Читать книгу Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери! - Станислав Богданов - Страница 3

…Паулюс сидел в тёмном, затхлом полуподвальном помещении. Он, как будто никак не реагировал на происходящую катастрофу. Шоком безмолвия и безволия был парализован весь штаб 6-й армии. Снаружи, на заснеженных улицах с обгоревшими коробками разрушенных домов с рухнувшими перекрытиями, с искореженными и ещё работающими танками и самоходными орудиями, теснящимися среди обломков, загромождающих дворы, тонных грузовиков, бронетранспортеров, тягачей, мотоциклов и легковых машин, меченных тавро из орла с разведёнными крыльями со свастикой в лавровом венке, который сжимали его когтистые лапы, развернулись тяжёлые бои. Среди обледенелых трупов его некогда непобедимых гренадёр, загнавших русские армии до Волги и Сталинграда («…Волга, Волга, великая русская река!») ещё живые, обмороженные, полуголодные, покрытые вшами и тряпьём люди стреляли из щелей домов, баррикад и завалов по другим людям в тёплом ватном обмундировании и шинелях на толстом сукне, цигейковых шапках и валенках. Среди груд щебня и кирпича (деревянные домики на окраинах, возле завода «Баррикады», если не сгорели во время летних бомбёжек, то были разобраны на дрова) урчали, звеня гусеничными траками крашенные в белое русские панцеры Т-34/76, КВ-2,Т-70, британские «Матильда» и Валлентайн», а также «Грант», представляющие собой огромные, слоноподобные туши с двумя пушками. Не считаясь с потерями, Советы продвигались шаг за шагом к центру разрушенного города. Они стремились сомкнуть стальные клещи своих штурмовых соединений на захлёбывающемся от натуги горле 6-ой армии. И без того окружённой, погибающей от мороза, голода, отсутствия боеприпасов и топлива, прочей поддержки, обещанной рейхсмаршалом Герингом и самим фюрером. Ещё хлопали в развалинах выстрелы из 88-мм зениток, поражающих вместе с 50-мм Pak. и 105-мм Le НF-18 русские сверхтяжёлые, средние и лёгкие панцеры. Но это была агония обречённых.

В полуразрушенном здании Центрального универмага на площади Павших Борцов, покрытой воронками разной величины, обугленными обломками автомашин, Паулюс в который раз уже задавался вопросом: могло ли всё сложиться иначе, если бы он прислушался зимой далёкого 1941 года к странному, удивительному русскому с белой, как лунь, окладистой бородой, с коричневым, изрубцованным морщинами лицом и такими ясными, суровыми, но по-детски чистыми глазами – способными, как оказалось, заглянуть в Книгу Жизни. Прочесть любую ЕЁ страницу. Как самую древнюю, замшелую, так и нетронутую, ещё не написанную, где были обозначены Творцом неба и земли суровые и прекрасные вехи горделивого человечества…

* * *

…Вскоре на южном фронте произошла кровавая мясорубка. Летом 1942 года оперативная группа «Кемпф», состоящая из армий Паулюса и Вейхса, взяла в клещи ударную группировку Тимошенко под Изюмом. Так началась операция «Фридрих», которую русские упредили своим неожиданным наступлением. В начале мая в район Харькова прибыли некоторые ожидавшиеся из Франции дивизии, в том числе и 305-я Боденская дивизия, а с ней тогда еще не знакомый Адаму, его будущий друг Отто Рюле, служивший в моторизованной санитарной роте.

Подготовка к переброске войск для летней кампании 1942 года шла полным ходом. Но на долю 6-й армии выпало еще одно тяжелое испытание. Советские соединения, располагавшие значительными силами, включая и многочисленные танки, предприняли 12 мая новое наступление с Изюмского выступа и под Волчанском.

Для 6-й армии создалось угрожающее положение. Наносящим удар советским войскам удалось на ряде участков прорвать германскую оборону. 454-я охранная дивизия не устояла перед натиском. Случилось то, чего Паулюс опасался еще 1 марта. Дивизия отступила. Пришлось отвести километров на десять назад и VIII армейский корпус, так как венгерская охранная бригада под командованием генерал-майора Абта не смогла противостоять наступающему противнику. Советские танки стояли в 20 километрах от Харькова. Правда, 3-я и 23-я танковые дивизии пытались нанести контрудар, но безуспешно.

Прорвавшись на Харьковском направлении, русские не учли опасности флангового прорыва и окружения. Это произошло. После изнуряющих степных побоищ, уничтожив до четырёх дивизий противника, включая 1500 танков, захватив до 20 000 пленных солдат и офицеров, 6-я и 4-я армии вермахта начали стремительное продвижение на Ростовском и Сталинградском направлении. Вскоре армия Паулюса вышла к левой излучине Великой Русской Реки. За это, правда, пришлось поплатиться внушительными потерями в боях на Дону, под станицей Клётской и Вёшинской, но это было не в счёт. Кроме этого в ходе битвы за Харьков на голову генерал-полковника и его адъютанта, равно и всего штаба, обрушилась другая напасть. Прибыл личный представитель доктора Геббельса Ганц Фриче. Он пришел представляться Паулюсу в мундире зондерфюрера, что соответствовало званию капитана вермахта. Считая себя непревзойдённым журналистом, этот ушлый господин, мешая всем и лазая повсюду, собирал материал для Völkischer Beobachter. Дважды его пришлось спасать от неминуемой гибели. Паулюс, чуть было не вскипев (это происходило с ним крайне редко), хотел удалить этого зазнавшегося писаку с театра военных действий. Но помогло заступничество самого доктора Геббельса. Чем он умаслил «Кунктатора», так и осталось неизвестно. Хотя впоследствии, прочитав очерк Фриче о сражении, Паулюс остался им доволен. Как нельзя кстати смотрелись в нём фотографии с подбитыми русскими Т-34 и КВ, наводившие ужас на германскую инфантерию и панцерваффе в 41-ом. На этот раз превосходство было утрачено. Новые германские «ролики» почти свели его на нет. Это были Pz. IV F2 – первые танки с 75-мм пушкой с длинной ствола 43 калибра. В сочетании с отличной оптикой они могли поражать «тридцатьчетвёрки» в борт с дальних дистанций. Правда оснастить такими танками удалось по одной роте в каждой из дивизий.

«…С нетерпением ждал зондерфюрер Фриче начала операций под Харьковом, – напишет в своих воспоминаниях Адам. – Затем его перо застрочило, снабжая тыл блистательными, воодушевляющими корреспонденциями с поля сражения. Они придавали бодрость многим немцам, усомнившимся и павшим духом. В памяти многих людей бледнели ужасы лютой русской зимы, неудачи под Москвой и в Крыму. Наверное, Фриче считал, что всем потрафит, поместив в солдатской газете, издававшейся в Киеве, статью, в которой он прославлял как великого полководца Паулюса, в ту пору получившего звание генерала танковых войск. Нашей последней победой, писал Фриче, мы обязаны в первую очередь осторожному и целеустремленному руководству Паулюса. Помню, как мы в штабе армии радовались и гордились, читая эту статью. Зондерфюрер сразу выиграл в нашем мнении. Однако министр пропаганды доктор Геббельс реагировал иначе. В день, когда нам доставили номер этой газеты – мы еще сидели после ужина за столом, – Фриче вызвали к телефону. Вернулся он с красным, пылающим лицом. Что же случилось? Геббельс устроил ему головомойку за то, что он восхвалял Паулюса как полководца: в Великой Германской империи этот эпитет применим только к одному человеку – к фюреру и рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру. Фриче пробыл в 6-й армии еще несколько месяцев. Насколько мне известно, он ни разу больше не проштрафился перед своим начальством. Когда Паулюс узнал о происшествии, он рассердился: – Чем только эти люди занимаются! Как будто это самое главное. А что мы сели в калошу главным образом потому, что верховное командование недооценивало противника, им невдомек».

Вскоре Гейм принял на себя командование 44-й танковой дивизией, а его преемником в штабе армии стал полковник генерального штаба Артур Шмидт. «Какой был резон в этих перестановках? В разгар подготовки наступления, накануне летней наступательной операции?» – напряжённо думал Адам. Он с нетерпением ждал отпуска, которому мешала операция «Фридрих». Даже Паулюс отнесся к этой замене неодобрительно. Тем более, когда обер-квартирмейстер, отвечавший за все снабжение, полковник генерального штаба Пампель, был также смещен. Вместо него назначили полковника генерального штаба Финка. Как и Шмидт он был «человеком фюрера». Оба – члены национал-социалистической партии. Шмидту и Финку нужно было за короткий срок ознакомиться с установками их предшественников. Шмидту это удалось очень скоро. Сын купца, уроженец Гамбурга, он был человеком умным, гибким, наделенным большой сметливостью. Это сочеталось с твердостью, которая, впрочем, часто переходила в упрямство. Он мог накричать на замешкавшегося офицера или курьера с донесениями. Похвалить «телефонную девицу» на телетайпе за локоны и пилотку, скошенную в соответствии с уставом набекрень. Он вскоре получил прозвище «чёртик из табакерки»: за редкостный талант – появляться не к месту и ни ко времени, портя настроение оперативным работникам штаба! В штабе 6-й армии готовы были закатить ностальгическую попойку – проводы и расставание с бывшим начальником! Главное отличие между сыном купца и прежним начальником было налицо: Гейм умел поддерживать хорошие отношения со всеми отделами штаба армии. Он был солдатом и прежде всего, требовал от каждого своего сослуживца соблюдать дисциплину и беспрекословно повиноваться его приказаниям, но он отвечал за каждого начальника отдела и выручал его в любой ситуации. Шмидт к этому не стремился. Он действовал во всём с истинно-нацистской самоуверенностью. Занимался безудержным прославлением политики фюрера на Востоке и в Европе. Был занят тем, что выискивал явный и тайный саботаж приказам ставки. Адам напишет по этому поводу следующее: «В противоположность ему Шмидт был нетерпим и заносчив, холоден и безжалостен. Чаще всего он навязывал свою волю, редко считался с мнением других. Между ним и начальниками отделов его штаба неоднократно возникали столкновения, особенно с начальником оперативного отдела, с обер-квартирмейстером и начальником инженерных войск армии. Это отнюдь не ускоряло последние приготовления к летнему наступлению. Многие офицеры нашего штаба добивались перевода в другие части. Паулюс был осведомлен об антипатии, которую внушил к себе начальник штаба. При малейшей возможности Паулюс старался сглаживать эти шероховатости, не ставил перед собой серьезно вопроса о замене начальника штаба».

Похоже, что квалифицированный генштабист Шмидт не стремился установить контакт с армейской средой. Это было очевидно всем германским офицерам в штабе 6-й полевой армии. Даже к Паулюсу он относился не так, как следовало бы: спрашивал у него по поводу и без оного мнение – «а что думает по этому поводу великий фюрер»? Шмидт пытался помыкать командующим. Ловить его на противоречиях, чтобы при удобном случае свалить. Но кому это было выгодно? Адам, связавшись через Отто Рюле (тот отправился в отпуск) и через знакомого полковника в штабе люфтваффе, выяснил: Шмидт во времена службы в рейхсвере, был замечен в контактах с ведомством Канариса. После того, как Гейдрих, обучившись у шефа разведмастерству, «слинял» в SS и открыл собственную «фирму», скорее всего работал у него V-mann. Это поняли и командиры корпусов, которые приняли тут же Шмидта, скрипя сердцем.

Несмотря на очевидное поражение, русские сражались отважно. Прикрывая отход своих частей, избиваемых с воздуха люфтваффе, они оставляли вкопанные в землю танки и управляемые по радио огнемёты (ФРОГ). Поражало другое. Намечённое русскими наступление на Крымском полуострове провалилось почти одновременно с трагедией под Харьковым. Упредив скучившиеся для атаки советские войска, артиллерия и авиация Манштейна нанесла по «скоплению сил противника» смертельный удар. Это говорило о наличие в оперативном управлении русских германских агентов. (Лишь после падения Севастополя стало известно о том, что комендант военного аэродрома майор Попов сотрудничал с Абвером.) В начале марта полным разгромом закончилась наступательная операция 2-ой ударной армии под командованием генерала Власова, героя зимнего наступления под Москвой, на Волховском участке северного фронта. Русских пропустили в оперативные тылы, а затем попросту уничтожили в «котельной битве».

Опасный прорыв под Изюмом был ликвидирован. Паулюс получил Рыцарский крест. Командный пункт армии был переведен из Полтавы в Харьков. Паулюс информировал оперативный отдел о предстоящих операциях, в которых со стороны Германии, и ее союзников должны были участвовать более полутора миллионов солдат, свыше тысячи самолетов и несколько тысяч орудий всех калибров. 6-я армия первоначально получала задачу по обеспечению фланга танковой группировки, наступающей на Сталинград. Директива Гитлера №41 от 5 апреля 1942 года определила для группы армий «Юг» цели летнего наступления 1942 года. Осуществление комплекса операций должно начаться наступлением из района южнее Орла в направлении на Воронеж. Для этого предназначались 2-я, 4-я танковая и 2-я венгерская армии. Задачей 6-й армии было прорваться из района Харькова на восток и во взаимодействии с продвигающимися вниз по Дону моторизованными частями 4-й танковой армии уничтожить силы противника в междуречье Дона и Волги. После этого, в третьей фазе летнего наступления, 6-я армия и 4-я танковая армия должны были соединиться в районе Сталинграда с силами, наступающими на восток от Таганрога и Артемовска. Достигнув Сталинграда, предстояло уничтожить этот важный военно-промышленный центр и крупнейший узел путей сообщения.

На заседании отмечалось кроме всего прочего шаблонность мышления красных генералов. Так, в духе своего фильма «Если завтра война!» и общей пред военной доктрины РККА они бросали в бессмысленные контратаки целые танковые соединения без достаточной пехотной поддержки и взаимодействия с воздуха. В результате «руссише панцерс» становились лёгкой добычей зенитной и противотанковой артиллерии. Они забрасывались бомбами и попадали на минные поля. В то время, как панцерваффе было строжайше запрещено ввязываться в лобовые атаки. В памяти Паулюса и Штрума ещё были свежи картины 1941 года, когда Pz. III и Pz. IV с их «штуммелями» приходилось попросту говоря улепётывать от «тридцатьчетверок» с бронёй в 46-мм. Pz. I и Pz. II вообще было нечего делать на полях сражений. Их стали использовать в полицейских и охранных частях для борьбы с «руссише партизанен».

Отмечалось также обилие лёгких танков в русских дивизиях. Судя по всему, большевики делали ставку на летний блицкриг, если штамповали тысячами БТ, Т-26, Т-50 и Т-70 со слабой бронёй с 20-мм и 45-мм пушками. Из противотанковых частей почему-то изымались 76-мм пушки ЗИС-2. Вместо них увеличивались ПТР и маломощные «сорокапятки», схожие внешним видом с германским Pak. 35/36.

В перерыве заседания Паулюс предложил своему «Палладину» выйти во двор казачьей хаты. Светило яркое дневное солнце. Стаи птиц стремились туда, где веяло дымом пожарищ. Высоко в прозрачно-синей лазури гудели эскадрильи отбомбившихся архаичных «штукас» с неубирающимися шасси. Советских краснозвездных «ястребков» давно не было не видно, не слышно.

– Кто курирует у русских танковую промышленность? – поинтересовался Паулюс.

– Нарком иностранных дел Молотов. Очень странный господин. В молодости дружил с нашим рейхсминистром иностранных дел. Впрочем, Шпеер тоже был весьма странен. Фюрер, если мне не изменяет память, поручал ему ещё в 40-м переоснастить панцеры новыми дальнобойными пушками. Сделано это только сейчас его преемником Шахтом.

– Да, весьма странно, – неуверенно согласился Паулюс.

– А, по-моему, господин генерал, самое странное – это то, что поражения относятся целиком на счет командующих армий или групп армий. Генерал Гудериан, например, после поражения под Москвой был снят и отправлен в тыл, – зато победами мы в первую очередь обязаны полководческому искусству фюрера, – обратился к нему Адам.

– Милый Адам, надеюсь, эти крамольные мысли вы не высказываете в присутствии господина Фриче. Мне бы не хотелось, чтобы у вас были неприятности.

– Вы правы, – поддакнул «Палладин». – Возьмёт да опишет мою персону в своих зажигательных репортажах.

От молодого полковника, несмотря на всю драматичность обстановки (пыльные колонны русских пленных, разбитые силуэты танков, остовы боевых самолётом среди клочьев блестящего дюраля и обломков плексигласа, стада зелёных фордовским грузовиков, которые поначалу вызывали смех, но затем, ввиду потёртостей ног и солнечных ударов наступающей пешком основной массы инфантерии, были взяты в штат пехотных дивизий) не укрылись многие детали, которые он описал в своих дневниках:

«…Не успел я сесть в машину, как мотор сразу загудел. Через несколько минут машина помчалась по взлетной дорожке в степи, затем оторвалась от земли. Мы летели на небольшой высоте. Солнце, еще низко стоявшее на восточном краю небосвода, заливало золотистым светом бескрайнюю степь. Капли росы на выжженной траве блестели, как жемчуг и алмазы. Это было чудесное зрелище. И все же я опасливо поглядывал назад. Стояла отличная летняя погода, а как раз это-то и было небезопасно. Она открывала перед вражескими истребителями различные преимущества: ясную видимость, солнце светило в спину, а не в глаза. В случае налета противника нам пришлось бы худо. От пилота не укрылось мое опасливое поглядывание на восток. Он усмехнулся.

– Можете не беспокоиться, господин полковник. Когда наши истребители в воздухе, ни один русский «як» сюда не сунется. Видите вон там поблескивающие на солнце точки? Это наши. Покажись только противник, они ринутся на него, как ястребы.

Мы летели сейчас в обратном направлении над дорогой, которую прошла в последние недели наша армия.

Редко попадалось на глаза какое-нибудь селение. Очень долго мы летели над шоссе, по которому тянулись на восток колонны машин, груженных предметами снабжения. Сопровождающие их конвойные приветственно махали нам руками. В расстилавшейся перед нами бескрайней степи порой мелькали разбитые танки, орудия или опрокинутые грузовики. Отчетливо вырисовывались линии окопов, в которых еще недавно лежали друг против друга немцы и русские. Взгляд мой нередко приковывали к себе тела убитых красноармейцев или разложившиеся трупы лошадей с уродливо торчащими вверх ногами. Там же, внизу, кончили свою жизнь тысячи немецких солдат и офицеров, утрата которых и побуждала меня сейчас лететь в Винницу. Но тогда как немцы погребли своих товарищей в этой чужой земле, ни у кого не нашлось времени отдать последний долг и советским солдатам, павшим на захваченной нами территории.

Внезапно характер пейзажа изменился. Мы перелетели через Оскол и Донец. Врезавшиеся в степь поселки с их садами и полями стали теперь многолюднее и крупнее. А затем показался Харьков: море домов, тракторный завод, высотный дом и вокзал, а за ним и аэродром.

Описав изящную дугу, пилот посадил машину на взлетно-посадочную полосу. Самолет медленно подкатил к стоявшему вблизи «юнкерсу-52», мотор которого тут же заработал. Это был самолет связи, направлявшийся в Винницу. Наш штаб армии радировал харьковскому аэродрому, что я вылетаю из нашего степного села. Меня уже ждали. В две минуты я перебрался из одного самолета в другой. Там уже сидело несколько курьеров. Раздался гул моторов. Машина стартовала. Она быстро набрала высоту. Полет в западном направлении открывал перед нами картину, полную разнообразия. До самого горизонта тянулись плодородные украинские поля, пересекаемые полосами леса, реками и ручьями. Сеть населенных пунктов была гораздо гуще, чем на первом этапе моего воздушного рейса. Обширные села сменялись городками и городами. Наш «юнкерс-52» летел на высоте около тысячи метров. Мы без труда могли наблюдать колонны транспорта, которые двигались на восток по густой сети шоссейных дорог. Все чаще попадались навстречу поезда, мчавшиеся в Харьков. Они везли туда продовольствие, боеприпасы, горючее, оружие и снаряжение. Харьков был главной базой снабжения группы армии «Б»».

«… Почти столь же серьезным было положение под Волчанском, северо-восточнее Харькова. Понадобилось ввести в бой буквально последние резервы 6-й армии, чтобы задержать противника. Но затем наступил перелом. 17 мая к Изюмскому выступу с юга подошла армейская группа «Клейст» с III танковым корпусом под командованием генерала фон Макензена. (Это был потомок генерала от кавалерии Макензена, корпус которого был разбит русскими в августе 14-го в Восточной Пруссии.) Одновременно с севера развернула большое наступление 6-я армия. В ожесточенной борьбе удалось окружить наступавшие советские соединения. Это были две изматывающие недели. Ни днем, ни ночью мы не снимали с себя сапог, не говоря уже об одежде. 29 мая весеннее сражение за Харьков кончилось.

«…Хотя в ходе предыдущей операции под кодовым наименованием „Фридрих I“ был уничтожен Изюмский выступ, нужно было принять меры, чтобы создать для 6-й армии более благоприятное исходное положение. 13 июня был предпринят удар на Волчанск, получивший название операция „Вильгельм“, и 22 июня – удар на Купянск (операция „Фридрих II“) совместно с III-м танковым корпусом, который затем остался в подчинении 6-й армии. Танки с грохотом помчались вперед, пехота и артиллерия заняли свои исходные позиции. После короткого массированного огневого удара из сотен орудий наши войска прорвались вперед, смыкая клещи. В течение нескольких дней окруженные соединения были разбиты. Мимо двигавшихся на новые исходные позиции немецких войск продефилировало 20 тысяч пленных в наш тыл».

«…На юге России, западнее Дона, намечалась крупная операция с целью окружения и уничтожения основных сил Красной Армии. При успехе этой операции открылся бы доступ к Волге и Кавказу с его нефтяными источниками и, по замыслу Гитлера, был бы нанесен смертельный удар Советскому Союзу».

…Едва не споткнувшись о колодезный журавль, Адам подошёл к мотоциклисту фельдсвязи и передал ему плотно запечатанный сургучом пакет – списки награждённых Золотым и Железным крестом. По станице в этот момент проходил механизированный обоз – громадные колёсные транспортёры Sd/ Kfz. 8. C широкими решётчатыми радиаторами они напоминали таранообразные снаряды времён пунических войн. Пыль, поднимая гусеницами и шинами, ела глаза. Под маскировочным тентом то там, то тут виднелись спаренные стволы «Эрликонов» либо тонкие с раструбом 20-мм зенитные автоматы «Бофорс» на вращающихся станках. Шумела сигналами палатка роты связи в желтовато-коричневых, камуфляжных разводах. Русскую молодуху (лыбилась, дура дурою!) обступили германские гренадёры в майках с чёрным орлом или расстёгнутых егерских рубахах на перламутровых пуговичках. Кто-то предлагал ей зелёный мятный леденец в прозрачной упаковке, кто-то тянул на себя коромысло с вёдрами. «О, русски девушка! Шлехт!» «Ой, вы какой! Да не тяните так сильно! И щипаться не надо – не каменная я…»

Едва не попав под гусеницу самоходки Stug III Ausf Е (по станице с грохотом и лязгом проходила колонна самодвижущейся артиллерии), к нему спешил юноша в германском френче и пилотке, скошенной на лево. У него была повязка Hilswillige.

– Герр оберст! Как хорошо, что вы попались мне, – начал он. – У меня хорошие новости…

– Какие, Рус Сергей?

– Только что я встретился со станичным предводителем. Бывший председатель колхоза «Заветы Сталина» потомственный донской казак Остопупенко согласен сотрудничать с германской империей. Он и другие старики готовы встретиться с представителями германского командования и участвовать в наборе молодёжи в восточные батальоны.

– Отлично! – Адам потрепал русского по плечу.

Он вспомнил, как в морозную февральскую ночь 1942 года судьба свела их вместе, чтобы, наверное, никогда уже не разлучить. Будучи в станице Красный Устюг, «в гостях» у русского по фамилии Иванов, что мужественно перенёс пытки в зондеркоманде, Адам вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Ясно светила луна. Серебристо горели звёзды. Чистивший снег юноша на этот раз вернулся из чуланчика с топором. Он вознамерился было колоть дрова. Но путь его почему-то лежал мимо Адама. Раздался резкий оклик «хальт!», и к русскому устремились полевые жандармы. Глядя на винтовки и автомат, смотрящие прямо в грудь, тот был вынужден остановиться. У него отобрали топор. Стали обыскивать. Глядя на всё это, полковник был вынужден вмешаться. Ему почему-то сразу показалось странным, что русский призывного возраста околачивается в станице.

«Дезертир я, – ответил тот, шмыгая носом. – Сбежал от большевиков. Вот, думаю, как послужить Великой Германии. И вашему фюреру. Поможете?»

У него вывернули карманы. Красноармейская книжка на имя Сергея Борисовича Тихонова, 1920 года рождения. Прочитал и перевёл спустившийся с крыльца граф Куценбух. Понятное дело, что у мальчишки он вызвал тихий трепет одним своим появлением. Чего только стоили мёртвые глазницы и скрещенные кости на его кокарде войск СС и ведомства РСХА? Но ничего. Обошлось – никто не умер…

На вездеходе они проехали вдоль наступающих колонн германских войск. Севернее Дона ухало. Над суглинистыми холмами посреди бескрайней, голой степи взлетали высокие султаны чёрного и пепельно-серого дыма. Жёлтым ковром веялась в воздухе пыль. Она упрямо лезла в уши, за воротники рубах и френчей, под нательные сетки от насекомых, хрустела на зубах. В ряде мест пыль присутствовала в воде. Равно как и соль. Солончаки в этих местах были явление нередкое. Пыль, пески и соль нещадно наступали на степь, как коммунизм на капитализм, с усмешкой заметил про себя Адам. Над будет посмешить Паулюса этим афоризмом.

В направлении Дона и станицы Клётской, за которую шли бои (русским удалось закрепиться на левом берегу, потеснив 8-ю итальянскую дивизию) длиннющим потоком тянулись механизированные, танковые и пешие колонны вермахта. От нещадного солнца зеркально вспыхивали кабины транспортёров и грузовиков. От металла восходил пар. Он обжигал кожу. Длинные стволы раскрашенных камуфляжем орудий покрывали брезентовые намордники. В обратную сторону двигался поток русских пленных – в промокших, грязных гимнастёрках, а иные совсем без них. Раненых поддерживали товарищи.

– Не желаете обратиться к своим соотечественникам? – Адам участливо кивнул в сторону, откуда слышались оклики германских и русских конвоиров (последние были, по-видимому, полицаи или из отряда станичной самообороны).

– Честно говоря, да, но… – юноша замялся. Его синие глаза замутила жалость или отчаяние.

– Договаривайте, – ещё более участливо обратился к нему Адам. – Вы испытываете вину? Я правильно истолковал ваше состояние, Сергей?