Читать книгу Шоколад с морской солью. Книга II - Софина Райз - Страница 3

Квартира на Rua de Fialho. Семь часов утра. На высоком барном стуле, по-турецки скрестив ноги, завтракает задумчивая Эванджелина. Девушка медленно накалывает на вилку каждый компонент салата по отдельности: авокадо, помидор, сельдерей, латук и две небольшие креветки, – завтрак, начисто лишенный аппетита и настроения. Отодвинув от себя тарелку на край стола, девушка сделала небольшой глоток несладкого крепкого кофе и посмотрела сквозь открытое окно на улицу. Сквозь бахрому сухих пальмовых ветвей ей улыбнулись шафраново-жёлтое солнце и небо цвета яркой утренней бирюзы. Воздух в Рио это время суток был ещё чист, свеж и прозрачен. Утренний бриз отнес остатки смога в океан и рассеял суетливую пыль уже забытого горожанами прошедшего дня над водной гладью. Медленно зарождался новый прекрасный день, а вместе с ним и надежды на всё, что не сбылось вчера. Так уж устроен ум человека, что мысли опережают тело на многие дни, а порой на месяцы или целые годы, а день сегодняшний проскальзывает капельками воды на ладошках в то время, пока мы умываем своё заспанное лицо. Эва всегда жила будущим, но вместе с тем обожала утро именно за то, что в тишине могла побыть наедине с собой в моменте. Старалась встать на час раньше, чтобы неторопливо насладиться прохладной тишиной и гармонией нового дня своей жизни, под аккомпанемент тихой фортепианной музыки. Однако этим утром девушку ничего ровным счётом не радовало. Мысли о судьбе Эмилии омрачали всё, к чему невольно прикасался взгляд: салат казался вялым и пресным, кофе горчил, а календарь на часах говорил о том, что день принятия решения уже настал…

– Господи, за что мне всё это? Почему именно мне и именно сегодня предстоит решать чью-то судьбу? Слишком сложно и слишком ответственно. Любой выбор, который я сделаю сейчас, определенно изменит и мою жизнь тоже, – подвела итог Эва, испытывая одновременно жалость к себе и едкие угрызения совести поводу судьбы ребёнка. – Не ясно и не понятно, что же мне следует предпринять? Если рассудить по совести, то я должна остаться работать в Бразилии; собственными руками заживо похоронить свою карьеру, а вместе с ней и перспективу удачно выйти замуж; при этом официально удочерить Эмилию и следующие десять лет изображать из себя добрую, заботливую, любящую мать, – неудобные варианты тут же отозвались спазмом где-то внутри, и виски немедленно заболели, оказавшись стиснутыми мыслями, совершенно не подходящими по размеру, словно не разношенные новые балетки.

– Думай, Эва. Думай! Если я отвезу девочку в приют, что тогда? Разумеется, я сделаю это ненадолго. На год или вроде того? Определённо, ничего страшного с ней там не произойдет. Другие дети там живут всё своё детство, и ничего. Не слышала, чтобы в приютах убивали или насиловали, государство отвечает за них, – в памяти тут же всплыли кадры из субботней программы новостей, где супруга мэра лично присутствовала на открытии нового муниципального приюта, в котором, по её словам, дети будут жить намного лучше, чем в некоторых бразильских семьях. Летиция Мело Грасси, некрасивая рыжая толстуха, нескромно увешанная безвкусными бриллиантовыми побрякушками, лицемерно улыбаясь, рассказывала о том, что детишки в приюте ни в чем не будут нуждаться и все как один получат хорошее среднее образование. И, дескать, она, ответственный попечитель и любящая «крёстная мать», лично проследит за тем, чтобы «все сироты Рио-де-Жанейро навсегда забыли горький вкус предательства и ощутили силу нашей искренней христианской любви…» Затем Летиция любезно проводила журналистов в просторные светлые комнаты с разноцветными обоями, коврами и стеллажами, полными книг. Картину неописуемого счастья дополняли радостные физиономии детишек с щеками, полными шоколадных конфет. Нарядные сорванцы восторженно скакали по кроваткам и благодарили добрую тётю за новый красивый дом… В момент просмотра репортажа Эва, разумеется, не поверила ни жене мэра, ни её показной добродетели, ни даже детишкам в одинаковых синих шортах, на которых болтались необрезанные ценники. Безусловно, её смутили конфеты… На момент даже показалось, что худые голодные дети их увидели впервые в жизни и оттого запихнули сладости в рот по дюжине штук одновременно.

Тем не менее с прошлой субботы в её мироощущении многое изменилось. Накануне злополучного утра стало ясно, что Луис не сдержал своего обещания, а до отъезда в Париж осталось немногим более недели. Времени ждать больше не осталось и необходимо было срочно что-нибудь предпринять. После репетиции Эва решительно отправилась в муниципальный приют. Ноги при этом отказывались идти в направлении унылого здания, обнесённого серым бетонным забором, которое напоминало скорее тюрьму, чем приют, где счастливо живут маленькие дети. Однако, присмотревшись повнимательнее, она увидела на стеклах разноцветные рисунки, пёстрые шторы и пурпурную герань. «Уфффф», – напряженно выдохнула Эва и уверенно направилась к входной двери. Попыталась войти, с силой потянув на себя тяжёлую дверь, но… Её внезапно остановил телефонный звонок – возбужденный голос подруги сообщил о том, что каким-то невероятным чудом им достались два пригласительных билета на закрытую вечеринку в Belmond Capocabana Palace. Планы мгновенно изменились. Времени для общения с директором приюта не оставалось, ведь надо было многое успеть: подобрать подходящий наряд, уложить волосы, сделать маникюр, макияж. «Приют подождёт до завтра», – успокоила себя девушка и немедля поехала в сторону центра. При этом в глубине души испытав едва различимое чувство удовлетворения от того, что разговор не состоялся.

Мысли о приюте вернулись вновь перед самым выходом из дома, когда ослепительная в своей красоте Эванджелина посмотрела в зеркало. Отражение выглядело безупречно: тонкая талия была закована в тугой корсет, а воланы пышной короткой юбки подчёркивали точёную форму изящных ног. Девушка несколько раз кокетливо покружилась у зеркала на тонких атласных шпильках и поправила причёску. Внезапно, мило улыбнувшись отражению, пришла в полнейший ужас: на неё смотрели грустные глаза сестры, и тонкая бледная мраморная рука покойницы нежно расправляла непослушные крупные пряди, разделяя их и укладывая их локонами. «Камилла, – простонала Эва и зажмурила глаза от ужаса. – Прости, родная. Мне очень жаль твою Эмилию, но всё уже решено! Завтра мы поедем с ней в приют. Но я обещаю тебе, что буду навещать племянницу и привозить подарки, сладости, игрушки. Буду забирать на выходные, чтобы сходить вместе на пляж. Эмилия ещё совсем маленькая и быстро ко всему привыкнет. Не на свалку же я её собираюсь выбросить! В конце концов не я её рожала и не мне за неё отвечать. Да и перед кем, собственно, отвечать? Родных у нас с тобой не осталось и упрекнуть меня никто не сможет. Камилла, сестрёнка, ты всего-навсего игра моего воображения и головная боль от решения, которое ты так любезно на меня взвалила», – успокаивала себя Эва, с усилием расставляя мысли на свои места и пытаясь отыскать злость, которая поможет вернуть самообладание.

И снова утро. Бесконечно долгое, с привкусом похмелья. Во сне к Эве снова приходила сестра. Смотрела в глаза, дрожала будто бы от холода, шевелила губами, но слов было не разобрать. Камилла казалась встревоженной и грустной. Эва заплакала во сне и тут же проснулась. Совесть пробудилась синхронно и начала методично протыкать сердце остриём булавки, словно портниха тонкую ткань. «Ответь честно самой себе: на какой такой пляж я поведу Эмилию на выходные? Я же буду в это время в Париже», – честно ответила себе девушка и грустно произнесла: «Она останется в Рио совсем одна. Маленькая одинокая сирота среди таких же изувеченных одиночеством и ненужностью детей улиц. Конечно, Эмилии будет нелегко, но я-то еду в Париж, чтобы обеспечить ей будущее! Когда девочка вырастет, я оплачу хороший колледж», – наконец нашла себе оправдание девушка, но отчего-то честно, не кривя душой добавила: «Эва, ты омерзительная, бесчувственная, жестокая сволочь. Оправдать себя может каждый, даже серийные убийцы имеют веские мотивы совершать преступления! Но меня Бог обязательно за это накажет, потому что предательство оправдать нечем. Эмилия, прости, детка, я не могу поступить иначе. Прости, Камилла. Прости, сестричка», – Эва вышла на балкон и закурила. Вернувшись на кухню, сделала ещё глоток кофе и прикрыла отяжелевшие от слёз веки. Вечеринка до дурноты кружила голову похмельем, а впереди ещё столько всего предстояло сделать.

«Эва, ты опять начала курить? Какого дьявола, ведь удалось продержаться почти три месяца! Ерунда, разве сможет кто пережить подобное и не закурить», – заговорила сама с собой девушка и от досады всплеснула руками.

– Мама? – малышка Эмилия пришлёпала босыми ножками в кухню. Тётя по привычке сидела на стуле, обхватив колени руками, а волосы были забраны в высокий хвост. Профиль женщины на фоне яркого солнечного света был немного размыт, и девочке на мгновение показалось, что это мама сидит на стуле и смотрит в окно. – Ой, простите, тётя Эва, – малышка немного смутилась, опустила свои заспанные глазки и принялась рассматривать танцующие на полу тени пальмовых ветвей. – Вы знаете, а дядя Луис очень хороший и он говорил правду, – смущаясь произнесла девочка. – Сегодня во сне я видела маму. Она мне сказала, что мы скоро уедем отсюда. Только куда – не сказала. Может быть, вы знаете? – она вопросительно посмотрела тёте в глаза и улыбнулась. Смешно вышло от того, что два передних зуба у малышки уже выпали, а им на смену ещё не успели вырасти новые.

– Нет, этого я не знаю, – соврала Эва. – Завтракать будешь? Мне скоро на репетицию, думай быстрее. Хлопья или омлет?

Разговаривать с ребёнком в полвосьмого утра ей совершенно не хотелось. Тем более если у малышки огромные грустные голубые глаза и она «по ошибке» называет тебя «мамой». Раздражение немного растаяло от тёплого дыхания девочки, когда она подошла ближе и поцеловала тётю в щёку. Эва вздрогнула и резко отвернулась. На её глазах снова выступили слёзы, и она попыталась скрыть их, делая вид будто ресница попала в глаз. «Кого же мне сейчас жальче? Себя или ребёнка, которого я завтра собственноручно собираюсь отослать в приют святой Катарины?» Вопросы, терзавшие сердце многие дни и не находившие ответа ни в одном из известных Эванджелине эгоистичных оправданий, наконец вылились потоком горячих, не сдерживаемых слёз. Решительная прежде девушка впервые в жизни не была уверена, как ей следует поступить.

– Эмилия, уйди немедленно в свою комнату, мне нужно побыть одной, – грубо скомандовала Эва, наспех проглатывая слёзы и тыльной стороной руки вытирая глаза.

– Хорошо, тётя. Простите меня. Можно я включу мультфильм? – послушно ответила девочка, нервно комкая в руке ткань на короткой юбочке в крупный зелёный горох.

– Да, Эми, включай, что захочешь, только выйди из комнаты.

Эва негодовала, понимая, что самое слабое звено в истории с девочкой лопнуло, и браслет из пустых обещаний уже рассыпался одинокими бусинами по полу и закатился под кровать, одиноко стоящую у стены. Не собрать ни единой, как ни старайся. Время вышло. «Где Луис? Трус и подонок, его нет уже два проклятых дня, и он ни разу не позвонил! Весь этот цирк – его рук дело. Нелепая фантазия бездарного фокусника – оставить девочку ещё на неделю здесь в надежде, что всё по волшебству само собой решится – полнейший бред. Тянули, тянули и дотянули до тех пор, пока ребёнок привык. Папа Луис и мама Эва. Чушь! Пускай сам теперь всё объясняет девочке. Заодно сочинит новую милую сказку про приют, где лучше, чем дома, и добрых воспитателей, которые будут ей на ночь рассказывать истории про розовых слоников и пушистых ангелов… Тьфу. Как я вообще дала себя уговорить на такое? Реши я эту проблему сразу, мне бы сейчас не было так больно… Стоп! – резко прервала ход собственных мыслей Эва, – Что значит больно? Где больно?! Эмилия просто побочный продукт вожделения моей глупой покойной сестры к трусливому смазливому обманщику и трусу. Ненавижу французов. Все как один бабники! Высокие отношения, любовь, страсть, блеф… всё ложь. Что это за мужик, который не умеет ни контролировать себя, ни предохраняться?! Сделал ребенка и удрал. Герой! Эмилия, конечно, милая девочка и вроде бы особых проблем с ней нет. Пока. Но год-два, и она вырастет и станет для меня настоящей обузой. Мои-то годы уходят без обратного билета. Мне недавно исполнилось двадцать шесть, а после тридцати мне останется только „стоять у воды“ во втором составе, печально размышляя о том, чего уже вернуть нельзя! Время – это то, чего у меня нет. Второго предложения поехать в Париж в любом случае больше не будет… Да и какая в самом деле из меня мать? Я не создана, чтобы заботиться о ком-то и вытирать своими руками чей-то вечно сопливый нос. Решено окончательно и бесповоротно: завтра же отвезу её в приют. И точка».

– Только как же ей об этом сказать? – Эва изо всех сил стукнула ладонью по столу, отчего испытала неожиданное удовольствие и боль одновременно. Вилка при этом громко звякнула об тарелку и зелень рассыпалась по стеклянной столешнице, нарушив гармонию изысканно задрапированного к завтраку салата. «Странно», – пронеслось у неё в голове: «Оказывается, физическая боль кроме страдания может принести вполне реальное облегчение! Нет, чего точно нельзя делать, так это нельзя позволять эмоциям управлять моей жизнью! Эмилия определенно не моя история, и нужно срочно перестать об этом думать…»

Когда Эва вернулась с репетиции, Луис уже ждал её дома. Ослепительно улыбнувшись ровным рядом крупных зубов сквозь давно не стриженные и неухоженные усы, которые смешно закручивались в уголках рта, он достал бутылку шампанского, откупорил пробку и протянул прямо с порога тонкий изящный бокал. За дни отсутствия он сильно похудел и выглядел немного усталым.

– Ничего не говори, любимая. Сначала выпей. Нам сегодня есть, что отпраздновать, – он возбуждённо отхлебнул и загадочно закивал волнистой гривой угольно-чёрных волос. При этом в глазах яростно блеснул лукавый огонёк, а полные губы по-кошачьи загадочно растянулись в хитрой улыбке.

– Какая неожиданная встреча! Глазам своим не верю! Рассказывай, что произошло на этот раз и где твою костлявую задницу столько дней подряд носило? – не скрывая своего раздражения, ответила Эва. Она схватила бокал и, резко вильнув бедром, грубо оттолкнула Луиса. Прошла в гостиную и, не снимая с усталых ног туфли, уселась на диван и положила икры на подлокотник.

– Эва, детка, ты до невозможности сексуальная, когда злишься. Представь, у тебя сегодня особенный день и целых два повода, чтобы радоваться. Возможно, даже напьемся, – Луис растянул длинную паузу, желая посильнее заинтриговать собеседницу.

– Твои соображения по поводу того, что мне делать сегодня вечером, оставь при себе и выкладывай живее, что ты имеешь в виду, говоря о том, что я должна радоваться? Загадки сейчас неуместны! – залпом осушив бокал, прошипела раздражённая и усталая после репетиции Эва. – Хотя… У меня тоже есть, что сегодня с тобой отпраздновать, папа Луис.

– Детка, ты только представь – через пару дней ты больше не увидишь ни меня, ни Эмилию. Я всё устроил, – прошептал ей на ухо Луис, едва касаясь губами кончика мочки. Обнял сзади её обнажённые плечи, скользнул пальцами в глубокое декольте тонкой туники.

– Тоже мне новость! Спорим я даже знаю, почему это произойдёт: тебя, герой, скорее всего, посадят, а Эмилия сразу после завтрака отправится в приют. Или я что-то путаю? – торжественным голосом произнесла девушка. – И вообще, немедленно убери свою руку с моей груди. Я не в настроении!

– Ты даже ни капельки по мне не соскучилась? Эва, мы прожили полтора месяца вместе как настоящая семья, и тебе совсем не жаль, что я завтра уеду? – Луис недвусмысленно посмотрел девушке в глаза, пытаясь рассмотреть там хоть ничтожно малую пылинку её стерильно чистой души. Тщетно.

– Ба! Да у тебя сердце холоднее, чем у рептилии! Можно я буду называть тебя «моя божественная игуана»?

– Называй меня как тебе угодно. Муреной, скользкой гадюкой, бездушным крокодилом – всё равно. Довольно с меня всей этой сентиментальной чуши! Выкладывай, что там у тебя, и немедленно проваливай. Мне надо собирать вещи, через неделю я уезжаю в Париж, – Эва гордо вскинула голову, и золотые локоны небрежно рассыпались по плечам.

– Эмилия не будет жить в приюте, – уверенно отчеканил Луис.

– Ты что решил её удочерить? Или нашёл, кому её продать подороже? – яд сочился из каждого произнесённого ею слова, и девушка почти потеряла свою привлекательность за хищным оскалом острых жемчужно-белых зубов.

– Нет, Эванджелина, ты права, ты даже не ящерица, ты омерзительная ядовитая змея. Бесконечно рад, что с завтрашнего дня никогда больше тебя не увижу. Запомни, Луис сдержал своё слово: Эмилия будет жить и учиться в балетном училище, притом за счёт заведения. Я заключил весьма неплохую сделку, согласись?

Мужчина гордо произнёс свой монолог, словно дал пощёчину, и презрительно отвернулся от собеседницы, не удостоив даже коротким дерзким взглядом. Затем направился в гостиную, где в глубоком кресле, поджав ноги, сидела малышка, сжимая в маленькой ручке своё любимое лакомство – вафельный рожок с мороженым, и неторопливо обкусывала шоколадно-ореховую глазурь. Глаза ребёнка увлечённо следили за мельканием картинок на экране телевизора, и Луис, стоящий совсем близко, ничуть не привлёк её внимания.

– Эми? Малышка.

– Да, Луис, – не отрывая взгляд от экрана, улыбнулась она.

– Иди ко мне, детка. Ты знаешь, завтра мы с тобой отсюда уедем, – он бережно взял на руки девочку и усадил к себе на колено. – С завтрашнего дня ты будешь жить и учиться в лучшем балетном училище Бразилии и сможешь стать такой же известной и красивой балериной, как мама. Поверь, тебе там будет хорошо. В школе много точно таких же девочек, как ты, и у тебя обязательно появятся друзья. К сожалению, мне придется оставить тебя там одну, но это ненадолго. Обещаю, что буду тебя навещать.

– Луис, не уезжай, пожалуйста, я не хочу без тебя там жить, – девочка обхватила руками в его сильную шею и расплакалась. – Луис, миленький, пожалуйста, не бросай меня. Не хочу я ни в какую школу. Хочу остаться здесь с тобой и тётей Эвой.

– Брось реветь, малявка. Сказал же, буду тебя навещать по выходным. Честно-честно! Прости нас и пойми, тётя Эва скоро уезжает в Париж, а у меня даже дома нет, чтобы тебя забрать. Обещай, что не будешь плакать и капризничать, – смотреть на маленькую беззащитную мартышку, перепачканную молочным шоколадом, было невыносимо больно, и мужчина малодушно отвернулся, понимая, что ложь, безусловно, не спасет его от угрызений совести. Приходить в гости по выходным – дешёвый рекламный трюк для домохозяек, а мужчины устроены иначе. Можешь – говори, не можешь – молчи, чёрт тебя подери.

– Буду плакать! Буду! Буду! – раскапризничалась девочка. – Вы все меня бросаете! Сначала мама, потом ты и Эва. Никому я не нужна. Совсем никому. Все вы обманщики, хотите поскорее от меня избавиться и придумали вашу школу с балеринами, – не унималась она. – Не нужны мне друзья, не хочу балериной быть, я хочу здесь с вами.

Луиса поразила и удивила внезапная перемена в поведении ребёнка. Всего в один миг девочка стала смелее, серьёзнее, взрослее. Прежде она никогда не капризничала, вела себя скромно, робко, молчаливо… Внезапно услышать такое?! «Как же больно должно быть у тебя на душе, малышка, если ты с такой обидой мне это говоришь?» – подумал Луис и крепко обнял Эмилию. Поцеловал в лоб и прижал к себе сильнее, чем обычно. Девочка на этот раз его оттолкнула и обиженно отвернула лицо.

– Эми, мартышка, не говори так, пожалуйста. Мы тебя не бросаем. В школе тебе будет хорошо. Обещаю. Ты научишься танцевать точь-в-точь как твоя мама. Камилла будет смотреть на тебя с небес и гордиться, – Луис сказал первое, что пришло на ум, и остался вполне доволен своей находчивостью. Хотя как вообще может быть доволен человек, говоря ложь тому, кто тебе безусловно верит?

– Я люблю тебя, – искренне добавил Луис, чувствуя облегчение от того, что хотя бы в этом остался честен.

– Ты правда меня не бросаешь? Мы будем видеться с тобой? По выходным? Ты честно, честно-причестно, любишь меня? – с надеждой произнесла Эмилия, посмотрела дяде в глаза и уткнулась мокрым от слёз носом в его тёплое плечо.

– Честно-причестно, Эми. Обещаю, что всегда буду любить тебя, – он нежно гладил рукой её спутанные волнистые волосы, тяжело переживая предстоящую разлуку. Внутреннее чутьё подсказывало, что они больше не встретятся никогда…

– Как прикажете всё это понимать? – Эва стояла неподалёку, скрестив руки на груди и нервно постукивая каблуком. Вся эта сцена прощания начинала изрядно действовать ей на нервы, и, злобно поджав губы, девушка демонстративно отвернулась, указывая жестом следовать за ней. Но Луис не торопился. В этот самый момент ей больше всего на свете захотелось оказаться рядом с ними! Обнять обоих за плечи и стать частью семьи. Однако подойти означало проявить слабость. Одиночество, амбиции и страх надели на лицо Эвы стальную маску бесчувственности и высокомерия, спрятав семена живой души глубоко под толщей гордыни и тщеславия. И вот сейчас одно маленькое семечко неожиданно начало прорастать, пробивая себе путь в сердце, словно в сухой каменистой пустынной земле. Окружающее пространство, словно воздух после дождя, наполнилось любовью, согрелось тёплым светом детской улыбки и нежно прикоснулось ладошками к холодной змеиной оболочке её души, отчего чешуйки обсыпались, обнажая нежную девичью кожу… «Эми… детка… я тоже тебя люблю» – едва не закричала от нестерпимой боли Эванджелина. Но сдержалась. Затем резким движением выдернула крохотный росток нежности из души, бросила под ноги, растоптала и быстро удалилась в свою комнату.

– Вижу, ты совсем не рада моей идее с балетным училищем? Отчего же? – Луис вошёл следом за ней, крепко сжимая в руке странного вида конверт.

– Нет, ну что ты, разумеется, я рада! Ты у нас такой добренький, такой правильный и великодушный. Маг, чародей, благородный рыцарь, – слушай, если начистоту, то меня от всего этого спектакля уже тошнит. Пойди-ка ты лучше расскажи Эмилии, за что тебя на этот раз разыскивает полиция, – агрессивно набросилась Эва. Понимая, что раздражение от того, что она оказалась в оппозиции против самой себя, заставляет буквально закипать кровь в жилах и что сдерживать себя дольше нет больше сил.

– Причём тут я? Проблемы есть только у тебя одной. Все алчные жестокое демоны живут в голове у тебя, а не у нас с Эмилией! Разберись в себе и успокойся наконец! Я всё устроил, как и обещал, что не так? Твоя племянница будет жить в училище до своего совершеннолетия, и тебе, милая, даже не придётся договариваться со своей совестью, когда будешь нечаянно вспоминать Эмилию. Кстати, о совести. Не уверен, что ты знакома с ней, как, впрочем, и с состраданием к людям. Ты эгоистична до самых кончиков обесцвеченных волос, и кабаре ждёт тебя вместе с твоей лицемерной улыбкой королевы на час…

– Спасибо за комплимент. Не буду с тобой спорить, это вообще не имеет смысла. Позволь полюбопытствовать, как ты смог её туда устроить? Там всего-навсего двадцать бесплатных мест, и то для одарённых детей, а наша толстушка Эмилия даже ходить нормально не умеет, – не воспринимая упреки Луиса, но будучи заинтригованной таким неожиданным поворотом событий, довольно спокойно спросила Эва.

– Во-первых, не двадцать, а двадцать одно бюджетное место, – улыбнулся Луис. – И поверь мне, наша малышка Эмилия очень даже одарённая девочка. Вот увидишь и скоро убедишься во всём сама, – он с энтузиазмом протянул Эве смятый жёлтый конверт и торжествующе вздёрнул бровь. В этот самый момент его лицо озарилось светом уверенности в себе, делающей мужчину особенно привлекательным.

– Смотри внимательно: это плата за все годы её обучения и гарантия её безопасности.

Эва взяла в руки увесистый конверт и с нетерпением начала его открывать. Руки немного дрожали. Разорвала бумагу в неподходящем месте, и на пол высыпались фотографии – тридцать две омерзительные цветные фотографии с участием одного хорошо ей известного уважаемого человека.

– Луис, глазам своим не верю! Скажи мне, что это монтаж, – выражение ужаса и непонимания застыло на лице девушки. – Ты вообще понимаешь, что я держу сейчас в своих руках?! Да этого подонка надо упрятать за решётку до конца его дней! Мразь! Нужно немедленно передать фотографии в полицию.

– Э… нет, детка. Ты ничего не докажешь. Будет грязный скандал, его лишат должности, и что? Вместо него будет назначен другой такой же точно извращенец, и всё повторится с начала. Пока эти снимки у нас, Эмилия в безопасности, а этот мерзавец будет вести себя намного скромнее.

– Как же так, Луис? Это же дети! Совсем маленькие беззащитные дети! Какое же он чудовище! Животное, вовсе он не человек, – Эва гневно затрясла фотографиями прямо перед лицом своего любовника, словно он был виноват во всём произошедшем на снимках. – Таких ублюдков надо немедленно кастрировать!

– Тише, тише, не кипятись, он своё обязательно получит. Не видать ему на старости лет ни почёта, ни уважения, ни покоя. Главное, что ты должна знать, Эва, то, что наша мартышка не уедет в муниципальный приют. Поверь, там ужасы ещё пострашнее происходят каждый день и детей бессовестно продают за деньги. Мир намного страшнее, когда с ним сталкиваешься в реальности. Вот только выбора у нас нет. Хотя ты ещё можешь передумать и удочерить Эмилию.

– Правда твоя, Луис. Выбора нет, и интернат – лучшее решение из всех, вот только скажи, пожалуйста, откуда ты взял эти снимки? Это же настоящий динамит и зажженный фитиль в моих руках! Как?

– Всё просто и не просто одновременно, – я месяц за ним следил. Ежедневно был рядом с отцом большого семейства и уважаемым в Бразилии человеком. Кстати, у него четверо детей, ты знала об этом? Да, и он же попечитель благотворительного детского фонда «Дети нашей жизни» – вот кто у нас действительно благородный рыцарь без страха и упрёка. Однако ты знаешь, Эва, я прошёл тюрьму уже дважды и научился хорошо разбираться в людях. Человек – он как дерево. Высокое, стройное, сильное, здоровые корни, размашистые ветви и широкий ствол… Но стоит только отковырнуть нечаянно кору не в том месте, и древесина под ней вся до дыр изъедена червями. Труха… Поверь мне, у каждого человека есть своя червоточина, надо только суметь её найти.

– Интересно, а что ты думаешь обо мне, – лукаво спросила его Эва и пристально посмотрела в глаза.

– Вижу, Эва, что ты редкая стерва. Красивая, сексуальная до безумия, но, к сожалению, совершенно бесчувственная. Скорее всего, ты проживёшь свою жизнь бестолково меняя любовников, и состаришься, подобно Коко Шанель, в одиночестве. Встретишь смерть на стерильных отельных простынях без единой близкой души рядом. Тебя за всю твою долгую жизнь никто не сможет полюбить, потому что твоя красота холодная, а сердце чёрствое и сухое, словно известняк. Такие, как ты, прозрачны для людей и надолго не цепляют взгляд. Да, деньги, думаю, у тебя будут в избытке, но ты никогда не сможешь купить на них настоящее счастье.

– Благодарю. Да ты, оказывается, ещё и провидец! Великий знаток человеческих душ! Счастье?! – с сарказмом произнесла девушка, – если захочу узнать однажды, что это такое, непременно спрошу тебя об этом… Все неудачники в мире оправдывают себя тем, что они нашли счастье, и что оно определённо не в деньгах, – парировала Эва, язвительно задрав свой красивый нос. Больше в жизни она ненавидела, когда её критикуют, тем более когда сказанное кем-то мнение отличается в корне от её собственного, к тому же имеет весьма сильные аргументы.

– Надеюсь, ты всё сказала? – сурово ответил мужчина и презрительно посмотрел в лицо растерянности своего оппонента. Затем резко вложил фотографии обратно в жёлтый разорванный конверт с эмблемой Western Union и небрежно бросил на кровать. – Сегодня же отнеси их в банк, арендуй ячейку и запри там надежно, чтобы никто не знал об их существовании. Будь внимательна, он, возможно, наймет кого-то, чтобы за тобой следить. Поэтому ни минуты не жди и отправляйся в банк.

Холодный свинец в голосе Луиса заставил Эву немедленно успокоиться. На этот раз она отчетливо поняла, что перегнула палку и что ситуацию надо немедленно исправлять, пока не поздно. Поддержка Луиса и всё, что он сделал для неё и Эмилии, не укладывалось в голове и вызывало уважение, признаться в котором самой себе означало отступить и покаяться.

– Не сердись на меня, пожалуйста, я, правда, очень-очень тебе благодарна. Всё, что ты сделал для меня и моей племянницы, – настоящее чудо, и я ценю твою помощь.

Луис ничего не ответил на это и, не глядя Эванджелине в глаза, направился прямиком к двери. Его силуэт стремительно удалялся, как вдруг Эва не выдержала и с надеждой в голосе произнесла:

– Луис, не хочешь сегодня остаться? Поужинаем вместе, а после прогуляемся на пляж… – она покорно пошла вслед за мужчиной, который, ступая босыми ногами по элегантному шелковому ковру её самомнения, навсегда покидал дом. Уходил из сегодня без надежды увидеться завтра. Уходя, он навсегда заберёт с собой запах своего безупречного чувствительного к ласкам тела, поцелуи чувствительных улыбающихся губ… Только Луис был способен вернуть Эве улыбку и сделать её безмерно счастливой всего за одну ночь. Эва внезапно осознала, что не готова с ним вот так расстаться. Поняла, что злилась вовсе не на Луиса, а скорее, на саму себя и свои проклятые чувства, в которых боялась признаться. Обижена на свою острую, как нож, страсть к нищему преступнику, к человеку без будущего и без единого шанса начать нормальную жизнь. Такие, как Луис, никогда не изменятся; ощутив вкус свободы, словно затянувшись крепкой ароматной сигарой, он уже никогда не выпустит её из рук. Свобода, – вот чем пропитана кожа самого желанного и самого недостойного мужчины из всех, кого когда-либо встречала Эва. Луис – её собственный демон. Он по сути зеркальное отражение, её собственный крик против законов «нормальной жизни», которые так презирает сама Эва. Луис опасен, потому что ближе него нет никого на свете и никто не в силах понять её так, как понимает её он. Магия его сильных прикосновений лишает рассудка, воли, самообладания. Всё, чего желает гордая Эванджелина Муньес, так это сесть, словно кошка, у его красивых стройных ног, покорно положить голову на колени, ожидая ласки, и не думать… Не думать о том, что ещё одна ночь, и она может решиться на отчаянный, безрассудный шаг – остаться в Бразилии с ним и Эмилией, а там будь что будет. Катастрофа. Как же сильно Эва злится на боль, которую испытывает в те вечера, когда он не приходит, не звонит, не думает о ней… «Господи, я должна сделать всё, чтобы он остался», – отчаянно произнесла про себя Эва, с трудом сдерживая накатившее мучительное чувство предстоящей разлуки. Рубцы от потери сестры еще и наполовину не затянулись, а на горизонте несправедливое прощание с двумя самыми близкими людьми.

– Нет, детка. Эва, любовь моя, я не останусь и говорить нам больше не о чем. Ты сказала более чем достаточно. Ни один настоящий мужчина не сможет остаться с тобой после всего, что услышал. Запомни, я был искренен с тобой, потому что любил. Любил тебя несмотря на твою гордыню, злобу и высокомерие. Я верил, что в глубине твоей души есть солнечный свет, такой же теплый, как у твоей сестры. Я ошибся. Темно там. Словно неоновые лампы трепещут, отражаясь от глянца чёрного мрамора твоего холодного сердца. Наверное, свет таким людям, как ты, вообще не нужен. Хотя мне кажется, что бриллиантам для того, чтобы сиять, тоже нужны лучи солнца. Подумай об этом, Эва. Мои слова – мой прощальный подарок.

Уходя, он подмигнул Эмилии, потрепал по пухлой щеке, чмокнул в макушку и громко захлопнул за собой дверь.

Через месяц Луиса не стало…