Читать книгу Полутьма - Софья Эл - Страница 2

Три года спустя

– Кузнечик, свежее, говорю! – Маринка наклонилась на прилавок, щедро сверкая ложбинкой между грудей. – Ты или бери давай, или очередь мне не задерживай.

Продавец поджала губы, густо накрашенные малиновой помадой. Обычно, когда при мне говорят слова «декольте» и «малиновая помада», я вспоминаю нулевые, чепцы, женщин за сорок и рынок, громкий такой, звучный. Пахнет мясом и кровью. Но Маринка была не такая. При всех аппетитных формах девчонке едва перевалило за двадцать. А малиновый очень шел ей. Она в принципе не красила ничего, кроме губ. Даже волосы, светло-русые, в косе толщиной с мою руку, были свои. А то, что вскрикивала на меня, ну так это ничего, я постоянно из реальности выпадаю. Профессия у нее такая, всех нас в этом захолустье строить.

– Давай уже сюда, – вздохнув, я кивнула на кусок порядком покусанной ветром говядины, – похороню хоть с достоинством.

– Дочка, а мне не отрежешь кусочек, – тягучий голос баб Клавы ударил по затылку не хуже гранаты, – Кузнечику что там надо-то? Грамм сто, винцо закусить.

Стерва. Нехорошо так про пожилых, знаю, всегда с уважением отношусь. Но эта. Знает же, что не пью давно уже, но нет. Как на лавочке где сидит, меня увидит, аж глаза бегать начинают и пальцы подрагивать. Тут же платочек поправит и ко мне с сочувствующим вздохом. «Как здоровье? Что-то лицо пожелтело, миланк, ты бы печень проверила». А лицо, божий одуван. Широкое заботливое сердце, непутевую с неверного пути на правильный наставить. Самым излюбленным методом – кости перемыть. Вдруг люди-то добрые помогут. Вспоминаю сразу и про типун, и про язык. И про молчание – золото, обязательно. Баб Клава – местный авторитет, ругаться с ней себе дороже. Ей еще и шестидесяти пяти нет, а ведет себя, будто девяносто и из ума выжила. Дети бросили? Как бы не так. Сын, как по расписанию, четыре раза в неделю. Внуки каждые выходные.Зато она мне лучший маркетолог. Правда, клиенты от нее приходят всегда с бутылкой. У кого гуся украли, кому муж изменяет. Кому по морде выпишет, с этим тоже. Все ко мне. До этого к участковому ходили, но как нового прислали из райцентра – Палыч мужик конкретный, отвадил по пустякам бегать. А мне вроде как и приработок, и развлечение. В засаде в огороде посидеть, слесарю Мишке самому морду начистить. А тракториста Ваську, местного красавца и сердцееда, кодировать возила на его же машине. Толку, правда. Раз в три месяца ко мне, как по расписанию. Пьяный и с ключами. Но мне хлеб.

– Пусть баб Клава бе-рет, – поморщилась, прикидывая, что денег все равно не хватит, – хоть свечку за мое здоровье поставит.

– Это я всегда, девонька, – тут же подхватывает моя благодетельница, – чтоб он-то тебя на путь истинный наставил.

Ага. Туда-туда. И вас тоже. Вздохнув, я пересчитываю мелочь и расплачиваюсь за хлеб и молоко. Маринка сгребает мелочь и кидает в кассу, тут же ловко перехватив мою ладонь.

– Подожди меня, – шепчет, – я там припасла тебе.

Я киваю и медленно выхожу на улицу. Торопиться не люблю, от этого хромаю сильнее. А чем больше это видно, тем бодрее баба Клава рассказывает про мою борьбу с зеленым змием. Прищурившись на солнце, огибаю магазинчик и прячусь в тени. Глаза режет. Кожу словно царапает, не могу долго под солнцем стоять. Маринка долго ждать не заставляет. Выбегает следом за появившейся из-за угла баб Клавой. По сторонам оглядывается, под мышкой сжимает что-то, обернутое в бумажный пакет. Ничего себе начало. Кидаю в урну так и не выкуренную сигарету, когда Маринка со вздохом опускается рядом на лавочку. Баб Клава делает вид, что ей очень интересна посадка берез, что стоят тут лет пятьдесят уже.

– Я тут это, – шепчет Маринка, протягивая мне пакет, – как обещала. Фиолетовые.

Нарочито громко срываю бумажный пакет, отправляя его в урну. Шея баб Клавы грозится поставить новый рекорд Гинесса и войти в историю. Как и острый взгляд, которому любой ястреб позавидует. Уверена, она прочла все, даже мелким шрифтом. Даже внутри блока. На самих стиках. Брови от удивления ползут вверх, а я улыбаюсь. У нас в поселке такие курит только Палыч да я. Местные блюстители правопорядка. Поэтому никто и не заказывает обычно. Палыч в районном центре берет, а я сигаретами давиться не могу больше. С недавнего времени у меня ЗОЖ. Почти. Лукавлю, конечно. Это больше похоже на голодовку и подмену понятий, чем на ЗОЖ.

– Ты же, как обещала, проверишь его, да? – Маринка теребит край летнего платья в горошек, а я почему-то вспоминаю, что в прошлой жизни любила такие. – Все-все мне расскажешь?

Я киваю, поднимаясь с лавки. Сегодня вечером у меня свидание запланировано. Маринкиного кавалера пригласила. Не знает, что я ее подруга. Удивительное явление для поселка с населением в тысячу человек. Но он приезжий, а это мне совсем не нравится.

Не люблю чужих.

Хотя сама тут всего ничего. Просто не доверяю тем, кого не знаю в лицо. Справедливости ради стоит отметить, что он очень сопротивлялся, но в итоге согласился. Как только я сказала, что будем считать это дружескими посиделками. Так что, можно сказать, первый этап Григорий Диденко прошел.

– Не волнуйся так, – отворачиваюсь от солнца, жмурясь, пытаюсь прогнать красные пятна, – он пока неплохо движется.

Маринка надула пухлые губы, сложив изящные руки на выдающейся груди.

– А на свидание с тобой идет!

– Ой, было бы с кем идти, – усмехаюсь я и шагаю под лучи.

Приводить себя в порядок особо и не стараюсь. Конечно, Маринка ждет, что я приду вся такая разодетая, превратившись из Кузнечика в Мерилин Монро. Но мой план несколько отличается от этого. Она рассказала мне про него абсолютно все, что знала, включая странные привычки. Педант, идеалист, перфекционист. Идола он себе уже нарисовал, это точно. На Маринку слюни пускает, глаз не сводит, дифирамбы поет. Нет, этот товарищ интересен мне совсем с другой стороны.

А конкретно – его рацион.

Странность номер один и она же самая напрягающая меня – она никогда не видела его днем. Ближе к вечеру, когда слабое солнце – пожалуйста. Но тут любого спасет крем от загара. Короткий опрос жителей поселка, включая моего благодетеля, маркетолога и информатора в одном лице, к сожалению, не успокоил. Григорий действительно всегда появлялся к вечеру, даже когда у него были выходные.

Кинув итоговый взгляд в зеркало, я все же решаю распустить волосы. Пойдет. Летнее платье в пол, легкие сандалии да курточка. Все вырисовывает тонкую серую мышь. Можно было надеть стандартные штаны с футболкой, только вот тогда он может заметить то, чего не должен. Выправку, несмотря на хромоту. Последний раз прошу у зеркала, чтобы я ошиблась.

Пусть мы просто прогуляемся по парку (это мы так редкую лесополосу называем, куда лавочек понатыкали), и завтра я Маринке весело подмигну, забегая с утра за маслом. Его-то и забыла купить. А ведь жить могла на хлебе с маслом да с вареньем. Палыч подкармливал, жена у него знатное варенье закрывала.

Перехватив пузырек с антисептиком, я кидаю его в сумочку, что одолжила сама же Маринка, и выхожу в прохладный вечер. Не беру с собой ничего лишнего. Моя цель – узнать. Защитить себя я могу и голыми руками. Что делать с этой информацией, я буду решать уже после. Ведь он может оказаться кем угодно, а пистолет под летней курткой вряд ли сможет расположить парня к общению.

Хотя, конечно, как использовать.

– А так, если бы не Марина, – он произносит ее имя с придыханием, мечтательно прикрывая глаза, – даже никогда такую красоту и не увидел бы.

Я киваю, оглядываясь вокруг. Как назло, ни одного палаточника с мороженым или сладкой ватой. Это я, конечно, опростоволосилась. Будний день, ребята не приторговывают. Вечером в пятницу – пожалуйста. Так как ходить у нас некуда, вся молодежь здесь. Прогулка продвигается скучно. Разговор не клеится, видно, что парень совсем не в своей тарелке. Григорий, кстати, очень даже симпатичный. Прослушала, но вроде зам какого-то важного зама. В принципе, по костюму видно, что при деньгах.

– Григорий, а не могли бы вы подержать? – и, не дожидаясь ответа, я тут же пихаю растерявшемуся парню в руки свою сумочку.

Грубо облокотившись на его локоть, шиплю, делая вид, что пытаюсь вытрясти из сандалии камень, пока как можно сильнее пачкаю пальцы о подошву. Педант, перфекционист. А еще ужасный мизофоб. Парень становится еще бледнее просто от того, что в руках держит посторонний предмет. Но чтобы наверняка, я выпрямляюсь и, подарив свою самую очаровательную улыбку, забираю из его намертво сведенных от страха пальцев сумочку.

– Спасибо вам, – вцепилась в его ладонь так, чтобы вся пыль от обуви тут же перекочевала на его руки, – ой, я вас, кажется, испачкала.

Мне уже кажется даже, что я ошиблась. Особенно когда Григорий с ужасом в глазах, пытаясь не касаться пальцами пиджака, судорожно ищет знакомый пузырек. Невинно хлопнув ресницами, я отпихиваю ногой вытащенный из его кармана антисептик. Кажется, что от страха парень уже даже не видит ничего толком. Да, такое лечить надо, а не поощрять.

– Ой, так у меня же антисептик есть! – вскрикиваю я. – Знаете, как удобно? Где-то испачкался и пожалуйста, выдавил на ладони, никаких микробов.

Заговариваю ему зубы, протягивая пузырек. Он даже не смотрит на этикетку. Вздыхаю, не понимая, как можно было вообще предположить, что этот втирающий с остервенением гель в руки парень, может иметь какое-то к ним отношение.

Шипение раздается не сразу.

– Ой, – он морщится, отступая спиной к дереву, наблюдая за краснеющей кожей, – ой, Сима, простите. У меня аллергия, редкая, – он пытается расстегнуть пуговицу на рубашке, словно ему нужен воздух.

Но я лишь по запаху его кожи знаю, что это не так. По движению челюстей.

– Ага, – я киваю, подходя ближе, – слушай, думала, соврали. А, нет, ионы серебра в нем все-таки есть. Полезная штука, – выдернув антисептик из ослабших пальцев, я кидаю его обратно в сумочку, – ну, а теперь скажи «а-а».

Достав фонарик, я не сомневаюсь, кто передо мной. Будь это кто-то из хищников, уже пришлось бы попотеть. Григорий послушно распахивает рот, демонстрируя четыре вставных керамических зуба. Выключаю фонарик, кивая парню, что может закрывать.

– Вегетарианец? – уточняю, обрабатывая руки антисептиком.

Приятный, кстати. Быстро испаряется, никакой липкости на руках. Испытан на вампирах. За эту мысль становится даже немного стыдно. Парень-то и правда неплохой оказался, с мозгами и веселый. Клыки вырваны.

– Да, – Григорий кивает, беря себя в руки, – есть даже справка с собой. Разрешение на жительство и направление в центр крови. Все могу показать.

– Не надо, – выпрямляюсь, понимая, что упорно заваливаюсь на один бок, – убивать я тебя не собираюсь, успокойся. Тебе меньше сотни, а такие красавцы после себя не кучку пепла оставляют, вопреки распространенному мнению. Но вот с Мариной тебе придется разойтись, – я похлопала парня по плечу, наблюдая за его реакцией.

Давай, рыцарь, я в тебя верю.

Он улыбается, растянув губы в улыбке. А я чувствую, что то место, где давно валяется булыжник, каменеет еще сильнее, поражая зону вокруг.

– Ой, да это, – усмехается, весело поправляя волосы, – считайте, я ее не знал.

Когда мой кулак встречается с его усмехающейся рожей, даже не замечаю.

– Идеалист чертов, – выплевываю я, глядя, как парень размазывает по лицу кровь, льющуюся из сломанного носа, поджимая под себя ноги, – Григорий, ты меня разочаровал.

– Что я не так сделал? – вампир хмурится, а от желание врезать ему еще раз чешутся даже пятки.

Даже на той ноге, что потеряла обычную для человека чувствительность. А Григорий смотрит на самом деле недоуменно. Возможно, люди слишком сложные. Неживым проще. Сказано – сделано. Девушку, что воспевал секунду назад и возносил к небесам, бросить? Легко. Наверное, так и правда проще.

Домой я хромаю быстро. Моя разведка уже давно спит, так что завтра не будет россказней про то, как Кузнечик глаза заливала и по лесу шлялась. Не замечая ничего вокруг, топаю к своей халупе. Домик у меня маленький, но мне хватает. Поставив ногу на первую ступеньку, останавливаюсь как вкопанная.

Моим гнилым доскам явно это не понравится.

Палыч, положив рядом с собой фуражку, дремлет на пороге, пристроив голову с густой бородой на перила. Нехороший червяк начинает грызть изнутри. Поправив волосы, я тряхнула участкового за плечо. Сон у него, конечно, богатырский, про это всем баб Клава рассказывает. Откуда что знает – непонятно. Надеюсь, что он такой же соня, как я – пьяница. Вот на кого он точно похож, так на канадского дровосека. Сравнение веселит, но вот то, что он не просыпается, тревожит. Пройти мимо и дома лечь спать? Завтра будут лишние вопросы.

А я никаких вопросов не люблю.

Оставаться здесь и ждать, когда проснется? Снова не отдохну, будет ныть все. Вздохнув, решаю, что если сейчас не проснется, то пойду к себе. И, мертвой хваткой вцепившись в стальное плечо, трясу изо всех сил. От удара еле успеваю отклониться, рефлекторно отпрыгнув на здоровую ногу и опершись на перила. Палыч тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. На лбу и висках выступил пот, а взгляд из под густых бровей беспокойный.

– Симка, – а вот обращение по имени заставляет меня вытянуться струной, насколько это теперь возможно, – ко мне снова проходили, – Палыч тяжело вздохнул, поднявшись на ноги и делая шаг вперед, отчего несчастные ступени заскрипели.

Как они вообще держат его вес?

– Сергея все ищут? – тяжело вздохнув, спрашиваю я.

Палыч морщится и кивает. Так, ну, в этом ничего страшного. Его уже лет десять ищут, из них я тут чуть больше пары лет живу. Что на этот-то раз так напугало участкового? Я внимательно смотрю на тревожно подергивающееся веко участкового. Вот это новости.

– Палыч, ты чего? Его уж сколько ищут? Каждый раз к нам с тобой ходят, ну а если мы не знаем, где он. Я так в глаза его не видела в жизни. Ты же знаешь, – Палыч кивает, но тяжелый взгляд и складка между бровями никуда не уходят.

– Симка, – его кадык, острый, несмотря на широкую шею, дергается вместе с веком, – это военные были сегодня, понимаешь?

Не понимаю. Неприятно, конечно, ну и что, что военные. У меня к ним иммунитет. Старший лейтенант запаса. Нет, так-то я на пенсии по инвалидности, но по сути… Вышвырнули и не посмотрели. Спасибо хоть на своих ногах. Хотя…

– Палыч, ты не дергайся так. Направляй всех ко мне, экскурсию по дому устрою, пусть лупы берут, собак, поисковый отряд вызывают. У меня домик хоть маленький, да уютный. Всем места хватит, – участковый просто кивает несколько раз, глядя перед собой в одну точку.

Посчитав разговор завершенным, машу рукой на прощанье и, приподняв длинный подол, опираясь на перила, карабкаюсь по лестнице. Надо хоть Ваську, что ли, попросить, пусть как-то ступени соберет. Навернусь – совсем калекой останусь. А так хоть прыгаю еще.

– Кузнечик, – голос Палыча заставляет обернуться, путаясь в платье, – если вдруг ты ув?? идишь его. Дай знать. Это очень важно. Сима. Ты, – он сглотнул слюну, – ты можешь представить, кто он, если за ним военные гоняются?

– Конечно, Палыч, – улыбнувшись, вру я, глядя на гусиные лапки в??

Кивнув, он отворачивается и, не оборачиваясь больше, твердой походкой уходит. Но я чувствую, как в воздухе так и остались висеть его подозрения. Чёрт.

Гул движения лопастей вентилятора становится первым, что доносится до моего слуха, стоит открыть дверь.