекция кого-то…

– Я даже обещал ей, что он больше не тронет нас. Как раз тогда мы переехали в Россию, но он нашел нас.

Софья отвернулась к стене, стесняясь смотреть на парня. Рядом сидел сгусток энергии, она перестала видеть в нем человека, которого знала. Гадко сводило живот, когда он замолкал, и нависала такая тяжелая, неперевариваемая тишина.

– Помню, я играл в комнате, а потом крики и все такое. – Почему-то Герман вдруг слегка засмеялся, почесав глаз. – Знаешь, я тогда спрятался за дверью и готовился напасть на отца. Ха, думал, что смогу помочь, но вот только затрусил и опоздал.

После паузы парень продолжил:

– Он схватил со стола огромную вазу и разбил о ее лоб. Она потянулась за телефоном на полу, зачем – не пойму, – с легкой раздраженностью сказал Герман, разведя руками. – Он бил ее ногами, а она покорно лежала в осколках. Я просто смотрел, не мог шевельнуться.

Юноша снова резко почесал нос, всеми силами изображая непринужденное выражение лица. А потом спокойненько завершил:

– Он избил ее до смерти. Конец сказки.

За окошком стемнело, и в изоляторе все занесло приглушенной тенью. Свет дохлой лампы не доставал до них – не видно ни бледного мальчика, ни окоченевшего лица женщины. И тут Герман сказал:

– Всю жизнь жалею, что просто испугался. Мало ли, может, я бы как-то повлиял на ситуацию. Но когда я посмотрел ему в глаза, то понял: это не человек.